Там, где есть магазины

- Приезжай, - услышала Роза в телефонной трубке голос матери. – Клара опять плоха.
- Мама, что значит «плоха»? Часто плачет? Не ест?
- В этот раз, мне кажется, хуже… Она почти не разговаривает и много лежит…спит, как будто не может проснуться. Я боюсь вызывать врача.
- Значит, вызову я!
- А если опять предложат психушку?
- Будем класть. Она принимает таблетки, а ты себя уговариваешь, что всё пройдёт само. Ты что, хочешь её когда-нибудь мёртвой обнаружить? Начинай собирать вещи, я скоро приеду.
- Господи… - заплакала мать. – Приезжай скорее, я боюсь что-нибудь забыть! Там ведь нет магазинов.
- Мама, какие магазины! Главное, чтобы там не было аптек со свободной продажей транквилизаторов.

Клара сидела на своей постели и с закрытыми глазами прислушивалась к тому, что происходит у неё внутри.
С каждой прожитой минутой из неё уходило тепло.
С каждой каплей уходящего тепла всё вокруг становилось ещё серее и бесплотнее. Ей представлялось, что люди, вещи, звуки – всё вокруг неё становится бесцветным, бестелесным, как будто бумажным.
Она не очень многого хотела.
Немного покоя.
Немного мыслей о лучшем. Да, таких вот успокоительных мыслей-фантазий, которым она могла бы дать свободу и просто думать, думать, думать обо всём подряд так легко, как будто у неё что-то есть впереди…
Но внутри становилось всё холоднее, и ей нужна была небольшая помощь, чтобы вернуть себе свои картинки яркими и живыми. В какой-то момент она перестала различать мысли и сны.
Она достала секретный флакончик и вытряхнула, не глядя, несколько таблеток себе в рот. Проглотив их без воды, Клара легла на бок, подтянула колени к подбородку – так, чтобы ни одна капля тепла не покинула её тело, и принялась ждать…

Клер не любила выходов в свет.
Она была горбата, и хотя притерпелась за свои тридцать восемь лет к человеческой бесцеремонности и любопытству, но всё же до конца не смогла привыкнуть к тому, что её всегда разглядывали как странную зверушку и потом шептались за её спиной.
Однако сегодня она изменила правилам и решила пойти на званую вечеринку, куда пригласили её с младшей сестрой Роззи. Там собирались кое-кто из знакомых литераторов и музыкантов. Роззи была певицей, подающей надежды, а Клер писала стихи и иногда публиковалась под псевдонимом Clerambault, но лично её почти никто не знал.
Вечеринка устраивалась дома у некоего доктора Шварцкопфа.
- И что он из себя представляет? – спросила Клер, набрасывая на свои тёмные широкие одежды ажурную шаль оттенка слоновой кости.
- Мужчина, – со значением ответила Роззи. Она улыбалась. – Около пятидесяти, вдовец. На мой взгляд - ничего особенного, но ты же знаешь наших дам.
- А чем он занимается?
- Какой-то врач. А вообще играет на скрипке. Ещё будут Серж, Амалия, Наташа. Остальных ты не знаешь.
- Скрипач так скрипач, - пожала плечами Клер, глядя на себя в зеркало. Нитка жемчуга? Чёрный оникс? Она и так выглядит, как тётушка свежей и сияющей Роззи. Клер вздохнула.
- Такси у подъезда, - сообщила сестра.
Ровно в полседьмого они вошли в незапертые двери квартиры доктора. Навстречу им кинулась Наташа и, не дав Клер опомниться, вытащила её на середину комнаты.
- Друзья! Прошу минуту внимания. Я хочу представить небезызвестную нам всем Клерамбо, которая столь достоверно творит живые картины…
- Гав, - человеческим голосом произнёс вдруг оказавшийся у их ног огромный серый дог без намордника. Он смотрел на Клер и громко колотил хвостом по полу.
- Ах! – испуганно ответила ему Клер и прижала к груди свою бисерную сумочку.
- Манон, место! – прозвучал резкий голос из открытых дверей балкона. – Не бойтесь, Манон не ест маленьких художниц.
Манон заворчала и отошла к стене.
Клер возмущённо подняла глаза, чтобы посмотреть на того, кто так небрежно причислил её к «маленьким» представителям изобразительного искусства. И почти сразу поняла, что с ней случилось наихудшее.
В дверях балкона стоял он.
Высокий, худой, одетый в чёрное, с орлиным носом, тёмно-рыжими волосами и тёмно-рыжими злыми, беспокойными глазами. Злыми? Да они стали злы при взгляде на неё! И эта горячая кожа с пятнышками веснушек…
Это был он, и всё тут. Единственный экземпляр, созданный природой в подарок ей.
