Дневник

  «… Чем больше мы любим, тем ближе к постижению духовного опыта. Истинно посвященные люди-те, чьи души были воспламенены Любовью, - одолевали все препоны  своего времени. Они пели, смеялись, молились в слух, плясали, они творили то, что апостол Павел называл «Священным безумием». Они были веселы – ибо любящему покоряется мир и не ведом страх потери. Истинная любовь – это когда отдаёшь себя без остатка».
                Пауло Коэлье.
Как сердце стучит, когда слышу я голос
И как замирает при взгляде твоём.
Как дорог мне каждый, каждый твой волос
И дорого время, когда мы вдвоём.

Этот дневник попал мне в руки от очень – прекрасной женщины, которая обратилась ко мне с единственной просьбой: «Прошу вас сделайте так, что б это прочитали многие». И я не смог ей отказать.
Я обещал, что не внесу никаких изменений и дополнений в этот дневник. Но в двух случаях я все, же нарушил это обещание. Во-первых: я вынес в эпиграф из текста стихотворение и цитату, которые мне очень понравились, и одновременно перемещение, которых ни как не нарушили содержание текста. И, во-вторых, я не мог не предать огласке текст, который был написан с другой стороны обложки и он точно был написан не автором. Вот он:
«Дорогой дядя Володя в день вашего рождения я дарю вам этот дневник, для того, что бы каждый день вашей многогранной, и я думаю, интересной жизни был запечатлён в нём.
Искренне любящая Вас Лизанька».
Вот и всё, больше я не смею вмешиваться в это творение, ибо оно принадлежит им и вам.

Без даты.

И для чего мне эта тетрадь. Я никогда в своей жизни не писал дневников и не собираюсь этого делать сейчас. Но самое главное, что б этого не узнала Лиза.
                В. Г.

1 июня.

