Массоны

Людмила работала натурщицей в нашем художественном училище, а Луиджи Мануччи приезжал в Тбилиси в составе итальянской делегации. Здесь они и познакомились. Но долго общаться не смогли. Как только началась так называемая Тбилисская война 1991-1992года, Луиджи вместе со своей группой срочно покинул город.
-Джованни,- обратилась ко мне Людмила,- я познакомилась, с одним итальянцем, Луиджи, и хотела бы с ним поговорить по телефону. Мне нужна твоя помощь.
  Так я начал звонить в Италию и помогать Людмиле и Луиджи в их разговорах друг с другом. Общаясь по телефону, я сближался с Луиджи. Через некоторое время Людмиле удалось поехать в Италию в качестве туриста, где она и осталась.
 Через год в Италию поехал и я, как один из представителей Кавказской биржи, и недавно основанной фирмы АМИ.  Директором фирмы был мой друг Дато, а я – прокуратором. Таким образом, наше представительство состояло из двух лиц: директора и прокуратора. Наш офис  находился в городке Бусто-Арсицио, на севере Италии.
 Через некоторое время после открытия нашего представительства, к нам в гости явился тот самый Луиджи Мануччи, с которым я общался до этого только по телефону. Луиджи был мужчиной лет 68-70, на нем была хевсурская сувенирная шапочка, которую ему, как видно, подарили в Тбилиси. Он мне рассказал, что Людмила находится в курортном городке Леванто, и что у них был конфликт, в ходе которого она, по словам Луиджи, набросилась на него с ножом, но он, каким-то приемом из восточных единоборств обезоружил ее. Луиджи показал мне, как он это сделал, и мне стоило огромного труда, чтобы сдержать свой смех, настолько комично это выглядело. К нам в Бусто-Арсицио он приехал с одной растрепанной дамой, которую звали Габриэлой, и которую он все время обнимал и тискал. Луиджи ее представил как жену своего друга Уго Пагани, президента Итало-грузинского Центра. Так мы с ним впервые увидели друг друга. Побыв с нами около часа, Луиджи со своей подругой попрощались с нами и поехали в Леванто.
  Едва мы открыли наш офис, который так и не успел начать функционировать, как наступил Феррагосто. Феррагосто, это период отпусков и каникул, когда все учреждения закрываются и деловая жизнь замирает. Грузинская делегация, в лице ее директора Дато, решает на этот период уехать в Тбилиси, а я остаюсь в Италии сторожить офис, в котором не было ничего ценного кроме моего этюдника и, разумеется, прокуратора фирмы, то есть меня. Город скоро практически опустел. На каникулы закрылись продуктовые магазины, столовые и кафе, а немногочисленные оставшиеся в городе жители отоваривались где-то за городом в супермаркетах. Таким образом, у меня началась вынужденная диета. На мое счастье, если это можно так назвать, ко мне в эти дни звонит Луиджи.
- Джованни, что ты делаешь один в вашем офисе,- спрашивает он,- куда делись все ваши грузины?
-У нас кроме меня, был только один грузин, Дато, который уехал в Тбилиси, - отвечаю  я.
- А итальянцы, ваши партнеры?
- Они уехали отдыхать,- отвечаю.
- Какой нормальный человек в это время находится в городе. Давай поедем на море, -предлагает Луиджи,- поедем в Леванто, это земной рай. Будем жить в шикарном отеле, там замечательная кухня. Что ты потерял в этом городе?
- Луижи, не надо меня уговаривать, - возмущаюсь я,- у меня нет средств, чтобы поехать отдыхать.
- Это не проблема. Приезжай в Милан, я буду ждать тебя на Центральном вокзале. Завтра же приезжай утренним поездом, и сразу же поедем в Леванто.
 Не имея средств, я вынужден был принять предложение Луиджи. И к тому же я был не против повидать, незнакомый мне, итальянский город и отдохнуть там. Тем более, за чужой счет. Это вдвойне приятно.
 Приехав в Милан и сев вместе с Луиджи на поезд, следовавший в Леванто, мы отправились навстречу предстоящему отдыху и времяпрепровождению. Мы ехали в обычном поезде, в общем вагоне. Мой спутник был скромно одет и не производил впечатления богатого человека, хотя по дороге рассказывал о своих  богатствах, антикварных магазинах и тому подобном. В вагоне он заговаривал и ухаживал за всеми женщинами, включая пожилых монахинь, и в качестве внимания, сыпал им в ладони какие-то зеленые шарики, которые я сначала принял за карамель. Присмотревшись к ним повнимательнее, я понял, что это была иранская бирюза.
