342. Почетное рабство

Почетное рабство.
Путешествие из Италии в Палестину проходило ни так мучительно, как из Греции в Италию. Время дождей и штормов подходило к концу. Был месяц май, когда жара еще не набрала свою полную силу. По пути своего следования корабль сделал свою остановку на острове Мальта в порту Заббар. Здесь остался жить наш друг Макар Аверкин. Корабль простоял на острове Мальта четыре дня. Мы обходили весь порт Заббар, в надежде отыскать своего друга, но его нигде не было и местные жители ничего о нем не знали. Он пропал. Полные досады, что нам так и не удалось встретить друга, отплывали мы в Палестину. В те времена уже всюду были пароходы, но плавание на паруснике стоило намного дешевле. Поэтому наше путешествие по Средиземному морю проходило на парусниках. Как только мы потеряли из виду остров Мальта, то попали в полосу штилей. Это когда на море совершенно нет ветра и парусный корабль стоит на месте. Так мы плыли тоже два дня. Потеряли всякое терпение. Лишь ночью изредка дул слабый ветерок, а к утру все стихало и вода в море была настолько спокойная, что как в зеркале было видно отражение корабля в водяной глади. Собственно, нам спешить было некуда. Святые места от нас никуда не уйдут. Прямо с корабля мы ловили рыбу. Кок из нашей рыбы готовил всем различные заморские блюда. Нам же легко было общаться с командой парусника и нашими попутчиками, так как это были в основном греки и итальянцы, языки которых мы знали в совершенстве. Наши попутчики также имели желание посетить святые места в Палестине. Оттого у нас с ними сразу нашелся взаимный интерес в разговоре. Мы перестали скучать во время долгого штиля. Восьмого июня 1887 года корабль прибыл в старинный порт Акко. Уже в порту Акко мы окунулись в историю святых мест Палестины. На всем протяжении нашего пути к городу Иерусалиму мы чувствовали на себе божественное начало Иисуса Христа. По всей Палестине мы видели храмы и церкви поставленные в память Иисуса Христа. Просто невозможно словами передать всю красоту и величие этих мест. Но больше всего поразил нас сам город Иерусалим, который находился на многочисленных возвышенностях, склоны которых изрезаны террасами и оливковыми садами. Каждый дом и каждый камень, говорили о древности и величии святого города Иерусалима. Мы целую неделю бродили по всем святым местам города Иерусалим. Однако радости мои от увиденного в городе Иерусалиме были не долгими. Не успели мы еще осмотреть многие святые места, как меня украли. Словно животное оставленное без присмотра на ночь. Также как все паломники, наша группа ночевала прямо на улицах святого города Иерусалима. В июне в Палестине совершенно нет дождей. Такая жара, что даже ночью под открытым небом жарко. Наша группа расположи-лась спать на ночь под огромным деревом на лужайке в центре города Иерусалима. Мы даже не охраняли друг друга, так как никому до нас не было никакого дела. Таких, как мы, в городе Иерусалиме было очень много. На нас никто не обращал внимание. Так и в ту злополучную ночь я расстелил свою подстилку из ткани прямо на траву. Под голову положил котомку с продуктами и сменой своего белья. На свежем воздухе спалось хорошо и не было проблем. К утру я так и не проснулся. Где-то среди ночи я почувствовал тупой удар по голове и все. Ударили меня умно, если так можно сказать. Били тяжелым предметом завернутым в материю. Очнулся я в середине нового дня. Голова моя болит. Перед глазами плывут круги. Никак я не пойму, что со мной произошло. Вдруг, прямо у моего лица, появилось мужское лицо с красным колпаком на голове. Я сразу догадался, что это турок. Лишь они носят такие красные колпаки с бомбончиками на макушке. Турецкий язык очень похож на азербайджанский и на многие тюркские языки Дагестана, которые я с детства знал в совершенстве. Из разговора мужчины, я понял, что они меня хотят продать купцу в государство Саудидов. У меня сразу мысль мелькнула о побеге. Я оглянулся вокруг. Было пустынное место. Где-то очень далеко от города Иерусалима. Бежать в таком месте бесполезно. Видно