Оставь надежду всяк сюда входящий

Негород. Он влечет всех и каждого. Мы, по крайней мере, так считаем. Верим в это. Потому что все в нем живем. Пришли в него. Или родились. Наш удел или наше спасение. Но не мое.
Я незащищенный.
Я бездомный.
Я измененный.
Я некоренной.
Я на временной регистрации. И мне остался всего один день до получения статуса негорожанина. До спасительного белого браслета. Один день. Двадцать четыре часа. Срок наступает завтра в 9:00. А сегодня у нас:

Четверг 4 апреля 2024 года
Нижний город
Зона Изменения
Картонное поселение

Каждое утро одно и то же. Ты просыпаешься в холодном поту, от которого волосы на твоем теле, те, что еще остались, слипаются, как будто щедро промазаны медом. Да, медом. От этого воспоминания становиться сладко во рту. Я не ел его, уже почти пять лет. С тех самых пор, как приехал сюда. С тех самых пор, как увидел ту Башню. Увидел Стену. Прошел через эмиграционную карантинную зону. Получил регистрацию.
Был ли у меня выбор?
Каждое утро нас будит громкий голос Мистера Веселого Счетовода, децибелами громкоговорителей вибрирующий по стенам наших бумажных домов. «Эй, вы, ублюдки и богачи! Протирайте ваши глазки. Прочищайте ваши ушки. Время утреннего розыгрыша уже началось!»
Я судорожно проверяю карманы в поисках билета.
«Просыпайтесь, счастливчики! Я диктую цифры! Кто не услышит, тот не заимеет сегодня бабло!»
В карманах залатанных брюк пусто.
«Двадцать три, сорок семь…»
В карманах старенькой куртки пусто.
«Семнадцать, восемьдесят восемь, три…»
В кармане настиранной уже несколько недель рубашки тоже пусто.
«И наконе-е-ец, девяносто! Ну, что выиграл? Тогда приходи в ближайший пункт «ЛОТОТРОНИКСА» и забирай свои деньги!»
Сегодня у меня нет билета. Впрочем, как и вчера. Как и на прошлой неделе. Тяжелые времена. Отсутствие денег и голод.
А ведь сегодня я мог бы выиграть.
Мог бы стать тем счастливчиком.
Голод…
Я не ел уже три дня.
Ни крошки. Только грязная вода из луж. Только пара недопитых банок «АлкоКолы». Все из-за этих чертовых автоматических урн, настроенных на частоту браслетов. Все из-за чертового «Закона о проблеме перенаселения».
Я выбираюсь из своей берлоги.
Открываю картонную «дверь» и щурю глаза под палящими лучами радиоактивного солнца. Сегодня хорошая погода. Это вселяет надежду.
Вокруг пахнет мочой и свежими рвотными массами, дешевым табаком и ацетоном. Где-то горит костер. Я чувствую запах. Из громкоговорителей корпорации «ТЕЛЕМЕТРИКС» звучит приятная джазовая музыка. Кто-то кричит. Кто-то стонет. Кто-то шепчет. Кто-то поет. Какофония звуков и ароматов. Наше поселение как огромное картонное животное, шерсть которого колышется при каждом дуновении ветра. Животное, зараженное паразитами, больное и покрытое страшными зловонными язвами. Животное, клубком свернувшееся у подножия пятнадцатиметровой восточной Стены, за которой только смерть и горы мусора.
Мы здесь живем. Отверженные. Медленно изменяемые под воздействием излучения. Извечно голодные. Продрогшие до самых костей от постоянной сырости. Загнанные мусорщиками, регулярно устраивающими Большие Поджоги. Несчастные звери в ожидании конца срока своей регистрации.
Практически все умирают.
Но только не я.
Один день.      
Напротив меня, возле своей коробки из-под огромного холодильника (счастливчик!) завтракает Фрэд, аппетитно причмокивая над хорошо прожаренным крысиным бедром. Косится в мою сторону. Отворачивается.
- Доброе утро, Фрэд, - говорю я ему, наслаждаясь ароматом жареного мяса.
- И тебе того же, Тэдди, - бурчит в ответ Фрэд.
Просить у него еду бесполезно. Здесь каждый сам за себя. Здесь каждый ждет твоей смерти, потому что за твое тело заплатят сполна. Там. Далеко. На Кладбище.
- Хочешь перекусить?
Я не верю своим ушам.
Я обхожу его и присаживаюсь на корточки. Рот заполняет вязкая слюна. Желудок стягивается в тугой комок. В этот момент что-то взрывается. Оглушающий «БУМ» где-то за Защитной Стеной. Звук пулеметной очереди и все. Тишина.
- Похоже мутант на мине подорвался?
- Похоже, - отвечаю я, думая о мясе.
- Только не здесь, - говорит Фрэд, - забирайся ко мне.
Фрэд зажимает в губах свой кусок крысятины и вползает в коробку. Я следом. Фрэд закрывает «дверь». Чиркает спичку и зажигает огарок свечи. У него уютно. Мягкие тряпки на полу. Утепленные кусками старой стекловаты стены. Маленькая деревянная тумбочка, из которой он достает бумажный сверток в жирных ароматных пятнах. Разворачивает его. Внутри – еще теплая разделанная тушка. Обычная крыса. Килограмма два, не больше.
- Угощайся, Тэдди!
Я достаю из кармана самодельный раскладной нож. Отрезаю кусок грудинки и медленно начинаю жевать. Очень аккуратно. Очень медленно. Я не ел уже три дня. Желудок предательски урчит.
Фрэд снова лезет в свою тумбочку. Достает и ставит передо мной банку «АлкоКолы». Вторую открывает сам и начинает пить.
Что-то тут не так?
- Ты пей, пей, не стесняйся.
Я давно научился не стесняться. Научился выживать. Пять лет в стенах Негорода много чему учат, но здесь и сейчас что-то было не так.
 - Думаешь, что что-то не так?
Я киваю.
Фрэд отрывает маленькие кусочки мяса и бросает их себе в рот, запивая колой. У него нет зубов. Впрочем, как у всех выживших в Зоне Изменения. У всех, но не у меня. Я могу жевать мясо. Могу кусать. Могу грызть. Для многих это несказанная роскошь. Здесь все измененные. Фрэд не исключение. Он уже три года в этом поселении. Он когда-то говорил, что может видеть в темноте. В абсолютной темноте. Его изменение. Реактор работает уже, по-моему, семь лет. После катастрофы. Его никто не глушит. Чертов «Закон о проблеме перенаселения».
Я жую свое мясо.
- Ты нужен мне.
Я сглатываю.
- Есть возможность подзаработать.
Я киваю.
- Вчера в шести кварталах отсюда была бойня. Синдикат с полицейским патрулем. Незаконная продажа запрещенных веществ. Там подстрелили двух серых ублюдков и одного крепыша из синдиката. Серых под обстрелом утащили свои, а когда все улеглось, я спрятал тело крепыша в канализации. Там есть одно место. Глухое. Завал. Из Подземного города туда никто не пройдет. К тому же люк – под старым мусорным контейнером в глухом переулке. Так что это сокровище там до сих пор. А это двести баков. Сечешь?
- Зачем я тебе?
Я жую свое мясо.
Пью свою колу.