Как я не люблю такие дни! Лето, вечер и нечем заняться.
Все куда-то разъехались, а идти куда-то одному совершенно не хочется.
Единственное занятие, которое я нашёл это залезть в эту тетрадь, только не зная как начать. Ведь я никогда не писал дневников. Поэтому если что извините.
Нет, я схожу с ума. Перед кем я извиняюсь. Маловероятно, что эту писанину кто-то прочтёт.
Ну, с чего?
Я, Гладков Владимир Георгиевич (наверно так), родился двадцать второго апреля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года в небольшом провинциальном городишке. Жил в довольно зажиточной семье, но тогда думал, что так жили все.
Родители мои работали в Центральной больнице города, причём отец там много лет был Главврачом. Из этого можно сделать вывод, что доходы семьи не ограничивались только зарплатой. Хотя и об этом узнал довольно взрослым. Вообще меня мало интересовали доходы семьи. Я всегда был на своей волне.
Учился в обыкновенной не чем не примечательной средней школе. Учился по-разному, не скажу, что был каким-то ботаником, но учёбе отдавал немало времени и предпочтения мои были направлены на точные науки.
Вообще с самого детства, не знаю почему, я мечтал удрать со столь ненавистного мне города. Не то что бы в нём были какие-то недостатки, думаю даже наоборот. Наверное, мне просто хотелось какой-то иллюзорной независимости. Пределом моих мечтаний была Москва. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии я до неё добрался, но свободы мне это не принесло.
Но мою жизнь в  столице пока описывать рано, так как я не рассказал ещё о самом главном событии моего детства – это любовь.
Я так сказать дитё улиц, ибо от туда меня практически не возможно было вытащить. Общались и слонялись мы всегда большими компаниями по всему городу. Чего только не творили. Сейчас, даже страшно вспоминать.
Так вот, в одной из таких компаний я увидел девушку. Как мне тогда казалось, она буквально светилась. Девушка была непоседа, да и улыбка не сходила с её лица.
Да! Сейчас пишу, а сам вижу всё это своими глазами, как будто не прошло множество лет, а было несколько часов назад.
И вот в тот самый день Лена, а именно так её зовут, посмотрела на меня такими глазами, что я был просто пленён.
Первая любовь о как она прекрасна, но всё же, как, же тяжела. Не помню автора этих строк, но он оказался до сумасшествия прав. Сначала наша любовь развивалась совершенно по-детски, но с возрастом становилась всё серьёзней. Появлялись какие-то, на первый взгляд, мелочные разногласия, ссоры. И порою, появлялось ощущение, что мы совершенно разные люди. Но это только порою, а в основном мы были счастливы. Так продолжалось до окончания школы. Я уже практически, благодаря доброте матери Лены, жил у неё и это можно было назвать семьёй. И вот я такой, как я тогда думал, взрослый, самостоятельный мужчина, заканчивающий десятый класс, заявил: что, собираюсь учиться в великой и могучей столице нашей Родины. И тут произошло страшное...
Тогда я думал, что моё заявление было принято в штыки, потому что Лена до безумия любила наш городишка. Это я сейчас понимаю, в силу своего возраста, что там была не любовь к городу, а страх потери. Она прекрасно понимала, что такое Москва, и что я к ней уже не вернусь, а поехать со мной она не могла, так как училась в девятом классе.
Мне был поставлен ультиматум: «Или я или Москва». Эти слова взбесили меня настолько сильно, что после страшной ссоры я хлопнул дверью. Хлопнул дверью не только её квартиры, а вообще в прошлую жизнь.
Прибыв в город моей мечты, я начал потихоньку осваиваться. Поступил в университет на экономический факультет, Начал подрабатывать. Уже во втором семестре снял с сокурсником квартиру, но всё не мог успокоиться. Лена по-прежнему была у меня в голове. Именно поэтому на втором курсе я женился, на девушки, которой позволял себя любить. И первые время мы были счастливы. Но я наверно все, же большёй эгоист, ибо мысли мои всё время были о другой, и я этого не скрывал. Ольга всеми силами пыталась сохранить семью. Она закрывала глаза на мои загулы. Страшно ревновала, но терпела измены. Последней и самой решительной попыткой скрепить наши хлипкие отношения был ребёнок. Она родила мальчика. И учитывая мою любовь к детям, это ненадолго сблизила нас. Но там где нет любви, не будет там и счастья.
После развода я пытался сохранить хорошие отношения с бывшей женой, но только ради общения с сыном. Не буду описывать этот тяжёлый период моей жизни, скажу только одно: из этого ничего не вышло.
Помыкавшись уже в раздражающем меня городе, я с большими сомнениями, но все же решил вернуться домой.
Думаю надо заметить, что в это время в стране вовсю шла «перестройка», а я хотя и был экономистом, но в рыночных отношениях ничего не понимал. В институте, где я преподавал, делать было нечего, никто не интересовался плановой экономикой.
И вот трясясь в вонючей электричке. Интересно они сейчас такие же? Настроение было отвратительное. Как было тяжело возвращаться, туда, куда думал никогда, ни за что не вернусь. Наверное, так себя чувствовали многие мужчины тогда. Ощущения своей несостоятельности многих, даже моих знакомых привела к петле.
Так вот возвращаясь на малую родину в отвратительном настроение и ковыряясь в воспоминаниях своей не весёлой жизни я даже не сразу понял, что меня кто-то окликнул. Обернувшись, я не мог скрыть удивления, передо мной стоял «Червонец». Точнее Полицеймак Игорь. Человек с гениальнейшей головой. Человек, просчитывавший и реализующий такие финансовые операции, которые не могли просчитать и профессора, да и побоялись бы. Человек,  родившийся с рыночной экономикой в голове в стране, где таковая отсутствовала. Ещё учась на первом курсе, он не только нам, но преподавателям по  плановой экономики доказывал, что страна с таким строем, как наша, долго не просуществует. И доказывал это настоль убедительно, что преподаватели серели и замолкали, молча, соглашаясь с его доводами.
Оглядев меня с ног до головы, он спросил: «Ну, как жизнь»?
Врать не было нужды, ибо и так всё было видно. И я выложил ему всё своё отвратительное положения.
Мгновение, подумав, Игорь сказал: «Слушай, я, конечно, помню, что ты экономикой занимался только в научной сфере, и поэтому толку в этом от тебя никакой, но я тут собираюсь заняться одним делом, и мне нужны люди, которым, хоть не много, но я могу доверять». Я, конечно же, сразу начал отказываться, потому что из слов Игоря сделал вывод, что это делом пахнет УК РСФСР. «Не спеши отказаться. Подумай до вечера. А вечерком заезжай ко мне поболтаем» и протянул мне визитку.
Добравшись до своего дома, я обнаружил, что здесь, как и во всей стране была разруха. Кто спивался, не зная чем ещё заниматься, кто покинул этот город в не известном направлении оставив всё, а кто ушёл туда откуда не возвращаются.
Надежды встретится с Леной, тоже не оправдались. Как только я приехал, мама рассказала: «Лена ещё пару лет переживала наш разрыв, а потом тоже уехала, кажется в Москву, но тут на днях появлялась вся такая красивая. Про тебя спрашивала». На мой вопрос насчёт адреса она только развела руками: «Не оставили, да и зачем мне её адрес в Москве, ты же здесь».
Интересно, почему наши родители с возрастом начинают напоминать детей. Я где-то читал, что в мозгу происходит смена нагрузок. Так сказать в сознательной жизни работает одна часть мозга, а в детстве и старости другая.
К вечеру, я снова стал ненавидеть этот город. Меня здесь всё раздражало. Я решил сходить к Игорю, а утром вернуться в Москву и пробиваться там.
До его дома я добрался быстро. Не знаю, раньше эти пространства мне казались большими. Поднявшись на четвёртый этаж, я остановился перед массивной металлической дверью отделанной деревом. Позвонил. Мне долго не открывали, и я собрался уходить. Спустившись несколько ступенек, я услышал звук открывающихся замков. И ещё не успев обернуться, до моих ушей донёсся любимый, божественный голос: «Опять бежим»!
Передо мной стояла она, та, которую я так желал увидеть. Единственное родное создание на тот момент, которое мне было нужно.
Она улыбалась, и это улыбка напомнило, чего мне так хотелось вернуть: детство. Детство, в котором не было никаких проблем.
В этот вечер я узнал, что Лена жена Игоря, что у них полуторагодовалая дочь Лиза. Да и то, что предложения Игоря было не случайно. Встретившись с моей мамой Лена, узнала, что в столице у меня ничего не получается и я еду домой. Она настояла, что б Игорь мне сделал это предложение. По большёму счёту, такому человеку, как он не нужны компаньоны. Но она уже наедине попросила не отказываться, а ей я отказать не мог никогда.
С тех пор минула уже порядком десяти лет. Развалилась на пятнадцать кусков Великая и Могучая.… Наш бизнес, который, как я предполагал в начале девяностых был не совсем легальный, успешно развивался. Тогда все так жили или умирали. Но потом он приобрёл более законные рамки.
Я живу счастливо и хорошо.
Не предполагал, что описания моей жизни будет так увлекательно. Жаль, что больше писать не о чем.
                В. Г.

