321. Опасная революция

Опасная революция.
Торжество наших душ было ни столь долгим, как нам всем этого хотелось. Мы жили на краю земли русской. Дальше нас только басурманы. С горцами отношения наладились, все стало спокойно. Никто никого не трогал. Здесь каждый человек занимался полезным трудом. Строили дома. Сажали деревья. Растили детей.
До нас изредка доходили слухи, что в Европе идет война и Россия тоже втянута в эту бойню. Как патриоты своей страны, мы также переживали за свою Родину. Ни дожидаясь рекрутских сборов, наши станичники стали основательно готовиться к войне с Кайзеровской Германией. Закупили много оружия и пороху. Сами изготовили себе сабли и кинжалы. Нашили казачью форму. Выбрали из своих многочисленных лошадей са-мых лучших на войну с немцами. Готовились отправить сводный отряд терских казаков на немецкий фронт.
Но, вдруг, как снег на голову, пришло известие, что царь отрекся от престола и вскоре его свергли. Нача-лась "опасная революция". Так ее сразу охарактеризовал Гурей, а он всему знал меру и сразу мне сказал, что теперь с этой революцией начнутся самые страшные годы для нас всех. Особенно у верующих людей.
Гурей оказался прав. К власти пришли большевики. Про которых мы ничего не знали. Всюду на улицах барикады. По городу ходят незнакомые люди в кожаных куртках. На улицах города Владикавказа появились лозунги, которые призывали разрушить старый мир и построить новый. Меня так поражали такие призывы.
"Где тогда мы будем жить, в промежутке между разрушенным старым миром и еще не построенным новым?" - думала я. - "Может быть, вначале, надо нам построить новый мир, а после разрушить старый?".
Я хотела было выдвинуть свой лозунг, но вокруг все крушили и ломали. Никто никого не хотел слушать, лишь бы все сломать. Это тут было похоже на всеобщий бандитизм, а не на революционный большевизм.
Добрались и до нашего женского монастыря. Вначале отобрали наше хозяйство, а затем явились большевики целым отрядом. Принялись выбрасывать наши вещи на улицу. Стали очищать от церковной заразы.
- Тут будет штаб продразверстки. - объявила беззубая большевичка с папиросой в зубах. - Так решил наш партийный совет и баста. Кто с нами не согласен, тот против нас. Поставим к стенке и расстреляем всех.
Никто, конечно, из нас не мог выступить против вооруженного до зубов отряда красноармейцев. Хорошо, еще, что я послушалась братика Гурея и в самом начале опасной революции отвезла все свои личные вещи в Старый хутор, под надежную охрану родни. Я знала, что наши станичники никогда не дадут в обиду своих.
С приходом опасной революции горцы и казаки объединились. Никто не хотел воевать за какую-то там революцию. Все хотели жить мирно. Когда к реке Белке подходили отряды белых или красных, то у моста выставляли совместный заслон от казаков и горцев. Вели переговоры. Каждый раз уговаривали белых и красных не входить в станицу, чтобы не пролилась невинная людская кровь местных жителей. Казаки и горцы стали как единая семья. Переговоры старейшин родов с командирами, помогали так спасти станицу с обеих сторон. Но когда походы в нашу сторону участились. Казаки и горцы совместно разрушили большие мосты в верхней и в нижней частях станицы. Оставили лишь висячий мост-кладку между горцами и казаками, да и на нем убрали большую часть досок, всюду на мосту повесили колокольчики. Так что незамеченным никто не мог перебраться ни на одну сторону. Все тут было под постоянным контролем с обеих сторон речки Белка.
Между тем, как меня с монашками выгнали из монастыря, мы направились в церковь, чтобы так там найти временный приют и подумать, как нам быть дальше при этой опасной революции. Ведь к этому времени монашек было пятьдесят человек. Столько человек в нашей станице невозможно было разместить. У нас и так там многодетные семьи. Куда нам брать чужие рты? Своих стало трудно прокормить из-за этой революции.
Когда мы со своими пожитками добрались до церкви, то увидели там страшную картину. Здоровые парни в кожаных куртках с красными повязками таскали Гурея за волосы. Гурей пытался им что-то объяснить. Но парни Гурея не слушали и привязав его к столбу стали бросать ему под ноги различную церковную утварь. Когда Гурея засыпали церковными книгами и вещами до пояса, то вышел из толпы один из красноармейцев и стал все обливать керосином, чтобы затем поджечь. Я была поражена увиденным. Словно парализованная стояла в толпе без движения. Вдруг, откуда-то раздался выстрел из охотничьего ружья. Дробь подняла пыль у ног красноармейца с бутылью керосина. Все люди посмотрели в сторону выстрела и увидели на крыше соседнего дома несколько вооруженных осетин. У одного из этих осетин еще дымилось ружье после выстрела.
- Оставь старика в покое. - громко, сказал он, красноармейцу. - Иначе, вы все здесь умрете возле церкви.
Осетин показал рукой вокруг церкви и все увидели на крышах других домов вооруженных людей. Их было так много, что на каждого красноармейца приходилось по несколько вооруженных людей. Чувствуя превосходство в силе осетин, красноармейцы отступили от церкви. Из толпы на красноармейцев стали кричать. Местные житель оказались на стороне церкви и Митрополита Кавказского батюшки Гурея. Моего братика.
