Приключения пиноккио
- И что это за вещь, от которой буду так рад – спрашиваю я.
- Дон Раффаеле Лаванья мечтает с вами познакомиться. Он священник и пишет пьесы.
- Очень приятно, - отвечаю я, - будем вместе молиться.
На этом наша беседа закончилась, и вскоре я о ней забыл, как и все то, что говорила обычно мне Мери своей взволнованно-сенсационной интонацией, и за чем, как правило, ничего не следовало.
Примерно через год, после нашего разговора с Мери, ко мне пришла одна дама, которая жила в Италии и работала балериной. Она вторично назвала мне имя дона Раффаеле Лаванья и сообщила, что этот священник из Ватикана увлекается драматургией, и он переработал для сцены «Приключения Пиноккио», которое уже ставили во многих театрах мира, и автор хотел бы, чтобы его поставили и в Грузии. В то время у меня была группа, которую, я обучал итальянскому языку. Я подумал поставить этот спектакль со своими учениками. К нашей обоюдной радости балерина (уже не помню, как ее звали) оставила мне сценарий, попросив, чтобы я особенно не откладывал его в долгий ящик, так как дон Рафаелле очень стар и хотел бы все-таки успеть увидеть свое произведение в исполнении грузинских детей. Но мне все время что-то мешало поставить этот спектакль. То ученики были еще неподготовленными, чтобы исполнить свои роли на итальянском языке, то у меня не было времени, то что-нибудь еще мешало мне приступить к постановке. Так я и положил, вернее, засунул этот сценарий и старался забыть о нем и о его авторе, в отношении которого ощущал чувство собственной вины. Но как-то моя жена, делая уборку, вытащила этот сценарий и начала возмущаться:
- Неудобно получается, он ждет, наверно. Сделай что-нибудь с этим или отдай кому-нибудь. Не засоряй квартиру. Не квартира, а склад какой-то.
- Хорошо, хорошо, - отвечаю,- отдам кому-нибудь.
И вот, через несколько дней после этого разговора встречаю на улице своего старого друга Вахтанга Эсванджия, президента общества дружбы Грузия –Италия, который столько сделал для детей беженцев из Абхазии.
- Вахтанг, - говорю ему,- у меня сценарий «Приключения Пиноккио», написанный одним итальянским священником. Может твои дети из итальянской школы поставят его. Не исключено, что этот священник пригласит вас с этим спектаклем в Рим. Он мечтает увидеть свое произведение в исполнении грузинских детей.
- Очень хорошо, мои дети с удовольствием сыграют его, - согласился Вахтанг, - заходи ко мне в офис, мы подробней поговорим об этом.
Когда я зашел к Вахтангу, он мне показался уставшим и больным.
-Хочу все бросить, - пожаловался он, - Я из кожи вон лезу, а меня еще в газетах обвинили, что я продаю наших детей в Италию. Никто же там не остался, дети всего лишь называют родителями приютивших их итальянцев. Итальянцы так помогают их семьям. Недавно у кого-то из детей, что вернулись из Италии, в аэропорту пропал чемодан. Родители ребенка готовы были меня съесть, как будто я отвечаю за то, что происходит в аэропорту.
Затем он позвонил в итальянскую школу, единственную в Тбилиси и предупредил, что придет его друг, и чтобы меня приняли, как положено. Больше я Вахтанга не видел. Через несколько дней после нашей встречи он скончался. Его сердце не выдержало такой нагрузки, которую он добровольно взял на себя.
Я так и не пошел в ту школу. После смерти Вахтанга не видел смысла.
Как-то, несколько месяцев спустя, я случайно встретил на улице свою подругу, которая работала педагогом в той самой итальянской школе, и я узнал, что она со своим классом собирается поставить «Приключения Пиноккио». Я ей предложил тот сценарий, что написал итальянский священник, и который все еще был у меня. Русико, так звали мою подругу, заинтересовалась этим сценарием, и я его ей отдал. Как я успокоился, какой груз свалился с моих плеч. Таким образом, я снял с себя ответственность и взвалил ее на других.