4 июля.
Я не знаю, зачем пишу. Просто то, что произошло сегодня, очень сильно меня потрясло и взволновало.
Попробую описать всё по порядку, хотя не знаю, как у меня получится.
И так, вчера после совещания ко мне подошёл Игорь: «Слушай, мы тут с Ленкой и Лизой на природу собрались, давай снами». Я начал отказываться, понимая, что я там буду лишним, но он меня перебил: «И не смей отказываться. Они же меня съедят. Ты же знаешь». И я это знал.
Сегодня, как и договаривались, полвосьмого я был у них. И был я явно рановато. Лена была не накрашена, Игорёк ходил в трусах, почёсывая пузо, а Лиза, увидев меня, выходя из комнаты в чём-то домашнем, сильно покраснела и мгновенна, исчезла за дверью.
Сборы семьи Полицеймак заняли ещё около полутора часов.
Место куда мы направлялись, мне было известно с раннего детства. Это был полу песчаный берег реки, где она образовывала небольшой залив весь день, который не покидало солнце. Единственное, что поражала, здесь никогда никого не было.
День выдался солнечным, и всё говорило, что он пройдёт замечательно, если бы не одно, но… Мы сидели за импровизированным столом и Игорь весь, сияя от счастья, заявил: «Елизавета у нас с мамой есть для тебя сюрприз, с осени ты поедешь учиться в Москву в школу бизнеса».
Видели бы вы в этот момент лицо Лизы, которое мгновение назад светилось от счастья, тут же за несколько секунд на нём отразился такой ужас. Она сначала посмотрела на меня, потом на мать, будто ища поддержки, но не получив её прошептала ели слышно: «Я не поеду». Это сильно поразило, как Лену так Игоря, и они в один голос произнесли: «Ты что Лиза». Но Лиза уже не могла успокоиться, она вскочила на ноги и закричала захлёбываясь льющимися ручьём слезами: «Вы что не поняли я никуда не поеду»! Поняв, что  слово эти не действует, она бросилась в лес. Мы соответственно за ней.
Пробираясь сквозь заросли я слышал поочерёдно голоса Лены и Игоря зовущих дочь. Я шёл один и был уверен, что найду её первой. И я был прав. Она была там. Это толи старый блиндаж, толи землянка времён войны, напоминающий пещеру. Я ей сам его когда-то показал. Увидев меня, она бросилась мне на шею и сдавила так, что мне стало трудно дышать. Лиза была бела как мел, и вся тряслась периодически всхлипывая. Я прижал её к себе, и мы так вышли к реке.
Обратная дрога прошла в полной тишине.
Я довёз их до дома. Лена с Лизой сразу ушли, а мы с Игорем выкурили по сигарете в полной тишине, после чего он сказал: «Извини». Я ответил, что-то вроде, что не за что, ибо они мне тоже родные. Он крепко пожал мне руку и прохрипел каким-то не своим голосом: «Спасибо».
Добравшись до дома, я сразу сел писать.
                В. Г.