- Мы ему предлагали мирно перебраться в город Краснодар. - сказал осетинам, командир красноармейцев. - Там открыли центральную церковь Кавказа. Батюшка отказался и мы применили силу. Если он не уйдет до-бровольно, то сюда все равно придет большой отряд красноармейцев и прольется кровь. Пускай батюшка добровольно переселится. В этом здании будет музей истории революции. Церковь навсегда закрывается.
Пока командир красноармейцев говорил народу и вооруженным осетинам, я выскочила из толпы и стала развязывать брата от столба. Руки Гурея отекли от завязанной веревки. Я стала Гурею растирать отекшие руки. Затем, ни сговариваясь, мы начали собирать всю церковную утварь на подводу, стоящую рядом с це-рковью. Ни говоря ни слова, Гурей, я, монашки и церковные служащие двинулись медленно из города Вла-дикавказа. Следом за нами потянулись местные люди, которые провожали нас до селения Зильги. Больше тридцати километров. Дальше, нас как бы передавали под сохранность из рук в руки. От селения к селению. До Эльхотовских ворот. За пределами Осетии нас взял под охрану народ Кабарды. Так мы прошли пешком и с обозом четыреста километров до города Краснодара, бывший Екатеринодар. В каждом населенном пун-кте нас кормили, оставляли на ночлег и давали в дорогу продукты. Когда была плохая погода, то мы задер-живались в этих селениях на несколько дней. Чтобы не быть обузой местным жителям, я помогала им по хо-зяйству и шила то, что нужно было людям. Монашки и Гурей тоже что-то делали для людей. Почти в каждом приютившем нас доме осталась на память людям от Гурея, какая-то резьба по дереву. То крестик с распя-тым Иисусом Христом, маленький стульчик, дудочка, лапта, просто резная вязь на доске и многое, что-то многое другое. Ведь нам надо было как-то жить. Кормиться на халяву, за чужой счет, никто из нас не хотел.
Так мы шли полгода. Уже весной следующего года мы добрались до города Краснодар. Вид у нас был та-кой, что нас в церкви в начале приняли за толпу нищих. Грязных и вонючих ни стали пускать в храм божий.
Тогда Гурей пошел в ближайшую баню, там хорошо помылся и одел на себя рясу Митрополита Кавказ-ского. Прямо из бани в этом одеянии Гурей направился обратно в ту же церковь, которая его не приняла. Батюшка Порфирий и все священники краснодарской церкви пали ниц перед Гуреем. Они стали целовать Гурею руки.
- Батюшка Митрополит Кавказский! Простите наши души грешные. - стал причитать батюшка Порфирий. - Мы ждали вас еще в прошлом году. Сейчас приняли вас за нищих попрошаек. Пожалуйста! Простите вы нас.
- Поднимись раб божий с колена и прими моих людей, как подобает церкви. - повелительным тоном, распорядился Митрополит Кавказский. - Размести монашек в женском монастыре. Остальных я сам приму у себя.
Нас тут же приняли по высшему уровню церкви. В первую очередь всех отправили в городскую баню. Так как от нас дурно пахло. Последние три недели мы провели в пути и нам негде было помыться. Кроме того, мы ни разу за эти дни не переодевались. Так мы и были, в одной и той же одежде все эти дни в пути. Одеж-да вся была липкая от грязи. Обувь за шесть месяцев стерлась до подошвы наших ног. Состояние души и тела было настолько омерзительное, что нам всем самим было противно находиться в таком грязном виде.
Из местных монастырей, женского и мужского, привезли нам новую одежду. Старую одежду всю тут же сожгли. Обуви привезли аж два ящика и мы стали подбирать себе обувь по размеру. Когда мы вышли из бани, то сами друг друга едва узнавали. Словно только что мы на свет божий народились. Трогали руками друг у друга одежду. Радовались мы чистоте, как малые детки. В наши души, впервые за полгода, пришла радость.
Кормить нас повели в огромную столовую, которая находилась в женском монастыре. Тут уже мы разделились. Так как мужчины пошли кушать в свой монастырь. После обеда нас всех разместили по кельям. Меня, как настоятельницу своей монашеской обители, поместили в отдельный домик с кельей. Это была огромная комната. С большим окном и высоким потолком. В комнате много различной церковной и монашеской утвари. В углу образ божий в иконе. На стенах подсвечники висят. С потолка свисает большая люстра со свечами. В кельи свой умывальник. Широкий шкаф для верхней и нижней одежды. Кровать большая с хорошим матрасом и подушкой, на которых теплое одеяло в белом пододеяльнике. Стол с графином воды и четыре стула. Мне было оказано такое внимание, что можно было подумать я являюсь главной монашкой Кавказа.
