Письма из будущего

Тик-так, подает сигналы собранная мною бомба.
Бомба, весом всего-то в три десятка мегабайт.
Тик-так, и мне остается только принять решение. Здесь. Сейчас. Но я, почему-то, вспоминаю его слова, произнесенные обычным спокойным голосом. Он сказал мне, что я должен делать это раз в неделю. Сказал мне, что четырех страниц ему будет вполне достаточно. Сказал, что это поможет восстановить душевную гармонию. Сказал, что это какая-то новая терапия, что он защищает по ней докторскую, и что для него важно мое участие в этом проекте.
Я плачу ему по двадцать долларов за получасовой  визит, и, черт возьми, я мог бы, наверное, отказаться, но я решил попробовать. А что мне остается делать? Перестать платить ему его деньги я смогу в любой момент…
Хотя к чему эти мирские мысли, здесь, в самом сердце Индии, в древнейшем из городов, который был тут задолго до Иисуса и Мухаммеда, Урбана Второго и Салладина, Джойс Майер и Бен Ладена. Две с половиной тысячи лет – это срок. Две с половиной тысячи лет здесь кипит жизнь. Жизнь и смерть…
Тик-так, и я могу положить всему этому конец, уничтожить жизнь, оставить только смерть, здесь, в Каши, возле гхата Маникарника, свесив ноги в тех самых кедах с радиационными пропеллерами с высокого парапета, возвышающегося над уходящими в темные воды Ганга стертыми миллионами босых ног ступенями.
А внизу догорают индусы. Я насчитал семь костров. Семь дотлевающих и освещаемых вспышками фотокамеры тел. Там, внизу, подтягивают чей-то труп баграми. Там, внизу, подбрасывают в пламя сандаловые дрова. А она делает хороший снимок. Из пылающих полениц торчит чья-то нога. А она делает еще один хороший снимок. А я запоминаю это мгновение. Чтобы чуть позже отразить его этими самыми буквами на этом самом ноутбуке, стоящем здесь же, слева от меня, на потрескавшейся кладке бенаресского парапета. 
В моих собственных руках тлеет сигарета и, как мне кажется, судьба человеческая. В серое небо поднимается табачный дым и освобожденные индийские души. Горит бедняк, горит богач. Странно, но пахнет тут приятно… и я болтаю ногами в воздухе, ощущая касание все той же дневной духоты, к которой я, кажется, начинаю привыкать…
А чей-то череп выкатывается из костра, вверх поднимаются искры, и она делает еще один хороший снимок… 
Мой психиатр сказал, что я должен описывать детали. Что только так я смогу достичь ожидаемой цели – излечить себя от той перманентной хандры и депрессии, в которой находится сознание мое уже длительное время…
Так что вот вам детали.
Помимо кед на мне тонкие льняные бриджи, из-за чего какая-то местная живность постоянно вгрызается в икры. На мне расстегнутая рубаха местного пошива. Видна татуировка. Та самая. Ну, вы не раз видели ее в тех самых журналах. Да, да тот самый радиационный пропеллер. И еще. Я здесь, чтобы принять решение. Ключевое для всех нас решение. Ключевое для Вас решение. То самое «тик-так» решение.   
Какой-то садху сидит, поджав под себя ноги, и, покачиваясь из стороны в сторону, курит трубку-чилам. Какая-то нищенка что-то варит над еще теплыми углями, над тем, что осталось от ее недавнего соотечественника. Наверное, это его карма – стать теплом для чьего-то закопченного уходящими душами котелка…
В кармане неприятно шевелится мобильный, словно прорезиненный жук, забравшийся под складки моей одежды. А когда я достаю его, то на экране мигает всего одна буква.
Ю.
Господин Ю. Он мой старый друг. Он известный музыкант. И его вы не раз видели в тех самых журналах. Да, да, он фронтмен той самой группы. И это он познакомил меня с тем, кому я плачу по двадцать долларов за получасовой визит.