С того момента прошло несколько месяцев. До меня доходили слухи, что итальянская школа пригласила профессионального режиссера и приступила к дорогостоящей постановке, и даже получила приглашение от автора пьесы приехать со спектаклем в Италию. «Ну и прекрасно,- подумал я, - теперь моя совесть окончательно чиста перед доном Раффаеле Лаванья.» Я успокоился, но моему спокойствию не суждено было длиться долго. Звонит телефон. Мне звонят из итальянской школы и предлагают, вернее, просят, а еще точнее умоляют принять участие в их спектакле в качестве исполнителя роли Джепетто. Я, конечно, начал отказываться, ибо знал, что значит участвовать в спектакле. Это бесконечные репетиции, просмотры, прогоны и так далее. Но мне начали звонить мои друзья, которым трудно было отказать, позвонил даже мой старый друг и учитель, который учил меня итальянскому и испанскому. Все считали, что кроме меня никто не сыграет эту роль, принимая во внимание срок, который оставался до премьеры.
И они были правы. Во-первых, я знал итальянский, во-вторых, подходил по возрасту на эту роль, и, в-третьих, у меня был опыт выступлений в любительских спектаклях. В конце концов, я согласился и пришел к ним на репетицию. Через месяц спектакль был готов. Дав пару спектаклей в Тбилиси, в театре им. Грибоедова, мы стали готовиться к гастролям в Италии, откуда уже имели приглашения от мэра города Палермо.
Группа состояла из учащихся школы, занятых в этом спектакле, режиссера, директриссы, завуча, нескольких педагогов и автора этих строк.
И вот мы получили визы. Транспортом мы тоже обеспечены. Прекрасный большой автобус с двумя водителями. В целях экономии времени они должны вести машину и отдыхать по очереди, надолго не останавливаясь. В автобусе кроме видео, чтобы пассажирам не было скучно, смонтирован даже туалет. Но все это, как выяснилось в ходе поездки, - в идеале. На самом же деле наши водители и спали и бодрствовали вместе. Видеоустановка работала безобразно, кадры были скачущеми, и такой показ ничего кроме нервотрепки доставить зрителю не мог. Что же касается туалета, то за все время поездки им никому не удалось воспользоваться. Не то он действительно не работал, не то водители не хотели допустить его использования.
Не успели мы проехать несколько километров, как наш автобус вдруг загорелся. Не знаю, из-за чего это произошло, но мы все выскочили из автобуса и стали гасить огонь минеральной водой, взятой с собой в дорогу, с целью экономии денег. Детям кроме воды дали в дарогу еще много всякой еды, которая, к сожалению, портилась из-за отсутствия холодильника. Можно также сказать, что родители детей сделали все от себя возможное, чтобы поездка в Италию была сладкой, в прямом смысле этого слова. В дорогу детям дали такие продукты как варенье, мед и сгущенное молоко, благодаря чему все в автобусе было липким и наверно сладким. А вот режиссер и директрисса взяли с собой виноводочные напитки, чтобы дорога была не только сладкой, но и веселой.
Когда огонь был потушен, мы снова двинулись в путь, и больше подобных событий в дороге не было. На всем пути, вплоть до турецкой границы, по дороге официальных туалетов не было, вот и приходилось пользоваться неофициальными, в виде кустиков, которым через десять лет, по инициативе нашего президента, нашли и другое применение. Как-то остановившись по нужде, в Имеретии, для утреннего туалета, в отличие от детей и женщин, которые устраивались, как могли, я, будучи человеком солидным и серьезным, решил воспользоваться нормальным туалетом, который увидел недалеко, на возвышенности. Этот «нормальный туалет» был всего лишь деревянной будкой с вырытой в земле дыркой. Несмотря на дождь, я пошел наверх по направлению к туалету, и когда довольный вышел оттуда и стал спускаться к нашему автобусу, поскользнулся и сел в лужу. Весь в грязи, я поднялся в автобус, снял испачканные джинсы и стал их сушить. А потом, снимая с них куски грязи, выкидывал их в окно (не джинсы, конечно, а высохшие куски грязи). И только в Турции мы смогли попасть в нормальный, хотя и платный, туалет. Дети гурьбой бросились туда, не обращая внимания, что туалет платный. А выйдя оттуда, не заплатили и заскочили в автобус. Смотритель туалета, пожилой турок, погнался за ними и тоже стал карабкаться в наш автобус, что-то кричал и размахивал руками. Как я догадался, он требовал деньги за пользование своим заведением. Тогда я вежливым тоном обратился к смотрителю туалета со словами: «Мистер Какаш». Я пытался сказать ему что-то по-турецки итальянскими словами, и у меня получился затурканный итальянский. Но услышав, что его назвали мистером (слово «какаш» он не понял, видимо принял за приветствие), он был польщен и, что-то буркнув на прощанье, оставил нас в покое. Дети были страшно довольны и, вспоминая этот эпизод, называли смотрителя туалета не иначе как «Мистер Какаш».
