Джорджо дзамбон-внук вождя

-Нам понадобится твоя помощь,- обратился ко мне заведующий выставочным залом Академии, - Дело в том, что из Италии приезжает сын, нашего бывшего студента, который погиб на войне. Во время войны он попал к немцам в плен, бежал из плена, перешел в Италию и стал партизаном. Там у него была женщина, и после его гибели у нее появился этот мальчик. Его случайно обнаружил поэт Иосиф Нонейшвили. Сейчас этот мальчик приезжает сюда к родственникам отца. Он ни слова не знает по-грузински, и я тебя прошу помочь нам в общении с ним.
 Я с удовольствием согласился. Для меня тогда это было редкой возможностью пообщаться с итальянцем, правда, грузинской закваски. Надо сказать, что в середине семидесятых наши дорогие органы не очень поощряли связи с иностранцами, оберегая,  таким образом, целомудрие советских граждан, в числе которых я имел удовольствие и счастье находиться.
 И вот Джорджо Дзамбон, так зовут молодого итальянца, сына погибшего в  Италии партизана-грузина, приезжает в Тбилиси. Его встречает многочисленная толпа родственников, число которых возросло в геометрической прогрессии, когда речь зашла о родственных связях с Италией (впрочем, это могла быть любая страна лишь бы «за границей»). Вы поняли, разумеется, что не будь он иностранцем, вряд ли он обрел бы сразу столько любящих родственников.
 Джорджо был молодым человеком лет тридцати, невысокого роста, широкоплечий, с короткими, но крепкими ногами и огромными мощными руками. Его ладонь, как я заметил, была в три раза больше моей. В Италии у него была маленькая строительная фирма, которая успешно функционировала.
 С первого же дня приезда Джорджо  в Тбилиси, в доме его родственника, где он остановился, шел один банкет за другим.
  Живя в Италии, бедный Джорджо даже предположить никогда не смог бы, что где-то, в далекой Грузии  его родственники кроме приема в Тбилиси составили график, согласно которому он должен был посетить своих грузинских родственников, объехав практически всю Восточную Грузию.
 Я же должен был всюду его сопровождать и помогать в общении.
  И вот наступил период путешествий  «по родным местам».
  Мы приезжаем в деревню, откуда был родом его отец. У здания сельсовета собралось множество людей во главе с председателем колхоза. Там были пионеры и сельский духовой оркестр. По дороге Джорджо надел на голову кахетинскую шапочку,  которую ему подарили в Тбилиси, и его итальянский имидж тут же исчез. Как только мы вышли из машины, к нам подбежали его деревенские родственники, до этого его не видевшие, и стали меня целовать.
- Наш маленький итальянец приехал, - восторженно кричали они, целуя и обнимая меня.
 Я понял, что меня приняли за Джорджо и поспешил им сообщить по-грузински:
-Я не итальянец, я грузин.
- Да, ты грузин, - закричали они с энтузиазмом и начали еще сильней меня целовать.
 Как видно, моя борода, длинные волосы и меховая шапка ввели в заблуждение встречающих, и они приняли меня за своего итальянского родственника. Во время этой сцены Джорджо, на которого никто не обращал внимания, стоял и молча наблюдал, как приветствуют его переводчика, ничего толком не понимая. Тогда я прервал восторги встречающих и громко заявил, указывая на Джорджо:
-Вот ваш родственник из Италии, Джорджо Дзамбон, сын Георгия Вазарашвили, а я его переводчик.
 Толпа бросила взгляд на бедного итальянца, и я заметил разочарование в лицах его кахетинских родственников, ведь таких типов как Джорджо в Кахетии полно. У присутствующих было свое представление об итальянцах, сформировавшееся по итальянским фильмам эпохи неореализма.
И снова начались банкеты, которые, не знаю как Джорджо, но мне изрядно надоели.
Хочу признаться, что я весьма успешно пользовался тем, что Джорджо не знал грузинского языка, а его родственники итальянского, потому что,  когда мне надоедали эти застолья, я говорил, что Джорджо устал и хочет отдохнуть, и нас провожали в какой-нибудь дом, где я отдыхал. Когда во время сельских концертов музыка мне не нравилась, я заявлял, что якобы Джорджо не переносит такой музыки, и ее меняли. Даже когда  хотел идти в туалет, это желание я тоже приписывал Джорджо:
-Джорджо хочет в туалет,- говорил я, и Джорджо вели в туалет, а я шел за ним.