- Клерамбо, - в смятении повторила она, не зная, что бы ещё к этому добавить, и часто заморгала глазами, как это бывает свойственно женщинам в затруднительных ситуациях.
- Очень приятно. Маркус Шварцкопф. Простите, я был уверен, что Клерамбо – мужчина. Садитесь, дамы, сейчас будут закуски.
Клер в тяжёлой задумчивости присела на краешек кресла.
Самым ужасным было то, что эти злые, рыжие глаза сразу и напрочь отвергли её. Сразу и напрочь – она почувствовала это безошибочно! Как же так? Почему? Она ни о чём ещё не успела попросить, а эти коварные глаза уже так определённо ответили ей «нет».
Внутри она сжалась и весь последующий вечер сидела в углу и слушала музыку, пение и декламации, а потом ушла на балкон, чтобы немного побыть наедине с собой.
Манон тихо подошла и положила свою четырёхугольную морду ей на колени.
Ах, что была ей Манон! Клер, погружённая в невесёлые мысли, слегка провела рукой по её темени.
Но Манон не была согласна на половину, Манон добивалась всего! Она быстро облизала руки Клер и засвистела носом, негромко повизгивая. Она рассказала Клер, что нельзя пренебрегать теми, кто вас полюбил. Нельзя отталкивать ни одно живое существо, и тогда Господь распорядится так, что кто-нибудь когда-нибудь погладит и вас.
Знал ли хозяин Манон эти простые собачьи истины? Бог весть. Клер нежно почёсывала шелковистые уши собаки.
Солнце село, вечеринка подходила к концу.
- Маркус, вы проводите меня? – Амалия с видом победительницы встряхнула перьями боа.
- Конечно, Амели, - улыбнулся доктор.
Клер решила никогда больше не появляться на этих вечеринках.
Никогда.

… Клара закрыла глаза чтобы никогда больше не возвращаться в этот плоский, «бумажный» мир.
Её мысли о другой, «лучшей» жизни давались ей не так легко, как прежде, но она ещё могла погружаться в свои самостоятельно живущие фантазии-сны, где всегда оставалась хотя бы надежда!
Однако нужно было встать и идти на собеседование к заведующему отделением.
Клара сидела на стуле в кабинете заведующего, вяло реагируя на обращённую к ней речь.
- Расскажите мне, пожалуйста, что привело вас сюда? – Юрий Леонидович отложил ручку. – Что в вашей жизни не так? Что мешает нормально жить?
- Не знаю… Мне холодно…
По бледному лицу Клары потекли крупные слёзы.
- Расскажите про эти ощущения подробнее. Что значит «холодно»? Чем это сопровождается?
- Когда внутри меня становится холодно, я превращаюсь в ничто. Но вначале в ничто превращается всё вокруг. Всё такое серое и… бессмысленное. Мне становится страшно! Я хочу спать и не просыпаться, и видеть свои сны… А может быть это не сны? Они такие живые! А потом холод начинает нарастать внутри меня. Становится так пусто, что я понимаю, что у меня ничего нет! Ничего нет! Ничего! Ничего!! – вдруг закричала Клара, съезжая со стула.
- Света! – позвал медсестру заведующий, удерживая за плечи содрогающуюся от криков и рыданий Клару.
Через несколько минут Клара уже лежала на своей койке в палате.
Она крепко зажмурилась и поспешила навстречу Клер…

Жизнь изменилась.
Возможно, Клер и не хотела таких перемен, но то, что она чаще виделась с людьми, несомненно, шло ей на пользу.
Много лет она вела – с точки зрения так называемого «общества», состоящего в основном из соседей и приятельниц матери – очень достойный образ жизни. Работала, почти не выходя из дома - делала переводы, брала учеников. Ходила с Роззи за покупками, принимала престарелых дам, подруг матери, и поила их пятичасовым чаем. Окружающие не видели в этом ничего странного. Что поделаешь, такова судьба!
И Клер всегда с доброжелательным выражением на миловидном личике, с приподнятыми в лёгкой улыбке уголками губ ни разу не дала понять посторонним, что это не так.
Клер не была аскетична. И она не была глупа.
Просто на определённом этапе жизни она сказала себе – стоп! Достаточно…
Две - три любовные истории, как хорошо, что ни одна не окончилась браком! Она не смогла бы впоследствии уважать этих людей, а без уважения она не мыслила любви.
А что же её мать? Её мать молчала…. «Ах, дорогая, - говорили ей, - иметь такую дочь как Клер – большое счастье. Вы никогда не будете одиноки в старости!».
С затаённой душевной болью смотрела она на своё любимое дитя и понимала, что не в силах ей помочь.
