ч. 3, гл. 7. Тупик в пустыне

ПОСЛЕДНИЙ ШЛАГ ВОСЬМЁРКИ

       Часть 3. БЕЛЫЕ ЛАБИРИНТЫ

       Глава 7. Тупик в пустыне

       А обсуждать особо и нечего. Положение незавидное, хоть пока и не критическое. Есть даже пути к отступлению, вернее, к отходу на заранее подготовленные позиции, то есть обратно через Белло в Кэмбридж-Бэй – благо пролив Франклина чист ото льдов и недели две с половиной ещё будет свободным.
       Идти на север к Ланкастеру – пока никак. Ветер не совсем тот, что обещал прогноз «Транзаса», а вернее – совсем не тот, прямо противоположный и еле-еле. Фьюри-энд-Хекла почти открыт, но проход из него в Бассейн Фокс такой же, как и Белло, если не опасней, и там пять баллов с тонкой полоской чистой воды к северу. Там тоже течение, рифы и прочие навигационные радости. И карт нет, только самая что ни на есть генеральная, а по ней особо не поплаваешь. Полагаться на лоцию – ну, тут можно подискутировать: с Белло нам повезло, потому что всего один створ, в котором сложно запутаться, а там «…магнитные аномалии… 90 градусов… покрыт льдом в течение всего года… полагаться не следует… только ледоколам…». Куча поворотных точек, створы – местные ориентиры, и всё по банкам да по мелям. Ну и течение, я уже говорил, в начале пролива два узла, под конец – пять.
       Вот если бы объявилась та яхта с мадамами, взять бы у них карту, ведь наверняка есть… и вообще, куда они подевались? Пройти в Ланкастер никак не могли, на юг тоже, по пути мы их не видали, и они нас не окликали. Если отбросить гипотезы о параллельных пространствах, то получается полный бином Ньютона.
       «Инмарсат» заработал более-менее устойчиво, Николай даже сумел позвонить Ольге, и не один раз. Она просто молодец: собирает и выдаёт нам для анализа всю необходимую и достаточную информацию. Вот только анализ этот может затянуться… а через две-три недели ближе к северу всё уже начнёт замерзать.

       Форт-Росс... За дам Форта-Росс не пили, не было настроения. Положение серьёзное, а решения на горизонте не видно. Есть такая флотская поговорка: если обстановка неясна – ложись спать до прояснения. Что и было сделано, а пока десантная партия в составе Аркадия, Виктора и меня идёт в разведку. Это, однако, очень увлекательно – ходить в разведочку.
       Повиляв между небольшими стамухами, «корсар» под вёслами подходит к берегу. Прозрачность воды просто сводит с ума. Яхта стоит метрах на десяти-двенадцати, насколько можно судить без эхолота (по вытравленной якорь-цепи), а видно, как на ладошке – всё дно на пятнадцать метров вокруг. И как якорь лежит, и цепь, и водоросли редкими кустами, и песочек серенький.
       Тучами, мириадами в стекловидной толще воды плавают какие-то маленькие чёрные морские насекомые, морские клопы, что ли (потом мы узнали, что это морские черти). Они всё время старательно машут крылышками и передвигаются, хотя их больше несёт течение. Виктор замечает ещё одно существо, красного цвета, продолговатое и полупрозрачное, плывёт вертикально и тоже отчаянно машет ручонками-плавничками со сдвигом по фазе на «пи пополам», словно на баяне играет. Плавнички находятся в верхней части тела, чуть ниже красненькой головки с чёрным содержимым. Так и подмывает назвать его морским ангелом. Я такого никогда не видел. Ещё очень много маленьких рачков-бокоплавов, они скользят по гладкой поверхности, а на дне просто кишмя кишат.
       Раз такое обилие мелкой живности (то бишь еды), то, по идее, должна быть и рыба, но пока на глаза пару раз попадались какие-то снулые мальки в два сантиметра, и только.
       Вот она, арктическая пустыня как она есть. Только камни, камни и камни. Впрочем, чуть дальше заметно присутствие некоего подобия тундры. Чахлые серые сухие травинки меж камней. И два покинутых домика.