кругом на много верст. К тому же за мной следили сразу несколько человек. Моей котомки рядом не было. Значить турки котомку украли или бросили ее там под деревом, где я спал. Из всего моего состояния осталась целой лишь золотая монета, которую я зашил в подошву сандалии еще в Италии. Сандалии были настолько потрепаны, что на них никто не мог позариться. Все мои документы исчезли вместе с моей котомкой. Теперь даже домой я никак вернуться не смогу. Я не знал, что произошло с моими друзьями, возможно их тоже похитили. Все же меня похитили, вероятно, из-за того, что у меня мускулатуры было побольше, чем у моих друзей. Кроме того, я еще в Греции сменил свою церковную одежду на светскую. Церковную одежду с документами об образовании я отправил домой в Старый хутор со своими земляками, которые были в Греции и там навестили меня. В светской одежде удобнее было находиться в любой стране мира, так я был всюду единой серой массой и не выделялся среди других людей. Вероятно, это поэтому меня и украли. Приняли за паломника иностранца, которым я собственно и был. В этих святых краях были паломники трех религий. Это христиане, католики и мусульмане. Я мог сходить за любого из них. Так как приезжают сюда из-за границы в основном богатые, то меня и выкрали, как богатого мужчину с мускулатурой. Такое, всего лишь мои предположения. Как все было в действительности, мне не суждено этого знать. Тесемка с моего нательного крестика истерлась в пути и чтобы не потерять крестик, я положил его в котомку, которая пропал с ним. Теперь я был действительно рабской серой массой - без документов, без религии и без прав. Меня могли отдать, продать, поменять как какую-то вещь. Как только я пришел в сознание меня тут же хорошо покормили. Наверно беспокоились, чтобы я, как товар, не испортился и хорошо сохранился. Мне нужно было узнать всю информацию о своем месте нахождения, поэтому я не выдавал себя, что знаю турецкий язык. Прикинулся пришибленным ими у дерева. Они мне объясняли по-турецки, как я должен себя вести. Я делал глупую рожу, мычал, как тупой молодой бычок и разводил руками. Тогда турки жестом рук показывали мне, что я должен был делать. Я прикидывался дураком целых три дня, думал, что им это надоест и они меня выпустят от себя. Но турки меня от себя не прогнали и мы все три дня на ослах передвигались в сторону юга. Лишь на третий день пути я узнал из разговора турок, что меня везут в Хеврон. Там араб Ахмад собирает свой караван в Медину. Вот эти турки меня Ахмаду и собираются продать. Тогда стало ясно. Скоро стану рабом и меня больше никогда родня не увидят. Уже на подъезде к городу Хеврон я стал вести себя более достойно. Так как думал выбрать себе момент, поговорить с ними на их языке, как говорится по-русски, по-мужски с кулаками и постараться удрать от них.
- Дети шакалов! - завопил я, на турецком языке, когда турки предложили меня Ахмаду. - Как вы посмели продать своего земляка иноземцу!? Пускай ваш род покарает Аллах за такой грех! Пускай позор ляжет на вас!
Турки отскочили от меня, как от прокаженного. Замахали в недоумении руками. Стали что-то на арабском языке объяснять Ахмаду. Ахмад ни стал церемонится с ними и выставил охрану свою рядом со мной. Сделка состоялась. Я стал рабом Ахмада. Так свобода моя закончилась. Я не смог использовать последний шанс. Караван медленно двинулся в путь. Турки еще несколько километров шли следом за лошадью Ахмада и умаляли Ахмада о чем-то. Вероятно их мучила совесть, что они продали своего соотечественника. В конце концов Ахмад разрешил напоследок туркам немного поговорить со мной. Наверно турки решили проститься.
- Прости нас Бакыр. - запричитал старший из турок. - Пускай Аллах нас покарает за эту ошибку. Эти проклятые неверные запутали нас. Мы думали, что ты вместе с ними. Продержись до следующей весны. Когда Ахмад с караваном опять вернется сюда в Палестину мы тебя выкупим. Сейчас у нас нет с собой много денег.
- Как до весны?! - возмущенно, спросил я. - Мои родители в городе Трабзон. Они не вынесут этой разлуки.