- Я же говорю, что парень тот крепыш. Килограмм восемьдесят-девяносто. Я сам не протащу его через весь город до Зеленого Коридора, а сливать его мусорщикам за пятьдесят не хочется. Я лучше дам их тебе. Ты мне поможешь. Плюс, заберешь всю эту крысу, - он указывает на, разложенную на страницах «НеПравды», крысу.
Мне остался один день.
Один день до конца этого кошмара.
Но, он накормил меня…
Преследуя свои цели, но все же…
К тому же дело плевое. Это не Искателем быть на Свалке…
- Хорошо, Фрэд.
* * *
До заветного переулка мы добрались за минут сорок. Без особых приключений, проталкиваясь через толпы людей, через сигналы автомобильных гудков, через марево раскаленного асфальта, миновав несколько патрульных машин, но серые в наши дела не лезут, мы не в их юрисдикции. Негород гудел как осиный улей. Все, похоже, вышли погреться на солнце, принять дозу излучения. В основном такие же беззащитные, как и мы. Пара корпоративных курьеров спешащих по своим делам. Уличные торговцы. Проститутки. Дилеры. Горожане, те несчастные, которые вынуждены жить в этой части Нижнего города, сейчас все на своих работах. Как и я с завтрашнего дня…
- Помоги мне, - говорит Фрэд, оглядываясь по сторонам.
Мы в глухом переулке. Стоим со своими вещмешками за спиной. В своей дурно пахнущей одежде. Перед старым проржавевшим пустым мусорным контейнером. На стене, что за ним, краской выведено «Оставь надежду всяк сюда входящий» и, чуть выше, «Лото – это Зло». Нас выбросила сюда сумасшедшая река человеческих тел, как два осколка чего-то на отдаленный берег. Тихий берег. Все звуки тонут в этом переулке. Только шум на самом краю восприятия. Шепот тысяч голосов. Приглушенный фон уличного движения. Тихие выстрелы, как из глушителя…
Фрэнк толкает контейнер. Я помогаю ему. Скрип металла об асфальт. Где-то мяукает голодный кот. Где-то снова раздаются выстрелы, но уже громче и четче, возможно из-за восточной стены?
Под контейнером действительно оказывается канализационный люк. Старого образца. Без маркировки и замка. Фрэд становится на одно колено. Снимает вещмешок. Достает короткий стальной прут и поддевает им чугунный блин люка. Смрадный запах разлагающегося тела бьет в нос.
Фрэд надевает видавшую виды респираторную маску модели «Чистота А-3» с двумя фильтрами по бокам. Я использую самодельную лицевую повязку.
- Я позову тебя, там не видно не зги.
Его умение.
Его изменение.
Я смотрю по сторонам. Смотрю вниз. Смотрю на граффити на стене. «Лото – это зло». Умей проигрывать, неудачник. Завтра. Один день. Статус негорожанина. Чертов белый охранный браслет. Протекция серых. Возможность найти нормальную работу. Не голодать. Не спать в картонной коробке на кусках пенопласта.
Я смотрю по сторонам. Смотрю вниз в черный глаз открытого люка. Смотрю на свою тень на асфальте. Она колышется. Как будто подернута дымкой. Тень, протянувшаяся от моих стоптанных кед до стены с граффити. Все это параллельно входу в переулок. Из которого падает свет. Это не моя тень. И не тень вообще. Цвет. Ее цвет не черный, как кажется на первый взгляд, а темно синий. Или даже иссиня-черный, как воронье перо.
Я отскакиваю в сторону.
Псевдотень остается на месте, а потом медленно подплывает к моим ногам.
Моя же собственная тень по мою левую сторону.
- Эй, ты чего? – только и говорю я. Как будто они меня понимают.
Я отпрыгиваю назад. Темно синее пятно какое-то мгновение остается на месте. Затем резко сворачивается в форме шара, и, набирая объем, мыльным пузырем отторгает поверхность серого потрескавшегося асфальта. Пульсирующий чернильный шар висит передо мною.
Кляксы. Они безвредны.
Я протягиваю руку и касаюсь поверхности этого пузыря. Чернильная пленка впускает мои пальцы. Внутри холодно. Холод пробирается от кончиков пальцев в саму ладонь и выше по руке. Я резко отдергиваю руку. Шар снова начинает пульсировать. Лопается, изливаясь клубами густого дыма, постепенно приобретая очертания человеческого тела.
Клякса машет мне рукой.
Кивает.
Я машу в ответ.
Мое изменение. Я могу «общаться» с ними. Их видят все, но только я один могу контактировать с ними. Никакой особой пользы. Просто некий дар, подаренный изменением. И еще приступы. То, что ты отдаешь взамен. Они есть у всех измененных.
- Залазь! – низкий голос Фрэда.
Я смотрю вниз. Там в черной дыре открытого люка разгорается пламя маленькой свечи. Я спускаюсь вниз, предусмотрительно задвинув за собой люк. Предусмотрительно помахав Кляксе рукой на прощанье. Так. На всякий случай. Я всегда обходителен с ними.
Здесь внизу сыро и холодно. Звуки капающей воды раздражают. 
Фрэд ведет меня по низкому коридору. Под ногами что-то хлюпает, но лучше туда не смотреть. Вдоль стен тянутся трубы, местами проржавевшие, местами затянутые паутиной. В трубе что-то скребется. Не крыса. Она туда бы не влезла. Что-то меньших размеров. Под потолком тянутся два толстых кабеля и пучки старого оптоволокна. Дойдя до конца туннеля, в тупике мы спускаемся еще ниже. Еще один люк. Еще одна лестница.  Внизу оказывается небольшое замкнутое пространство. Справа завал: куски бетона, асфальт, металл. Слева – кирпичная кладка. Запах разложения пропускает свои тонкие щупальца сквозь волокна моей повязки. На бетонном сыром полу лежит тот самый крепыш. Кожаная куртка. Потертые джинсы. Босые ноги. Красный браслет на запястье левой руки. Член Синдиката. Измазанная кровью серая футболка. Дырка в черепе. Дырка в груди.
Его глаза широко открыты. Зрачки сужены и чуть-чуть светятся, отбрасывая радужные блики на открытые веки. Верный признак лояльной амуниции от «МилКо».
Дыра в черепе и дыра в груди тоже мерцают мягким теплым пульсирующим светом. Вспышка тьма. Вспышка. Тьма. Только зрачки всегда горят не переставая.  Мертвец, в котором даже сейчас бурлит содержащееся в пуле вещество. Он бы все равно умер… 
- Это я ботинки снял, - хвастается Фрэд, - куртку я тоже заберу, остальное твое, если хочешь.
- Хочу, конечно.
- Только потом, а сейчас у нас есть дело.
Я киваю.
- И еще вот, - Фрэд достает из-за пояса пистолет, - это его был. Теперь мой.
Фрэд улыбается.
Я кивая.
- Я вообще, сначала хотел его просто порезать и продать по кускам на улице, но потом подумал, что это будет слишком опасно. Мы бы заработали больше, но риск слишком велик. Серые и… Ну, ты сам понимаешь…
Я киваю.
Фрэд достает из вещмешка короткий топорик. Достает ручную пилу. Я начинаю раздевать крепыша…