7 июля.
Я не знаю, как об этом писать, но мне нужно всё это выплеснуть из себя. У меня до сих пор трясутся руки.
Как я раньше не замечал. Это же было очевидно. И тогда это было б легче предотвратить.
Придя вчера на работу, я застал Игоря в таком состоянии, в котором, пожалуй, ни когда не видел. Он был не просто сер, он был чёрен. Под красными глазами огромные тёмные круги. За два дня он стал, старея лет на десять. Он рассказал, что с самого нашего приезда она заперлась в комнате и не выходит, а что касается поездки, то о ней она и слышать не хочет. «Может быть, ты с ней поговоришь. Она всегда тебе преслушивалась. А я завтра без тебя справлюсь». И я на свою голову согласился.
Сегодня я был у них. Дверь мне открыла Лена. И я понял, что эти дни ей тоже дались нелегко.
«Вов, может, она влюбилась в кого, - спросила она, - я не пойму. Она даже есть не хочет». Было видно, насколько ей тяжело это непонимание. «Ладно, - успокаивая себя, сказала Лена, - проходи она в комнате, а я, если что на кухне».
Пройдя по коридору до двери в комнату Лизы, я, немного подождав, собираясь с мыслями, постучал, но мне никто не ответил. Тогда я решил, что нечего ждать и вошёл. Лиза замерла посреди комнаты, на полпути к двери. Она, молча стояла, пряча глаза, как будто боялась, что-то выдать, посмотрев на меня. Но тогда это почему-то меня не удивило. Я вошёл в комнату, в которой был полумрак. Шторы были плотно затянуты, из освещения была только небольшая настольная лампа.
Лиза продолжала стоять на прежнем месте, не произнося ни слова.
Чувствуя себя не в своей тарелке, я дошёл до стола. На нём был бедлам, но центр был свободен от всего кроме одного тетрадного листа. Лист был весь исписан, с множественными исправлениями и всё это напоминала стихи. Ничего, не подозревая, я сказал, что б прервать молчание: «Не знал, что ты пишешь стихи. Давно»?
После непродолжительного молчания она ответила, но не то, что я ожидал: «Я Вас люблю».
Она произнесла это быстро, а патом замолчала, наверно в ожидание моей реакции.
Но до меня пока весь смысл этих слов не дошёл. Я обернулся, посмотрел на неё. Она была какая-то сжатая. Мне почему-то стало так жалко это миленькое создание, девочку, которую я знал с пелёнок. И начал говорить единственное, что мне пришло в голову: «И я тебя люблю, и мама тебя любит, и…», я хотел сказать: «…и отец», но она меня перебила:
«Нет! Вы не поняли. – Она посмотрела мне в глаза. По её щекам потекли крупные слёзы, и она продолжила дрожащим голосом, ели сдерживаясь от  рыданий: - Я тебя люблю».
И тут до меня дошло. Меня как током прошибла. Я увидел всё! Увидел всё в её глазах, смотрящих на меня одновременно с ужасом и ожиданием реакции, обожанием и молением.
Я подошёл к ней и кое-как, преодолевая шок, взяв её за плечи, сказал: «Нет. Нет, этого просто не может быть. Не должно».
«Но почему»!? – Умоляющи, спросила она.
И я не знал, как ответить, на этот совершенно детский вопрос. Я просто стоял и смотрел на её лицо. На её длинные мокрые ресницы, на её по-детски красный носик, который бывает или от слёз или от мороза, на её бордовые искусанные губы. Девочка, которую я знал с пелёнок, превратилась девушку, очаровательную девушку.
«Просто потому…, потому я старше тебя, - начал я не зная, что говорить, но, судорожно понимая, что говорить, что-то нужно. – Я ровесник  твоих родителей, и потому что просто не может быть».
Я хотел ещё, что-то сказать, но Лиза. Её рыдания стихли, лицо исказила страшная боль. Она медленно начала сползать на колени и вцепившись в мои ноги уткнулась в них лицом. Я стоял, не шевелясь, находясь как будто не здесь, а был только сторонним наблюдателем. Я не мог пошевелиться. Её голос был ели слышен. Это был какой-то молящий шёпот: «Прошу тебя не надо! Не мучь меня! Не говори так. Я всё понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Ты единственный кто мне нужен в этом мире».
Я опустился к ней. На меня смотрели большие серые глаза, совершенно взрослым взглядом. «Не буду», сказал я, она бросилась мне на шею, сдавив её как тогда в лесу.
Скоро она успокоилась. И мы проговорили ещё больше двух часов, но этот разговор я не в силах описывать, да и не имею права.
Когда я вышел на кухню, не знаю, что выражало моё лицо, но Лена, ни чего не стала спрашивать, а просто предложила кофе. Мы сидели молча, прислушиваясь к тишине. Через минут пятнадцать в прихожей послышались шлёпанье босых ног, и на кухню вошла Лиза. Её глаза были, опухши от слёз, но на лице была улыбка. Улыбка Лены, только она так когда-то улыбалось.
Я приехал домой. И почувствовал какое-то одиночество.
                В. Г

14 августа.
Позавчера Лиза уехала. И мне сразу стало как-то легче, так как я не мог смотреть на неё, на её глаза наполненные обожанием, как будто видели во мне бога. Но признаюсь, правда, мне стало теперь как-то скучно.
Сегодня впервые за десять лет я не пошёл на работу, просто не пошёл. Одна из причин я не хотел никого видеть. Сам не пойму, что со мной происходит. Я уже вторые сутки не расстаюсь с водкой и другими напитками. Наверно просто переутомился за последнее время.
С Лизой, в последний раз виделся одиннадцатого, в день её рождения. Она была очень счастлива. Увидев меня, бросилась мне на шею, за последнее время это уже вошло у неё в привычку. Начала расцеловывать меня в благодарность за то, что я не забыл о её день рождения. Такой реакции удивилась Лена, но она, конечно, не догадывалась о настоящей причине радости дочери.
Эх, Лиза! Лиза! Надеюсь, что время залечит раны, а чувство остынут.
                В. Г.

Без даты.
Сегодня, не знаю почему, вспомнилось жизнь в Москве.
Интересно, какой теперь Влад? Он же теперь совсем взрослый.
Прошло столько лет, а отцовские чувства никуда не делись.
Он наверно меня ненавидит, но в принципе будь я на его месте, наверно тоже ненавидел. Эх, молодость, молодость! Сколько мы делаем в ней ошибок.
Я и с Ольгой начал жить из-за того, что хотел забыть о Лене, но из этого ничего не вышло. Я закрывал глаза и видел мою любимую. Я спал с Ольгой, а желал Лену. Даже однажды назвал жену Леной, какой был скандал.
После этого и появилась страшная ревность Ольги, она ревновала меня ко всему, как к людям, так и к предметам.
Интересно злиться она на меня до сих пор или простила.
Как бы я хотел их увидеть.
                В. Г.