 Подойдя к туалету, Джорджо не понимал, почему его туда ведут, почти силой. Тогда я говорил, что Джорджо трудно решиться зайти в такой туалет, к которому он не привык, а я  мол, будучи менее претенциозным, воспользуюсь им. А когда Джорджо меня спрашивал, почему его насильно ведут в туалет, когда ему туда не хочется, я объяснял ему:
- Джорджо, они знают, что ты строитель и хотят услышать твой совет, как модернизировать их туалет.
 Однажды во время одного из банкетов, выпив много вина, а Джорджо мог выпить столько, что поставить вне игры трех тамада, опьянев, он встал и громко заявил:
-Я не для того бросил все свои дела, потерял столько времени и потратил столько денег, приехав сюда, чтобы пить и слушать эти нудные тосты. Я приехал, чтобы, в конце концов, доказать, что я не тот за кого вы меня принимаете. Я не имею никакого отношения к вашей семье.
 Услышав такое, я, как громом пораженный, не представлял, как преподнести сказанное собравшимся, и начал что-то выдумывать, стараясь говорить то, что им  было бы приятно услышать. Но глядя на довольные, улыбающиеся лица присутствовавших при подобном заявлении, Джорджо понял, что я не то перевожу, и набросился на меня со словами:
- Я взял тебя переводить, а не обманывать, искажая мои слова.
 И если бы не вмешательство его кахетинских родственников, которые по нашей интонации поняли, что мы ругаемся, наверно наша итальянская ругань перешла бы во французскую борьбу.
  Когда Джорджо протрезвел, он попросил у меня прощения и рассказал свою историю.
После гибели его отца, которого в партизанском отряде называли «Капитан Монти», в газетах появилась статья, что это был сын Сталина, Яков Джугашвили, убежавший из немецкого концлагеря и ставший партизаном итальянского сопротивления. Там же была напечатана его фотография, на которой в профиль он действительно был очень похож на Сталина.
 Джорджо родился после гибели «Капитана Монти», а потом его мать вышла замуж. Отчим усыновил ее сына и дал ему свою фамилию, Дзамбон. Но в том городке продолжают верить что «Капитан Монти» действительно был сыном Сталина, а родившийся от него ребенок, соответственно внук Сталина, что в дальнейшем  сыграло положительную роль в строительном бизнесе Джорджо Дзамбона.
 Все шло хорошо до тех пор, пока в Италию не приехал грузинский поэт Иосиф Нонейшвили, который в то время собирался написать поэму о партизанах-грузинах, сражавшихся в итальянском сопротивлении. Проведя свои исследования, поэтическими я их назвать не могу, назовем их журналистским расследованием, и, изучив  представленные материалы и свидетельства очевидцев, наш поэт обнаружил, что «Капитан Монти» не был сыном Сталина, а студентом-скульптором Георгием Варазашвили. Это «открытие» не сыграло положительной роли в бизнесе Джорджо. Как-никак, «титул» внук Сталина был для него своего рода рекламой. И вот Джорджо решил приехать в Грузию, чтобы расстроить этот «заговор», в котором, по его мнению, кроме вышеупомянутого поэта Иосифа Нонейшвили участвовали еще и товарищ по оружию его отца, бывший партизан Дал Мас и переводчик Вано Цагарейшвили.
 Я принял близко к сердцу проблему Джорджо Дзамбона и обещал ему всяческую помощь в случае возможного судебного процесса.
- Ты понимаешь,- говорил он мне,- эти мои новые родственники очень симпатичные люди, но бизнес есть бизнес. У меня жена, мать, дочь. Я должен о них заботиться, а дела мои в последнее время пошли плохо.
 Я понимал Джорджо и сочувствовал ему. Я думал, если столько художников в Советском Союзе живут за счет Ленина, рисуя в художественных комбинатах его халтурные портреты, то почему один итальянский строитель не может жить за счет Сталина. В то время, когда в Италии один весьма посредственный художник по имени Романо процветает, только потому, что был сыном Муссолини. Тогда я еще не знал слова «пиар», которое в дальнейшем прочно вошло в нашу повседневную лексику.