* * *
Мне достался торс. Килограмм сорок пять, не меньше, плотно завернутых сейчас в целлофан, стянутых широкими полосами промышленного скотча и лежащих у меня в вещмешке. 
Фрэд сейчас пакует все остальное: руки, ноги, голову.
Пол под ногами залит черной мерцающей кровью. Комната наполнена мягким теплым пульсирующим светом. Распад вещества. Выделение энергии. Свет во тьме. Это очень красиво. Как давным-давно, когда я сидел с сыном, и мы наблюдали за парящими вокруг нас светлячками.
Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма. 
В углу догорает свеча, отбрасывая колышущийся волнами рыжий блик на заляпанное полотно иззубренной пилы. Я сижу на полу и курю, любезно предложенные Фрэдом, ФармоКорповские «Фейерверки». Кеды пропитались кровью и тоже мерцают. Потеки на руках, когда я вожу ими из стороны в сторону, оставляют за собой светящиеся полосы. Сигарета приятно согревает губы. Затяжка. Выдох. Сплюнуть на пол. Затяжка. Выдох. Затяж…Я не могу вдохнуть. Белые пятна в глазах. Пульсирующая кровь в висках. Только не сейчас!
Меня накрывает приступ.
Боль. Адская головная боль. Внутри черепа что-то стучит, не переставая, пытаясь вырваться на волю. В глазах темнеет. Я начинаю заваливаться на бок. Мое изменение. То, что я отдаю взамен.
- Фрэд, - хриплю я, лежа в луже чужой крови. Слюна стекает по лицу…
Исход.
Темная холодная вода обволакивает меня. Терзает меня. Боль нарастает сумасшедшим битом внутричерепного давления.
- Глотай!
Звук доносится откуда-то сверху. Я поднимаю голову и вижу теплую точку света, пробивающуюся сквозь воду, сквозь толщу обволакивающей меня субстанции. Свет мерцает, но он там, вверху. Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма.   
- Глотай, мать твою!
Я тянусь к этому свету. Пробиваюсь сквозь воду, которая становиться все теплее и теплее. Свет приближается. Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма.   
- Ну, же, Тэдди, глотай!
Боль уходит. Я выныриваю сквозь бетонный пол. Липкая кровь на лице. Чужая кровь. Мерцающий свет, заполняющий комнату. Комок в горле. Я инстинктивно глотаю. Кусок чего-то холодного уходит вниз по пищеводу. В глазах все плывет. Во рту что-то склизкое и мягкое. Я инстинктивно жую.
Изображение настраивается. От размытых контуров и очертаний, к четким и постоянным формам. Фокус. Фрэд сидит на полу, обжигая что-то в пламени свечи. Что-то шипит и источает сладкий аромат.
- Пришел в себя?
Я киваю.
- Извини, было мало времени, ты весь дрожал, глаза закатились, так что я тебе так дал, не жарил. Извини, потом может тошнить, но все же лучше, не так ли?
Я киваю.
Лояльная амуниция. Вещество в мертвой плоти застреленного крепыша. Мясо, которое я сейчас жую. Вокруг все расцветает, наливаясь сочными живыми красками. Фрэд глотает свой обжаренный кусок. Рука крепыша со срезанным пластом мышечных тканей и кожи лежит между мной и видящим во тьме. Оно не убьет нас. Нам просто будет хорошо. Бесплатное лекарство от «МилКо». Нас уносит. Приход…

* * *
Когда нас отпустило, было уже темно. Дневной лотерейный розыгрыш мы пропустили, хотя какая нам разница?
Мы выбрались из канализации, жадно вдыхая воздух, пахший озоном и карамелью. Было свежо и влажно. Прошел дождь. Мокрый асфальт, к которому прикасались наши руки, когда мы выбирались из люка, чуть-чуть жегся. Кислотный дождь. Бывает не часто, но мы все-таки во время вставились плотью того крепыша.
Вещество, содержащееся в крошечной капсуле в лояльном патроне, сродни тому, что я раньше знал как LSD. Знал много лет назад. Как будто в другой жизни. Там в Париже, где я жил пять лет назад, в одном клубе меня угощал мой старый приятель Фредерик. Кислота. Яркие краски. Сочные мысли. Веселая реальность. 
Все осталось там, у подножия Эйфелевой башни.
Там же, где осталась моя жена.
Мой сын.
Моя Аннет.
Сейчас это кажется сном. Но это было. Я помню.