Не буду рассказывать, как мы проезжали Турцию и Грецию, но до греческого порта Игуменица, доехали благополучно. Но вот как ехали, об этом надо сказать пару слов. Спали, сидя в креслах, и просыпались с отекшими ногами. Я боялся снять туфли, так как потом вряд ли сумел бы вновь их надеть на опухшие ноги. Дети предпочитали спать прямо на полу автобуса, и чтобы пройти к передней двери (задняя практически не открывалась) и сойти по нужде, приходилось переступать через тела спящих на полу, боясь наступить на кого либо или споткнуться о чью-то голову. Будучи весьма ласковыми и приятными детьми, они не отличались особой аккуратностью. Остатки еды были разбросаны по всему автобусу, сиденья были липкими от меда и варенья, их вещи валялись повсюду, и дети постоянно их искали.
Приезд в Игуменицу, был для меня какой-то передышкой от такого путешествия. Наш автобус погрузили на паром, а мы поднялись на палубу, где нам предстояло провести ночь под открытым небом, так как по экономическим соображениям, организаторы приобрели самые дешевые билеты. Ночью на палубе в открытом море очень холодно, и мы стали тихо пробираться в салоны парома. Только самые маленькие из нашей группы и два шофера удостоились кают. Я же заснул на кресле в уголке салона, стараясь быть не очень заметным. К моему счастью, меня никто оттуда не прогнал.
Утром мы уже были в Бари, первом городе Италии, который встретил театральную группу из Тбилиси. По дороге до виллы Сан Джованни, откуда мы должны были добираться на пароме до Сицилии, режиссер Гоги Габелая угощал всех врослых членов нашей групы водкой. Все пили и пьянели. Но больше всех опьянели директрисса и завуч. Завуч, влюбленная в режисера, вдруг расплакалась и с ней случилась истерика. Ее дочка, которая участвовала в спектакле, спустилась с ней с автобуса и началась семейная сцена под рубрикой «отцы и дети». А директрисса, тоже изрядно перебрав, взяла в руки микрофон, предназначенный для гида, и стала изображать из себя ведущую развлекательной программы. Она кричала на весь автобус истерическим голосом, думая, что это остроумно и развлечет публику. Ничего более противного я не видел, имею в виду эстраду, чем эта пьяная, поющая и орущая директрисса. Попросив шофера остановиться, под предлогом того, что мне надо сойти по нужде, я надеялся по своей наивности, что эта пауза прервет вокальную эйфорию директриссы. Но как только автобус тронулся, она вновь впала в свою сценическую истерию и не умолкала до самой виллы Сан Джованни, несмотря на несколько остановок, по причине того, что детей мутило, неизвестно, от автобуса или от директриссы. И лишь когда автобус въехал на паром она замолчала. Как видно и ее начало мутить. Я вздохнул с облегчением.
Вечером, недалеко от Палермо нас встретил дон Раффаеле Лаванья, и мы поехали в какую-то церковную гостиницу, которую для нас забронировал наш драматург. На второй день часть группы перевели в Палермо, в какое-то школьное общежитие, где условия были намного хуже, чем в той церковной гостинице. Но я предпочел, несмотря на условия, школьное общежитие, так как оно находилось в Палермо, почти в центре города. Я считал, что приехал не для того чтобы находиться в гостинице, в хороших условиях, но далеко от города.