Без даты.
Ненавижу зиму. Когда мир умирает, и нет желания чего-то делать.
Почему-то именно в такой день, сегодня мне вспомнились, дни гораздо теплее, которые я никогда не забуду. Просто такое не забывается, даже когда теряешь рассудок.
Всё, буквально всё говорило, что это произойдёт. И неожиданно начавшийся дождь, о котором не было и намёка за тридцать минут до этого. Из-за этого дождя нам пришлось нестись к ней домой, ибо мы промокли до нитки. И родители, которые неожиданно вчера собрались на дачу, и, наконец, какой-то полумрак её спальне. Всё складывалось, для того, что бы между нами, что-то произошло.
Почему-то не смотря, на то, что с нас текло, мы сразу пошли в её комнату.
И вот в этом полумраке мы встретились глазами, а остальное было как во сне. Время остановилась, реки пошли вспять, дождь возвращался на небеса. В общем, было то, чего ещё десять минут назад ни как не могло быть. Я не знаю, сколько мы так стояли, но мне показалось, что вечность.
Её глаза словно сияли, сияли божественным светом, светом, который я впервые увидел, познакомившись с ней, и больше никогда ни у кого не видел. Это свет словно притягивал, от него шло тепло, он говорил: иди ко мне, тебе здесь будет хорошо, но я стоял как вкопанный.
Она медленно, как будто в замедленной съёмки подняла руку и сняла сначала одну, потом другую бретельку и сарафан тяжёлый от воды упал на пол.
О боги! Сколько раз я об этом мечтал, сколько раз мне виделось это во сне, когда только познакомился с ней. Потом этот вопрос как-то отпал, я перестал об этом думать.
И вот теперь я стоял перед девушкой, которую до безумия люблю, перед девушкой ради которой готов свернуть горы и завоевать мир, и из одежды на ней только трусики.
Я вижу это сейчас, как наяву, несмотря на множество минувших лет.
Её темные мокрые кудри спускаются ниже плеч, её лицо светится так, как наверно светилось лицо Евы, когда она впервые увидела Адама, а Джульетта Ромео. Её глаза сияют, словно она сделала то, о чём так долго мечтала. Кончик её носа нежно розового цвета, как будто она зашла только с мороза, а губы такие словно на них капнули малиновым вареньем. Её нежная бархатистая кожа и не большая грудь, медленно подымающаяся от глубокого дыхания.
Я схожу с ума, моё сердце бешено колотится, в ушах шум океана.
Я опускаю глаза ниже, и хотя на это уходит мгновение, мне кажется вечность. Её плоский животик, без лишнего грамма жира, без лишней складки, внизу которого из-под трусов выглядывает несколько тёмных волосков.
Она осторожно переступает сарафан, делая шаг ко мне, теперь мы стоим вплотную.
Её тёплое дыхание доходит до моей кожи.
Впервые описываю настолько интимные подробности своей жизни.
Не помню, как мы оказались на кровати.
Мы впервые в жизни занимались тем, чему нас не учили. Наверно со стороны это казалось смешно, но нам было хорошо.
Не знаю, почему я сейчас отвечаю за двоих, просто мне кажется, что нам обоим было хорошо.
Скоро она уснула. Я лежал, любуясь её детской улыбкой.
Не подумайте, что я фетишист, но я взял её трусики. Они сохраняли ещё её запах. Я унёс их с собой.
Какое же было удивление мамы, когда она достала из кармана джинс, которые собиралась стирать. Она на меня посмотрела, но ничего не сказала, да и что тут было говорить.
                В Г.

5 марта.
Сегодня я нашёл этот дневник и решил восполнить пробел моей жизни.
Правда, за эти почти три года ничего интересного не произошло.
После отъезда Лизы, жизнь потекла как-то медленно и скучно, как будто жизнь крутилась только вокруг неё.
Писать особо не о чем, не конечно произошло несколько событий, например, я на три года стал старше, теперь мне сорок три, я попытался отпустить бороду, но вышла она какой-то смешной и я её сбрил.
В семье Палициймак вроде как без изменений, Лена всё краше, Игорь всё толще и ленивей, да и наверно богаче. Хотя и я не беднея. Лиза по-прежнему в Москве, учится и набирается знаний. Первое время она писала, чуть ли не каждый день. Произошли в ней какие-то физические изменения, я сказать не могу, так как за три года она ни разу не приехала, хотя родители её уговаривали. А насчёт фото она заявила ещё в первом письме: «Фотографии своей я Вам посылать не буду, для того, что бы, когда мы снова с тобой увидимся, ты сошёл с ума от моей красоты. Но и ты не смей присылать своё, а, то я тоже хочу сохранить ваш образ в своей памяти, таким, каким он был тогда в последний день нашей встречи. Извините, что я прыгаю с «Вы» на «Ты». Просто на «ты» мне вас называть как-то неудобно, а на «вы» я не могу, так как люблю».
Я думал, что её влюблённость скоро пройдёт. Но время шло, а поток писем не прекращался, и в каждом говорилось о любви ко мне. Ей наверно так было легче, говорить о любви, не видя меня. По мере возможности, на весь этот поток я отвечал. Писал о том, что все её чувства пройдут, и она встретит ровесника, которого будет любить сильнее, чем меня, но этого она категорически не хотела слышать. Просил, что б она писала родителям, ибо знал, что туда она писала редко, о чём переживала Лена, а мне наоборот поменьше. Не знаю, повлияли ли мои уговоры или её чувства начали остывать, но писем стало меньше.  И они уже не были наполнены той страстью и любовью, как первые письма. Приведу пример нескольких. Одно из первых: «Дорогой дядя Володя, прошёл всего только месяц, а мне кажется, что вечность. Я уже ненавижу этот город, и как вы только могли прожить здесь столько лет. Я ужасно скучаю по вам. Я не знаю, как смогу быть тут без вас».  И вот спустя год текст писем стал спокойней, жизнерадостней. В них появились не только слова о любви, но эта тема всегда присутствовала: «Здравствуй, мой любимый и самый дорогой мне человек. Извини, что так давно не писала. Просто у меня сейчас не хватает времени. Я просто замоталась, учёба занимает очень много времени, да ещё здесь много чего интересного, особенно вечером. Но Вы дядя Володя поймите меня правильно, ты для меня единственный и неповторимый. Да кстати, ты представляешь, один парень признался мне в любви, это было так смешно. Что этот ребёнок знает о любви! И конечно я ему отказала, потому что у меня есть ты, мой самый умный, любимый и единственный на свете мне дорогой человек. Всегда ваша любящая Лиза».
Вот такие у меня в жизни дела. Пока всё.
                В. Г.

