Расплата. Предсмертный пир

Сарпедон смело, без мистического страха перед божеством, вошёл в святая святых храма и объявил миловавшемуся с Поликсеной Ахиллу, что он его задерживает, как врага Трои, так как мир не заключён и присутствие вождя противника на территории Троады расценивает-ся как разведка.

Ахилл простодушно рассмеялся: – Каким способом ты можешь меня задержать?
– Десять стрел тебе не отбить. Сложи оружие и доверься мне. Опасность твоей жизни не угрожает.
– Герои в плен не сдаются, я никогда не принимал ничьих условий.
– Ты выбор сделал.

После этих слов в проходе появились лучники, и прежде чем Ахилл сделал шаг к щиту, он был пронзён со всех сторон. Поликсена будто ужаленная с воплем бросилась к умирающему греку.

– Свяжите эту стерву! За связь с убийцей Гектора ей воздаст Парис.

Тело Ахилла погрузили в повозку и отправили в город. За повозкой на верёвке шла дочь Приама.

Вожди союзников возобновили прерванное поединком собрание. Совет выбрал военачальником Сарпедона (Полиместор голосовал против), назначив Париса всего лишь на должность коменданта Трои. Ему послали табличку с жёстким требованием подписать новые союзные условия. Но Парис за стенами чувствовал себя неуязвимо. После ухода ахейцев переход военной власти к союзнику представлялся дому Приама ультиматумом, и Парис табличку не подписал.

Тогда поставил свой фамильный знак царь Херсонеса. Он рассчитал, что если наследник Дома у него, им можно Трою торговать, а без подписи претензии не выставишь. А пусть разрушит Трою Агамемнон, это уж седьмая Троя, был первым Илион, проклятое место, так Херсонес в таможню превратится.

Когда повозка с телом главного участника событий остановилась перед палацем Приама, то веселящиеся трояне, выражающие радость освобождения, отшатнулись в страхе и смятении. Ахилл даже мёртвый ужасал робкие сердца, простые обыватели, льячи бронзы и кузнецы доспехов, пекари и повара – кормильцы воинов, ткачи, пряхи, швеи, скорняки, чьё мужество не испытал Арес, сомневались в том, что Смерть способна сделать им подарок, особенно тогда, когда в нём не нуждались. И кто же тот герой, в прах врага повергший? Толпа гражданских лиц окружила воз на отдалении, тихо переговариваясь. Гелен, сопровождавший бледный груз, освободил сестру и повел во дворец. Но весть крылатая уже ушей достигла. Первой Андромаха узреть черты убийцы мужа из чертога вышла, за ней Кассандра, близнец Гелена, большая пророчица, чем брат, набраться ясновиденья спешит. Эней, представлять его не нужно, равно Одиссею знаменит, парадный вход загородив фигурой мощной, в плаще небесного сияния, сбежал с приступков мраморных и стопы к мёртвому направил. Четверо детей, ещё живые и часа своего не ощущая, сошли гурьбою с матерью Гекубой. Лишь Приам седую голову в тиаре не высунул из любопытства, Ахилла он живого видел, униженно моля героя выдать тело Гектора недавно. Недолго ж славу пил щитодробитель. Во граде тлен его, а сватал Поликсену, суля войну остановить. Она непотушима, коль боги враждуют, и злато, что в погребах, не оприходовал молох войны Агамемнон.

Первой черты заострённые смертью златоволосая зрит Андромаха и мщение рабством предвидит. Кассандра её оттесняет от зрелища исколотого тела, уводит к семейству большому. Но Парис прекраща-ет смотрины, он в холодный каземат велит отнести останки и льдом обложить прошлогодним.

Ещё не разошлись Приамиды, как гвалт от ворот долетает, волную-щий диким восторгом, и все кто тут был, к Скейскому входу бежали. За стеной по тернистой дороге, катки подкладывая, воины катили, слов не нахожу, исполинского древесного коня, стоящего на брусьях. Их ободряла, помогая тащить за верви, молодь городская, глаза тараща от натуги.

