Фуга 22 - Последнее слово профессора

- Иммануил! Я готов сносить выходки, шалости, даже чудачества в отношении философских построений. Но я не могу терпеть ваших вечных опозданий! - произнёс англичанин с серьёзным видом.

- Ну вот, кажется, господина Грина доводит до бешенства моё опоздание всего на минуту! – ответил ему сухонький подвижный человек с живым взглядом.



- Господин Грин не в бешенстве, дорогой мой друг! Но единственное, за что я уважаю людей, это если они держат своё слово. Вы, Иммануил, обещали сопровождать меня каждое утро на прогулке ровно в восемь утра. Сегодня вы опоздали, тем самым проявили своё неуважение ко мне.

- Но вы же встретили меня в пятидесяти шагах и даже не поздоровались со мной!

- А если бы я погибал, и ровно в восемь мне нужна была бы спасительная микстура, эта одна минута решила бы мою жизнь! – продолжал настаивать английский купец.

- А ну-ка, Мартин, это хороший повод налить нам ещё по кружечке! – попросил профессор.

Слуга налил обоим господам по кружечке из бочонка и поставил перед ними.



- Отведав глоток этого чудесного пива, я клянусь – больше никогда никуда не опаздывать! – заверил Иммануил.

- Если вы будете верны этому слову, то вам, пожалуй, и жениться можно! – засмеялся Грин.

- О, нет! – замахал руками профессор. - Женщина не любит выдавать себя и поэтому не напивается. Она слаба и потому хитра! И я не могу жить с человеком, который постоянно хочет меня обхитрить!



- Мартин! - англичанин обратился к слуге профессора. - Ты, наверное, многое усвоил из того, что говорит твой господин?
- Я… я…

- Однажды я выгоню его, потому что он меня позорит – не может связать двух слов, - ответил Иммануил недовольно.

- Однажды он будет болтать о том, что пировал с вами в одной пивной, и вы рассказали ему о выдуманном вами доказательстве существования Бога, - с видом пророка, шутя отвечал англичанин.

- Вряд ли. Во всяком случае, не в этой жизни! – парировал профессор.



- Только не говорите, что вы, опровергатель всяческих богословских выдумок, будете поддерживать восточную теорию о переселении душ.

Иммануил отпил из кружки и, подумав, сказал:
- Поддерживать такую чушь я, конечно, не буду. Но … иногда мне кажется, что пройдёт не больше двухсот лет, и я скажу тому, кто придёт меня навестить, всего лишь одно слово, самое важное слово в жизни.

- В жизни после жизни? Или вы надеетесь жить и через двести лет? И какое же это слово?

- А что, разве меня уже ходят навещать? – загадочно улыбнулся профессор.



***

В ту ночь меня как будто что-то толкнуло. Я открыл глаза, стараясь не касаться головы руками и не менять положение тела – только так можно вспомнить сон. Аха… ну что ж… пусть будет так!

Я сел на кровати. А что, идея неплохая! Почему бы и нет! Но исполнять одному… как-то не хотелось.

Я встал, не одеваясь, на цыпочках прошёл по чужой казарме, где мы временно ночевали.



- Пашка! Пашка! – я толкал своего друга, мирно посапывающего на верхнем ярусе. Он открыл глаза, смотрит на меня, не понимает.

- Что, что? – спросил он спросонья. – Вроде рано!
- Пашка! Айда в город! – шепчу я.



- Ты что, Олег, с ума сошёл? – ноет Пашка. - У меня всё болит, ноги… руки… спина…

- Айда, говорю! У нас больше никогда не будет такого случая!

- А в чём мы пойдём? Нас же первый патруль застукает, - прошептал Пашка, оперев голову на руку. – Ты видел, какая тут губа? Да тут губари в шинелях ползают по плацу на строевой! Нахрен тебе это надо?



- Паш, нужно! Нам позарез надо идти в город! Я сон видел, всё будет пучком! Треники у земляков из Таллина позаимствуем, кроссы, и через забор!

- Без спросу? - Пашка всё никак не мог проснуться.

- Ну почему без спросу, я договорюсь! – ну если мне чего-то хочется, сложно противостоять.



- Ну хорошо, иди договаривайся, - согласился мой друг и откинулся на подушку, потянулся, похрустел костяшками пальцев, видать действительно у него всё болит после соревнований, а тут ещё я пристаю.

Договориться о спортивной форме не составило труда, братаны из таллинской спортроты как услышали от меня пару эстонских слов, даже спросонья вникли, и вот мы с Пашкой уже в спортивных костюмах и кроссовках осторожно выскочили из казармы… а потом несколько быстрых движений… тенью сквозь гарнизон … и мигом через забор.



Свобода! Какой солдат не мечтает хоть раз побывать в самоволке и не попасться при этом! Разве на границе мы могли мечтать об этом! А тут соревнования, на нас участок не висит, и тревоги не будет! Можно оторваться!

Куда идти, мы не знали, но мы просто уплывали по улице и дышали запахами воли. При этом старались запоминать путь обратно – ведь мы в Калининграде, в чужом нам городе, и смылись с территории погранотряда в неизвестность. И знаешь, какое-то чувство меня вело в центр города, и я даже не знал, куда и зачем мы идём, но был полностью уверен, что всё это неспроста.



Около вокзала встретился ночной патруль, но мы одеты в спортивные костюмы и кроссовки, старались, чтобы нас не выдавала наша армейская походка – прыгающая оттого, что мы привыкли носить тяжёлые кирзовые сапоги. Патруль нас не заметил.