В первый же день нашего пребывания дон Рафаелле ознакомил нас с программой и расписанием спектаклей. Дебют нашей труппы был намечен на сцене одного палаццо, которое занимало студенческое общежитие. Это здание, построенное в стиле барокко, было необычайно красивым. На встречу с директором этого заведения послали меня, потому что считали, что я говорю в группе лучше всех по-итальянски. У нас состоялась очень теплая встреча с ним, Директор, как и подобает гостеприимному сицилийцу, был со мной очень любезен. Он пригласил меня, режиссера, и руководство школы со своими семьями летом приехать к нему в гости, обещая, что в этом дворце нам всем хватит места, и что кухня у него замечательная. Само собой разумеется, что все расходы нашего летнего пребывания, этот гостеприимный сицилиец брал на себя. Я довольный рассказал режиссеру и всем остальным об этом любезном приглашении. Излишне говорить, что и режиссер и дирекция школы, в лице директриссы и завуча, были на седьмом небе от счастья.
Посмотрев сцену, если таковой ее можно было назвать, режиссер наотрез отказался там проводить свой спектакль, сославшись на малую площадь сцены. Я как мог начал уговаривать его не отказываться, пытался убедить его, что актеры, после небольшой репетиции и прогона, сумеют приспособиться и к этой сцене. Я напомнил ему, что хозяин этого заведения уже пригласил нас летом приехать к нему. Я сказал, что сицилийцы не прощают обид, а отказ выступить на его сцене равносилен оскорблению. Но режиссер стоял на своем. Он был как ребенок, у которого хотят отнять игрушку. Ничего не оставалось делать. Я сказал дону Раффаеле о решении режиссера и попросил его самого уладить дело с директором заведения и подыскать другую сцену. По выражению лица драматурга я понял, что мои опасения не напрасны. Он подтвердил то же, что говорил я. Дон Раффаеле нашел новый зал, режиссер был доволен, но директор общежития обиделся и не пришел на наш спектакль. Мы его больше так и не увидели, а когда пришли прощаться, он нас не принял, сославшись, на занятость.
Спектакль прошел удачно. Итальянский зритель был доволен, довольны были и мы. В Палермо у нас было много встреч. Мы познакомились со многими людьми и дали несколько спектаклей, и всегда с неизменным успехом. Каждый день я вставал рано утром, и пока все спали, ходил по городу, как бы изучая и наслаждаясь им. Смотря на город, я не мог не признать, что его строили талантливые люди. Я любил ходить на рыбный базар и слушать, как продавцы своими хриплыми, надрывными голосами зазывают покупателей. Когда я приближался к крикунам-продавцам, они начинали кричать еще громче, думая, что я намериваюсь купить их рыбу. Там же в Палермо я познакомился с несколькими влиятельными людьми, которые оказались друзьями одной моей ныне покойной подруги, чьим именем была названа организация, принимавшая грузинских детей и устраивавшая их в сицилийские семьи. Когда я сказал этим людям, что был другом Нелли, так звали мою подругу, они отнеслись ко мне с большим теплом и симпатией, подарили много книг и поинтересовались, что могли бы сделать для нашей группы. Обещали устроить коммерческие спектакли на Сицилии и в других городах Италии. Во время общения с этими людьми я не раз ловил на себе недовольные взгляды школьной директриссы и завуча, что я, независимо от них, общаюсь с влиятельными людьми. Начались разговоры типа: - « Кто такой этот Джованни, почему мы его взяли с собой? (как будто я напрашивался играть в их спектакле) Что он из себя вообразил? Зачем без нашего ведома общается с этими людьми?». Эти слухи дошли до меня, и я прервал все переговоры о коммерческих спектаклях в других городах. Решил больше ничего не делать для этих неблагодарных людей, которые отрицали даже тот факт, что сценарий дона Раффаеле к ним попал через меня. Видимо они во сне увидели и сценарий и координаты дона Раффаеле.
Побыв в Палермо несколько дней и успев налюбоваться его окрестностями, мы покинули этот город и взяли путь на Рим.
В Риме дон Раффаеле чувствовал себя хозяином. Правда, там нас приняли намного скромнее. Мои отношения с дирекцией школы стали намного холодней и сдержанней.