* * *
- Так, пойдем по 12 улице, свернем на Котельную, дойдем до проспекта Блавадской, а там до Зеленого Коридора рукой подать, - Фрэд размахивает рукой, с зажатой в ней дымящейся сигаретой, обрисовывая маршрут, на фоне все того же граффити, все в том же переулке.
Я киваю.
Мы загружены по полной. Лямки вещмешков больно впиваются в плечи. Клякса, та Клякса куда-то исчезла. Вот и хорошо. Мы начинаем наш путь. Пробиваемся сквозь сплошной поток людей, помогая себе локтями и кулаками. Вечер в Негороде – настоящий ад. Улицы переполнены. На дорогах пробки. В толпе работают воры-карманники. Из громкоговорителей доносится легкая музыка вперемешку с рекламными сообщениями. На огромных мониторах по обе стороны дороги показывают какой-то сюжет о корпорации «Чистота»: в кадре возникают модели лицевых масок на фоне валящего из труб в индустриальной зоне дыма; какие-то защитные костюмы, а затем группу людей,  движущихся в этих костюмах по Свалке. Серые с автоматами лениво расхаживают из стороны в сторону. Или стоят на невысоких постаментах, нависая над толпой. Следят за действиями направленными против горожан. И поверьте мне, они не будут делать предупредительных выстрелов. Мы избегаем встречаться с ними взглядами. Мы просто пара измененных незащищенных идиота, спешащих, как и все, по своим делам.
Мы сворачиваем на Котельную.
Делаем перекур.
Отдыхаем.
Снова двигаемся дальше. Снова отдыхаем. И так до проспекта Блавадской, рывками и перебежками. Под неусыпным взором серых. Камер наблюдения «ТЕЛАМЕТРИКСА». Под серым пасмурным небом.
Мы идем по проспекту. Половина пути позади. И тут я снова замечаю Кляксу. Она на стене среди других, простых теней, но я отчетливо выделяю ее. Клякса машет мне рукой. Я киваю. А потом она указывает в сторону спуска с проспекта – туда, куда мы направляемся, к Зеленому Коридору – указывает, а затем проводит рукой по своей шее, как будто перерезает ее. Отрицательно качает головой. Снова указывает в сторону Коридора.
Предупреждение?
От Кляксы?
Я останавливаюсь. Клякса удовлетворительно кивает. Фрэд орет:
- Ну, чего ты, бля, стал. Осталось совсем чуть-чуть. Пошли!
- Нет, Фрэд, - говорю я, - надо подождать.
Один день.
Один день до конца этого кошмара.
- Ты что не в себе? Как подождать? Зачем?
- Я чувствую, что там что-то не так, - говорю я, - надо подождать.
Клякса удовлетворенно кивает.
- Нет, ****ь, мы пойдем, - шипит в мое ухо Фрэд, - потому что я чувствую, что, стоя тут, мы привлекаем внимание, типа, эй, у нас тут расчлененный труп с красным браслетом, никому не надо, а?
Я стою на месте.
Фрэд указывает вперед, на спуск:
- Да, вон же он – Коридор. Мы уже почти пришли. Там и отдохнем, хоть до утра, лады, а сейчас давай, последний рывок, а? – и он дружески хлопает меня по плечу.
«До утра», - звучит в моей голове.
До 9:00.
Защита.
Я начинаю движение. Не смотрю на ту Кляксу на стене. Только на спину идущего впереди Фрэда. Откуда мне было знать, что в целлофане окажется дыра? 

* * *
Длинная, мерцающая в вечерних сумерках, кровавая линия, тянущаяся за мной по пятам. Как взлетно-посадочная полоса Негородского аэропорта. Как живые огни европейских дорог. Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма. 
Для них это как блеск россыпи бриллиантов.
Как валерьянка для котов.
Бесплатное лекарство от «МилКо».
Два идущих на смерть самоубийцы.
У меня был сын, которого я любил. Была жена, которую я ненавидел. Была Аннет, к которой я тянулся всем своим крошечным и быстро бьющимся сердцем.
Была семья, которую я бросил.
Была любовница, к которой я так и не ушел.
Только Негород, затянувший меня в свою трясину.

* * *
Когда мы поняли, что за нами идут, было слишком поздно.  В каких-то пятидесяти метрах был блокпост Коридора, но пятьдесят метров это так много. Мы медленно пятились назад, а они, эти обезумевшие от увиденного, вожделеющие вещество, сжимали вокруг нас кольцо.
Человек десять-двенадцать.
Один день.
До конца этого кошмара.
Фрэд не выдержал первым. Достал свой пистолет. Снял с предохранителя и направил на толпу. Все замерли. Все ждали. Нервы натянулись струнами и звенели на ветру. Сейчас все это треснет. Кто-то дрогнет и рванется вперед. Или Фрэд надавит на курок. Или я кинусь куда-то бежать.
Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма. 
К группе окруживших нас подходят новые люди. Становятся за их спинами. Кто-то стоит на четвереньках, прильнув к земле, и слизывает кровь с асфальта, впитывая в себя вещество. Кто-то в первом ряду что-то держит за спиной. Чего-то ждет. Переваливается с ноги на ногу.
Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма. 
Фрэд орет:
- ****уйте на *** от сюда, ублюдки!
Только теплые вспышки отражаются в их ожидающих взглядах.
Здесь есть измененные. Такие же, как мы. Приступы. Лекарство у нас в вещмешках. Оно сжигает тело крепыша изнутри. Само теряет свои свойства. Но они хотят успеть. Хотят насытиться. Почувствовать себя хоть капельку лучше. Бодрее. Веселее.
- Уёбывайте на хер, суки ****ские, или я перестреляю вас всех на ***! – орет, надрывая глотку, Фрэд.
Серые на блокпосту только наблюдают. Мы не в их юрисдикции.
Струны лопаются. Тот, что переминается с ноги на ногу, прыгает вперед. В его руке нож. Кольцо сжимается. Фрэд давит на курок. Вспышка. Тьма. Того, что с ножом отбрасывает назад. На другого, прижимая его к земле. Фрэд стреляет еще, разряжая обойму в чье-то лицо. Кровь заливает асфальт. Смешивается с веществом.
Кольцо замыкается.
На нас прыгают сзади. Мое лицо встречает холодный асфальт. Тот, что сверху колотит меня по затылку. Я пытаюсь прикрыться вещмешком. Вижу, как Фрэд на вылет простреливает еще одного, перед тем как его валят на землю. Пытаются сорвать рюкзак. Бьют ногами.
И тогда все почернело…
* * *
Это было похоже на солнечное затмение. Я видел его в детстве. В Марселе. Задолго до смерти матери. Черный диск луны заслонил солнце, и город опустился во тьму. Я тогда плакал, но мама объяснила, крепко прижав меня к себе, что это только на минутку.
Тьма окутала нас.
Тот, что сверху колотил меня по затылку, завизжал и откатился в сторону. Я ничего не видел. Абсолютная тьма перед глазами. Будто я ослеп. Только крики. Все новые и новые крики. Я ползаю на четвереньках, слепой, как только что родившийся щенок, и щупаю асфальт перед собой. Чье-то тело. Пустая банка колы. Что-то липкое, должно быть кровь. И крик в мое ухо. Голос Фрэда:
- Быстрее!
Он тянет меня за собой, тянет за лямку вещмешка, пока я пытаюсь встать на ноги. Мы бежим. Куда? В каком направлении? Я не знаю. А потом свет ударил в глаза…

* * *
Полицейский прожектор выловил две бегущие фигурки из… из клубка иссиня-черной тьмы. Да, именно тьмы, дымчатой и пульсирующей. Шар. Огромный темно синий чернильный шар. И крики, доносящиеся изнутри.
Мы бежали к блокпосту, прикрывая лица руками.
Я успел обернуться.
Успел разглядеть одинокую Кляксу, стоящую и приветливо машущую мне рукой.
Мое изменение.
Мой дар, и цена теперь кажется не столь великой.