Она с радостью выдала бы её замуж, но убедилась со временем, что это невозможно. Физический недостаток в сочетании с умом мешали Клер сделать достойную партию, а стоило ли соглашаться на мезальянс? Мать не смогла бы смотреть на то, как её дочь мучает какой-нибудь низкий человек.
А Роззи после скромных семейных празднеств по поводу тридцативосьмилетия Клер, наверное, в первый раз увидев сестру всю в слезах, обняла её и сказала: «Теперь ты будешь слушать только меня».
С того самого вечера у доктора Клер оказалась втянута в довольно мучительный для неё круговорот событий.
Она вязла в ситуации, плакала по ночам, не могла писать, но отказаться бывать в обществе, где бывал и доктор Шварцкопф, она тоже была не в силах.
Внешне её печаль не проявлялась ничем. Она без всякого усилия над собой была любезна с окружающими. Внимательно слушала новые вещи, иногда блистала своим странноватым юмором, и только отношения с доктором оставляли желать лучшего. Все привыкли к тому, что они время от времени довольно остро пикируются друг с другом, и расценивали это как приятную добавку к рациону, острую приправу к их вечеринкам.
Клер казалось, что она всегда готова отступить, всегда готова смягчиться, лишь подай только доктор знак сложить оружие… но доктор отнюдь не собирался смягчаться и отступать. Его ответы Клер были всё так же язвительны и небрежны.
Даже Роззи стала удивляться какой-то его злой неутомимости.
- Знаешь, он ведёт себя просто неприлично. У меня напрашивается одно объяснение – он в тебя влюбился.
- Да ты с ума сошла! - осадила её Клер.
В общем, всё шло по привычному плану. Доктор язвил Клер, Клер – доктора, Серж был мил и добр со всеми, Наташа и Роззи пели, Амалия при каждом удобном случае опиралась на руку доктора, чтобы никто не сомневался, что эта территория уже занята ею…
Клер стала уставать от этой бессмысленной войны. Радовала только Манон - своей безусловной верностью.
Она тихонько тянула Манон за ухо и они вдвоём пробирались на балкон, где подолгу сидели и жаловались друг другу на горькую судьбу.
- Я скоро уезжаю, - сообщил как-то Маркус в общем разговоре.
- Куда? – всполошилась компания, собираясь вокруг него.
- Я должен съездить в Берлин к родственникам.
Клер с удовольствием отметила, что уже не собирается падать в обморок при намёке на расставание с этим человеком, который перевернул вверх дном её размеренную жизнь. Почти не собирается.
Всё к лучшему. Да, всегда всё к лучшему.
- Зачем же вам ехать, милый доктор? Мы так огорчены этим известием! - сказала одна из дам.
- Милого доктора там, вероятно, собираются женить, - неизвестно с чего вырвалось у Клер, и она покраснела.
- А вы проницательны, - холодно ответил доктор и отвернулся.
«Он не вернётся, – подумала Клер в отчаянии. – Но наконец-то я смогу свободно дышать».
Доктор позвонил на следующий день.
- Алло, Клер? Здравствуйте.
- Здравствуйте, Маркус. – Клер была озадачена – они редко общались по телефону.
- Мне нужна ваша помощь. Я передам вам партитуру для Наташи.
- Вам проще отдать её прямо в руки Наташе.
- У меня к вам ещё один вопрос. Личный. Вы согласны встретиться?
- Согласна. Когда? – Клер даже гадать не хотела, какой очередной подвох кроется для неё под этими личными вопросами.
Она могла предположить только какие-нибудь просьбы - возможно, взять нового ученика из числа гениальных родственников доктора, или срочно сделать перевод… А может быть он попросит её взять на время Манон? На Манон, как бы это ни было затруднительно, придётся соглашаться. Да и на всё остальное тоже.
«Посмотрим», - подумала Клер.
Хорошо, что собираясь на встречу, она ничего не имела ввиду. Бледное лицо, прямые волосы. Никаких ухищрений, никаких попыток выглядеть лучше и моложе. Клер была почти спокойна.
Доктор заехал за ней в условленное время, и они поехали в маленький загородный ресторанчик.
Это было прекрасное место с видом на реку. Невдалеке начинался большой парк. Клер с удовольствием вдыхала чистый воздух. Разговаривать ей не хотелась, поскольку ничего хорошего от разговора она не ждала.
Они сели за столик в углу террасы.
- Партитура в машине, возьмёте её на обратном пути.
- Хорошо, - кивнула Клер. – Уголки её губ были слегка приподняты в улыбке. Она щурилась на солнечные блики и ждала продолжения.
Принесли еду, при виде которой у Клер всколыхнулись все дурные предчувствия разом. Папку для Наташи можно было отдать сразу у подъезда. Зачем нужно было везти её в это место и заказывать дорогую еду? Она осторожно взглянула в лицо доктору. По нему пробегали тени, а глаза… Его напряжение стало передаваться и ей.