23 апреля.
У меня  это в голове не  укладывается. Как это могло произойти. Просто не могу поверить, хотя видел своими глазами. И, как бы мне хотелась  в это не верить, но это произошло.
И виноват в это я.  И зачем я решил отмечать свой день рождения. Нужно было вообще всё отменить. Да и какого чёрта, им вчера загорелось ехать домой, я же просил!
Что теперь будет с Лизой. Как я буду смотреть ей в глаза. Она же сойдёт с ума.
Игорёк, Игорёк, почему ты меня не послушал. Я же говорил: не нужно ехать, ты был пьян, и всегда был упёрт как бык.
Послезавтра пройдут похороны, грабы будут закрыты, так как смотреть на это невозможно. А за Лизой ехать мне, как я ей это скажу.
                В. Г.

29 апреля.
Двадцать пятого прошли похороны. Шёл страшный ливень, но народу была много, мы ели справлялись. Лиза была просто убита.
                В. Г.

Без даты.
Наконец-таки разрешился вопрос с Лизой. Правда, пришлось дать денег, но это не главное. А главное, что получилось оформить опекунство на Ирину Фёдоровну, мать Лены, а то ей реально грозил детдом.
На днях так же огласили завещание. Я даже не знал, что у Игоря оно имеется. И как следовало ожидать, главной наследницей в нём значилась Елизавета, но до наступления совершеннолетия управлять её частью фирмы буду я, без права продажи, а остальным имуществом Ирина Фёдоровна.
Лиза вроде приходит в себя.
Но у меня всё не выходят из головы её глаза тогда в Москве, в кабинете директора школы. Когда она вошла, они просто светилось. Но через мгновение, наверно увидев, что-то в моём лице она спросила: «Что  с ними!». Я не в силах был, что-либо сказать, но она всё поняла.
На кладбище она не проронила ни слова, ни слезы. Она была, как каменная, как будто не в этом мире, смотрела в никуда и до-боли сжимала мою руку.
Как обычно на поминках было много слов, что мы тебя не оставим, всегда будем рядом и поможем, не смотря не на что. Но никто из говоривших, после так, и ни разу не позвонил.
Я не знал, что мне делать уходить или остаться, но эту проблему разрешила сама Лиза: «Вов, я прошу тебя, пожалуйста, останься. А то просто я без тебя сойду с ума в этой квартире». Глаза её были полны слёз, за весь день она впервые позволила болью овладеть собой. Она прижалась к моей груди, и я почувствовал тепло её слёз льющееся градом. Она плакала молча без всхлипов, без рыданий. Лиза так и уснула у меня на груди. А я сидел всю ночь и любовался этим дитём, которая за последнее время так повзрослела.
Я не ушёл в этот день, не ушёл наследующий, не ушёл и через неделю. Я просто не мог этого сделать.
                В. Г.