 Наконец, мы в Леванто. Нас встретили на двух машинах и привезли в шикарный отель. В тот день отель и его ресторан были практически пустыми. Меня подвели к одному лысому старику, который был практически слепой, но на Гомера похож не был.  Его звали Уго Пагани, и  он представился президентом Итало-грузинского Центра. Это был супруг той самой Габриэлы, которая была у нас в офисе, в Бусто –Арсицио, и которую все время обнимал Луиджи. Уго обрадовался моему приезду, но почему-то упорно называл меня Джорджо, хотя Луиджи и объяснял ему, что я не Джорджо, а Джованни. Джорджо, как потом выяснилось, был переводчик Гия Бухникашвили, который, по словам Луиджи, остался в Тбилиси, «кинул» их и заслуживает наказания. И он, Луиджи, сумел «достать» меня, чтобы я выполнял функции Джорджо. Уго успокоился, но еще некоторое время продолжал называть меня Джорджо.
 Уго, кроме того, что возглавлял  Итало-грузинский Центр, был «по совместительству» еще и владельцем ресторана и отеля, где я остановился, и где мне был выделен отличный номер с антресолями.  Когда  же я  робко заикнулся об оплате, Уго успокоил меня словами, что ни за номер, ни за трехразовое питание платить ничего не надо, и что я могу оставаться сколько захочу. Другой на моем месте захотел бы оставаться на таких условиях всю жизнь. Но не я, ибо нахалом никогда не был.
Когда я спросил  Уго, чем я заслужил такое внимание, он мне ответил, что я должен буду выполнять одну несложную работу. Я насторожился: не предложит ли он мне быть официантом в его ресторане или швейцаром в его отеле. Быть официантом при моей неуклюжести означает, что я буду постоянно натыкаться на столики и разливать жидкие обеды на клиентов. А что касается швейцара, то эта профессия у меня почему-то ассоциируется с профессией натурщика - оба стоят и за это получают деньги. Но Уго тут же развеял мои сомнения и успокоил, сказав, что мне предстоит работать в качестве «грузина». Что это значит, мне объяснят. Он так же поинтересовался: при мне ли мой паспорт, и выдан ли он в Грузии?
 Уго имел секретаря Франко (прошу не путать с испанским диктатором каудильо Франко), который был к тому же переводчиком, так как знал ломанный английский, и по совместительству работал официантом в ресторане Уго. Франко часто пел неаполитанские песни по заказу Уго и по моей просьбе. В дальнейшем я узнал, что Франко к тому же был компаньоном Уго.
  А теперь о том, в чем заключалась моя работа в качестве «грузина». Один-два раза в неделю после обеда я должен был представлять «грузинскую сторону», присутствуя при переговорах Уго и Луиджи с итальянскими деловыми людьми, которые приходили в Итало-грузинский Центр, который был «прописан» в этом отеле.  С ними в основном беседовал Уго, а я на их предложения, как например, основать в Грузии обувную фабрику, итальянскую кондитерскую или провести какую-нибудь коммерческую операцию, должен был, как представитель Грузии, выражать свое мнение и обещать, что грузинская сторона внимательно рассмотрит их предложения. А чтобы мой итальянский не ввел бы итальянцев в заблуждение касательно моей принадлежности к грузинской нации, и не возникло бы сомнений в серьезности моего представительства, я должен был по просьбе Уго, показывать им мой грузинский паспорт.
  Все шло хорошо, пока в один прекрасный день Луиджи, в присутствии Уго, не дал мне прочитать одну брошюру. Взглянув на ту пожелтевшую и потрепанную брошюру, я понял, в чем дело. Это был устав и инструкция для поступления в масоны. Никогда не думал, что поступить к ним так просто и примитивно. Они, масоны, мне всегда казались таинственными, мистическими и всемогущими. Я подумал, неужели такая богатая и мощная организация не могла издать свой устав в более приличном издании. А тут этот оборванец Луиджи с этой обшарпанной и замусоленной брошюрой пытается меня завербовать. Вначале я решил, что это розыгрыш, но когда разговор принял серьезный и резкий характер, и особенно когда и Уго стал настаивать, говоря, что раз они раскрыли себя, у меня нет другого выхода, я разозлился. Я им сказал, что не просил их раскрывать свои тайны, и что я никогда не состоял ни в одной партии, даже коммунистической, что мне не нужны ни их отель с трехразовым питанием, ни те гроши, что мне давали, и что если я у них в долгу (хотя я на них работал в качестве «грузина с паспортом»), то готов отработать живописью, написав портрет слепого Уго. Больше они ко мне не приставали.