* * *
Зеленый Коридор.
- У вас есть тело? – задает стандартный вопрос серый.
Мы киваем под аккомпанемент доносящихся сзади криков.
- Кто?
- Синдикат, - говорит Фрэд, переводя дыхание.
- Это радует. Одним ублюдком меньше. Проходите, - происходящее за нашими спинами его, похоже, не удивляет. Хотя способен ли удивляться тот, кто живет в этом городе?
Шлагбаум поднимается. Защита. Спасение. Один день. Завтра 9:00…

* * *
Зеленый Коридор – это место где можно укрыться от всего и всех. Кроме серых, конечно же. Это длинная десятикилометровая тропа на остров Кладбище. Протянувшаяся через центр Нижнего города кишка. Дорога укреплена шестиметровыми стенами из металла и бетона с натыканными через каждые двести метров вышками со снайперами или автоматическими дистанционно управляемыми турелями. Когда-то это был просто тоннель. Только блокпост на входе и выходе, и все. До того, как в нем начали убивать. Кто-то очень умный сообразил. Сидишь в тоннеле. Ждешь, пока кто-нибудь со свежим трупом не появится. Убиваешь. И у тебя уже не один мертвец, а целых два. Тех умников нашли, когда поняли что в тоннель входили одни, а выходили другие. Камеры наблюдения все фиксируют. Кроме того, что происходило внутри. Их нашли серые и демонстративно сожгли на площади Правосудия. Их искаженные болью, сжигаемые заживо, лица до сих пор можно увидеть на открытках, распространяемых «УрбанПанорамиксом».
Теперь это просто долгий путь на кладбище.
Под открытым небом.
Крышу тоннеля частично демонтировали, частично разворотили тротилом, так что теперь, когда я иду и смотрю вверх, я вижу рваную рану, мерцающую сотнями далеких звезд.
От дождя через каждые пятьдесят метров есть специальные брезентовые навесы.
Через каждые два километра – автоматизированный пункт «Фон Браун Фаст Фуд».
Три часа пешего ходу, и мы на месте.
Здесь спокойно.
Хорошо, когда кто-то заботится о тебе, пусть даже мечтая выпустить в тебя острую пулю со смещенным центром тяжести из дула своей снайперской винтовки, но Закон не дает им так поступить, а от этого даже боль стертых в кровь, под тяжестью груза, плеч забывается, а раны затягиваются сами собой.
Как будто я снова в туристическом походе со своим сыном. Швейцария. Горы. Изумрудная зелень полей. Я несу огромный рюкзак. Лямки натирают плечи. Мой сын, Андре, весело бегает вокруг, пытаясь поймать сачком бабочку. Солнце в голубых небесах приятно согревает лицо. Конец весны. Я в отпуске. Мой сын. Так много лет назад.
Сын, которого я любил.
Сын, которого я предал.
Мы идем вперед.
Идем до конца, покуривая «Фейерверки» Фрэда, и стараемся не замечать, ударивший из громкоговорителей в 21:00 голос Мистера Веселого Счетовода.   

* * *
- Шшш, подождите, шшш, займите очередь, там сейчас человек пятнадцать и какой-то мусорщик, - шипит голосовым передатчиком, одетый в форменный дождевик и противогаз, негородской коп, - шшш, за ним вы.
Мы покорно дожидаемся своей очереди. Миновав Аль-Шират. Миновав Зеленый Коридор. Здесь, на острове Кладбище, мы улыбаемся под своими защитными масками и пытаемся курить, сидя на одеревеневших вещмешках. Пепел наших сигарет падает вниз на нашу обувь. На мои стоптанные кеды. На новые ботинки Фрэда. Серо-черные хлопья пепла падают нам на плечи, на счастливые лица выходящих, скатываются по дождевику серого, формируют высокие «сугробы» по обе стороны заасфальтированной дороги. «Подождите…». Конечно, подождем. Нам некуда спешить. Завтра. 9:00.
Очереди, на удивление, нет.
Кто-то минует турникет. По морщинкам в уголках глаз видно, что он улыбается. Негородские доллары греют его карманы. Мы считаем: «Один».
Время идет не спеша. Люди выходят. Кто-то очищает вещи от пепла. Кто-то закуривает. Кто-то попивает «АлкоКолу». Все улыбаются, а мы считаем: «Девять, десять, одиннадцать».          
Пепел сыпется с небес. Наш снег. Наше Рождество здесь и сейчас. Не хватает только ёлок, но их я не видел уже почти пять лет. Без одного дня. Ни единого дерева. Ни кустика. Ни травинки. Здесь ничего не растет.
Мы считаем: «Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать».
Последним  с Кладбища выезжает, заляпанный грязью и усыпанный пеплом, пикап, на заднем борту которого все же можно было прочесть надпись: «Bring out your Dead». Тот самый мусорщик.
- Шшш, проходите, - серый машет нам рукой, с которой сыпется пепел, и мне представляется, что там, под его противогазам выбеленный ветром череп, и что под дождевиком только кости и тлен, движимые скрытыми в ткани механизмами. 
За нашими спинами уже дожидаются другие подошедшие. Все с мешками. С сумками. Все в масках или противогазах. В защитных очках. С наброшенными на головы капюшонами курток. Человек двадцать-двадцать пять. В Негороде Смерть торгует оптом и в очень редких случаях в розницу, но только эксклюзивным товаром.      
Мы взваливаем на плечи наше сокровище и вступаем в царство Распада. Турникет скрипит, вращаясь, и разбрасывает вокруг бурые «снежинки». Полицейский на входе через пару-тройку минут впустит следующего. Потом еще и еще. И так до конца своей смены. Слишком высокая рождаемость – слишком низкая смертность. Вокруг, куда не глянь, обернутые в лунный свет и покрытые сажей и пеплом поминальные столбы и кресты. Везде. Куда не глянь. На фоне голубого газового пламени Инферно, исторгаемого из длинных высоких труб. На фоне густого черного дыма, исторгаемого из длинных высоких труб. На фоне горящего неоном Верхнего города. И тех огромных Защитных Вентиляторов, что работают сейчас, сдувая смог обратно на остров. Обратно на набережную Нижнего города.
Негородской крематорий никогда не останавливает свою работу.
Никогда.
На наших висках – капельки пота и хлопья пепла. Капюшоны курток опущены низко на терзаемые дымом глаза. Пепел хрустит под ногами. Налипает на те маленькие волосинки в носу. Справа и слева от нас горят сигнальные огни. Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма. Чтобы мы не сбились с пути. Чтобы нечаянно не наткнулись на собственные могилы. Говорят, что тот, кто увидит свою могилу – погибает. Не выдерживает. Чертов «Закон о праве бесплатного захоронения»…
…Он стоял к нам спиной. Его высокие ботинки утопали в пепле. Его длинные черные дреды выбивались из-под противогаза…