Несмотря на строгости советского времени в отношении церкви, этот монастырь был намного богаче нашего бывшего монастыря в городе Владикавказе. Тут и забор был из кирпича высокий, примерно, метра два высотой. Монастырь охраняли злые собаки, которые признавали лишь монашек. Весь двор был ухоженный. Всюду тротуары из каменной брусчатки. Много крытых беседок. Вокруг беседок и рядом с тротуарами, всюду цветы и деревья. В основном, это рябина и сирень. Хозяйственная часть монастыря отделена от основ-ной территории небольшим забором и фруктовым садом. Животные в монастыре те же, что и у нас были. Лишь нет пуховых коз. Возможно, что таких коз лишь горцы выращивают. Может быть, тут на Кубани, эти козы не известны. Хорошо бы было тут завести наших пуховых коз в этот монастырь и вязать из пуха одежду.
С нашим приходом в краснодарский монастырь появилось двоевластие. Собственно говоря, я не претендовала на руководящую роль, но мои монашки сразу поставили себя так, что со всеми вопросами обращались только ко мне и при этом называли меня "матушка-настоятельница". Я не знаю по какой причине, может быть потому, что мой брат был Митрополитом Кавказским, но постепенно за мной закрепилось сказанное кем-то прозвище "старшая матушка-настоятельница". Со временем весь монастырь перешел под мое руководство. В основном, я занималась административной и финансовой частью монастыря. За матушкой-настоятельницей Лукерьей закрепилась хозяйственная часть монастыря. Думаю, что такой вариант руководства женским монастырем устраивал нас обеих. Иначе бы мы просто замотались бы со всеми нашими делами. Ведь хозяйство в монастыре было большое и монашек в нем было около двести человек. Это для нас двоих было очень много. В таком женском коллективе всегда есть бытовая проблема нашей обычной жизни.
Уже в первые же дни прибытия в городе Краснодаре, Гурей сказал мне, что будет обращаться в Патриарший Совет, к Патриарху Московскому и Всея Руси, с просьбой об отставке. Так как ему уже давно пора на покой. Ведь нам обеим было под шестьдесят лет. Гурей мечтал заняться нашим садом в Старом хуторе. Мне тоже надоело постоянно сидеть в своей келье. Хотелось ближе к родным местам. К мирской жизни. В Старом хуторе всегда есть много дел различных и забот хватает над всеми родственниками. Как пишет ста-ршая сестра Соня, что ей уже давно пора сидеть на печи и греть задом кирпичи. Вот и поеду в наш Старый хутор. Возьму основную заботу на себя. Буду шить одежду всем детям, которых у нас больше чем взрослых.
После того, как только мы устроились на новом месте, Гурей подал письменное прошение в Патриарший Совет о своем освобождении по состоянию здоровья с поста Митрополита Кавказского. С этим письменным прошением об отставке Гурей отправил дьячка, которому наказал передать конверт прямо в руки секретарю Патриаршего Совета. Дьячок тут же уехал и больше к нам не вернулся. Что с ним случилось, нам это не из-вестно. Мы ждали ответа из города Петрограда целый год. К этому времени гражданская война в России по-чти прекратилась. Стало спокойно. Гурей отправил нового дьячка с посланием. Но и тот тоже не вернулся обратно в город Краснодар. По служебной переписке между церквами Кавказа, Гурей узнал, что в связи с переносом столицы из города Петрограда(Ленинграда) в город Москва, церковная власть переехала в город Москва в Свято-Данилов монастырь или в Троице-Сергиеву лавру в город Сергиев Посад (Загорск). Патриарший Совет находится там. Выходит, что Гурей зря посылал своих дьячков с прошением в Петроград.
Гурей больше ни стал испытывать судьбу дьячков и решил сам лично отправиться в город Сергиев Посад.
- Маня! Поехали со мной. - предложил мне, Гурей. - Заодно и твое прошение об отставке подадим. Будем следовать через город Тулу. Возможно, что про твоих деток что-то тоже узнаем. Им сейчас за тридцать лет будет. Быть может, у твоих деток уже семьи есть. Ты, наверно, уже бабушка. Так что соглашайся сестричка.
- Конечно поеду. - сразу, согласилась я. - Другой такой случай у нас не будет. Давай ты собирайся в дорогу.
Выехали мы из города Краснодара в последних числах апреля 1923 года. Как и раньше, испытанным транспортом для нас были лошади. Мы с Гуреем переоделись в мирскую одежду, чтобы своим видом не привлекать на себя внимание со стороны атеистов. Церковную одежду с прошением об отставке положили в потертый саквояж и на старенькой бричке отправились в свой еще опасный путь. Так как на дорогах России, коегде происходили стычки с остатками белой армии. В больших городах свирепствовали банды грабителей и чекисты. Между которыми шли постоянные стычки за раздел сферы влияния в больших городах. Мы с Гуреем решили в последний раз рискнуть. Никаких ценностей и больших денег не было. Гурей оделся в старье.
Прежде всего Гурей узнал, как пристроиться к людям, которые регулярно едут за товарами в город Москва. Это был большой обоз охраняемый солдатами Красной армии. Регулярно, только один раз в месяц, обоз отправлялся в Москву и обратно. Точно такой обоз следовал в обратном направлении. Такую колонну называли "продотрядом", в народе "саранчой". Кубань снабжала Москву товарами сельского хозяйства, а столица в свою очередь обеспечивала Кубань одеждой, обувью и различной техникой для сельского хозяйства.