- Я говорил, что хочу кое-что вам показать? Что скажете? – Маркус достал из внутреннего кармана пиджака сафьяновую коробочку и протянул ей.
Клер открыла коробочку. Там лежало маленькое колечко из белого металла, неширокое, усыпанное чем-то, искрящимся на солнце. «Алмазной крошкой? - усмехнулась про себя Клер. – Пардон, это называется бриллиантовой россыпью…».
Колечко почему-то напоминало ей ритуальный предмет, а не украшение, похожее кольцо-ободок носил сам доктор на мизинце.
- Красиво. – Клер совершенно не представляла, как теперь она будет сидеть и есть эту дурацкую осетрину. – А я-то тут при чём?
- Можно, я примерю его на вас?
В этот момент Клер поняла, что её запас прочности истощился.
- Извините. Я не одеваю чужих вещей. Меряйте их на своих женщин. Когда мне сделает предложение Серж, он купит мне точно такое.
- Ему это не удастся. – Голос доктора больно резал слух. – Оно сделано на заказ… на память. Я прошу вас одеть его! Или я его выброшу.
Маркус тяжело задышал, его лицо покрылось красными пятнами.
Клер испугалась. Она схватила кольцо и стала быстро мерять его на все пальцы подряд.
- Да будет вам. Ещё топиться пойдёте. – Клер от волнения не соображала, что говорит. - Ну вот, смотрите – на мизинце как влитое. Откроете тайну – кому колечко?
Доктор медленно взял её руку и прижал к губам.
- Вы иногда бываете несусветно глупы, Клер…А по отношению ко мне - абсолютно бесчувственны. Кольцо это вам. Повторюсь – я уезжаю завтра. И хочу, чтобы вы не забыли меня.
-Вы думаете, без кольца я лишусь памяти? – Клер совсем запуталась и устала от навалившихся на неё треволнений.
Она отвернулась и смотрела на искрящиеся блики на воде.
- Не знаю. От вас всего можно ожидать. Вы имеете склонность исчезать.
- Самое противное, что я всегда остаюсь на месте. Это вы уезжаете.
- Я вернусь через два месяца. Дождитесь меня, прошу вас. – Маркус коснулся её плеча. - Просто скажи, что у меня есть надежда…
- Я не уверена… что вы сами не передумаете… - Клер с трудом сглотнула слёзы, не в силах их больше удерживать.
Маркус легко приподнял её и повернул к себе лицом. Клер очутилась в его объятиях. Это было ни с чем не сравнимое ощущение.
С кем-то другим она обязательно была бы напряжена. Её не отпускала бы мысль о том, что почувствует мужчина, коснувшись её горба? Не почувствует ли он отвращение? Не изменится ли в лице? Но Маркус так осторожно касался её тела, так нежно прижимал её к себе, что Клер погрузилась в его объятия без остатка, с головой, как в темноту в утробе матери, охваченная чувством абсолютного счастья и безопасности.
- Я люблю тебя, - глухо сказал Маркус и прижался губами к её губам.
Из этого источника она могла бы пить всю жизнь.
Клер отстранилась и засмеялась сквозь слёзы.
- Знаешь, если это какое-нибудь гнусное колдовство, - сказала она, указывая на кольцо на своём мизинце, - то ты зря стараешься. Я люблю тебя так, что совсем рассудок потеряла…

Клара и Роза шли по территории психбольницы по направлению к выходу.
Они повернули на следующую аллею, корпус, где лежала Клара, скрылся за другими корпусами. Сёстры поставили вещи на лавочку и сами присели на неё.
- Поживёшь у меня, - сказала Роза. – Юрий Леонидович говорит, что прогноз для выздоровления очень хороший. После выходных позвоним психотерапевту. Вот смотри – мне Юрий Леонидович визитку дал. Доктор Шварц Марк Григорьевич, доцент кафедры психиатрии. И телефоны. Он тебя консультировал, помнишь?
- Не помню… - пожала плечами Клара. – Шварц? Какие-то странные ассоциации. Роза, я вот что хочу сказать… Давай не будем ему звонить. Понимаешь, он мужчина. Ну да, он умный, будет видеть меня насквозь, а я буду чувствовать себя перед ним голой…буду испытывать стеснение. Ты понимаешь меня? Тут даже не в стеснении дело. Да, я, конечно, больна, а он врач… Но проблемы-то у меня чисто женские. Я хотела бы найти специалиста-женщину, мне кажется, что я лучше смогу её понять. Так ничто не будет меня отвлекать и сковывать. Ну пожалуйста!
- Хорошо, найдём тебе женщину. Главное, что всё у нас уже будет там…
- Где?
- Там, где есть магазины, радость моя! – засмеялась Роза и обняла сестру.