       Форт-Росс назван в честь английского офицера Джеймса Кларка Росса и его дяди Джона. В 1829 году пивовар (а по совместительству ещё и лондонский шериф) Феликс Бут спонсировал полярную экспедицию для поисков Северо-западного прохода. Джеймс и Джон Россы, пользуясь благоприятной ледовой обстановкой, прошли проливами Ланкастер и Принс-Риджент, после чего открыли эту землю и назвали её Бутия в честь спонсора.
       Первоначально Джон Росс ошибочно решил, что Белло – это узкая бухта, оканчивающаяся тупиком. Две первых зимовки англичан были немножко южнее этих мест, а потом они поднялись к северу по восточному берегу полуострова, и в третий раз зимовали вот прямо тут. Кстати, этой экспедиции принадлежит и честь открытия местоположения северного магнитного полюса Земли: он тогда был на северо-западном берегу полуострова, и свободно подвешенная магнитная стрелка показала там точно вертикальное направление. Это почти возле нас, только с другой стороны пролива Белло. За сто семьдесят лет магнитный полюс «уехал» к северу и сейчас он миль за триста шестьдесят отсюда.
       Где-то здесь же англичане провели четвёртую зимовку, и выжить им помогли случайно найденные продукты, оставленные в 1825 году экспедицией Уильяма Парри. Кстати, depot по-французски означает «склад» – здесь часто оставляли запасы снаряжения и продовольствия для последующих экспедиций или для возвращения. А летом 1833 года англичане пешком и волоком добрались до пролива Ланкастер, до чистой воды, там сели в шлюпки и двинулись на восток, где на выходе из пролива их подобрало судно, посланное на поиски. Экспедиция отсутствовала дома четыре с половиной года. С ума сойти.