Мы взяли с собой немного продуктов и денег. Всю дорогу ни с кем не общались. Так как всюду люди так сильно изменились, что было сложно понять, кто тебе друг и кто враг. Поэтому мы предпочитали отмалчиваться, чтобы не наживать себе неприятности в пути нашего следования. Мы ни с кем в дороге не беседовали.
В город Тула мы прибыли через неделю. До опасной революции это был старинный красивейший город, в котором жили, в основном, мастеровые люди, которые занимались изготовлением самоваров, оружия, ча-сов, дорогих ювелирных украшений, кулинарией, швейным делом, сельским хозяйством и многими другими
делами, которыми гордилась Россия на рынке товаров. Город Тула всегда был чистый и уютный. Всюду городские парки и скверы. Места отдыха людей. Сюда приезжали торговые люди со всей огромной России.
На этот раз нас встретил зашарпанный провинциальный город России. Всюду грязь и сточные ямы дерьма. Ободранные дома и поломанные деревья. Городские парки превращены в свалки мусора и в места пребывания бомжей, которых можно встретить в любой части большого города. Всюду такая нищета, словно люди лишь этим и занимаются, что собирают милостыню с тех, кто еще не опустился до такого состоя-ния.
- Маня! Покажи мне свое бывшее жилище. - попросил Гурей. - Я никогда не видел, как жили очень богатые люди России. Мне вообще интересно, как жила раньше моя сестренка Мария. Пригласи меня в гости к себе.
- Хорошо! Поедем. - согласилась я, мне самой хотелось увидеть свой дом. - Здесь совсем рядом за парком.
Мы повернули с городской площади на соседнюю улицу, проехали на своей бричке один квартал и прямо через городской парк выехали на улицу, где я раньше жила. От великолепия нашего дома остались только каменные колонны у парадного входа. Все двухэтажное здание было ободрано и уже давно не видела ремо-нта. Я сошла с брички. Вошла во внутрь обшарпанного дома. Наш когда-то великолепный зал был разделен на две части коридором ведущим до лестницы на второй этаж. По обеим сторонам коридора кое-как сбитые двери с номерами коммунальных квартир. Здание все совсем бесхозное, какое-то сборище ни-щих людей.
- Гражданочка! - услышала я, командный голос за своей спиной. - Вы что это здесь всюду вынюхиваете?
- Это мой дом. Я тут раньше жила. - случайно, вырвалось у меня. - Вот пришла обратно жить к себе домой.
Я сразу поняла, что совершила большую глупость, сказав эти слова. Но слово, как выпорхнувшая птичка, обратно не вернешь. Я повернулась. За моей спиной стоял красноармейский патруль. Они даже сами были ошарашены моими словами, так как никто из них не ожидал сейчас увидеть перед собой госпожу графиню тульской губернии, Марию Лебедеву, в такой бедной крестьянской одежде, с узелком харчей у себя в руках.
- Вот и хорошо, что мы с вами встретились. - сказал командир патруля. - Пройдемте с нами. Здесь близко.
Двое парней схватили мена за руки и в грубой форме вытолкали из дома на улицу. Там нас ждали еще несколько человек, которые стащили с брички Гурея и рылись по нашим вещам. Но там ценного не было.
- Оружия у них нет. - сказал красноармеец в рванных штанах. - Возможно, это мы ошиблись? Отпустим их?
- Ничего не ошиблись. - ответил командир. - Это лазутчики империализма. Дама сейчас сама призналась.
Нас с Гуреем потащили силой в отделение красной милиции, которая находилась в здании бывшей жандармерии. Там, в этот момент, проходило какое-то собрание народа и милиции, что-то там они решали?
- Вот, лазутчиков империализма поймали. - сказал командир собранию, вталкивая нас в зал. - Сейчас мы придадим их рабоче-крестьянскому суду. Затем обеих расстреляем, как предателей пролетарского народа.
- Ишь, разогнался! - разозлилась я. - Ты, сопливый щенок, еще в проекте не был, когда я твоих родителей учила грамоте в этом городе. Твоих предков тоже вообще еще не было, когда мои предки осваивали свободные земли Кавказа для России. Если ты нас тронешь, то тебе придется иметь дело с дерзким народом по имени терские казаки. Что касается графства, то я оставила его еще задолго до Октябрьской революции. В настоящий момент мы с братом едем в столицу по своим личным делам. Никакого преступления не делаем.
Командир патрулей, молоденький паренек, опешил и удивленными глазами смотрел на меня. Он не ожидал такого напора с моей стороны. Отчаянно глотал воздух, он пытаясь что-то сказать, но не мог говорить.
- Вот бабка дает! Молодец! - смеясь, воскликнул председатель собрания. - Нам бы таких людей в милицию.
Все на собрании весело стали смеяться над пареньком, который только лишь разводил руками и молчал.
- Кто может сказать слово в защиту этой женщины? - спросил зал, председатель собрания. - Кто знает ее?
- Она правду говорит. - выступил старик с руками обожженными кислотой. - Эта женщина бывшая графиня Мария Захаровна Лебедева. Она с мужем Федором открыла школу словесности в городе Тула еще в прошлом веке, в которой учились, в основном, дети бедняков. Там учились и мои дети. Мария Захаровна долго руководила хором, в котором были все, кто имел голос и желание петь. У нее давно тут пропали двое близнецов, мальчик и девочка. Когда в 1912 году у нее умер сын и без вести пропал муж, Мария Захаровна уехала к себе на Кавказ. Преступлений она никаких тут не совершала. Больше десяти лет ее не было здесь.
