Казаки. Глава десятая

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Широкое поле до самого горизонта было покрыто цветами. Их нежные головки клонились под порывами набегающего ветерка, и казалось, что они склоняются в почтительных поклонах. Лучи солнца, стоящего в зените, согревали и ласкали землю.
 По полю, взявшись за руки, шли Отец и Мать в красиво развевающихся белых одеждах. Отец что-то говорил вполголоса, а Мать, запрокидывая голову с дивными шелковистыми волосами, весело смеялась его словам. Не замечая Митяя, они прошли мимо.

- Мама! Мамочка! Не оставляй меня! – со слезами закричал он. На солнце набежало облако и вдруг стало холодно. Митяй замерзал. Мороз пополз по рукам и ногам, наполняя всё тело нестерпимой болью. Отец с Мамой оглянулись:

 - Митя! Сынок! Что ты здесь делаешь?
Ласковые материнские руки гладили Митяя по лицу, а мягкие губы целовали в макушку.
Боль, пронзавшая всё тело, стала стихать. Мама, смотря прямо в глаза, спросила:
- Пойдём с нами сынок?
 Отец, стоящий рядом, покачал головой:
 - Боли больше не будет – скоро наступит вечный покой. Только подумай, этого ли ты хочешь? Разве настолько ты устал от жизни, что никаких радостей земных больше не хочешь?
- Больно и холодно мне, батько!
- Терпи казак – атаманом будешь! Терпи! Терпи!
Отец, взяв Мать за руку, повел её прочь.
- Мама, не уходи! Не уходи! – заорал Митяй и попытался бежать вслед. Чьи-то цепкие руки держали и не пускали его.
- Пуститееее! Пустите меня к маме!
Густая темнота навалилась на грудь и стала давить. Непонятная тяжесть не позволяла  открыть веки. С огромным трудом преодолевая этот гнет он всё же приоткрыл глаза.

Как сквозь туман увидел над собой морщинистое старушечье лицо с  гладко остриженным костлявым черепом.
- Тихо, тихо… лежи ж ты спокойно, не вскакивай, - уговаривал его надтреснутый старческий голосок. Присмотревшись, Митяй узнал в старухе ведьмачку Варвару.
- О, смотри-ка! Никак очухался? Глазами смотрит! Всё матку свою звал сердешный…. Бежать за ней собирался…. Так ведь давно уже мамка-то твоя померла…, а тебе пока рано за ней… да, рановато будет. Бог даст, ещё поживёшь! Что-то сказать хочешь? Нет уж, лежи да молчи, болезный, рановато-то тебе ещё разговаривать. От слабости легко дуба дать можешь. Зря што ли я с тобой третий месяц вожусь? Атаман сказал, что живьём меня сварит, если ты не выживешь.
Кузнец  титановую пластину от старого бронежилета специально для тебя вырезал, а я её поверх дыры в черепушке под кожу зашила. Когда-то в молодости я троим казакам такие же операции делала, так двое померли, а один выжил. Потом  он ещё почти два десятка лет прожил. Да и загнулся-то оттого, что на праздник грибовки перебрал и в блевотине своей захлебнулся. После операции на выпивку слабоват стал, не слушал меня, когда я ему говорила что нельзя много пить.
Ты тоже должен оклематься… вишь, в сознании уже. Рана-то на башке гноится, конечно, но ничего, я гной-то через трубочку почитай каждый день отсасываю. Выдавливать-то его нельзя - слабый ещё черепок твой.
 А звать тебя сейчас будут Титаник! Из-за пластины титановой в башке …. Так сам атаман велел. Какой он, говорит, теперь  Ботаник? Если выживет, пускай Титаником обзывается. Да уж, остёр на язык  наш атаман…

Продолжая ещё что-то болтать, ведьма осторожно напоила Митяя терпким, вяжущим рот снадобьем и он почти сразу провалился в глубокий сон.

*   *   *

Проснулся Митяй от яркого солнечного света бьющего прямо в глаза из раскрытого оконца. Щурясь, привстал на локтях и с изумлением огляделся. Он лежал на мягкой подстилке в незнакомой просторной землянке. За столом сидел Прохор. Безногого инвалида было не узнать: седая борода коротко подстрижена, лысая голова туго повязана щегольской камуфляжной косынкой.   Он что-то вполголоса объяснял двум внимательно слушавшим его казакам. Когда те, почтительно распрощавшись, вышли на улицу, Прохор обернулся к Митяю:
- Смотри-ка ты, не соврала старая карга Варвара! Как обещала, что ты сегодня проснёшься, так и вышло! Ну, здорово, Дмитрий Титаник! С возвращеньецем тебя на этот свет!