В Риме наши спектакли прошли так, что я не запомнил никаких особенностей. Помню, что режиссер был недоволен нашим выступлением, проходившим при полупустом зале. Организаторы спектаклей не сумели наладить дело со зрителями, объясняли, что идут какие-то забастовки, но я так и не понял, какое отношение имели те забастовки к «Приключениям Пиноккио» в нашем исполнении.
Зато в городе Риети, куда мы приехали после Рима, зал был переполнен, и нам приходилось давать один спектакль за другим. Помню как в Риети во время второго спектакля, в период получасовой паузы, когда мне и некоторым актерам не надо было выходить на сцену, и в ожидании нашего выхода мы вынуждены были находиться за кулисами, итальянцы, чтобы нам не было скучно, принесли нам шампанское и пирожные. Как видно, я хватил лишнего, и когда мне дали знак выходить на сцену, я еле нашел туда дорожку, и, под градусом, забыл, что должен читать свой текст по-итальянски, я стал читать его на неаполитанском диалекте. Не понимая, что я говорю, наши актеры смутились и немного растерялись. Но публика с восторгом встретила мое нововедение, хотя я это сделал подсознательно, вернее под влиянием того вина, которое, как видно, было неаполитанского розлива.
Во время репетиции в Риети, на сцене был сквозняк, и я простудился. К вечеру мне стало совсем плохо, и я вынужден был лечь в постель, выпив перед этим горячее молоко и приняв аспирин. Мне очень жаль было пропустить банкет, организованный в честь нашего выступления, которое было последним. На банкете присутствовала сама Кетеван Багратиони, потомок грузинских царей, живущая в Италии, со своим супругом принцем Раймондо Орсини, там был посол Грузии в Италии и другие официальные лица.
На следующий день мы выехали из Риети и направились снова в Рим. Просто у нас оставалось время, и мы решили провести целый день в Вечном городе, где, наряду с его достопримечательностями, посетили посольство Грузии в Италии.
Оно находилось в центре города, в роскошном трехэтажном дворце, на площади Испании. С балкона здания был вывешен грузинский флаг. Первый этаж здания занимал филиал какого-то банка, на втором этаже посольство занимало одну квартиру. Третий этаж был не наш. В посольстве я встретил много своих знакомых. Один из них представил меня одной женщине-грузинке провинциальной внешности. Она была в домашнем халате, и со шваброй в руках. Я спросил своего знакомого, кто эта женщина, и что, они и уборщицу привезли из Тбилиси?
- Нет, Джованни, это не уборщица, - ответил он, - это наш консул.
Находясь в Риме, мы часто забегали в наше посольство, то укрыться от дождя, то оставить там наши покупки, чтобы не таскать их с собой по всему Риму, или даже чтобы сходить в туалет. Хотя общественные туалеты в Риме, как и в других городах Италии, есть в каждом баре, а бары там на каждом шагу. Просто в посольском туалете чувствуешь себя как дома.
Но вот и Рим позади. Мы стремительно мчимся по направлению к Бари, чтобы окончательно покинуть Италию. Я покидал Италию с чувством грусти, мне казалось, что туда я больше никогда уже не поеду. После той поездки на автобусе и двух простуд, что я испытал в пути, охота передвигаться таким способом оставила меня навсегда. В тот момент, когда мы садились на паром, чтобы пересечь море и оказаться на територии Греции, я не подозревал, что еще меня ждет в пути. Я думал, что все самое страшное уже позади. Приплыв в греческий порт Игуменица, и сойдя на берег, мы вновь сели в автобус и готовы были ехать, как вдруг наш водитель заметил, что его напарника нет. Вначале подумали, что напарник задержался на пристани. Но когда наш паром уплыл, а уплыл он сразу же, как только все пасажиры сошли на берег, мы поняли, что второй водитель уплыл вместе с ним. Это был хозяин нашего автобуса, пожилой человек. Он со своим напарником, будучи на пароме, спали в отдельной каюте. Молодой водитель проснулся, оделся и спустился с палубы на берег с остальными членами нашей группы, не обратив внимания, что его хозяин и коллега еще спал. Мы остались в Игуменице ждать возвращения парома, который прежде, чем вернуться в наш порт, должен был поплыть на какие-то греческие острова, которых в Греции уйма. Так мы еще целый день остались в Игуменице ждать. Эта пауза оказалась для меня весьма кстати. Будучи сильно простуженным, у меня появилась возможность отлежаться в гостинице, которую наша группа сняла на один день, в ожидании возвращения парома с нашим пожилым водителем. На следующий день паром прибыл, и наш водитель сошел на берег. Представляю его состояние, когда проснувшись, он никого из наших не нашел на пароме. Языка он не знал и ничего не мог сказать экипажу судна. Я представил его жестикулирующим и мычащим, в отчаянной попытке что-то объяснить. Но больше всего меня возмущал его молодой напарник со своим наплевательским отношением к пожилому коллеге, своему работодателю.
