Расплата. кровавая литургия

Богиню ночи отсвечивал Скамандр, серебро текло на север, к Гелеспонту. На правом берегу блистает иглами медяными, волнуется, звенит чудовищная шкура. Там напор ахейцев отражает союзный Сарпедон, там эфиопы чернее ночи славу достают. Каменным плотом стоит Мемнонский корпус и с ним мизиец Эврипил. Кровавая пасть ахейского дракона заглатывает ребристый камень в пищевод, проталкивая во чрево не свариваемый плод. Сарпедон уж приготовил для гада кожаный мешок непрокусимый. И вот по челюстям, глазам, клыкам, копыта побежали, разят копейщики раздвоенный язык. Дракон свивается в клубок вокруг мужей эфиопейских, как волны вкруг скалы, шипя кипучей пеной. Ликийские полки шнуруют горловину колючего мешка и стягивают огромный сальтисон, и катят его вспять, бомбя каменьями, сулицы бросая, разя оружием железным щитов ахейских медь. Вот сальтисон в печи калённой пузырится, и то, что проглотил дракон, пучит, прободает его брюхо и разрывает сжатия кольцо. Сарпедон отводит Эврипила в лагерь для перевооружения и отдыха, а сам сломленных ахейцев добивает.
На левом берегу Гелен с отборной ратью защитников под превосходством злых мирмидонцев отступает. Всё громче клики нападающих, вождей воодушевляющая речь, приказы командиров грозные.
– Там мать! – очнулся Деифоб.
Но что-то предпринять тут вестник помешал. Запыланный, вопит: – В Пергам вошли ахейцы!
Да как же так, того не может быть! Враги в долине ратуют, ворваться в Трою замышляя, за девять лет от гор опасность не грозила. Беспечный полководец ещё раз вестника спросил, кто в сердце Трои. И услышал снова, что ахейцы северную стену одолели и твердыню Троса голыми руками обрели. Деифоб за такое ротозейство на кол бы посадил виновника, но в том виновен сам. Он латников построил для атаки, и снова вернулись гоплиты. Послал их Сарпедон устами их царя, узнавший про его измену.
– Долго вы туда-сюда ходить собрались? – Спросил Эней, ворот не открывая.
– Да, стыдно нам,– ответил командир,– дай смыть позор. Коварный Полиместор арестован Сарпедоном. Командующий насмерть приказал стоять на стенах Трои.
Открыв ворота, Эней объяснил командиру гоплитов, в какую западню попал гарнизон Пергама.
– Двумя полками крепость не отбить, но блокировать её до подхода частей Гелена следует отважиться. Не дать ахейцам в город просочиться, если ещё не поздно. Сидеть в кремле враги не будут.
К Сарпедону и Гелену вестников послали с просьбою спешить на помощь Трое.
А в храме Зевса фригийских плясок вихрь заворожил зевак счастливых. Люд, артистам подражая, выделывал коленца, обтекая сидящего на троне из слоновой кости позолоченного старца с серебряными волосами, насупленным взглядом, задумавшегося может быть о том, как бы взбесившегося бога войны Арея завлечь на ложе Эос и успокоить на время. Прислоненная к колену эгида и опущенный на бёдра скипетр говорили, что не о власти задумался Олимпиец, а о магии любви, которая важнее силы.
Фестиваль победный заворожил троян, навеял гипнотический сон, когда люди движутся, говорят, поют, но ничего не помнят. Только мы с Эшмуном, чужеземцы, были менее за
ражены весельем, и потому отстранено и трезво наблюдали
праздник победителей. Мы его лучше запомнили.
И первый вскрик, и вопли проколотых копьями дев, фонтан крови из тулова без головы, отсечённые руки, поднятые для защиты лица, о Мелькарт, зачем ты нам это показываешь, зачем допустил. И как же Зевс не шелохнётся, не выйдет из депрессии своей. Безумно весёлый грек, с мурлом заросшим до глазниц, ухватив за волосы юношу, хохоча, щекотал мечом в его паху, обнажённые колени кровью заливая, затем отрезал ему голову и швырнул в обезумевшую толпу, которая подобно овцам скучилась вокруг храмовой статуи. Многие залезли богу на колени, плечи; их снимали стрелы, пики, дротики. На орхестре резали жриц, их терзали с особой страстью, обнажали и отрезали груди, кололи в лона, отсекали головы и, ухватив за длинные волосы, крутили, разбрызгивая кровь, и швыряли, как камни из пращи. От крови скользок пол и сладок воздух, груды парной плоти шевелили обрубленными конечностями, метались живые и недобитые, в святая святых месте храма удушались набившиеся туда, ни другого выхода, ни окон храм не имел. Хвала Мелькарту, большинство светильников опрокинули, и жала копий ослепли и не так прицельно били.