Зал утонул в такой тишине, что было слышно, как воробей чирикает за окном. Все были поражены таким неожиданным поворотом в данной ситуации. Я же всматривалась в лицо своего спасителя и никак не могла вспомнить его. Возможно, что это был бывший мастер из ювелирной мастерской моего мужа, так как только там работали с кислотой, которой обожжены его руки. Наверно, тут были и другие горожане, которые хорошо знали меня, но боялись сказать правду в мою защиту. В это время в России была гражданская война.
- Извините, Мария Захаровна. - нарушив тишину, обратился ко мне председатель собрания. - Может быть, вы что-то хотите сказать в свою защиту или обратиться с просьбой к собранию? Говорите. Мы вас слушаем.
Я вытерла рукавом набежавшие мне на глаза слезы. Тут подошла к Гурею и вывела его за руку к трибуне.
- Мы с братом не совершали никогда в жизни никаких преступлений, чтобы сейчас защищаться. - уверенно, сказала я. - Перед вами батюшка Гурей Митрополит Кавказский и старшая матушка-настоятельница Мария из женского монастыря, бывшая графиня Тульской губернии Мария Захаровна Лебедева. Мы сейчас с братом направляемся в Троице-Сергиеву Лавру, чтобы Патриарший Совет русской церкви освободил нас от занимаемых должностей и отпустил домой в Старый хутор к терским казакам, которыми мы были от роду. У меня к вам, добрые люди, большая просьба. Всмотритесь внимательно в наши лица. Мы, брат сестра близнецы. Брат брюнет черный, а я альбиноска белая. Это у меня не седые волосы, а белые от рождения. Точно такие, только цветами волос наоборот, мои двойняшки, Иван и Марья. Дети пропали в нашем бывшем имении Рагули тридцать лет назад. Я знаю, что они живы, но не знаю, где они сейчас находятся. Я прошу вас, внимательно всмотритесь в наши лица. Мои детки сильно похожи на нас с братом. Может быть, кто-то видел моих детей или что-то знает. Тридцать лет я ищу своих детей и никак не могу найти их. Помогите мне найти.
Я сняла с себя косынку и распустила свои белые волосы ниже пояса. Взяла за руку Гурея и мы оба стали с ним поворачиваться так, чтобы всем хорошо было видно наши лица. У Гурея все еще были черные волосы с редкой проседью в бороде и на голове. Так что мы лишь волосами с ним различались, как и прежде, а наши лица все также были очень похожи друг на друга, как две капли воды упавшие на землю для новой жизни. Несколько минут зал молчал, внимательно разглядывая наши лица и удивительное сходство. В это время я своим платком промокала набежавшие на глаза слезы, пытаясь не разрыдаться. Ждала, что скажут люди.
- Я слышала давно эту историю от мамы. - вдруг, сказала молодая женщина из зала. - Мама рассказывала, что в пятнадцатом году видела в городе Петрограде двоих молодых людей, парня и девушку, близнецов, которые отличались лишь волосами, парень с белыми, а девушка черными волосами. Вот, пожалуй и все, что я могу вам сказать. Да, еще, с ними был мужчина в форме офицера. Вроде генерал, который прихрамывал на правую ногу и говорил с ними с французским акцентом. Больше ничего я не могу вам про них вспомнить.
- Спасибо, вам! - с надеждой в голосе, поблагодарила я. - Мне известен этот генерал с французским акцентом. То муж сестры моего мужа, генерал-дипломат Игнат Ермилов. Мои дети в надежных руках. Но я хотела бы съездить в свое бывшее имение Рагули. Может быть, там кто-то остался из тех, кто знает все подробности находки моих пропавших детей. Тогда мне будет так легче сейчас отыскать настоящий адрес моих детей.
- Мы вам выпишем документ, - сказал председатель собрания, - по которому вас нигде больше не будут задерживать по подозрению. Так вам будет легче переезжать в поисках своих детей. Товарищи коммунисты! Собственно говоря, на этом наше партийное собрание закончилось. Всем можно разойтись по своим домам.
Нам с Гуреем, действительно, выписали документ, в котором говорилось, что нам разрешается заниматься поиском пропавших детей, там, где мы посчитаем нужным для себя. На бумаге стояла круглая печать и подпись "Комиссар Самохин Иван". С этим документом мы отправились в мое бывшее имение Рагули, в сопровождении патруля красноармейцев, все с тем же молоденьким командиром, который сам напросился сопровождать нас по территории бывшей Тульской губернии, чтобы нас в пути больше нигде не задерживали. В имении Рагули мы прибыли во второй половине дня и каково было в душе мое возмущение, когда я увидела в своем бывшем имении казармы конной кавалерии. Но еще больше было мое удивление, после того, когда в своем бывшем имении я увидела старшей кухаркой в кавалерии старую Ксению, которая там жила.
- Ой! Боже мой! - как и прежде, едва не теряя сознание, ужаснулась Ксения. - Госпожа Мария! Откуда вы? Мы по вас, уже много лет назад, поминки справляли. Вы все еще живы! Вот и прекрасно! Проходите в дом.