 Уго я не написал, но написал неплохой портрет его сына и этюд его дворика. Уго, будучи почти слепым  не видел этих работ, но его официант и переводчик Франко подробно описал их ему, не упуская таких тонких моментов живописи, как подпись автора.
 Что касается разговора о масонах, то я все еще продолжал думать, что это был розыгрыш, и что они преувеличивали со своим масонством. Разве масоны так открыто заявляют о себе, думал я. Но вот, через пару дней после нашего разговора, Луиджи протягивает мне какую-то газету со словами:
-Джованни, прочитай эту статью. Я вижу, ты не воспринимаешь нас всерьез.
 Он был взволнован, хотя и пытался это скрыть и старался  держаться весело и самоуверенно. Я взял газету и прочитал статью, в которой говорилось, что полиция разыскивает масона Луиджи Мануччи, замешенного в каких-то делах. Я  не совсем понял в каких именно, но то, что у Мануччи серьезные неприятности, было видно. Там говорилось, что за те его высказывания, которые имели место в прессе, не исключено, что масоны его ликвидируют.
- Джованни, обратился ко мне Луиджи, после того как я вернул ему газету,- сейчас ты убедился кто я. Послушай, мне хотелось бы сделать одно доброе дело для Грузии, с твоей помощью, разумеется. Ты должен будешь позвонить в Тбилиси,  президенту Шеварднадзе, в полицию, в разведку, куда считаешь нужным, и предупредить, что итальянец-авантюрист Джан Франко Бономи с огромными деньгами собирается бежать из Грузии и чтобы его поймали.
- Луиджи, а кто я такой, чтобы звонить  Шеварднадзе, - ответил я, удивленный его предложением, - или в полицию, кто меня будет слушать? А если бы и послушали, я не хочу доносить на человека, который хорошо ко мне относился. Если хотите, звоните сами.
- Это нас не касается, мы просто хотели предупредить, - ответил Луиджи.
  В тот же день синьор Мануччи пригласил меня в казино. Луиджи надел на себя какой-то арабский балахон, напялил на голову хевсурскую сувенирную шапочку, в которой он больше был похож на узбека чем на хевсура, нацепил золотое массивное колье с масонской символикой, взял бамбуковую трость, и мы пошли в казино.
  Он играл и страшно, с упорством проигрывал, но не сдавался. Когда у него закончились деньги, он стал расплачиваться золотыми слитками швейцарского банка. Спустив, все что имел, кроме золотого масонского колье, он вернулся со мной в отель. Я, разумеется, в казино не играл, а только наблюдал, как играл, вернее, проигрывал Луиджи. Я принципиально не играю и не признаю азартные игры, считая, что страсть к ним это нарушение психики.
  На следующий день Луиджи стал меня уговаривать вернуться с ним в Милан. Я понимал, что его дела плохи. Мне было по-человечески жаль его, и я согласился. Я только не понимал, зачем был нужен ему. Может ему хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом.
В Милане мы распрощались. Он дал мне немного денег, что были у него в кармане, и я поехал к себе в Бусто Арсицио. Больше я Луиджи не видел.
 Через несколько месяцев, вернувшись в Тбилиси, я вспомнил его, когда мне сообщили, что Бономи с деньгами сбежал. А вскоре я получил факс от Уго, в котором он сообщал, что Луиджи Мануччи, скоропастиженно умер при невыясненных обстоятельствах.
 Через некоторое время Уго продал свой отель и ресторан, и как мне сообщили, все это приобрел его компаньон, официант и переводчик Франко, который, работая с Уго, сумел скопить денег и, в конце концов, стал хозяином. Франко если и поет неаполитанские песни, то только для себя. А Итало-грузинский Центр приказал долго жить.