– Эй, неразумные, почто вы гибель в Трою волочёте?! – вскрикнула Кассандра, обомлев. – О мать моя,– припав к ногам Гекубы, взмолилась дочь,– единый раз поверь, несчастной мне. Зловещее подобье запрети внедрять в наш дом, в нём волшебство, иначе, зачем труды затратили данайцы? – И распростёрлась поперек пути.
– О нет, царевна, вам презент от брата моего,– с жаром вымолвил данаец, вертевшийся в ногах загадочной фигуры.– Отважных чтят враги. Прими же дар царя Итаки. Другого чуда не сыскать. Завидовать вам будут Вавилон, Микены и Хаттуса.
– Попридержи язык! – Парис сказал, концом копья едва доставши брюха. И снова ткнул, прислушиваясь к звуку.– Будто сыт.
– Так это же колода. Откуда в ней дупло? Сырая древесина, не бамбук.
– Молчать велел! Эй, стража! Волочь к дознанию и развязать язык. До этого оставить истукана.
– Братик милый, ты царственное слово произнёс. Не верьте данайцам, дары приносящим!
– Ладно, ладно,– прервал Парис Кассандру,– нам спешить не подобает.
Приказав неусыпно коня наблюдать, Парис с семьёй скрылись в воротах.

Тем часом курган Ватию копали землекопы. Когда могила достигла глубины, туда сложили хворост и птиц растерзанных. Мемнонидами их нарекут. Каждый год в этот день они слетаться будут и над могилой устраивать воздушные бои.

На холм Приама в паланкине внесли, и старец обратился к эфиопам: – Конца земли отважные сыны, сюда привёл вас мой племянник. Он славы бранной не добыл, но подвиг в сердце совершил, пробив дорогу в Трою. Он спас от голода страну, обоз с зерном пронёс чрез перевалы. И голову сложил в единоборстве с противником могучим. О, если б Сарпедон до поединка дело прекратил, как счастливы мы были б в день освобожденья. Беда со счастием в обнимку ходят. Подайте факел мне. Приам поджёг хворост, бледный огонь осветил туманный, хмурый день.

Траурную речь произнести доверили и мне.
– Я Мемнона как мужа не знала, как брат мне знаком царь царей. А вам, как отец. Он милую сердцу отчизну спешил заслонить. Ни море, ни ветры, пираты, ни реки горные остановить вас не могли. Слава эфиопскому духу! Слава мужам эфиопским!

Вино было возлито, и рать начала горькую тризну. После поминок мы с Эшмуном отправились в город. Без покровителя доступен будет Дом? Возле городских ворот публика в тёплых хлемах1 теснится. Каждый пытается деревянную ногу погладить. Мы задержались, дивуясь на труд по плечу лишь Гефесту.

1 Вязанные плащи из шерсти

– Зачем коня спроворили данайцы?– спросила спутника.
– Отгадка зиждется внутри.

Через хребет коня верёвку штурмовую кто-то перебросил с тройным крюком на брошенном конце и на спину, как в бою на стену, вылез. И прошел от гривы до хвоста.
– Ни щёлки здесь, комар и тот нос не просунет! Смотрите снизу!
– И снизу ровно, откуда дверце взяться?

Сидевший внутри брюха Одиссей шепнул Филоктету: – Искусно щели варом намастили, напрасно шарят пальцами на ощупь.
– Скорей бы волокли, душа изныла в страхе.
– Спокоен будь, мой брат Синон более красноречив, чем знатен.

Неизвестно молчанием или красным словом убедил дознавателей Синон, но подарок данаев двинулся. Когда подкатили коня к переходу между двумя привратными башнями, стало видно, что голова его выше переходной перемычки. Стали кричать: – перепи-лить ему шею! Потом приставим! - И тут изумлённые зеваки увидели – конь нагибает шею, чтобы дать возможность обойтись без пилы. Это ахейцы внутри крутили ворот, они предвидели препятствие и устроили шарнир.

– Гляди, что делает! Да где такое видано! Пошёл веселее!
– Только через мой труп! – закричала Кассандра.
– Не мешай, безумная! – в сердцах прикрикнул ликующий Парис, торопившийся установить идолище за воротами головой к выходу, чтобы каждый именитый гость сразу мог видеть кумир троян.
– Ты, навлекший бездну горя на семью, бездарный командир, в постельных битвах снискавший славу, ты смерть свою влачишь и рабство нам.

Растрёпанная, горящая безумием, не целованная дева, как гарпия налетела на брата и стала драть его кудри, царапать лицо, плевать.
– Сограждане, – отстав от Париса, обратилась к воинам и горожанам,– остановитесь! Именем Афины заклинаю: кто вервия не выпустит из рук, тот проклят, и гнев богини привлечёт на род!
Воины разом отступились от коня. Прорицательницы страшились, а пуще её – Афину, победившую титанов.
– Прочь, шальная, семьи болячка. Эй, гвардейцы, в храм Афины увести, стеречь надёжно!

Послушные телохранители командующего заломили руки принцессе и потянули в пустующий храм. Личная охрана Париса и завершила дело. Конь вновь поднял голову и застыл, устремив взгляд на море.