- Сегодня, в городе Тула, я узнала, что мои детки нашлись. - спросила я, Ксению, обезумевшую от неожиданной встречи. - Это все правда? Ты что-нибудь знаешь про моих деток, Ивана и Марью? Где они сейчас?
- Да! Да, госпожа Мария, ваши детки нашлись! - придя в себя, стала рассказывать Ксения. - После той ужасной ночи, когда ваш насильник Матвей умер в вашей кровати и вы чуть не спалили дотла все свое имение, управляющий сообщил о случившемся господам братьям и сестре вашего мужа. Управляющий написал им всем письма. Вскоре родственники приехали семьями в ваше имение Рагули. Я им рассказала про трагедии вашей семьи. Тогда генерал Игнат Ермилов сказал, что займется поиском своих пропавших родственников. Игнат Ермилов нанял сыскную контору и жандармерию на поиски пропавших родственников. Географическую карту Тульской губернии разделили на сектора и стали прочесывать каждый сектор. Через две недели поиска наткнулись на секту отшельников. Там были ваши взрослые детки. Иван и Марья почти совсем забыли своих родителей. Только медальоны напоминали им о том, что у них где-то есть папа и мама. Сектанты сразу отпустили ваших детей без сопротивления. Генерал Игнат Ермилов привез ваших детей в имение Ра-гули. Дети неделю были здесь, пока продолжались поиски их родителей. Но когда все секторы обыскали и вас не нашли, то генерал Игнат Ермилов забрал детей с собой, чтобы их случайно опять не похитили сектанты, которые в начале обнаружения ваших детей, доказывали, что это их дети и лишь многочисленные доказательства вашего сходства с детьми вынудили сектантов уступить детей. Игнат Ермилов сказал, что как только найдутся родители, то он вернет ваших деток обратно в имение. Вот и все, госпожа, что я знаю про ваших деток. Больше никто из ваших родственников в имение Рагули не приезжал. Началась революция.
Я была рада до глубины души, что мои детки все же нашлись. Вот еще бы найти нашего папу и тогда бы вся наша семья опять была бы вместе. Но только никто не знает, где искать Федора Лебедева. Мне надо обязательно обратиться во французское консульство в городе Москва. Может быть, в консульстве помогут мне найти моих детей. Надо еще Ермиловым написать по старому адресу в город Париж. Возможно, что они там живут до сих пор. Вот только адреса я не помню, уже давно забыла, но он есть где-то у меня запи-сан и письма от Валентины где-то сохранились. Надо мне хорошо поискать письма Валентины там в своих вещах. Мы с Гуреем остановились на ночлег в старом доме Ксении. Этот дом своим слугам построил еще граф Павел Степанович Лебедев. После революции все слуги разъехались и в доме осталась только семья Ксении. Я подумала, что как сильно все изменилось. То слуги жили у господ, в нашем доме, а сейчас вот бывшая госпожа останавливается на ночлег в доме бывших своих слуг. Какой это все-таки безумный наш мир! С первыми петухами мы покинули гостеприимную семью. Простившись с Ксенией, я попросила ее, чтобы она присматривала за могилкой моего сыночка Захара. Дала ей немного денег. К моему сожалению больше дать денег у меня не было возможности. Сама была в таком положении, как Ксения, а может быть еще хуже. Все мои бывшие богатства давно были разграблены опасной революцией в этом имении, от которой сохранилось лишь название. Село, которое выросло рядом с нашим бывшим имением носит его название - Рагули. Богатство же утрачено безвозмездно, как в имении, так и в Туле. Даже яблоневый сад не пожалели, вы-рубили и построили конюшни для лошадей кавалерии. Какая дикость! Словно места другого не было рядом. В город Сергеев Посад мы прибыли к вечеру. Гурей одел на себя рясу Митрополита Кавказского и пошел к воротам Успенского собора. Нам не пришлось тут долго ждать. К воротам из маленькой часовни направился молодой священник. Шел не спеша, издали внимательно разглядывая нас. Приглядываясь к одежде Гурея.
- Проходите, ваше происвященство! - поцеловав руку Гурею, писклявым голосом пригласил священник. - Вас примет батюшка Силантий, епископ Троице-Сергиевой Лавры. Идите в храм. Батюшка Силантий там.
Священник показал нам рукой на Троицкий собор увенчанный золотыми куполами и крестами. Перекрестившись, мы медленно пошли за священником. Тем временем из часовни вышел дьячок. Он повел нашу измученную лошадь в хозяйственный двор, который находился прямо за дорогой с огромной конюшней и стойлом наполненным свежим сеном. Мы были рады, что нам и нашей лошади наконец-то можно тут отдохнуть.
- Боже мой! Какая встреча! - воскликнул епископ, одетый в белую рясу расшитую золотом. - Неужели сам Гурей пожаловал в нашу святую обитель. Как я тебе рад друг! Мне монахи говорили, что ты умер в Турции.
- Так это ты, Силантий Парфенов? - растерянно, спросил Гурей, епископа. - Трудно поверить! Столько лет!
