Червивые яблоки

- Люда! Люда! Он ещё спит! – кричал папа.
Находившаяся в это время на кухне, мама роняла на стол оструганную головку варёной свеклы, наспех вытирала овощную кровь о полотенце и устремлялась к моей спальне.   
– Ты что это?! Ты что это?! Ну-ка, вставай! – стоя над моим телом, отец начинал читать заклинания бодрости, не дожидаясь появления маминых структур никогда-не-быстрого-реагирования. Из свидетеля происшествия он мгновенно превращался в сотрудника МЧС, готового приступить к извлечению меня из постельных завалов, если я не соизволю выбраться сам. Однако, на этот раз мой подъём происходил без промедления. Почти травматичным рывком я принимал вертикальное положение и начинал энергично тереть глаза, оглашая комнату громким чмоканьем липких солёных век. Мне казалось, что эти бодрые звуки – самый убедительный способ показать, что я окончательно проснулся, поэтому налегал на органы зрения изо всей силы. Меж тем, папа и мама, столпившись у порога, наблюдали за мной, как члены религиозной секты Свидетели Проспавшего смотрят на заблудшего овна. Я не мог разглядеть их лиц, но знал почти наверняка, что они были обеспокоено-строгими. Разумеется, перед такими лицами мне нельзя было даже помыслить, чтобы представить свой проступок, как что-то незначительное. А переживать моим родителям было о чём.

В семьях, которые населяли наш девятиэтажный четырёхподъездный дом,  практически все дети со временем приобретали какие-нибудь страшные пороки. Из просто балованных и непоседливых ребятишек вырастали гулящие, несерьёзные, бестолковые, ленивые, пьющие, курящие, матерящиеся и т.д. молодые люди. Как зловещие мертвецы они шатались по двору, сидели днями на лавочках, лузгали семечки и часто пускали на бетонные плиты длинные тягучие слюни. Среди их любимых занятий было: разбиться насмерть на мотоцикле, вернуться из армии, сделать аборт, жениться, попасть в милицию, бросить техникум, уйти с работы, разбить машину, украсть у бабушки пенсию, стать торгашом на рынке и т.д. Иногда мама рассказывала мне истории из их жизней, и от этого цветущая молодость казалась мне садом, наполненным гниющими, червивыми яблоками. Идя по двору, я обязательно наступал на смачные зелёные плевки, оставленные моими страшными ровесниками, это их падшие души чавкали у меня под ногами. Апофеозом этой массовой порчи фруктов был молодой наркоман Вадик, живший этажом выше, прямо над нами. Мой ровесник и бывший товарищ по играм два раза попадал в психушку и, достигнув 20-летнего возраста  практически не появлялся на улице. В нашей семейной мифологии Вадик исполнял роль пугала, зловещего символа самого великого горя, какое может выпасть на судьбу человека и его родителей.
  К счастью, меня было трудно было уличить в чём-то подобном. Моим главным пороком было неконтролируемое расходование времени, но если глубоко задуматься, это было тоже довольно страшно.