Озеро

Как сегодня некстати
Это красное платье…
Слепит гладью лазурной
Голубой небосклон.
Два увядших цветка
На изгибе кровати:
Где подушке не душно,
Где кончается сон.
И совсем неуместны
Эти гости на креслах.
Я хотела бы видеть
Лишь тебя одного…
Как сегодня некстати
Это красное платье.
И погожее утро-
В день моих похорон.(с)

Кто знает, что такое печаль, навсегда сковавшая сердце, тот, я думаю, поймет, о чем эта история. Часто  грусть приходит и уходит. Бывает, что она оставляет след, напоминая о себе время от времени, ведь каждый прожитый миг затирает память, хотим мы этого, или нет. Вечная же боль, живущая в самой глубине, сначала разрывает на части, позже она притупляется, но не отпускает совсем, и в сердце поселяется глухая тоска, потому что ничего нельзя исправить.
Теперь, отдав свою жертву, озеро спит. Его воды - неспешные, сонные -  кажутся неподвижными, но ощущение это обманчиво, ведь нежно-розовый, первый и ясный солнечный луч уже прорезает тьму, играя на водной глади свежими красками. Наступает утро.
Похороны назначены на двенадцать. В церкви собрались все, кого я знаю. Среди них есть люди совсем посторонние, например, городской прокурор, которому как обычно хочется показать себя лицом, причастным к хоть сколько-нибудь важному в нашем городке событию. Потом я замечаю в толпе мою старую учительницу математики. Зачем она здесь? Не знаю. Наверное, просто из вежливости.
Здесь мои родственники, подруга детства, рыдающая на груди у своего жениха, и, конечно, родители. На них действительно больно смотреть, но я и не смотрю. А смотрю я на того, кто виноват в событии, которое сейчас будет происходить.
Да, я действительно умерла. «Как так?» – спросите вы. Что же, отвечу. Мне совершенно не сложно вам все рассказать. 

Родители, будучи людьми состоятельными, сумели дать мне все необходимое. Потом я шагнула во взрослую жизнь и уже выбирала сама. Зачем-то я выбрала его, а он вроде как выбрал  меня, и все завертелось. Я всегда была девушкой избалованной, а как вы хотели? Мне  доставалось самое лучше, а то, что не доставалось сразу, я все равно получала, стоило лишь как следует попросить. Я полюбила его безумно, как только увидела, настолько он был хорош. Наша любовь была какая-то нездоровая, но казалось, что он отвечает тем же.
У меня было все то, о чем ему приходилось только мечтать, и между нами изначально существовал некоторый мезальянс, который со временем превратился из небольшой трещины, расколовшей иссохшую без дождей землю, в довольно-таки существенную пропасть, куда ежедневно начали срываться дикие козы наших амбиций, неосмотрительно блуждавшие по извилистым горным тропам.
Я стала задумываться, точнее, мои родители убедили меня в  том, что ему ничего от меня не нужно, кроме того высокого положения, которое дала бы ему не сама я, а мое влиятельное родство, и что именно его он так жаждет получить. Дело в том, что он не имел совершенно ничего, кроме полуразваленного дома и старого сада, где мы вместе любили бывать, прячась от посторонних глаз. Тем не менее, он умело играл свою роль, делая вид, что вовсе не хочет на мне жениться, пока не достигнет той высокой ступени, на которой я пока что сидела в своих пышных юбках совершенно одна.
Он усердно и много работал, чтобы изредка преподнести некоторые вещи, совершенно не нужные мне, я же видела его поношенные костюмы, заломы на ботинках и часто слышала голодное урчание у него в животе.
Я настаивала на всем и сразу, он искал отговорки, мы стали ссориться и на прошлой неделе дошли до того, что он заявил о невозможности дальнейшего совместного сосуществования и наличия общих планов, и что наши дороги разошлись.
Я написала два письма и заходила трижды, но он игнорировал все мои попытки вернуть утраченное. Несколько дней я прорыдала у себя в комнате, понимая, что любовь моя теперь кончена, и все, что остается в этом мире, больше мне не принадлежит. Моя жизнь обесценилась и в тот момент перестала быть нужной, потому-то  я и решила ее оборвать,  наивно решив, что смерть подарит свободу – от одиночества, от несчастной любви и непонимания. Это был спонтанный, необдуманный шаг, но я его сделала и утопилась в озере.

Почему-то желаемого освобождения не пришло. Меня не стало, но душа никуда не делась, она осталась при мне. Или я при ней. Я по-прежнему ощущаю себя, я невидима, но продолжаю присутствовать  везде, даже на собственных похоронах.
Как сторонний и равнодушный наблюдатель, я ни о чем не переживаю, а просто вижу ситуацию со стороны. Теперь я смотрю на него, и больше нет никаких эмоций, мне не хочется заплакать, броситься ему на шею,  умолять остаться, или же, наоборот, просить немедленно уйти, потому что мне все равно.
Мой гроб занесли в церковь. Началось отпевание - глупая, бессмысленная церемония, когда мне желают чего-то в загробном мире, а я – вот она, и мне ничего не надо. Небеса, покой и вечное счастье, зачем оно все, если я здесь, с вами?
Очень скоро наскучило слушать все эти несусветные глупости, и я вышла на улицу. Солнечный жаркий полдень, воздух дрожит, и только от озера тянет прохладой. Я не чувствую этого, просто помню, что так было раньше,  буквально несколько дней назад. Лето в этом году оказалось ужасно жаркое, и  пока они нашли мое тело, солнце уже успело изрядно надо мной посветить - наверное, никому неприятно, когда его хоронят в закрытом гробу.
Отпевание закончилось, и меня, наконец, повезли на кладбище. Я продолжаю украдкой наблюдать за ним, просто из интереса. Он ссутулен, подавлен и даже печален -  вероятно, играет все ту же роль.
Полагаю, что здесь душно -  вон, как потеет городской прокурор, да и пожилая учительница вот-вот потеряет сознание. Я сижу в отдалении на чьем-то могильном камне и мне очень скучно.
После утомительной череды прощаний гроб опускают в землю. Все плачут, и  в чем-то это даже приятно.
Но, что он делает? Неожиданный поворот - он говорит о любви, догадайтесь, к кому?  Неужели, стоило умереть, чтобы услышать это?

Я по-прежнему живу в своей комнате. Здесь редко бывают, все вещи лежат нетронутыми, и я предоставлена самой себе. Раньше он приходил каждый день  и часами  сидел над моей фотографией. До тех пор, пока его не арестовали.
Перед смертью я была очень зла и зачем-то решила, что если уйду вот так, а он останется жить, как ни в чем не бывало, получится несправедливо. Я сделала то, что первым прокралось в голову -  приготовила  небольшой подарок на память, оставив все свои украшения, до самой последней брошки,  в его саду. Они ждали своего часа в беседке под перекладиной крыши.
Сейчас я не испытываю эмоций, но, в то же время, чувствую, как к сердцу подступает что-то вроде тоски. Со временем она нарастает, и, кажется, скоро станет совсем невыносимой. Что делать дальше – не знаю. Если б можно было вновь утопиться, я бы с радостью сделала это, но больше, увы, не получится.