Италия, Италия

- Убери флаг, нас всех арестуют, - кричал мне с улицы папа, требуя, чтобы я убрал с балкона, выходящего на проспект Руставели, итальянский флаг, который я выставил 2 июня 1974 года, в день Итальянской республики.
 Придя домой, папа был очень взволнован и напуган моей выходкой.
- Нас арестуют, - говорил он, - это уже политический жест. У меня отнимут лауреатский значек, маму выгонят с работы, а у бабо снимут мемориальную доску Вано-папа.
 В этих трех фразах он выразил все благополучие нашей семьи. Лауреатский значек Государственной премии (бывшей Сталинской премии) был единственной наградой полученной папой за всю его жизнь. Мамина зарплата, которой она могла лишиться в случае потери работы, была важным финансовым подспорьем семьи в то время, когда папа мало и редко зарабатывал. А мемориальная доска моего дедушки была гордостью семьи, и особенно моей бабушки, которая к тому времени мало чему могла радоваться.
 Кто не жил в то время с трудом сможет представить себе какому риску я подвергал себя и свою семью. И несмотря на это, я продолжал быть привержанцем той страны, народа и культуры, чей флаг я выставил в тот день. Из-за моей любви к Италии мне не раз приходилось сталкиваться с компетентными органами, которые тогда не поощряли контактов, переписки и тем более страсти к зарубежным странам.
 Помню как в 1982 году, после моей встречи с двумя итальянцами из Калабрии, мне пришлось давать объяснения вышеупомянутым органам. Это произошло после того, как походив с итальянцами по улицам Старого Тбилиси, я провел их до гостиницы, где они жили. Я даже зашел с ними в вистебюль и, поговорив немного, попрощался и пошел домой. Я уже стоял на тролейбусной остановке, когда неожиданно ко мне подъехала белая «Волга», из нее выскочили несколько милиционеров и, подбежав ко мне, потребовали предъявить документы. Естественно документов с собой у меня не было, и меня отвезли в отделение милиции района Ваке. Там меня завели в кабинет, где за письменным столом сидел один человек в штатском. Посмотрев на него, я узнал в нем человека, которого я мельком заметил, когда проходил по коридору отеля, где остановились итальянцы. Мне сразу же все стало ясно.
- О чем вы говорили с итальянскими туристами? - спросил меня работник органов (на обычного милиционера он не был похож).
- Ничего особенного, - отвечаю я, - о том о сем, в основном говорили об Италии.
- Неправда, - заявляет мой опонент, - вы вели антисоветскую пропаганду.
- Да нет же, - отрицаю я, - ничего подобного мы не говорили. И даже, если бы и говорили, никто нас не понялбы здесь. Так как они говорили на калабрийском диалекте, а я на неаполитанском. Во всем Тбилиси никто бы нас не понял, кроме, разумеется,Джованни.
- Вот именно Джованни услышал ваш разговор и передал нам, - схитрил работник органов.
-Джованни вам ничего не передавал. Это я Джованни. В Тбилиси нет другого Джованни.
 На мое счастье работник органов оценил мой юмор и отпустил меня, взяв с меня росписку, что я не буду встречаться с иностранцами в районе Ваке.
  В дальнейшем, сопровождая итальянские группы  и проезжая район Ваке, я рассказывал им эту историю, и сославшись на росписку данную компетентным органам, замолкал, пока мы не проезжали район Ваке. Так я использовал тот эпизод для небольшой передышки во время тяжелой и напряженной работы переводчика.
  Несмотря на то что переписка с иностранцами не поощрялась, я все-таки переписывался. Иногда думал прекратить переписку. И не потому что чего-то боялся, а потому что в какой-то момент переписка может наскучить, если с человеком, с которым переписываешься, больше ничего тебя не связывает, а то что хотел сказать, уже сказал. Но я не бросал переписку. Я чувствовал некоторую ответственность перед работниками органов, которые просматривали всю мою зарубежную корриспонденцию, снимали с нее копию и наверняка хронили в особой папке, на которой жирными буквами была написана моя фамилия.
Я представлял, что будет, если я прекращу переписку. Целый отдел этой компетентной организации, которая занималась отношениями граждан Грузинской ССР с Италией, останется без работы. Он не сможет ежемесячно докладывать начальству о проделанной работе. Ему в конце года не дадут тринадцатую зарплату, праздничные пайки и премиальные, и в конце концов он пойдет под сокращение. Этого я допустить не мог, хотябы из чувства благодарности, что мне не мешают общаться с итальянцами.
  Как-то я пригласил домой французов вместе с моими друзьями- почетателями Франции и знавших французский язык. После этой встречи всех вызвали на допрос в органы. Всех, кроме меня. Мне даже было обидно, почему меня оставили без внимания. Но потом понял, вернее вспомнил, что мною занимался итальянский отдел, и их коллеги с французского отдела не посмели перехватывать объект наблюдения, то есть меня, у своих саратников. Очень коллегиально, должен заметить.
  С тех пор прошло много лет. Советского Союза больше нет. Идеология поменялась. Никто не запращает и не мешает общению с иностранцами. Пропала опасность. Но вместе с ней пропал и какой-то спортивный интерес. Тогда было другое дело, запретный плод сладок.
                Эпилог
Моя любовь к Италии все по прежнему сильна. Но я уже не стремлюсь к встречам с итальянцами. Побывал в Италии раз десять, и объездил эту страну вдоль и поперек, я, можно сказать, насытился ею. И сейчас не всегда охотно соглашаюсь на поездку туда. Да и немногие сейчас нуждаются во мне как в переводчике. Сейчас таких специалистов у нас много. Правда,они не испытали тех чувств что мы, когда рисковали своей карьерой, свободой, семейным благополучием и спокойствием ради встреч с иностранцами.
  Как-то  уже в эти годы, когда моя страна стала независимой и демократичной, когда в нашем городе функционирует итальянское посольство, и мне довелось общаться с послами и консулами этой страны, я увидел машину с дипломатическими намерами Италии, стоящую у одного здания, где должны были праздновать 2 июня, День Итальянской республики.  В машине сидел первый посол Италии в Грузии. Он сидел весь съежившись, и испуганно смотрел в окно на мирно проходящих людей страны, куда он был прислан работать послом. Я вдруг вспомнил как тридцать лет назад 2июня я вывесил итальянский флаг на балконе своего дома, и мене стало обидно за Италию и стыдно за ее посла.