Мы бродили по ночному Калининграду и в буквальном смысле искали на свою хитрую пограничную задницу приключений. И они не заставили себя долго ждать – во дворе около панельных домов мы услышали гитару, и подошли. Там сидела компания – несколько парней и девушек, уже навеселе, что-то праздновали, парень бренчал на расстроенной гитаре, и пел какую-то блатную песню, довольно фальшиво.



- Ну что, Олег, споёшь? – предложил Пашка.
- А ты?
- Не, я говорю, у меня всё болит после маршброска, я уже шагаю-то еле-еле, а тут ещё петь, - отказался Пашка. Понять его можно – вчера мы бегали вокруг пруда в парке в Калининграде – один круг полтора камня. И мы с полной боевой выкладкой – кроме автоматов на шею нам наложили в рюкзаки килограмм тридцать – пробежали четыре круга – шесть камней… и едва не сдохли. Мы - кредисты, и таскали на себе наше железо, но бегать наперегонки с тяжестями – это всё-таки другой спорт. Но главное, мы финишировали. И вот теперь я другу поспать не дал, заманил в самоход с непредсказуемыми последствиями для нас.



- Что-то у вас гитара не строит, - сказал я, как мы подгребли к компании.

- Да, не строит… деревяшка, а не гитара, - согласился парень на скамейке.

- А дай-ка мне, я попробую настроить, - предложил я.



Аборигены оказались людьми доброжелательными, гитара в моих руках быстро настроилась, и даже запела.

Мы спели одну, другую песню, очевидно, не совсем плохо, потому как наши новые знакомые пригласили нас в гости. И мы, видя такое неподдельное радушие, не отказались!



И вот мы свалились на квартиру, а там, когда узнали, что вообще-то мы солдаты в самоволке… началось гулянье, веселье, братанье, обниманье, словом, нас накормили, напоили, нет, спиртного мы почти не пили, нам ещё возвращаться, и напиться в самоволке и не найти обратной дороги, это было бы край, и нас никакой Мамонт от губы не отмажет.



Приехать из Эстонии на соревнования в Калининград, чтобы сесть на губу и ползать по асфальту плаца, это было бы лихо даже для нас! Но от чая с тортиком и вкусностями мы не отказались, похмыряли, попробовали ядрёную наливочку, и совсем разогрелись на радостях. Когда мы ещё спели несколько военных песен, съели всё, что было в доме, мы попросили поводить нас по городу. И наши новые друзья всей компанией повели нас показать достопримечательности Калининграда, какие можно было посетить ночью.



В музей янтаря и на остров Кнайпхоф по ночному времени мы конечно не попали. А вот на небольшое кладбище рядом с Кафедральным собором нас наши новые друзья привели. И тут… и случилось то, о чём я хотел поведать…



Нет, это даже не было видение, мы же не пьяные какие. Просто в полумраке в предутренние часы я увидел… как какой-то сухонький старичок… невысокого росточка… явился чуть ли не из стены собора и поманил меня рукой…



Пашка в это время был отвлечён, вовсю крутил роман сразу с двумя местными девушками, что нас сопровождали, чем вызывал уже некие позывы ревности у их провожатого. И пока они там болтали и пересмеивались, я отошёл в сторону… И этот старичок приблизился ко мне… посмотрел мне в глаза… о, что это был за взгляд! Какое-то отеческое тепло… мудрость… красота души… необыкновенный космос во взгляде! А потом он сказал мне одно единственное слово… раз… и его уже нету!

Мистика! Вроде ничего мы не пили с чаем, если не считать наливочки, и той всего по сто грамм… ну может, двести… я хлопал глазами и не верил своим ушам.



Потрясение было настолько велико, что я даже уже не помню, чем мы потом занимались, куда ещё ходили… всю дорогу вплоть до возвращения в погранотряд я молчал, ушёл в себя, и Пашке пришлось и самому всех развлекать, и меня тащить до гарнизона, настолько я всё пытался осознать случившееся.



Мы расстались с новыми друзьями так тепло, что мы навсегда для себя решили – и город славный, и люди в нём.

- Всё-таки здорово мы погуляли! – сказал мне Пашка, когда мы на рассвете перемахнули обратно забор части и незамеченные прокрались в казарму погранотряда.



- Да, Пашка… вот ты не поверишь… а знаешь, кого я встретил около Кафедрального собора, когда ты с девушками флиртовал?

- Кого?

- Канта! Самого! Или того, кто под него косит! Или это дух его! Какой-то старичок, сухонький такой, с умными глазами… подманил меня…



- А, я помню, ты ещё отходил от нас…

- Вот-вот… какой у него взгляд! Посмотрел, сказал одно слово… и исчез!

- И что же тебе сказал дух? Типа – погранец, это ещё та штучка в себе? – улыбнулся Пашка, вот что значит, у нас в призыве одни студенты.



- Да ну тебя! - отмахнулся я. – Тут такая встреча, я до сих пор в себя не могу прийти, а ты!

- Забей, не обижайся! Колись, что тебе вещал сам Иммануил Кант?

- Он, когда повстречал меня, был так рад, как собственному сыну… и произнёс буквально следующее: «Es ist gut!»



- Что?

- Эх ты! Да тут даже язык не надо знать… это по-немецки означает – «Хорошо!»

- Да, - согласился Пашка. – Вот теперь верю, что ты его видел! Только Кант мог так точно определить одним словом и нашу самоволку… и наше настроение… да и всю жизнь… Хорошо!
--------------------------------
иллюстрация - http://i016.radikal.ru/0805/e3/7035eaeae940.jpg
(Кафедральный собор в Калининграде)