Я не успел поговорить с турками о моем освобождении. Караван обратно поднялся и двинулся дальше. Ахмад усилил охрану возле меня. Я еще долго смотрел в сторону турок и думал, о том, что упустил шанс на свободу. Лишь одно я уловил точно, что эти турки никогда не были на родине своих предков в Турции. Так как они даже ничего не спросили у меня о городе Трабзон, который первым пришел мне на ум, чтобы назвать его местом своего проживания. Почему турки меня назвали Бакыр? Я такого слова и имени не встречал на тюркских языках. Возможно, что так на турецком искаженно звучит батыр, то есть богатырь. Какой из меня богатырь, если я дал себя в рабство заключить. Вот теперь сижу под надзором. Хорошо, что меня они не связали. Может быть, я смогу сбежать где-то в дороге? Если в дороге будет населенный пункт евреев. Караван медленно продвигался от оазиса к оазису. В самое жаркое время дня караван останавливался под редкими деревьями и в расщелинах между пустынных холмов. Все днем спали. С падением жары, во второй половине дня, караван поднимался и опять медленно двигался. Всюду пустынно, нет ни одной живой души. Даже дикие животные попадаются очень редко. Кругом пески и обгоревшие вершины плоскогорья Негев. Жара такая, что куриные яйца можно в песке варить всмятку. Только по ночам плоскогорье обдувается ветрами и можно быстрее каравану передвигаться. Лошади и ослы уже давно измотались в ночных переходах. Все еле живые. Вчера днем сдохла одна лошадь. Как раз перед нашей очередной остановкой. Всего километр не дотянули до небольшого озера в горах. Караван расположился на отдых у этого озера. Мы видели, как хищники устроили свой пир над нашей лошадью. Вначале падшую лошадь увидели огромные орлы-стервятники. Когда они во время своего пира устроили между собой дележку, то на их крики прибежали шакалы и лисицы. Не успели они приступить к своим разборкам, как появились гиены. Гиены были настолько страшные и сильные, что шакалы и лисицы ни стали с гиенами спорить, а поспешили убраться восвояси. Когда гиены насытились, только после этого вернулись к объектам шакалы и лисицы. Орлам оставалось лишь наблюдать с высоты своего полета за пиром хищников. Ко времени нашего отъезда от бывшей лошади остались всего лишь белые кости, которые обгладывали более мелкие хищники пустыни, которых много. Это изнурительное путешествие через пустыни и вершины плоскогорья Негев длилось много дней. Я давно уже устал считать наши дни и привалы на отдых. Мое тело изнывало от различных поз на лошади, верблюде и осле. Горные тропы я шел пешком, чтобы размять свое измученное тело, которое к тому же дурно пахло от налипшей на меня грязи. От меня исходила такая вонь, что когда я шел рядом с лошадью, то она отворачивала от меня свою морду и фыркала. Даже скотине было не приятно мое присутствие. За время нашего путешествия по плоскогорью Негев мы могли только помыть свои руки и лицо у источников воды. Купаться нам не разрешалось, так как нельзя осквернять эту священную воду грешным телом. Здесь для людей был святым каждый такой источник, который давал людям возможность выжить тут в пустынных местах. Я еще издали почувствовал запах морской воды и ускорил свой шаг. Как только с вершины песчаного бархана показалось море, я побежал к нему и прямо в одежде бросился в морскую воду. Арабы не спеша распрягли караван и отпустили животных к водопою, который находился в ближайшем оазисе за песчаным барханом. Лишь после этого они разделились наголо и вошли в море. Арабы не плескались, как я, а только сидели в морской воде и отмачивали свое тело от грязи. Когда морская процедура закончилась, арабы пошли в оазис, чтобы смыть морскую соль со своего тела. Я последовал за ними и прямо в одежде обливал себя пресной водой из ковша. Мне нельзя было раздеться наголо только по одной причине, что они меня сразу признали бы иноверцем, так как я не был обрезан, как мусульманин. Собственно они меня не спрашивали ни о чем. Просто везли, как товар купленный в Палестине. Возможно, что у себя дома они меня продадут