Прохор ловко -  в два прыжка на руках, выскочил из-за стола и взгромоздился на табуретку рядом с постелью. Митяй с изумлением увидел на его запястье знакомые уже командирские часы. Поймав  удивлённый взгляд, Прохор довольно расхохотался:

- Чо смотришь? Да, это те, те самые часики. Без тебя тут такие дела были…
В общем, тогда на поединке, где ты дрался, завалил я атамана из арбалета! В самое сердце попал.  Даром что с полсотни шагов стрелял.  Захрипел Остап, подёргался чуток, да и издох почти сразу. Ну и ты тоже едва дышал. Башку-то он тебе капитально проломил.
А я казакам объяснил популярно, за что замочил атамана. Он ведь не только насчёт тебя конкретно накосячил. Он и по другим позициям закон нарушал… - изъяснялся Прохор, по обыкновению, витиевато, вставляя в речь заумные словечки:
- Революционная ситуация как раз назрела. Не хотел народ под его началом жить. Много было недовольства его жадностью и жестокостью. Зажрался…
Одобрили тогда казаки мою стрельбу. Потом на сходке порешили меня атаманом сделать. Все как один орали: «Люб нам Прохор!». Сказали станичники, что для хорошего атамана в первую очередь голова  нужна, а не ноги.
Вот уже полгода атаманю, пока ты на нарах валяешься. Вроде дела не плохо идут. Зиму сытно прожили, на ярмарке удачно расторговались. Урожай грибов нынче хороший. К морю посылал казаков, так те там, аж десять мешков соли наварили! Лесного таракана бабы в достатке насушили.  Мясо оленей счас  заготавливаем.  Скоро ондатру стрелять будем когда она в стада табуниться начнёт.
 Ещё научил я баб крысу домашнюю разводить. Сейчас не по одному десятку все их держат. Мы через пару лет побогаче крысятников будем! Хитрость я тут одну удумал: если крысам сухожилия на лапках  подрезать, так они бегать перестают, только ползают. Жирные, вкуснющие от этого вырастают, и клеток никаких для них не надо. Загончика простенького хватает. А кормов у нас в лесу невпроворот! Вот так-то! Скоро совсем славно заживём!
 
Новости ошарашили. Между тем, Прохор полез рукой под свою тележку и достал крошечный сверточек из тонкой бумаги. Осторожно развернул его заскорузлыми пальцами и  протянул что-то похожее на желтоватую ледышку продолговатой формы:
- Вот тебе Митяйко, накось попробуй. Люди угощают. Конфекта это. Вкуснющщая…
Ты только не грызи сразу. Её сосать надо.

Митяй осторожно покатал  языком  этот комочек и ощутил  приятный, ни на что не похожий вкус, отдалённо напоминающий болотную ягоду морошку.  Слышал он о существовании такого  невиданного продукта, но попробовать довелось впервые. Знал еще, что это лакомство заезжие купцы доставляют только под заказ для богатых крысятников.

 - Спасибо, дядько! Балуете вы меня словно ребятёнка малого…
- Да нет, -  расхохотался Прохор:
- Теперь ты не ребятёнок- малолетка, а полноправный казачина.  Всё станичное обчество порешило тебе то зимнее испытание зачесть.  Почитай всех от голода спас! Вот окрепнешь чуток -  в казаки посвящать будем, праздник устроим.
- Это как так я от голода всех спас? – удивился Митяй.
Прохор посерьезнел:
-  Не хотел я тебя расстраивать, но всё равно придётся. Возвернули мы твою Марию обратно крысятникам. Только выменяли не за побрякушки всякие вроде зажигалок, батареек да исподнего белья,  как это Остап сделать собирался. Мы взамен взяли столько провизии, что до самого лета безбедно прожили. В эту зиму только благодаря тебе никто с голоду не помер. Многие бабы даже забрюхатили. За это поклон низкий от всех станичников. И конфекту эту для тебя специально приготовили, чтоб порадовать. В знак благодарности от всего обчества.