* * *
- Будь ты проклят, Мишель, будь ты проклят, - она колотит меня своими нежными руками в грудь, черные полосы туши стекают по ее щекам, - за что мне все это? Почему? Я же люблю тебя!
Мои вещи уже собраны. Чемодан в багажнике моего «Пежо».
Семь пар нижнего белья.
Две футболки.
- Что ты с нами делаешь, Мишель? А Андре? О нем ты подумал?
Костюм двойка.
Теплый свитер.
- Ты же знаешь, как он любит тебя!
Электробритва.
Паспорт.               
Я готов.
- Знаю, Софи, но другого пути нет. Я больше не люблю тебя. Понимаешь? Это конец. Конец.
Она бросается на меня как дикая кошка, начинает царапать лицо, так что мне ничего не остается, кроме как ударить ее. Пощечина. Софи, рыдая, падает на пол.
- Прости меня, - говорю я, смотря на нее.
Она только плачет.
Я поднимаю голову и вижу, стоящего на лестнице Андре. На нем пижама. Глаза сонные, но уже полные слез.
- Прости меня, Андре.
Я выхожу, тихонько прикрыв за собой дверь.
Ключи я не брал.
Обратной дороги нет.
Конец.
* * *
Он оборачивается и смотрит на нас. В стеклах его противогаза, больше похожего на оскалившийся череп, отражается пламя Инферно. Пепел падает ему на плечи. Тони. Смотритель Негородского кладбища. На нем темный как ночное небо прорезиненный защитный костюм, с парой небольших кислородных баллонов за плечами. В его левой руке какой-то короткий продолговатый предмет. Черная коробочка. На запястье нет даже белого браслета.
Тони подносит к лицу коробочку: 
- Покажите мне ваши лица, - металлический голос звучит отовсюду. Сверху. Сзади. Внутри нас. Десятки голосов. Как будто сами мертвые обращаются к нам.
Мы подчиняемся. Снимаем маски. Сначала я. Потом Фрэд. За спиной смотрителя вспыхивают десятки небольших противотуманных фонарей. Темный силуэт Тони в желтом ореоле на фоне падающих с неба черных точек.   
Тони какое-то время ничего не говорит. Потом снова шепчет что-то в свою коробочку:
- Френсис О’Коннел, год рождения 1984, место рождения Менсфилд, штат Огайо, США, южный сектор, могила номер 23490-М.
Фрэд стоит, потупив голову.
Десятки голосов шепчут, пробиваясь сквозь дым, пепел и холодный желтый свет.
- Мишель Рено, год рождения 1989, место рождения Леон, Франция, восточный сектор, могила номер 09777-Б.
Это меня удивляет.
- Простите, мистер Тони, - говорю я, - но не Леон, а Марсель. Я родился в Марселе.
Фонари за спиной смотрителя немного затухают. Тони делает несколько шагов ко мне на встречу. Голоса шепчут:
- Я никогда не ошибаюсь. Так написано на твоей могиле. Восточный сектор. Номер…
- Но, - перебиваю я. В горле горчит от дыма. 
- Могильные плиты никогда не ошибаются, - голоса у меня в голове, - они прорастают из капли крови. Твоя проросла почти пять лет назад. Пять лет. Без одного дня.
Фрэд удивленно смотрит на меня.
- Там написано Леон. Поверь мне, а если нет, то я покажу тебе сам.
- Не надо, - говорю я, - я верю. Не надо.
- Я никогда не ошибаюсь, Мишель Рено, никогда. Что там у вас?
- Один труп. Синдикат, - говорит Фрэд, прикрывая рот ладонью.
Яркие лампы за спиной смотрителя снова вспыхивают.
- Показывайте, - мертвыми голосами справа, слева, из-под земли, - а маски можете уже одеть…
Мы снимаем и развязываем свои вещмешки. Срываем скотч. Разворачиваем целлофан. Продырявленный торс в моем мешке припорашивает пеплом. Фрэд достает руку с красным браслетом. Поднимает за волосы простреленную голову с едва светящимися приоткрытыми глазами, и, держа ее на вытянутой руке, показывает Тони.
- Хорошо, - шепчут мертвые, - идите за мной.
Мы снова пакуем вещмешки и идем следом за Тони, по дороге отмеченной сигнальными огнями. Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма.

* * *
Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма.
В последнюю секунду я успеваю уйти от столкновения с огромным грузовиком, водитель которого безудержно сигналил и моргал мне фарами. «Пежо» резко дернуло в сторону. Потом еще и еще раз. Развернуло и выбросило на обочину. Подушка безопасности разбила мне нос. Пустая бутылка джина скатилась с пассажирского сидения на пол. Я, должно быть, заснул за рулем. По дороге к Аннет. К моей Аннет.
Бросив Софи.
Бросив Андре.      
Напившись.
Горький привкус во рту. Кровь стекает по подбородку. Медленно выпускающая воздух подушка безопасности окрасилась красным. Перед глазами чуть-чуть плывет. То ли джин, то ли стресс, то ли сон. В пахнущем алкоголем салоне автомобиля начинает звучать музыка. Я хриплю: «Поднять трубку» и на лобовое стекло проецируется изображение приятной молодой девушки – Аннет.
- Аннет, милая, - говорю я, глотая заполняющую рот кровь, - я еду к тебе, любимая, еду. Я просто…
- Что случилось, Мишель? – в ее голосе я не улавливаю обычного для нее тепла.
- Уснул за рулем, не волнуйся, я еду к тебе…
- Не нужно.
- Все хорошо, - говорю я, - я справлюсь, я уже в норме.
- Не нужно, вообще.
- Ты хочешь, чтобы я вызвал такси?
- Ты не понял, не надо ехать ко мне, - говорит она, - вообще, ты не нужен мне, я не люблю тебя, больше.
- Аннет? – я не верю тому, что она говорит, - Аннет!
- Ты мне не нужен.
Ее голос. Он как будто не живой. Какой-то искусственный. Или сомнамбулический. Как будто это не моя милая Аннет, снова открывшая для меня любовь. Но я, похоже, верю в ее слова. Чувствую, что что-то в ней изменилось. Что она разлюбила меня. Вырвала мой образ из самого центра своего сердца.
- Я все понимаю, - я киваю.
- Я рада.
- Что мне теперь делать?
- Я не знаю, - отвечает она.
- Я не могу вернуться к Софи. Я порвал с ней. Порвал со своей жизнью…
- Ты даже не знаешь, как ты прав…
-…Порвал с прошлым, ради будущего с тобой, но…
- Отправляйся в Негород.
- Негород? – название было знакомым, - Негород…
- Тут недалеко.
- Ты же не знаешь где я?
- Туда никогда далеко не бывает.
- Негород, черт я ничего особо о нем не знаю!
- А ты подумай, - говорит Аннет.
- Ну, я помни, что там проводится Большая Лотерея…
- Да.
- …Там каждый получает то, что хочет…
- Или умирает, - говорит она.
- Или умирает, - говорю я.
- Ты готов?
- У меня есть выбор, - был ли у меня выбор?
- Удачи, - сказала она и разорвала связь. Навсегда. Вот так вот легко. Ну, а я? А что я, бак был полон бензина, в бардачке было еще полбутылки виски, начатый блок сигарет лежал на заднем сидении, деньги в заднем кармане в портмоне. Я завелся и поехал дальше по шоссе. Негород действительно был не далеко. Через двадцать километров я увидел дорожный указатель, сообщавший, что до Негорода осталось двести пятьдесят километров.
А уже через сорок началась свалка…