- Привет, братишка! - слова Ю с трудом прорываются сквозь грохот музыки.
- Ты где, засранец?
- В Тель-Авиве, брат. Мы завершаем мировое турне. Я устал, брат, чертовски устал, и уж тем более, брат, я не ожидал, что буду когда-то здесь выступать…
И мне остается задать тот самый вопрос. Ключевой вопрос, от которого зависит судьба всего человечества:
- Ты получил мое сообщение?
- Поэтому и звоню, брат…
- Что ты решил?
- Это не правильно, брат, понимаешь. Жизнь прекрасна, брат. Мировое турне. Жалко, что ты не видишь, что здесь творится… И мне чертовски наплевать, что тут одни евреи. Короче, нет, брат. Нет.
- Один ноль, - отвечаю я.
- Я буду готов, - отвечает Ю.
Я вешаю трубку, а она делает еще один великолепный снимок.
Она поднимает голову, смотрит в мою сторону и машет мне рукой. Я улыбаюсь ей в ответ. Я вспоминаю молодых нас тогда, восемь лет назад, вспоминаю то, какими мы были…
Другими…
Не такими…
А сейчас она – Марла, а я – Акира.
А сейчас она – Хиби, а я – Избранный.
Ярлыки, которые на нас повесели. Бремя, которое нас преследует. Наши кресты. Наша карма. Наше тепло, для чьего-то закопченного котелка…
Мы ваши Сид и Нэнси. Вот только в героиновый рай для нас дорога закрыта.
Мы ваши Курт и Кортни. Вот только костры наши еще не горят. Вот только от той пули меня удерживает она и наша дочь. И еще тот, кому я плачу по двадцать долларов за визит. Все это – цена нашей славы или нашей свободы.
А всего-то стоило заставить себя дописать. Да, да, ту самую книгу. Да вы слышали или читали эту историю сотни раз, но факт остается фактом: нужно было просто сесть и дописать. Собраться с мыслями и завершить начатое. Перестать искать отговорки и поставить точку после последнего предложения…
Чтобы стать вашими идолами.
Чтобы начать изменять мир.
Чтобы пытаться вогнать пулю себе в висок.
Чтобы не видится уже более полугода с собственной дочерью.
Чтобы увидеть на экране своего мобильного мигающую букву.
В.
Господин В. Он мой старый друг. Вы навряд ли слышали о нем, потому что его деятельность не нуждается в огласке. Но именно В стал прообразом Жанны. Да, да, того самого транссексуала из той самой книги.
- Здорово, друг! – веселый голос В звучит на фоне морского прибоя.
- Ты где, пузатый?
- Да, вот, вырвался в коем-то веке к морю, подальше от всех этих слияний и поглощений…
И мне остается задать тот самый вопрос. Ключевой вопрос, от которого зависит судьба всего человечества:
- Ты получил мое сообщение?
- Поэтому и звоню, тощий…
- Что ты решил?
- Это не правильно, понимаешь. Жизнь прекрасна. Особенно здесь, подальше от всей той суеты, от всех тех сделок, кредитов, взяток и откатов. Жалко, что ты не видишь эти волны. Этот песок. И этих девочек. И мне чертовски наплевать, что завтра я снова буду сидеть в своем офисе. Короче, нет, брат. Нет.
- Два ноль, - отвечаю я.
- Я буду готов, - отвечает В.
Я вешаю трубку, а она делает еще один великолепный снимок.   
Что-то теплое касается моего плеча. Я оборачиваюсь и вижу большие черные глаза, в которых отражаются ее вспышки – огромные влажные коровьи ноздри лежат на моем плече, изуродованные вывернутые наружу челюсти медленно двигаются – из них торчит пучок зеленой травы.
Я чешу ее морду.