Горький комок подкатился к горлу. Глаза стали неожиданно влажнеть. Как не крепился Митяй, но пришлось сморгнуть и предательская слеза покатилась по щеке. Прохор пропрыгал к столу и, помолчав некоторое время, грохнул кулаком по доскам так, что посуда со звоном полетела на пол:
- Да пойми же ты, Митька! Не мог я  иначе поступить! Да, нарушил закон и отдал бабу с твоим семенем. А как иначе? Ну отбили бы мы тогда набег красятников и оставили бы Машку для тебя. А что толку-то? К весне бы  полстаницы с голодухи померли! Может и она бы сдохла и ты вместе с ней! Кому лучше от этого?… Грех это мой Дмитрий. Мой грех. Прости, если можешь!
- Да ничего, дядько. Не держу я зла, – через силу, сдавленным голосом, выдавил из себя Митяй. Слёзы непроизвольно катились из глаз, и он поспешно отвернуться к стене, чтобы Прохор не увидел их. Перед ним, как наяву, был удивительный небесно-голубой взгляд Марии, которым она его одарила, когда он плевал в лицо бывшему атаману… Последний её взгляд…

 Плакать казаку из-за бабы было последнее дело, но сдержаться никак не получалось. Конфета во рту потеряла свой вкус и он незаметно сплюнул её под нары. Что-то навсегда изменилось в его душе.
« Уж лучше бы я умер…» появилась откуда-то подленькая мысль

*   *   *
Короткое северное лето подходило к концу. Митяй потихоньку поднялся на ноги и начал выходить на улицу. Встречающиеся казаки, салютовали Митяю и почтительно жали руку, к чему поначалу он никак не мог привыкнуть. Бабы и девки, теперь в низком поясном поклоне склонялись. А раньше бывало, проходили мимо,  даже не глядя в его сторону. Старики как  с ровней останавливались о здоровье расспросить, да о станичных делах посудачить.

 Прохор перед станичниками поклялся быть Митяю строгим родителем и стал ему названным отцом. Жить он переехал в старую Митяеву землянку,  считая,  что ничем не должен среди простых казаков выделяться. Правда, приходил только ночь переспать. Целыми днями просиживал Прохор в большой командирской землянке, выдавая задания, держа совет со старейшинами, миря соседей и рассуживая спорщиков. Там же распорядился он открыть лазарет, благо места хватало. Рассудил, что больные должны быть у всех на виду, чтобы, если уж придётся, безошибочно принять решение об их смертоубийстве. Только нужды такой, похоже, уже не будет – новый атаман так вёл дела, что голода не предвиделось.

Слегка окрепнув,  Митяй начал по грибы-ягоды вместе с бабами ходить. Для раненых и выздоравливающих казаков такое занятие не считалось зазорным. В первый же  день к нему в кустах подступила разбитная вдовица Оксанка, с которой у него шуры-муры  были прошлым летом. Обнять попыталась, только отстранился от неё Митяй и взглянул так сурово, что, потупившись, она сразу ушла прочь.

 Почти каждую ночь мучили его волнующие сновидения про баб разных, которых он имел самыми развратными способами. Семя зазря выплёскивалось на медвежью шкуру, служившую постелью, и по утрам приходилось тайком вытирать засохшие белёсые пятна. А вот наяву никого ему не хотелось кроме крысятницы  Марии. Целыми днями он только и думал о том, как бы ещё раз выкрасть её, хотя и понимал, что это совсем невозможно.

*   *   *

По осени в казаки его посвящали. Целовал он лезвие старинного казачьего ножа и получил не шутейный удар плетью по спине от атамана. Старики поднесли целый ковш настойки грибной, после чего Митяй умение своё показывал.

 От рукопашной схватки его освободили – слабый пока был ещё после ранения.  Ножи метательные он все воткнул прямо в яблочко, а вот со стрельбой из арбалета обмишурился. Целик мушки расплывался в глазах, и с трудом удалось положить две стрелы  далеко от центра мишени. Третья стрела вообще пролетела мимо.

 В конце праздника от общества подарили почти новенькую стальную каску, на которой кузнец надпись выбил – «Титаник». Это  ведунья Варвара присоветовала такой подарок сделать – голова у него теперь к ударам очень чувствительная будет, даром туда титановая пластина вшита.  Каску эту постоянно носить  придётся, по крайней мере, первое время.

Продолжение:   http://www.proza.ru/2010/02/23/255