       Кругом камни – красные, чёрные, жёлтые, белые. В немыслимых сочетаниях. Всё поросло отчаянно скудным мхом, среди которого ярко выстреливают бело-зелёные и красно-бордовые лишайники. Камни острые, словно скалы раскололись вот только что; обкатанных валунов очень мало, и почти все они у береговой черты. Можно на живых примерах наблюдать разные стадии образования морского песка – от мощных каменных массивов и до мелких искрящихся песчинок. Гранит или базальт – я в этом не очень силён, а что до кварца, то он блестит на солнце, напоминая золотые вкрапления или капельки сверкающего янтаря.
       Прямо возле берега, по пути к двум довольно добротным деревянным домам, Создателем набросана большая каменная насыпь, на которой, как на причудливом пьедестале, стоит кубического вида памятник. Он собран из шести армированных гравием бетонных плит плюс позеленевшая бронзовая доска с рельефными буквами.
       ЭТОТ КАМЕНЬ ПОСТАВЛЕН ЧЛЕНАМИ СЕМЬИ МАК-КЛИНТОК В ГОРДУЮ ПАМЯТЬ ОБ АДМИРАЛЕ СЭРЕ ФРЭНСИСЕ ЛЕОПОЛЬДЕ МАК-КЛИНТОКЕ, ОТКРЫВШЕМ ТАЙНУ СУДЬБЫ ФРАНКЛИНА – 1859. ПРОЛИВ БЕЛЛО, 1979.
       Без комментариев… Однако забавно, что самому сэру Мак-Клинтоку уделено всего четыре строчки, тогда как вся остальная часть плиты исписана фамилиями его родственников, поставивших этот самый памятный камень. Строгая английская скромность?
       Мы идём к домикам. Почва то пружинит под ногами, то упирается твёрдым камнем и гравием. Из камней кем-то выложены прямоугольники и круги разного размера, а также соединяющие их дорожки. Стоунхендж? Никакиз предположений, что бы это могло быть. Некоторые напоминают не то очаги, не то какие-то фигуры ритуального характера – например, два соприкасающихся круга, каждый диаметром метров пять. Это что, фигура «большой восьмёрки»? Во как! Оказывается, культ восьмёрки существовал ещё в незапамятные времена! Посмеялись, конечно, но...
       Первый дом давно уже заброшен. Остатки стёкол в рамах, всё ободрано временем и ветрами. Несколько комнат странноватой для нас архитектуры, две старых чугунных добротных печки канадского производства, пара истлевших мягких кресел, встроенные в стены шкафы и антресоли – кстати, отлично сработанные из тёмного лакированного дерева. Проход из большой комнаты в коридор к двум маленьким венчает аккуратная наборная деревянная арка. На чердак когда-то вела лесенка, но сейчас только темнеет люк на потолке. А старинная железная щеколда на входной двери сделана совсем не так, как в наших деревнях. И вообще дверь открывается наружу, хотя по логике, учитывающей сугробы, должна бы вовнутрь. А может, как раз наоборот – чтобы снегом внутрь не продавило, или чтоб медведь не ввалился, как к себе домой. Возле угла дома валяется шесть старых револьверных гильз, словно кто-то (в кого-то?) разряжал свой кольт… что ж, неплохой сувенир.
       От дома в три стороны ведут тропинки-тротуарчики, когда-то уложенные мелким серо-жёлтым гравием, с аккуратными бордюрами из красных камней. Один из тротуаров заканчивается такой же круглой площадкой, метра полтора диаметром. Что тут было? Такие маленькие загадки (наверно, смешные для специалиста, но ставящие нас в тупик) почти повсюду. Возле домика торчит старая деревянная мачта – то ли антенна, то ли флагшток. Ещё одна, железная и ржавая, валяется рядом. Упала.
       Второй дом закрыт добротными досками, забраны и окна, и дверь. На доме старинные накладные буквы из позеленевшей меди, которые лет сто назад, наверно, висели на реальном офисе: «Компания Гудзонова залива. 2 мая 1670 года». После снятия досок глазам предстала белоснежная дверь из тех, что принято относить к категории евроремонта, с круглой ручкой-замком и надписью чёрным маркером наспех: «Ключ на юго-восточном углу». Во как.
       Поискали у юго-восточного угла, даже верхний слой гравия переворошили – тю-тю. И только потом подняли глаза – тьфу ты… на гвоздике висит. Открыли и вошли.
       В двух словах: дом, подготовленный к приёму гостей. Есть всё – дежурные еда-питьё, посуда, две печки, шестьсот литров солярки в бочках, насос; есть где поспать и на чём посидеть, и чем руки вытереть, и спички, и салфетки. Словом, полный набор. Даже начатая бутылка с каким-то огненным напитком. Чтобы я да удержался? Глотнул – явно с градусом, но гадость жуткая, и как они это пьют? Всё это аккуратнейшим образом уложено и упаковано – тарелки-ложки-сковородки…
       На втором этаже маленькая библиотека, а посреди комнаты шикарный белоснежный унитаз с чёрным пластиковым мешком-сборником продукции и трубой в крышу для вентиляции. На стенах шутливые автографы побывавших здесь людей, а на полочке – журнал посетителей, который мы пролистали с неподдельным интересом. Много записей на разных языках о том, что кто-то очередной «тут был», «привет всем» и «спасибо, до новых встреч». Последняя запись сделана полторы недели назад.
       Ещё на стенках несколько карт Канады, в том числе карта с обозначением мест, где в 1998-1999 годах были замечены белые медведи. Кстати, на одной из карт хорошо показан пролив Фьюри-энд-Хекла, можно будет сфотографировать на «цифру»… Стало понятно, что мы попали в чью-то туристическую заимку; хозяева, возможно, занимаются ещё и научной работой, и всё это под эгидой местного канадского правительства.
       Делаем в книге свою запись и сожалеем, что с собой нет буклетиков. Не беда. Минимум, пару дней мы здесь точно проторчим, судя по ледовой обстановке. Ещё принесём.
       Выйдя из домика, решили залезть на какую-нибудь возвышенность и оглядеть окрестности. На ближайшем же чёрном каменном холме увидели гурий из камней и уже направились было к нему, как вдруг гляжу – кролик. Опять глюки? Тру глаза – ну так и есть. Или заяц? С лапками, ушками, глазками… Сидит и жуёт. Не понимаю, что может жевать заяц среди голых камней с редкими сухими былинками. И вообще, откуда он тут? Убегать даже и не пытается. Виктор идёт к нему: «Цып-цып-цып! Ути-пути! Гули-гули!», а тот только чуть отползает в сторонку, смешно ковыляя среди камней и сердито моргая глазёнками. Не стали его загонять и полезли дальше в гору.
       От гурия (кто сложил его? Парри? Росс? Белло? Мак-Клинток?) открывается бесподобный ландшафт, но это ещё не во все стороны, а потому лезем дальше, на ещё более высокий холм, а уж вот оттуда… Как на ладони, вся бухта Депо с «Апостолом» среди льдин, чёрный остров Лонг-Айленд, соседняя бухта, выход из пролива Белло и тянущийся от него к югу гористый берег полуострова Бутия. Пейзаж фантастический до головокружения, и вызывает два очень противоречивых чувства. С одной стороны – бесподобная картина, зовущая вдаль, открывающая простор; хочется глубоко вдыхать этот чистейший воздух, петь и орать в экстазе. С другой – мечта художника Налбадяна: мёртвая природа, где просто нет места живым эмоциям. Застывшее время. В голову вползают, беспорядочно плутая по ней, какие-то обрывки мыслей о жизни и смерти, о бренности всего сущего, о рождении планеты и о вечности… зачем, для чего я здесь… на кой черт я живу вообще и на этой планете в частности... В ушах почти ощутимо пульсирует голос Фредди Мекьюри:

There’s no time for us.
There’s no place for us.
What is this thing that builds our dreams,
Yet slips away from us
Who want to live forever,
Who want to live forever?..*
(группа «Queen»)

       * Нет времени для нас. Нет места для нас. Что же это такое – рождает наши мечты и ускользает от нас, желающих жить вечно?