Здесь, это, должно быть, хороший знак…
Тот садху внизу выбивает свою трубку. Та нищенка все помешивает что-то в том закопченном котелки. А она все делает свои снимки…
За моей спиной, на стене архаичного дома яркое граффити. Всего две буквы. «NP». Но они здесь, в Каши, на стене, что над гхатом Маникарника, в часах перелета от тех мест, где мы обычно обитаем…
«Ядерные панки»…
Кучка сумасшедших, пытающихся изменить мир…
И мы – то, с чего все начиналось…
И мне нужно все-таки принять то важное решение, потому что незачем тогда платить по двадцать долларов за получасовой визит. Незачем сидеть, свесив ноги с парапета, что над гхатом Маникарника. Незачем ловить отблески ее вспышек в жующих над тобою коровьих глазах.
Мой психиатр утверждает, что неврозами страдает около половины земного населения. Он говорит, что навязчивым состояниям подвержена другая их половина. Говорит, что таким образом все мы немного съезжаем с катушек. Говорит, что у него у самого серьезные проблемы, связанные с травматическими воспоминаниями раннего детства.
Какой-то местный, поклонившись, на ломанном английском предлагает мне на выбор гашиш или опий. Может быть, что-то сильнее? Может быть девочку? Мальчика?
Я отрицательно качаю головой, а она делает еще один хороший снимок меня. Так что завтра вы, возможно, увидите его на обложке популярного издания, на странице Интернет сайта, в телепрограмме о тех самых сумасшедших ядерных панках. Если наступит завтра. Если я не приму то решение. Если то «тик-так» остановится…
И я смотрю, как она бродит меж этих костров, как фиксирует все это горение, тление и разложение, как делает еще один хороший снимок. Она ловит мгновения, она отпечатывает действительность, она крадет крохотные лоскуты, уходящих в ночное небо, индийских душ. Но она не просто фотограф. Она документирует ту жизнь, которой завтра может не стать. Она ждет моего решения. Многие ждут моего решения.
Все там, в черной коробке ее фотокамеры.
Тот курящий ганжу садху.
Та прихлебывающая из котелка нищенка.
Индийский дилер.
Изуродованная священная корова. 
Та мигающая буква на экране того мобильного телефона.
С.
Господин С. Он мой старый друг. Вы, возможно, слышали о нем, потому что он владелец нескольких московских клубов. Вы возможно даже знаете то, что один из них принадлежит нам обоим. 
- Здра, дружище! – знакомый голос С сливается с ритмом какого-то эмбиента, на пополам с забавным женским смехом. 
- Ты в клубе, да?
- Ну, а где мне еще быть. Работаю, расслабляясь, и расслабляюсь, работая, гы…
И мне остается задать тот самый вопрос. Ключевой вопрос, от которого зависит судьба всего человечества:
- Ты получил мое сообщение?
- Поэтому и звоню, дружище…
- Что ты решил?
- Это не правильно, понимаешь. Жизнь прекрасна. Особенно здесь, в нашем клубе, в хорошей компании, с кубинской сигарой в зубах и с бокалом «Реми Мартина». Здесь все хотят с тобой познакомиться. И мне чертовски наплевать, что к утру я снова буду подбивать кассы и заниматься администрирование. Короче, нет, брат. Нет.
- Три ноль, - отвечаю я.
- Так что апокалипсис отменяется? - спрашивает С.
- Еще не знаю, я еще не принял решение.
- Те тридцать мегабайтов еще тикают? - спрашивает С.
- Да, здесь, рядом, готовы к отправке в любой момент.
- А они все еще ждут? - спрашивает С.
- Они будут ждать столько сколько нужно…
Я вешаю трубку, а она делает еще один великолепный снимок.
А они продолжают ждать. Той «тик-так» бомбы. Того архива с теми файлами. С отчетом ЯП по реализации плана «Большой П». Три года кропотливой работы. Тридцать мегабайтов текста на сотне электронных страниц.
Вы можете мне не верить, но вывод оказался до боли простым.
Вы можете мне не верить, но я знаю, как уничтожить все человечество за 21 день.
Вы можете мне не верить, но в моем ноутбуке есть электронный адрес тех, кто готов реализовать этот проект.