В пустынном храме без огней, превращённом в отхожее место, гвардейцы отпустили Кассандру и взмолились: – Госпожа, не гневайся. Мы умрём за тебя, если Зевс ахейцев сюда допустит. Прикажи, любую исполним волю твою, только не уходи отсюда.
– Передайте Гелену, чтобы на Иду Андромаху со Скамандрием увёл этой ночью и с ними остался. Сегодня все отправимся в аид. О горе мне, любовь отвергнув бога, не склонившись к его благоухающим стопам, я потеряла доверие сограждан.- Она бросилась к палладию Афины и обвила руками ноги, щекой прижавшись к ним.

Ты, о, богиня, чей лик излучает святое сиянье,
Внемли и дай нам, скитальцам, счастливую тихую гавань,
О, даруй нашим душам благосвященных сказаний
Чистый свет и премудрость, любовь, и любовь таковую,
Я умоляю, вдохни, дабы силой ее воспарила
К отчему дому душа, на Олимп от земного предела.
Если же я и подвластна ошибкам, как в жизни бывает,
Ведаю то, что терзают меня прегрешенья, проступки,
Все, что не должна свершать, но свершаю душой неразумной,
Смилуйся, кроткая духом, не дай мне, простертой во прахе,
Прочь отгони плотоядных данаев печальное племя,
Я умоляю, царица, своей амвросической дланью
О прекрати непосильные муки страданий ужасных,
Гибким умом одари, пошли в испытаниях стойкость,
Дар убеждения, шутки друзей, почет у сограждан.
Внемли, о внемли, царица, молю бесконечной мольбою.
В трудный наш час, да слух преклонишь ты ко мне благосклонно!1

1Гимн Прокла

Подняв взор, Кассандра увидела, что позолоченная голова богини засияла, и глас рассерженный наполнил святую обитель.
– Как смеешь ты просить за нечестивых? За прельстителя жён, отвергшего могущество и силу, меня презревшего ради персей Елены. За старца без ума, который не пресёк заморских авантюр блудливого сынка, за глупых стариков, в сонме обомлевших от стати Менелаевой жены. За что вы пили чашу бедствий десять лет? Так выпейте глоток последний.

Сияние главы богини угасло, но Кассандра поражённая неугасимой столько лет ревностью богини, решилась на упрёк: – То дар бессмертной Афродиты, произвольно его никто не получает. Доколе яблоко раздора не поделишь?

С Эшмуном направились к Дому Приама, к средоточию, можно сказать, всех надежд Востока последних лет. Ведь если выпадет скипетр из рук Приама, кто остановит завоевателей? Мне не терпелось увидеть женщину, столкнувшую народы. Ей должно быть сорок, а деток не имеет. Да, призрак не родит, ему не позволяет Зевс зачатья, для загляденья и пищи плотоядной нижнее место фантому дано.

Хотя ещё не вечер, пасмурное небо теней нагнало, и палац Приама осветили факелы и светильники. На мощённой мрамором дворцовой площади горело масло в каменных чашах, от пламени его ликующие горожане зажигали факелы и кружились с ними. Народ тянулся в сторону храма Зевса на торжественную литургию. Девственницы из знатных родов, одетые в шерстяные платья из каласириса, несли на головах корзины, плетённые из серебряных жил, наполненные янтарным виноградом, умбровыми оливками, вишнёвыми сливами для жертвоприношений Зевсу, избавившему город от ахейской чумы. Богачи открыли пифосы с вином, вычерпали его в бочки и угощали перед своими домами желающих взвеселить сердце. Дети носили на шнурах надутые бычьи и свиные мочевые пузыри, раскрашенные фигурами богов и зверей. Шерстяные ковры, разостланные на брусчатке, уставили простой едой: ячневыми лепёшками, солёной рыбой, овечьим сыром, пшенной кашей на оливковом масле, молоком и разбавленным вином. Соседи объединялись и выносили на улицу последние запасы. Звучали лютни и форминги, лиры и барбитос, многоствольная флейта Пана созывала пастушек в хоровод. Всюду барабанили палочками по медным чашам, обтянутых кожей, и кликами торжествовали победу, били в литавры. Дробь тамбуринов, лязг латунных тарелок будоражил души, и уже взвинченные музыкой, подзадоренные вином, они обнимались и целовались, причём, девушки подавали пример. Девы заводили хороводы с пением. Солдат увенчивали гирляндами из цветов и непременно подносили килик с вином, особенно жаловали вниманием союзников, претерпевших столько страданий за свободу Трои. Им дарили тёплые хлемы, серебро и хлеб.