- Кто же еще! - ответил епископ, принимая Гурея в свои объятья. - Это я, собственной персоной! Тогда в Иерусалиме, когда тебя турки стукнули по голове и утащили, мы обошли весь город, чтобы тебя там найти, но все было бесполезно. Нам сказали местные жители, что ты попал к туркам в янычары. Оттуда одна дорога - к нашему Господу Богу. Через пару лет я услышал, что твой труп был доставлен через город Батум в город Тифлис, а после а Россию. Где были похороны, я не мог узнать, а то бы поехал туда. Собственно говоря, это хорошо, что не поехал. Возможно, именно поэтому ты остался жив. Ну, рассказывай, как тебе удалось выбраться из заточения у турок? Откупился монетой золотой Ватикана, которую нам дал капитан в Италии?
- Может быть, ты вначале накормишь нас с дороги. - подсказал Гурей. - Меня и мою сестру. Мы оба голодны.
- Это я сразу сообразил. - прервал Силантий Парфенов. - Дьячок накрыл нам на стол. Прошу вас к столу.
Силантий Парфенов показал нам на дверь в конце зала Троицкого собора. Мы все трое сразу прошли туда. В большой комнате, расписанной фресками на тему библейских историй, стоял длинный стол на резных ножках накрытый белой скатертью расшитой золотом. Вокруг стола стояло с десяток массивных стульев, таких же, как сам стол. Очевидно, что тут едят все служащие храма с епископом во главе. У него и стул отличается от других. Так положено по церковному сану. Живут они, конечно, лучше нас. Вот и посуда фаянсовая на столе вся расписная, тоже золотом по белому цвету. Сразу видно, что эти два цвета главные в Троице-Сергиевой лавры. Пища также отменная. Русский борщ со свежей свининой. Хлеб горячий их белой муки.
- Ну, пожалуйста, расскажи мне, что тогда там с тобой приключилось. - после сытного ужина, опять стал настаивать Силантий Парфенов. - Уж сильно интересно, как это ты ухитрился тогда живым выбраться от турок.
- Да не был я у турок! - ответил Гурей. - Турки меня сразу продали арабу Ахмеду, купцу из города Медина. Это родина их Мухаммеда, пророка Аллаха. Там, по дороге из Палестины в государство Саудидов, где находится город Медина, на нас напали разбойники. Я спас Ахмада от гибели. Ахмад даровал мне за это свободу. Мало того, еще Ахмад отдал мне в жены свою лучшую дочь, по имени Лейли, которая родила мне сына Эльрусса. Кроме того, я побывал в святом месте ислама, город Мекка, коснулся губами древнего святилища ислама, железный камень Кааба. Но, до всех этих событий, я сам лично сделал себе обрезание, по всем обычаям ислама. Так мне во сне велел голос старца, который явился передо мной словно наяву и я не мог себе отказать в этом. Таким образом, я стал там первым обрезанным православным, у которого в душе осталась вера в нашего господа Бога Иисуса Христа. После того, как родился мой сын, мне сказали, что я должен вернуться к себе домой в Старый хутор. В тот самый день, когда меня собирались хоронить, я сам появился дома. Это все, что тебе могу рассказать о себе. Остальное, тебе не интересно. Обычная моя жизнь. Такая же, как у тебя. От простого священника, до высокого церковного сана Митрополита Кавказского. Вот и все. Теперь ты, Силантий, расскажи мне, как ты жил все эти годы? Мне тоже все интересно про тебя знать.
- Я этот высокий церковный сан получил совсем не так давно. - начал, как бы оправдываясь, говорить Силантий. - Вот, как только перебрались из Петербурга в Сергеев Посад, так и повысили. Ну, а тебя и твою сестру Марию, каким ветром занесло в наши края? Рассказывай. Наверно не спроста такую даль добирались.
- Мы с Марией хотим вернуться в свой Старый хутор. - ответил Гурей. - Вот, это наше прошение в Патриарший Совет. Оставляю свой пост. Это серьезно. Прошу тебя, Силантий, по старой дружбе посодействуй нам.
Силантий Парфенов взял наше прошение и стал внимательно его читать, перебирая в бороде щетину.
- Я тебе обязательно помогу. - серьезно, сказал Силантий Парфенов. - Но Патриарший Совет соберется у нас лишь перед новым годом. Ты немного опоздал, мы собирались всего три дня назад. Собственно говоря, за тобой посылали посыльного, а ты с ним не встретился. Вот такие у нас дела. Придется тебе подождать.
"Наверно у Гурея очень серьезно обстоят дела с его странными книгами." - подумала я. - "Гурей ничего не сказал Силантию Парфенову про то, как он вернулся домой от арабов. Да и я за столько лет ничего не знаю об этих книгах. Даже тогда, когда мы жили отдельно от родственников в городе Владикавказе и в городе Краснодаре, Гурей ни разу мне ничего не сказал об этих странных книгах. Где книги и что с ними сейчас?"
- У меня к тебе, Силантий, есть одна маленькая просьба. - прервал Гурей, мои размышления. - Скажи нам где находится французское консульство или посольство. У моей сестры Марии давно пропали дети близнецы, мальчик и девочка. Вчера мы узнали, что детей нашли наши родственники. Наши родственники в царское время жили в городе Париже. Были дипломатами России во Франции. Вот мы хотим через дипломатические каналы, сейчас узнать адрес наших родственников. Может быть, тогда Мария вернет своих детей.