       В любом случае – здесь, и именно здесь самое место для художника, поэтому наш Анатолий наконец распаковал масляные краски. Он появляется на яхте весьма эпизодически – только для вечернего чая и сна. Остаётся на берегу без обеда и ужина, мёрзнет, но рисует: «Но крашу, крашу я заборы…» Вечером прозрачно намекает на стопочку… всё же выпили за дам бухты Депо.
       Где дамы-то? Не могли они никуда уйти, и пропасть не могли, слишком опытные для этого. Где-то ведь торчат, а вот где… хочется глянуть на их карты. И на них самих. Небось, совсем яхтнутые.
       На берегу разбросано очень много костей; по валяющимся нижним челюстям-мандибулам можно опознать хищников – то ли собак, то ли песцов. И каких-то жвачных. Откуда тут жвачные? Коровы, что ли? Овцебыки – вот это возможно, но нет ни одного черепа или просто рогов. Впрочем, мы тут не первые, так что, если рога и были, то давно уехали куда-то в качестве сувениров.

       В обследовании местности проходит ещё один день, начинается третий. Ледовая обстановка меняется на глазах, всё хуже и хуже. Льды становятся более сплочёнными как на севере пролива Принс-Риджент, так и в проливе Фьюри-энд-Хекла. Где была чистая вода, там почти везде один балл, где было два – там три, и так далее. Юг залива Бутия забит весь. И ветер: вроде, подул запад, который может отжать пак от восточного берега полуострова Бутия, но нужно, чтобы он дул дня три, не переставая, чтобы разогнал тяжёлые перемычки. А он побаловал немного и всё. И снова: то норд или норд-ост, то тишь да гладь.
       Всё это время нас развлекают течения бухты Депо, которые таскают льдины в самых разных направлениях и совершенно не поддаются систематизированию.
       А вот и доказательство, что «депо» означает «склад». Анатолий обнаружил кучу ржавых, но целых консервных банок. Конечно, не столетней давности (хотя кто его знает). В одной оказались вполне нормальные с виду маринованные грибы, скорее всего, шампиньоны. Пробовать их никто не стал, потому что были ещё свежи воспоминания о том, как в антарктических водах весь экипаж «Апостола» отравился грибами, которые, между прочим, взял с собой в поход доктор Левин. Помирали все, кроме Аркадия, которого токсин почему-то не зацепил. А из второй вскрытой банки полезла жуткая на вид и запах перепрелая паста, наверно, в свои лучшие времена бывшая какой-нибудь сайрой или ставридой.

       От нечего делать экипаж, кроме погружённого в свои этюды Анатолия, занимается всякими исследованиями, вновь открывая для себя различные тайны природы и истории.
       Например, вот этот мелкий ярко-зелёный лишайник, который очень сложно стереть с камней… как же он называется? Что-то типа «гидрокортизон»… Николай вспомнил: ризокарбон он называется. Ему кто-то поведал, что этот лишайник живёт чуть ли не четыре тысячи лет. Может, и перебор, но всё равно долго. Очень красивый.
       Ещё интересно видеть, как выходит на поверхность вечная мерзлота. Похоже на вылезшую из-под земли вязкую серую глину пополам с камнями, этакие растрескавшиеся наплывы, напоминающие размешанный бетон. А противоположная сторона бухты состоит из плоских серо-жёлтых хрупких камней, которые вздымаются крутым бордюром от неширокого пляжа и далее образуют ровное плато, будто кто-то нагребал и разравнивал гигантским бульдозером. Таким манером сделаны два полуострова напротив нас и, похоже, ещё два островка за восточным мысом, которые мы видели, пока шли сюда.
       Северная часть бухты отгорожена от следующей бухты узкой змеевидной косой. Тут и там на мели стоят небольшие многолетние льдины-стамухи, поражающие своей голубой и белой чистотой, а также буйным разнообразием форм. Маленькие льдинки плавают туда-сюда, таскаемые течениями.
       Наша часть берега бухты каменно-холмистая, основные цвета – чёрный, тёмно-коричневый и серый, прямо за домиками много красного. Маленькие лужицы-озерки уже замёрзли, потому что пресные. А ведь скоро начнет замерзать всё, в том числе и солёное.
       Зимовать… в принципе, домик есть, запасы и всё прочее (маловато, конечно), так что наше положение куда более завидное, чем было у Парри, Франклина и Росса. Стоп, давайте о чём-нибудь другом, а?