2 июня.
Я наверно сошёл с ума. Да не наверно, а точно. Конечно, я мог бы сослаться на то, что был пьян, да зачем же врать самому себе. И раньше были дни, когда я был далеко не трезвым, но на такое не отваживался.
Теперь я не знаю как себя вести, как поступать, что делать. Мне просто нужно выговориться, только не кому. Не я, правда, схожу с ума, если начал выговариваться листам бумаги, но просто такое мне не кому больше рассказать.
Вчера было сорок дней после гибели Лены и Игоря, и только поэтому я не должен был так поступать. Как  обычно на поминках собралось множество народу, и если в такой день уместно такое слово, то они прошли хорошо. Одни приходили, другие уходили, и казалась, что этот поток не иссякнет. И все чего-то говорили в память, приходилось пить. Одним словом я очень «набрался». Когда все разошлись мы с Лизой  и Ириной Фёдоровной прибрались. После чего Ирина Фёдоровна пошла к себе,  у неё квартира в соседнем подъезде, а Лиза, пожелав спокойной ночи, пошла, спать к себе в комнату. Я остался укладываться в гостиной. Но почему-то я не мог успокоиться, мне не сиделось на месте. И тут меня как чёрт дёрнул. Я как малолетний пацан решил за ней подглядеть. Через дверь это было не реально. Я вышел на балкон, ночь была тёплая. Но и с него было видно только край освещённого окна, которое закрывала тюль. И тогда я полез. Не думая, не о чём я перелез через перила и встал на небольшой карниз, тянувшийся вдоль стены. Всё бы ничего, если бы квартира не находилась на четвёртом этаже. Между мной и комнатой была водосточная труба, в которую я вцепился, отпустив перила, и обогнув её начал медленно двигаться дальше. И вот окно, у меня даже сердце замерло. Заглянув в него, я увидел Лизу. Она только сняла джинсы, в которых провела весь вечер и стояла в плотно облегающей тёмной маячки едва прикрывавшей талию. И в эту самую минуту, свежий воздух, так сильно повлиял на выпитый мной алкоголь, что у меня закружилась голова, потемнела в глазах, и я сорвался с карниза. Теперь я точно знаю, что в экстренные моменты, вся жизнь, правда проносится перед глазами. Я уже внутренне смерился, что сейчас разобьюсь. И бедная Лиза, так и не узнает, почему я выбросился с балкона.
Я вроде прихожу в себя, если начал шутить. Но моей совести это мало поможет.
Я отвлёкся.
И так, хотя я и приготовился к смерти, моё чувство самосохранение к этому готово не было. Каким-то чудом я правой рукой схватился за штырь в стене, на который крепилась водосточная труба. Я мгновенно протрезвел. В моей голове сумасшедшим набатом била одна мысль: сейчас шум за окном услышит Лиза, и как я всё это объясню. Я поспешил, взобравшись обратно на балкон, весь, дрожа, бросился в зал. Я боялся, что Лиза всё же меня заметила и сейчас придёт вся в ярости, сама «гром небесный». Но она не пришла.
Сегодня утром, даже не завтракая, я быстро собрался и ушёл на работу. Сославшись, что там есть срочные и безотлагательные дела. По правде, говоря, я просто боялся посмотреть ей в глаза. На работе задержался,  сколько мог. Когда я пришел, Лиза уже спала.
Теперь вот сижу, только с настольной лампой и пугаясь каждого шороха, пишу. И поверти больше в жизни, в каком бы состояние не был, не полезу на этот чёртов карниз.
                В. Г.