Зачем им это нужно?
Спросите того, кому я плачу по двадцать долларов за получасовой визит.
Зачем мне это нужно?
Снова перечитайте мою книгу.
- Хиби, - громко говорю я, привлекая ее внимание.
Объектив ее камеры смотрит на меня. Чилам того садху смотрит на меня. Даже закопченный котелок той нищенки, кажется, смотрит на меня.
- Какой счет? – спрашивает она.
- Три ноль.
- Нет, - уверенно говорит она.
- «Нет» что? – спрашиваю я. И она что-то отвечает мне, но я не слышу ее слов, потому что сзади останавливается несколько местных и о чем-то громко спорят, в то время, как в кармане моем снова шевелиться тот прорезиненный жук, высвечивая на теле своем всего одну букву.
Ю.
Господин Ю. Он когда-то снимал обшарпанный офис в пятиэтажном здании старого заводоуправления. Там он записывал свои первые песни, курил много травы и медитировал на Ом, сидя на местами пропаленном сигаретами ковре. И он тогда не верил, что у него все получится. А всего-то стоило заставить себя дописать. Да, да, тот самый альбом. И да, это он лежит в бардачке вашего авто… Но факт остается фактом: нужно было просто сесть и дозаписать его. Собраться с мыслями и завершить начатое. Перестать курить так много травы и свести последние пять секунд звука… И да, именно благодаря ему, я познакомился с той, которая делает все эти великолепные снимки.   
- ****ец, братишка! - слова Ю с трудом прорываются сквозь какофонию душераздирающих криков, треск автоматных очередей и взрывы, должно быть, гранат.
- Что случилось?
- Я так и знал, что не стоило сюда приезжать, - перекрикивая чьи-то мольбы о помощи, говорит Ю, - я, ****ь, говорил своему агенту, что так оно и будет, что тут ведь как пятьдесят лет идет война. Здесь, - БУМ! – здесь, *****, бомбы рвутся одна за одной, тут армия и какие-то джихад-смертники, - БУМ! - здесь, не война, здесь бойня, здесь, *****, оторванные конечности лежат на сцене. На *** оно все надо? Взорви их всех, Избранный, давай покончим с этим…
- Ты не успеешь в Убежище, - говорю я.
- Меня не ждите, я все равно отсюда не выберусь, - треск, шипение, еще два БУМ, и «ваш абонент знаходиться поза зоною досяжності».
- Два один, - говорю я самому себе, пока она делает еще один великолепный снимок. Пока я думаю, что война чертовски бессмысленная штука. Пока я думаю, что, скорее всего, эта проста мысль не приходила никому в голову, потому что армии продолжают формироваться и по сей день. По сей, может быть, последний день… 
Карманный жук сигнализирует мне дрожью собственного тела, пока на дисплее моего телефона не высвечивается следующая буква.
В.
Господин В. Он когда-то сидел в израильской военной тюрьме за то, что послал на *** своего генерала, он, по приказу, разряжал обоймы своего М-16 в палестинские демонстрации, и он же защищал интересы чужой страны сквозь оптику своего снайперского ружья. И он тогда не верил, что у него все получится. А всего-то стоило вернуться домой. А всего-то стоило в первый раз выгодно вложить собственные деньги. И да, это он платит Вам вашу зарплату… Но факт остается фактом: нужно было просто подумать и разумно вложить собственные деньги. Собраться с мыслями и принять правильное решение. Перестать пить так много пива и поступить, наконец, в университет… И да, именно благодаря ему я выжил в том безрадостном мире, в котором большинство из Вас поддалось, деградировало и превратилось в дебилов.
Моральных. Культурных. И социальных…      
- Почему что-то всегда должно нарушать мой отдых, тощий, а? – спокойный голос В звучит на фоне все того же морского прибоя и на фоне резко говорящего низкого голоса: «И без резких движений, хорошо, я читал твое личное дело»…
- Что случилось, брат?