       Витька соорудил на нашем берегу бухты инукшук, а на противоположном – ещё один. Третий я водрузил на ближайшем чёрном холме. По идее, они должны что-то означать, но язык эскимосской каменной икэбаны нам неизвестен, так что получилось невесть что с исключительно скрытым смыслом, но зато красиво, и очень похоже на настоящие. Кто-то будет потом голову ломать.
       На берегу нами обнаружены старые толстые брёвна, когда-то кем-то обработанные, притом явно с целью строительства жилья. Разного калибра и вполне годящиеся на роль дров. В воздухе повисла чудесная мысль о бане. А в самом деле – раз вынужденная пауза, почему бы нет? Пара кольев в землю, сверху старый парус, костёр, камни... Не Бог весть какая баня, без веников, но всё же. А потом занырнуть в чистейшую ледяную воду бухты Депо. И – по стопочке…
       Николаю с Аркадием полярная баня не впервой – в российской Арктике «апостолы» уже устраивали такое. Так что вечером тщательно обсосём эту мысль, и завтра, наверно, банька состоится. А пока я прихватываю валяющийся неподалеку ржавый старинный лом, привычный военно-морской «карандаш» канадского фасона. Зачем? А чёрт его знает. Чтоб был. Ведь вон как получилось с лопатой...

       Недалеко к югу за домами на мысу нашли маленькое скромное кладбище из пяти могил. Одна могила двойная и с остатками деревянного креста, нет только перекладины и надписи. Суровость края определяет способ захоронения: долбить эту землю не получится, и поэтому гробы – заколоченные сильно проржавевшими гвоздями деревянные ящики из-под чего-то – стоят прямо на поверхности, заваленные крупными камнями, чтоб к праху не добрались звери. Остальные четыре могилы, похоже, без гробов – во всяком случае, их не видно (ну не будешь же камни отворачивать). И столбиков нет, и сами могильные холмики маленькие. То ли дети, то ли старики… а может, было принято хоронить, придав телам согнутое положение – откуда мы знаем?
       Могилы ориентированы, вопреки всем канонам, с норда на зюйд, и только две из них почему-то под сорок пять градусов. Кто они, эти люди? Нам не известно. Понятно только одно: они нашли свой последний приют здесь, на самом краю света, среди гулкой безбрежности арктической пустыни, и никто не придёт сказать им пару добрых слов…

There’s no chance for us –
It’s all decided for us.
This world has only one sweet moment
Set aside for us
Who wants to live forever,
Who dares to live forever...*
(«Queen»)

       * Шансов нет для нас – все предрешено за нас. В этом мире лишь один сладкий момент для нас, желающих жить вечно, жаждущих жить вечно...

       Мы поправляем холмики, добавив камней и укрепив оставшийся столбик.
       Ещё одну могилу нашли на берегу прямо напротив нашей яхты, тоже с гробом, и тоже с севера на юг. На её столбике сохранилась вырезанная ножом надпись на эскимосском языке и ещё строчка ниже, но уже совершенно неразборчиво. Насколько хватило наших скудных познаний в сиглите, почепанутых из словаря, который подарил Ларри, надпись гласит «итуйя», и дальше у нас дело не пошло.
       Вкратце рассказали об всём Москве. Тут же прилетел ответ от Сергея Епишкина, специалиста по старым захоронениям и восстановлению облика человека (он участвовал в исследовании могил Витуса Беринга и супругов Прончищевых). Он подробно объяснил, как определить возраст гробов, какие и когда использовали гвозди, предложил сфотографировать черепа и внешний вид захоронений, разворошить камни…
       Тревожить покой усопших, изучая их черепа, мы нашли для себя непозволительным. Что до гвоздей, так уже и не разберёшь, какие они там, потому как ржавчина. Вроде, и не так давно… какая разница? Пусть себе лежат, и царствие им небесное, и земля пухом...
       Мы снова у могил. Сфотографировали их, помолчали…