* * *
«03:12», показывали висящие над маленьким окошком кассы часы, когда Фрэд получал по, выписанной мистером Тони, накладной деньги. В 9:00 все это кончится.
- Эй, а почему сто девяносто два? – возмутился Фрэд, заглядывая в окошко.
- А вы что, накладную не читали?
- Нет, а что? – отвечает Фрэд.
- Здесь указано, что на правой руке трупа недостает части биологических тканей…
- Ну, и что? – Фрэд, похоже, не понимает.
- Согласно «Закону о проблеме перенаселения», - голос девушки-кассира становится сухой и холодный, - стоимость компенсации за предоставленное тело может варьироваться в зависимости от степени его разложения и процента массы тела к общей массе тела. Понятно? У вас не было куска руки, вы получили на восемь долларов меньше. Все. Следующий.
- Вот, бля! – Фрэд такого не ожидал, - Ладно, Дэнни, сто девяносто два – это все равно чертовски большая сумма денег, так?
Я киваю.
Фрэд отдает мне мои сорок шесть долларов. Смотрит мне в глаза:
- Все по-честному?
Я киваю.
- Вот и славненько. Пошли!
Мы выходим из пункта оплаты, небольшого одноэтажного строения метрах в ста от входа на Кладбище. Пепел сыпется нам на головы, на клочки поседевших волос и покрытые коркой раны. Мы надеваем капюшоны наших курток. Смерть укутывает пеплом обреченных на смерть, потому что завтра, возможно, мы сами будем сыпаться хлопьями с небес. Хотя нет. Кто угодно, только не я. Один день. А точнее пять с половиной часов.
Мы возвращаемся в город.
На наших лицах – защитные маска.
В глазах стоят слезы от едкого дыма.
У входа на кладбище, у блокпоста очередь человек из семидесяти. Трупы в мешках и сумках, чемоданах и мусорных пакетах, тележках из супермаркетов и просто так. Все лежат у ног, их принесших. Браслеты блестят в свете установленных на блокпосте прожекторов. Никто из этих семидесяти не завидует другому. Даже если у этого другого самый дорогой труп – мертвец с красным браслетом. Если кто-то дернется – с вышек откроют огонь. Кладбище, Аль-Шират, Зеленый Коридор –  Зоны Полного Спокойствия, в которых уже много лет не проливалась свежая теплая кровь.
Мы минуем турникет. По морщинкам в уголках глаз видно, что мы улыбаемся. Негородские доллары греют наши карманы. Идем не спеша. Не провоцируем тех, кто на вышках. Мост Аль-Шират ржавой громадиной высится перед нами. Ветер играет на стальных канатах перекрытий. Внизу медленно течет Нерека. На бетонных покатых берегах растянули сети Рыбаки. Вылавливают утопленников. В основном незащищенных. Тех, что по десять долларов за штуку, но, учитывая «стоимость компенсации за предоставленное тело может варьироваться», и того меньше. Но зато они под самим мостом. Сверху установлен подъемный механизм. Там всегда кто-то дежурит. Мы видели его, когда тащили свои вещмешки. Дежурный поднимает тела наверх. Грузит их в ручную тележку. Тащит к Тони. Деньги делят на всех. А настоящую рыбу ловят намного выше по течению. За Защитной Стеной. На Свалке. И уже не Рыбаки, а Искатели – парни со стальными яйцами и серьезным вооружением. Настоящая рыба стоит как золото, становясь или генетическим материалом для «СтомакИндастрис», или дорогим блюдом на столе в каком-нибудь элитном ресторане Верхнего города.
Фрэд молчит.
По мосту движется патрульная машина серых. К крыше стропами привязаны мертвые тела. Одного я узнаю. Нож до сих пор в его синюшной ладони. Лицо – маска запекшейся крови. Нападавшие на нас. Убитые Кляксами. Или копами. Ты или получаешь все, или Негород убивает тебя…
- Ты дождался, - говорит Фрэд, пропуская машину, - завтра. А мне еще два года, если повезет, как тебе.
Я молчу.
- Следовательно, тебя я больше не увижу?
- Увидишь, Фрэд, еще как увидишь, через два года. Мне же повезло.
- Повезло. И что ты думаешь делать дальше?
- Да как все. Получу браслет, стану на биржу труда, найду нормальную работу, получу какую-нибудь социальную дыру. Все же лучше чем в наших коробках, - говорю я, представляя что-то, что не колышется от каждого дуновения ветра, представляя простой потрескавшийся потолок над головой, кровать, бетонный пол…
Когда мы уже идем по Коридору, Фрэд указывает на автоматизированный пункт «Ван Браун» и говорит:
- Ты проставишься за горожанина, а я куплю пожрать, лады?
Я киваю.
Фрэд опускает в автомат два доллара и заказывает два КилоБургера. Вытаскивает из выдвинувшегося контейнера два завернутых в бумагу свертка. Я опускаю в автомат два доллара и заказываю две банки «АлкоКолы», затем, подумав, опускаю еще четыре и нажимаю на кнопку с надписью «ВанВодка». Холодная бутылка скатывается в контейнер.
- Уважаю, - говорит Фрэд, вытаскивая семисотграммовую бутылку.
Мне нужно задержаться тут, в стенах Коридора, как можно дольше.
Мы проходим еще метров сорок до ближайшего брезентового навеса, камеры наблюдения фиксируют каждое движение. Стелим на холодный бетон наши пустые вещмешки, разворачиваем наши КилоБургеры, ставим водку, открываем колу.
Мимо проходят какие-то люди. Кто-то идет на Кладбище, кто-то –  с него.
На нас похоже никто не обращает внимание.