- Знаешь, когда не лезешь в политику, она сама приходит к тебе. Когда отказываешься финансировать какую-либо политическую силу, эта сила начинает сильно обижаться. А когда ты поднимаешься так высоко, как удалось подняться мне, продолжая при этом точно так же забивать на всех этих высокопоставленных ублюдков, то они вот так вот нарушают твой отдых. Тычут ксивой в лицо. Потом табельным оружием, - снова тот же голос на периферии моего слуха: «У тебя осталось две минуты», - так что теперь на меня повесят, скорее всего, что-нибудь незаконное, «реприватизируют», заморозят счета, ну и… - тот же голос: «Что ты…». 
БАХ! – звучит выстрел в динамике моего телефона. Потом еще один. И еще три. Слышен чей-то хрип. По-моему, того же голоса. Слышен тихий женский плач. А потом спокойный голос В:
- Армия все-таки хоть что-то мне дала. Хоть для чего-то мне пригодилась.
- Ты там в порядке? – спрашиваю я.
- Да уже, наверное, нет. Все равно они мне жить не дадут, так что, давай, брат, давай жми там на те кнопки, отправляй те тридцать мегабайт, а я тут еще на 21 день останусь. Оттянусь до самого Судного дня.    
- А как же Убежище, - только и говорю я.
- Это твой проект, Избранный, и тебе его реализовывать, так что удачи тебе, а я пошел успокаивать своих девочек и скармливать местной фауне тех засранцев, - и он завершает звонок.
- Один два, - говорю я самому себе, пока она делает еще один великолепный снимок. Пока я думаю, что политика, должно быть, еще бессмысленней, чем война. Пока я думаю, что, скорее всего, эта простая мысль не приходила никому в голову, потому что миллионные бюджеты избирательных компаний до сих пор продолжают окупаться, хотя, может быть, эта практика закончиться уже сегодня…
И меня совсем уже не удивила светящаяся буква С на дисплее моего телефона.   
Господин С. Он когда-то часами играл в компьютерные игры, водил нас по ночным клубам того трескающегося под натиском времени города, а также был безумно влюблен в одну нашу общую одноклассницу. И он тогда не верил, что у него все получится. А всего-то стоило стать жертвой тех самых обстоятельств. А всего-то стоило поверить в самого себя. И да, это в его клубе вы втягиваете носом дорожку кокаина с холодной поверхности сливного бочка… Но факт остается фактом: нужно было просто перестать искать себя в голливудских блокбастерах и посмотреть в то самое зеркало. Собраться с мыслями и принять правильное решение. Перестать читать все эти глянцевые журналы и осуществить свою заветную мечту… И да, именно благодаря ему я осознал законы современного общества и его правила, коим не стоит следовать.
- Э, чувак, тут, короче, гы… - на бэкграунде его взволнованного голоса нет больше никакого эмбиента напополам с забавным женским смехом.
- Да, братишка, что случилось?..
- Маски-шоу, эти чертовы московские маски-шоу, как будто я, ****ь, мало денег им всем плачу. Как будто выбитые зубы тех ребятишек, что зажигали там внизу, не вылезут мне минусами в конце месяца. Как будто этот, *****, минет, который делала мне та цыпочка, ни хера для меня не значил. И как будто, *****, я успею смыть в туалете всю эту наркоту…
- Наркоту?..
- Ну, ****ь, а что тут удивительного, учитываю этот самый бизнес?..
- Да, ничего, наверное, - как будто я об этом не знал, как будто я не отказывался от тех самых денег, и как будто эти самые деньги он все равно не перечислял на мои счета…
- И если они здесь, то, видно, неспроста, так что закрывать меня будут в любом случае, а там я не выживу, ты же понимаешь, без…
И мы говорим одновременно:
-  …Кубинской сигары в зубах и бокала «Реми Мартина» в руке…
И мы смеемся одновременно, а потом он спокойным голосом добавляет:
- Так что, Избранный, отсылай ту бомбу по адресу, а я так уж и быть за 21 день с помощью своего адвоката выпью из них всю кровь…
- Сидя, надеюсь, в Убежище, - задаю я вопрос, на который я и так знаю ответ.