И вот мы снова в пути. Автобус ехал на хорошей скорости, чувствовалось, что водители сами хотели быстрее приехать домой, и не теряли времени зря. Хотя длительные остановки на обед все-таки были. Они происходили по вине взрослой части пасажиров, которые до невозможности растягивали свою трапезу. Я понял, что имел дело с людьми нерациональными и несерьезными, говоря проще, с бездельниками. Я не мог понять, почему они так спешили покинуть Италию, чтобы теперь зря терять время в какой-то дешевой греческой харчевне.
Уже была поздняя ночь, шел проливной дождь. Если бы мы были где-то в Индии, а не в Греции, я бы сказал «тропический ливень». Мы пересекали греко-турецкую границу. И в это время я почувствовал страшную боль в области правой почки. Боль была такая, что я на мгновенье ощутил себя не пассажиром автобуса, а жертвой резни на Хиосе. Только тот, кто испытал почечную колику, при прохождении камня, может понять меня. И это происходит в 3часа ночи, в дороге, когда все спят. Лекарства у нашего доктора уже давно кончились, как будто дети их уплетали вместо шоколада. На мое счастье, у кого-то из нашей группы оказались две таблетки нош-пы. Я их проглотил, устроился как можно теплее и постарался уснуть. Утром, когда проснулся, боль утихла. Больше ничего, для меня интересного в дороге не было. Я с нетерпеньем ждал приезда в Тбилиси и говорил себе, что больше никуда, в таких условиях, я не поеду.
Наконец мы приехали в Тбилиси. Водители, после моих многочисленных просьб довезли меня до дома. В общем, они объязаны были это сделать, так как один сицилиец еще в Палермо по этому вопросу с ними договорился и щедро заплатил за эту «любезность». Дело в том, что через меня он передал очень много вещей в подарок одной семье беженцев из Абхазии, чьи дети несколько раз гостили у него в Палермо, и которую он опекал. Того человека звали Пьетро. Через год он приехал в Тбилиси навестить эту семью. Но это уже совсем другая история, не менее интересная, о ней в следующий раз.
Приехав домой, я тут же лег в постель, потому что чувствовал себя очень плохо. Хотя не удержался, чтобы не рассказать о своих сицилийских приключениях, которые навсегда останутся в моей памяти. По прошествии нескольких лет со времени той поездки, многие детали стерлись в памяти. Может поэтому я и написал этот рассказ, чтобы не забыть все.
После возвращения в Тбилиси я больше не бывал в той итальянской школе. Ей присвоили имя моего друга Вахтанга Эсванджия, который и свел меня с ней. С тех пор там произошло много событий. Завуч школы попался на каком-то воровстве, и был уволен. Многие участники нашего спектакля бросили изучение итальянского языка, и перешли в другие школы, а некоторые, которым повезло, продолжили учебу в Италии. Врач нашей группы время от времени лечит меня. А бедный режиссер, не найдя в себе сил отказаться от привычки глотнуть лишнего, однажды, будучи пьяным, попал под машину. Пробыв несколько месяцев в коме, так и не придя в себя, он скончался. Об этом мне сообщила моя подруга, которой я в свое время дал сценарий дона Раффаеле, и которая работала в той школе. Она же сообщила мне адрес и время похорон.
Придя по адресу в назначенное время, я не нашел ни квартиры режиссера ни признаков похорон. Как видно, она опять ошиблась адресом, как и тогда, когда отдала сценарий не по адресу. Во всяком случае, именно тогда я почувствовал, что «Приключения Пиноккио» закончились окончательно. Во всяком случае, для меня.
Свидетельство о публикации №210022401505