* * *
«Эй, вы, там, не спите,
вставайте и живите,
билеты доставайте,
в лото вы все играйте,
и пусть вам повезет,
фортуна вас найдет!
С вами снова ваш любимчик, святой безбожник Мистер Веселый Счетовод!»
Голос нагло растоптал какой-то бессвязный монохромный сон. Я открыл глаза. Спину ломило. В горле пересохло. Я сидел, привалившись к стене. Уже рассвело. Небо было подернуто легкой белесой пеной туч. Пахло свежестью и озоном. Должно быть снова лил дождь. Передо мной стояла парочка беззубых измененных, курили, грели ладони над разожженным в ржавой бочке костром. Один из них в руке держал лотерейный билет. Фрэда не было видно.
«Шесть, тридцать девять, пятнадцать…»
Я инстинктивно начал проверять содержимое внутреннего кармана куртки. Нет, билет я не искал. Деньги. Деньги, к счастью были на месте, свидетельство о временной регистрации тоже, был еще какой-то помятый кусок бумаги.
«Девяносто три, девяносто семь, и-и-и ноль! Ну, что, сука, выиграл? Тогда приходи в ближайший пункт «ЛОТОТРОНИКСА», забирай свои деньги, и смотри, чтобы по дороге обратно никто не проломил тебе башку! Ха-ха-ха! Увидимся днем, неудачники!».
Кусок бумаги оказался содранной с «ВанВодки» этикеткой.
Один из стоящих у открытого огня швырнул свой билет в пламя.
На обороте этикетки было написано: «Удачи тебе, Дэнни! Ты всегда был что надо. Может и мне повезет. P.S. Банка колы у тебя в мешки. Я знаю, что сушит…»
В вещмешке, на котором я сидел, с краю, действительно оказалась «АлкоКола», полностью утолившая мою жажду. Белесая пелена рассеивалась на небе. Мое сознание очищалось. Радость. Великая и неудержимая радость заполняла меня. Все. Конец кошмара. Я горожанин. Точнее НЕГОРОЖАНИН.

* * *
Копы на выходе, увидев показанное им свидетельство, любезно подсказали мне, как пройти к зданию нижнегородской Ратуши. Оказалось не так далеко, как я думал. Каких-то два квартала и все. На асфальте, метрах в пятидесяти от блокпоста так и остались лежать стреляные гильзы, кровь была уже смыта дождем, а лужи подсыхали в жгучих лучах агрессивного солнца.
Я медленно шел, протискиваясь в разношерстной массе беззащитных. Автомобили сигналили не переставая. Из громкоговорителей летели рекламные сообщения. На огромных, нависающих над идущими, мониторах, показывали обгоревшие тела мутантов, горы мусора, Стену, вооруженных солдат, призывая негорожан вступать в регулярную армию. На асфальте были разбросаны ярко-желтые лотерейные билеты. Серые лениво наблюдали со своих постаментов. В толпе работали воры-карманники. Дилеры нервно переминались с ноги на ногу. Проститутки курили свои неизменные длинные дамские сигареты.
Я купил себе пачку «Фейерверков» без фильтра и теперь тоже курил. Шел не спеша. Спешить было не куда. Шел поближе к серым. Подальше от неприятностей, пока между двумя жилыми высотными домами на другой стороне широкого проспекта не показалось огромное здание нижнегородской Ратуши. Серая мрачная двадцати этажная постройка П-образной формы с огромной лестницей и колоннами, выполненными в форме десятиметровых атлантов. На фасаде левого крыла АнимаКраской была выведена надпись «Оставь надежду всяк сюда входящий». Надпись пылала голубым пламенем. По замыслу неизвестного граффитчика основания букв были погружены в груду костей и догнивающей человеческой плоти, которую клевали три иссиня-черных жирных ворона.
Я улыбнулся. Остановился. Подкурил свой «Фейерверк», а когда поднял голову на стене дома, в небольшом переулке, слева от меня, увидел Кляксу. Нет, не ту, что я видел вчера. Не то, что бы я уж очень их различал, просто это чернильное пятно по форме походило на низкорослого человека. Может даже ребенка. Скорее всего, ребенка. Клякса медленно плыла по стене, а потом чуть выше появилась другая, крошечная точка, которая, приблизившись к ребенку, приобрела форму бабочки. Кто-то толкнул меня в спину. «Че, бля, стал?». Я отошел в сторону. Поток пешеходов удовлетворенно двинулся дальше, а бабочка все порхала и порхала по стене, пока одна из рук ребенка-Кляксы не видоизменилась в некое подобие длинного шеста, на конце которого сплетались тонкие темно синие чернильные нити. Сачок. Клякса взмахнула им и поймала в сети бабочку. Радостно подскочила в воздухе. Потом засунула руку в сачок, аккуратно извлекла бабочку, подержала на открытой антрацитовой ладони, сделала театральное движение, будто дунула на насекомое, и оно, взмахнув черными крылышками, снова взлетело и закружилось. Клякса хихикнула.
Клякса издала звук.
Это невозможно.
Но я слышал это.
А потом она отделилась от стены и подошла-подплыла ко мне. Протянула мне руку. Я взял ее. На ощупь она была мягкой, но не было того вчерашнего холода. Клякса снова хихикнула. Приятный детский смех. Как давно это было.
Чернильное пятно двинулось в сторону Ратуши, увлекая меня за собой. Я не сопротивлялся. Я шел следом. Никто не обращал на нас внимание. Никто ничему не удивляется в этом городе. Мы пересекли тротуар, протиснувшись сквозь сплошной поток локтей и кулаков. Остановились у самой дороги, пропуская мчащиеся и покрытые пылью автомобили. Клякса снова хихикнула. А потом: «Пойдем». Высокий детский голос. Голос мальчика. До боли знакомый голос. Мы побежали по дороге. Средних лет мужчина и чернильный мальчик. Сзади кто-то сигналил. Ратуша огромной серой громадой наплывала на нас.
У самого тротуара Клякса резко остановилось. Разжала свою крохотную руку. Повернулась ко мне. Подняла продолговатую дымчатую голову, будто смотрела мне в глаза и сказала:
- Папа.
Это был голос Андре.
Мой сын, которого я бросил ровно пять лет назад.
Мой сын, которого я предал.
Который любил меня.
И которого я любил.
Последним, что я услышал, был автомобильный гудок в самом центре моего Я.
Скрип тормозов.
Удар.
Тело подбросило в небо, которое нежно обняло меня, а потом швырнуло вниз, прямо на грязный брезент в кузове какого-то пикапа, на заднем борту которого должно быть было написано: «Bring out your Dead». Солнце мигнуло и начало гаснуть.
Вспышка. Тьма. Вспышка. Тьма…