Насытив злобу, греками овладел основной инстинкт. Они стали вырывать из людского клубка девушек, срывали с них столы, сами обнажались ниже пояса и прямо в доспехах, не снимая шлемов с гребнями, ложились, подтянув колени девушек к подбородку. Кто сопротивлялся, тем раскидывали руки и наступали на них. Отбросив стыд, опьянённые кровью мужи, стремились насиловать максимально глумливо, позорно и грубо. Не ласкали девичье тело, а терзали, мучили и кусали. На оргию невозможно было смотреть, я отвернулась, плач терзаемых, истошный хохот мучителей, переходящий в ор, когда уже забрало, резал не уши, а душу. С измазанными кровью спинами, перепоясав рванными, извоженными в крови платьями бёдра, использованные девы стыдливо жались друг к дружке в отведённом для них углу.
У знатных мужей существовала привилегия носить меч. Я обезоружила Эшмуна, сказав, что он нам не поможет, когда дойдёт моя очередь вкусить ласку победителя. Успокоила шуткой: – Я же профессионалка, расслаблюсь и совершу жертву без насилия.
Когда на мне остановились жадные глаза фалангиста, я сама вышла им навстречу.
– Тебе помочь, или сам справишься?
Легионер сощурился, презрительно скривил губы. Два сотоварища выдвинулись вперёд, пытаясь схватит мои руки.
– Зачем? – спокойно, настолько можно сказать в аду.– Показываю.
Ловким движением сняла через голову каласирис, постелила его в сухом месте, легла и пригласила движением тела, что кушать подано. Простёрла обе руки навстречу солдату. Воины заинтересовались моими перстнями. Я смекнула, если не потеряю голову, то подарки найду, даже если их стянут сейчас с пальцев, потому что они именные. Интерес воинов перешёл в силовой приём.
– Ты обкрадываешь Менелая, – снова спокойно, без нажима сказала солдафону и сжала кулак, не позволяя стянуть перстень.
– Какого Менелая?
– В Спарте разве два Менелая?
Воин отпрянул.
– Ты кто?
– Астарта. Тебя как мать назвала?
Но вояка знакомиться не пожелал. Троица переговорила отойдя, и мой клиент торопливо прижал повязкой то, что было уже готово в наступление идти.
– Госпожа,– сказал любовник бранный, – тебя проводим мы из храма, и просим позабыть забавный инцидент.
– Я со спутником.
– И он свободен.
– Скажи, солдат, кому обязаны?
Помедлив, воин произнёс: – Гомеру.
Я обомлела и вскрикнула: – Рапсод! И ты утратил совесть!
– Не кори. Если бы не эта сердцевина, осталась бы без головы красивой.
Эшмун взял завернутый в плащ меч, я каласирис подхватила с пола. Пошли вдоль стены, где было сухо. У выхода остановили.
– Куда? Живых погонят в плен.
Гомер взял мою руку, я всё еще держала ею платье, и показал стражу перстень.
– Знак доверия на пальце у неё. Эти чужеземцы сюда пришли случайно.
Стражник пропустил. Свершилось чудо, о Мелькарт, тебя благодарю.
– Возьмите меч железный, – предложил Эшмун солдатам.
– Этого добра добудем скоро много,– ответил рапсод.
– Ты верил в то, что возьмёте Трою?
– Как и все эллины.
– Много песен сложил?
– Да. Двадцать пятую писать не буду.
– Почему?
– Ты видела её. Расскажи Санхуниатону, возможно он посмеет.
– Я сама ославлю подлых греков.
– За подлость терпят казнь трояне.
– Это месть богинь.
– И наша,– добавил Гомер.– Прощай, Астарта.
Гомер ослепнет при штурме лагеря Сарпедона. Тайное оружие Рамсеса, с такой бережностью переправленное по дороге Мемнона, – зеркала, соберёт солнечные лучи и ослепит аргосцев, в рядах которых будет знаменитый рапсод.