- В этом я вам не могу помочь. - разводя руками, ответил Силантий Парфенов. - Мне кажется, что Франция не имеет дипломатических связей с Советской Россией. Да и вообще я ничего не знаю толком о политике Советской России. Большевики держат церковь в полной изоляции от всего мира. Так что, извини, Гурей.
До поздней ночи мы разговаривали о разных делах. Вспоминали свою молодость и жизнь в старые царские времена. У нас было много приятных и горьких воспоминаний о прожитой жизни. Но естественная потребность в отдыхе взяла свое и мы решили удалиться спать. За нами пришел дьячок от домика для гостей. Силантий Парфенов предложил нам с Гуреем домик для почетных гостей. Домик оказался достаточно далеко от места нашей трапезы. Мы прошли Шатровую церковь Зосимы, Савватию над Больничными палатами и Смоленскую церковь-родондры. Затем повернули в сторону парка покрытого густой зеленью деревьев. Недалеко от церковной звонницы находился небольшой уютный домик для почетных гостей. Мы тут же оба отправились спать по своим комнатам, на которые нам указал дьячок. Я так сильно устала за целый день нашего пути, что ни стала толком рассматривать свою комнату и едва раздевшись, почти сразу же уснула.
- Мария! Сестричка, вставай, нам пора. - услышала я, за дверью, голос Гурея. - Нам завтрак давно подали.
- Я сейчас быстро! Только оденусь! - громко, ответила я и стала собираться, одевая на себя чистое платье.
Гардероб у меня был не богатый. Всего два монашеских платьев и три обычные платья. Я одела дорожное ситцевое платье. Умылась тут же в комнате. Спрятала под косынку свои длинные волосы и сразу с вещами вышла в коридор. Гурей взял меня под руку и мы пошли в столовую храма, где стол уже был накрыт.
- Как вам тут спалось, уважаемые господа? - улыбаясь, спросил Силантий Парфенов. - Проходите к столу.
- Спасибо, Силантий, что ты нас накормил и приютил на ночь. - ответил Гурей. - Мы оба хорошо выспались.
За завтраком мы больше ни разговаривали. Силантию Парфенову надо было вести церковную службу, а нам возвращаться в город Краснодар. Завтрак был такой же сытный, как и ужин, но мы спешили в дорогу.
- У меня к тебе последняя просьба. - на прощанье, сказал Гурей. - Когда будет собираться Патриарший Совет, то меня, пожалуйста, больше не приглашайте. Я ни хочу, чтобы меня отговаривали остаться на службе.
- Хорошо! - согласился Силантий Парфенов. - Я так и сделаю, только ты подготовь к этому времени всю документацию и полную передачу церкви новому приемнику. У тебя есть на это много времени на подготовку.
Простившись с Силантием Парфеновым, мы ни стали заезжать в Москву, а прямо с Сергеева Посада отправились в город Краснодар. В течении дня мы догнали на большаке несколько крестьянских подвод, которые направлялись в город Орел не заезжая в город Тула. Нас это вполне устраивало. Тем более, что мне ни очень хотелось в этот город моих мрачных воспоминаний. Быстрее надо нам добраться в город Краснодар. В город Орел мы приехали ночью. Остановились в грошовой гостинице с клопами и тараканами. Уже с первыми лучами солнца отправились в путь, слегка позавтракали в буфете гостиницы. Денег осталось мало, а добираться еще далеко. Силантий Парфенов предлагал нам деньги, но Гурей, почему-то отказался. Возможно, что не хотел себя считать должником. Узелок с продуктами от церковной кухарки Гурей все-таки взял. Собственно, этими продуктами мы и питались в дороге. Кусок вареного мяса, булка ржаного хлеба, соль, две головки лука, четыре помидора и четыре огурца. Нам этих продуктов хватило на три дня езды. Еще три дня добирались до города Краснодара голодные. У меня часто кружилась голова, едва не теряла сознание.
- Матушка-настоятельница! Как мы рады, что вы вернулись! - встретили меня монашки у ворот женского монастыря. - Мы так волновались за вас. За митрополитом приезжал посыльный из Троице-Сергиевой лавры.
- Спасибо, я это уже знаю. - прервала я, рассказ монашек. - Вы меня лучше накормите. Мы три дня ни ели.
От сильного голода у меня перед глазами расплывались желтые круги, но кушать совсем не хотелось. Я даже питала какое-то отвращение к продуктам. Однако, я понимала, что если не поем, то потеряю сознание. Пересиливая себя, я стала кушать то, что подали монашки к столу. Это была ни райская пища из божьего храма в Троице-Сергиевой лавре, но мне надо было кушать, чтобы пересилить голод и вернуться в нормальное состояние своей жизни. Я знаю, что монашки подали мне самую лучшую пищу нашего стола, но мне казалось, что пища не вкусная, так себе, словно трава, из которой приготовили блюда. Все-таки через силу я все это съела. Мне стало значительно легче после еды и я тут же сразу отправилась спать в свою келью. На следующий день все стало по-старому. Опять вернулись мои повседневные заботы о женском монастыре.