17 июня.
Это произошло! Эта дитя добилась своего, то есть меня. И я об этом ничуть не жалею.
Позавчера, придя с работы в начале седьмого, дома (как странно я теперь называю его своим домом) меня, как обычно, встретила Лиза. Ирина Фёдоровна куда-то ушла. Но сегодня Елизавета показалась мне какой-то странной. Она просто святилась от счастья. Всё же, как молодость быстро залечивает раны. И мне не пришлось долго выяснять, в чём дело:
«Гладков. - Почему-то именно так, как когда-то в молодости Лена, она обратилась ко мне. -  Если я попрошу выполнить одну просьбу, ты же мне не откажешь». На её лице появилась лукавая улыбка.
Я знал, что ни откажу, чего бы она ни попросила, но мне хотелось поиздеваться: «Ну, смотря, чего ты попросишь». Она состроила совершенно по-детски обиженное лицо: «Не-ет, скажи что выполнишь», сказала она капризным голосом. Я не мог противостоять этим глазам. На её лице появилась улыбка победительницы: «Давай поедим на реку». Я только и спросил: «Сейчас?». И она, сменив улыбку победительницы, на улыбку соблазнительницы: «Ну, пожалуйста».
Что за дитя, просто ангел. Или она прирождённая актриса или природа наградила её даром, при котором любой будет у её ног.
Мне ничего не оставалось делать, как соглашаться, в шутку тяжело вздохнув, я сказал, что б она собиралась. Девочка просто засветилась и заявила, что уже собралась, как будто знала, что я соглашусь. Почему, как будто. Просто знала.
По дороге выяснилось, что Лизины сборы, вообще не включали в себя еду. И поэтому нам пришлось сделать остановку.
Когда мы выехали за приделы города, солнце начало заваливаться за горизонт. Стало довольно темно, а в темноте ехать мне всегда скучно, и поэтому, на свою голову, я решил завести разговор. Но для этого я выбрал не самую лучшую тему: «У тебя в Москве наверно от ухажёров отбою не было». И краям глазу увидел, как на её лице появилась улыбка: «Да хватало, но таких сумасшедших, как ты, я ещё не встречала». И я как последний дурак, поймался на эту удочку, не чего не подозревая, спросил, думая, что она имеет в виду моё согласие на эту поездку: «Это почему»? Она улыбнулась ещё сильнеё и ответила то, чего я боялся услышать столько дней: «Ну, наверное, только сумасшедший осмелиться полезть на карниз в никакущем виде, что б подсмотреть, как переодевается девушка».
Как я был рад, что в машине было темно, ибо я стал просто пунцовый, у меня пересохла во рту, ладони стали влажными.
Лиза, подогнув под себя ногу, развернулась в пол оборота ко мне и долго смотрела с какой-то странной улыбкой.
Некоторое время мы ехали, молча, но потом я всё же набрался смелости: «Так  почему же ты столько времени молчала, и сказала только сейчас»?
Я не знал, что мне ждать. И только чувствовал, что её взгляд прожжёт мне висок. Она ответила не сразу: «Дурак ты! Мне просто было смешно смотреть, как ты избегаешь меня, прячешь глаза. Ты плохой актёр и у тебя всё написано на лице. Ты наверно боялся моей реакции. Просто дурак»! Последние слова она сказала с явной обидой и отвернулась к ветровому стеклу. Остаток пути мы проехали молча.
До места любимого мной и когда-то всей семьёй Палицеймак, мы добрались около десяти. Искупавшись в ещё тёплой воде, при этом недавняя обида куда-то улетучилась, что меня очень радовало, мы приготовили ужин. Хорошо подкрепившись, за что получил благодарность от обрадованного желудка, в виде тепла по всему телу. Разбавив это всё хорошим красным полусухим. Мы сидели возле догорающего костра. Она, прислонилась спиной к моей груди, и я механически её обнял. Сидели, молча, и любовались медленно текущей искрящейся рекой. Тут я почувствовал её лёгкую дрожь, и, подумав, что она замёрзла, хотел, что б она чего-то одела, но она меня опередила: «Я тебя люблю! Люблю так же сильно, как и прежде. – Её голос дрожал и стал каким-то необычно высоким. – Я не забывала тебя ни на минуту, я жила с твоим именем в сердце и образом в голове, и мне больше никто, никогда не был и не будет нужен. – Она говорила всё быстрее и быстрее, как будто боялась, очевидно, боялось, что я не дам договорить всё то, чего она так долго вынашивала. – А когда, - её голос стал ещё выше, и казалось, что сейчас сорвётся. – Когда две недели назад я увидела, - на мою руку упала капля тёплой воды, и я понял, что она плачет. - Увидела тебя висящим на этой трубе, мне захотелось кричать и бежать к тебе, но я сдержалась. Именно в тот день, когда ты думал, что я буду зла, я поняла, что моя любовь может быть взаимной. – Я решил её успокоить её, так как чувствовал, что она сейчас разрыдается, но она мне не дала этого сделать. – Прошу Вас, только не перебивайте. И тогда, в ту самую ночь, я ни на минуту не сомкнула глаз. Я слышала, как Вы  ворочаетесь, придумывая оправдания на случай моего гнева. И именно тогда я всё это и придумала».
Лиза обернулась и посмотрела на меня. Её щёки и кончик носа раскраснелись от слёз, губы алого цвета, и изогнутые в пленяющей меня форме. В эту самую минуту я понял одно, насколько же я всё-таки сволочь, что позволяю себе столько лет мучить этого ангела, ангела которого люблю до безумия. Но она ошибалась, это любовь появилась не в тот день, когда я полез подглядывать, а гораздо раньше. Я любил её с того момента, когда впервые увидел, и просто боялся признаться в этом самому себе.
Всё это я увидел сейчас в её блестящих от слёз глазах. Я развернул её к себё и поцеловал. Это был самый горячий поцелуй в моей жизни. Одновременно сладкий и салённый от слёз.
Потом произошло то, о чём я писать не только не имею права, но и просто не хочу. Так как об этом должны знать только я и Лиза.
                В. Г.

Без даты.
Что за жизнь! Как не осень так какие-то проблемы. Я скоро так не выдержу. Хорошо хотя бы Лиза рядом, а ради неё я сделаю всё, что б фирма её отца продолжала жить.
                В. Г.

15 января.
Ещё не прошло и года, а я потеряла троих мне самых близких людей. С начала родителей теперь его.
У него случился инфаркт и он, не приходя в сознания, умер прямо в кабинете. Последнее время там были какие-то проблемы, о которых он не хотел говорить, но незадолго до смерти сказал, что всё разрешилась.
На похоронах было много народу, которых я мало знала. Среди этой массы я увидела серое, но до безумия похожее на его лицо, это был Влад. Теперь он единственный кто меня поддерживает.
Вов, Влад очень хороший парень, который тебя очень сильно любит, и много лет хотел тебя увидеть. Он остался один очень рано, так как Ольга умерла от рака, через три года, после того как вы расстались, но ты наверно это уже знаешь.
Я нашла эту тетрадь почти сразу после твоих похорон, ты никогда не умел ничего прятать ни на лице, ни в жизни.
Я даже не подозревала, что ты был верен моей просьбе, и писал в него всё, что считал важным.
А теперь тебя не стало.
Долгое время я не могла ни на минуту расстаться с этим дневником. Так как это была единственная связь с тобой. Я выучила его наизусть. Но теперь я знаю, что я не одна, я ношу твоего ребёнка, твоего сына. Я уверенна, что это будет сын. И поэтому я решила обнародовать его. О нашей любви должны знать все и не делать таких же ошибок. Ведь жизнь коротка.
Любите дамы и господа. Любовь это самое прекрасное, что есть во вселенной.
                Палицеймак – Гладкова Елизавета Игоревна, его Лиза.

Конец!
26 марта 2003 – 20 ноября 2007 г.