- Я там не выживу, потому что и сигары, и «Реми Мартин» рано или поздно закончатся… - и он завершает звонок.
- Ноль три, - говорю я самому себе, пока она делает еще один великолепный снимок. Пока я думаю, что судьба человечества всегда зависит от отдельных людей, от простых, таких же как Вы, людей, из той же плоти и крови, но с какой-то властью, с какими-то деньгами, с кое-какими идеями. Именно они перекраивают историю вдоль и поперек. Именно они дергают за привязанные к Вашему спинному мозгу нити. И именно они становятся конструктивными образами или деструктивными мемами где-то в Вальхалле Вашего коллективного бессознательного. Хотя мы в ней вряд ли окажемся…
Счет «О:3», и он не в пользу человечества.
И хоть я не Альфа, но стану Омегой, потому что конец грядет.
Конец, которого Вы и так давно ждали.
Двадцать один день – это, в принципе, очень много.
Много, если знать что конец грядет.
Но ее я все равно должен спросить…   
- Ноль четыре, - кричу я ей, - отсчет скоро начнется!
- Нет, - уверенно говорит она.
- «Нет» что? – переспрашиваю я.
- Нет – это мой ответ.   
- Почему? - спрашиваю я, потому что я должен это знать. 
- Помнишь мой самый первый репортаж?
- Детская онкология?
- Да.
- Помнишь, что ты мне тогда сказал?
- Нет, - вру я.
- Ты сказал, что мы не знаем, кем вырастут, если, конечно, вырастут те дети. Мы не знаем, будут ли они хорошими или плохими, станут ли они новыми гениями или серийными убийцами. Но мы не вправе не дать им шанс…
- Один четыре, - констатирую я.
- Пять к четырем, - говорит она, делая еще один великолепный снимок, - Пять к четырем, Избранный, но лучше просто позвони собственной дочери…
И я набираю тот самый номер, и я слышу ее: «Папа, папа». И на мои глаза наворачиваются слезы. И мы болтаем с ней очень долго, пока она делает свои снимки, пока тот садху курит свой чилам, пока та нищенка ест из того котелка, согретого теплом, поднимающихся в серое индийское небо душ.
И я понимаю, что жизнь чертовски прекрасна.
И я понимаю, что человечеству нужно дать шанс.
И я понимаю, что ЯП всего лишь кучка сумасшедших, пытающихся изменить мир…
И я понимаю, что Ю все никак не может написать тот альбом и все никак не может набраться смелости, чтобы выступить своим новым проектом…
И я понимаю, что В все еще пьет свое пиво, пытаясь наладить тот бизнес в том городе, пытаясь не вылететь при этом из университета…
И я понимаю, что С где-то там, откуда он пишет свои письма, в которых он критикует все его окружающее, так и не выбравшись из этого окружающего…   
И я понимаю, что та футуральная терапия, за которую я плачу по двадцать долларов за получасовой визит, все-таки работает…
И я понимаю, что все у нас впереди.
И я спускаюсь по стертым миллионами босых ног ступеням.
И я вхожу в прохладную воду Ганга.
И я швыряю свой ноутбук туда, откуда его уже никто не достанет.
А там, сзади, в еще не наступившем прошлом – тысячи типографских страниц.
А там, сзади, в еще не наступившем прошлом – миллионы матовых фотоснимков.
Мегагерцы звука и километры отснятой кинопленка, слияния и поглощения, кубинские сигары и бокалы «Реми Мартина».
Мы все сделаем это.
А те, кто останутся…
Ну что ж…
Они будут читать наши книги…
Они будут восхищаться нашими фотографиями…
Слушать музыку…
Смотреть фильмы…
Ведь жизнь, ****ь, все-таки прекрасна.