втридорога. Вот поэтому хорошо кормят, охраняют и не заставляют работать. Ценят меня, как хороший товар, а когда появится новый хозяин, то стану рабочим скотом в доме нового хозяина. Вот тогда мне там достанется. Пожалуй, я никогда не вернусь к себе домой. Сбегать мне бесполезно. До моего дома несколько тысяч километров и в пути больше десятка, чужих стран и границ. Всюду не знакомые мне люди и места. После хорошего отдыха возле моря и оазиса, караван ни стал дожидаться прохлады и вечера, поднялся и двинулся в путь по берегу вдоль Красного моря. С моря нас постоянно обдувал прохладный воздух и передвигаться было намного легче. Я уже привык к своему положению и прислушивался к разговору погонщиков верблюдов. Постепенно я стал запоминать арабские слова и немного понимать их речь. Тем более, что в арабском лексиконе попадались знакомые слова, которые были знакомы с известных мне языков. Так дорога стала менее изнурительной и не заметной во времени. Кроме того, я разглядывал прекрасный пейзаж окружающий нас у Красного моря. Здесь начали появляться поля и небольшие заросли леса, которые сменялись отдельно стоящими пальмами и банановыми плантациями. Все чаще стали встречаться люди и стада домашних животных. Во время привалов я проявлял собственную инициативу и помогал погонщикам верблюдов разбирать тюки товаров для отдыха животных. Ахмад одобрил мое желание помогать и погонщикам приказал не мешать мне в работе. С этого времени я стал такой же работник, как и все остальные в караване. Разница между мной и Ахмадом была лишь в том, что он был хозяин этого каравана, а я его работник. Все остальное поровну. Работа и пища на всех одинаковая. Ахмад объяснял всем, что надо делать и сам вместе с нами выполнял эту работу. Постепенно, я стал привыкать к своему положению и мне стало легче. На третий день своего пути, вдоль Красного моря, караван вошел в населенный пункт Акаба, где был караван-сарай и нам приличное место отдыха. Это была первая стоянка за все время нашего пути, где мы остановились на целые сутки. Ахмад здесь поменял лошадей и верблюдов. Продал местным купцам часть своего товара. На следующее утро с раннего рассвета караван двинулся из Акабы. Мы опять оказались во власти природы. С правой стороны нашего пути находилось бесконечное Красное море, а с левой стороны постоянно менялся пейзаж природы. Песчаные холмы заменялись небольшими полянками и жиденькими оазисами, из двух-трех пальм и нескольких кустарников. Постепенно, все меньше и меньше, мы стали тут встречать людей, которые вовсе исчезли на пятый день нашего пути из Акабы. Я опять потерял счет времени нашего пути. Менялись ночь и новый день. На смену пыльным бурям наступала тихая погода. От изнурительного перехода погибла еще одна лошадь. Слишком медлительных ослов мы оставили в Акабе. Лишь корабли пустыни - верблюды, жевали постоянно свои колючие кусты и размеренным шагом сокращали наш путь к Медине. Верблюды не требовали ни пищи и ни воды. Сильно раскачиваясь при ходьбе, уверенно они ступали своими копытами в раскаленный песок. Никто из каравана не желал окунуться в соленую воду Красного моря, так как после морской воды каждому требовалось ополоснуться в пресной воде, которой давно не было рядом с нами. Поэтому арабы считали, что лучше им быть грязным, чем тут быть соленым от моря. Привыкший к однообразию пути я сразу не заметил, как караван неожиданно ускорил шаг. Только когда верблюды почти пустились в скачку, я понял, что там впереди есть пресная вода. Поднявшись на стременах лошади я посмотрел вперед и увидел высокие стволы пальм. Там была река. Это первая река за все время нашего путешествия от города Хеврон. У реки караван остановился на длительный привал. Скинув товар на раскаленный песок, люди и животные вошли в холодную воду горной реки. Несмотря на то, что над нами пылало раскаленное солнце пустыни, вода в реке была настолько холодной, что у меня через некоторое время окоченели ноги, я не выдержал холодной воды и вышел на раскаленный берег. Обжигая тут подошву ног я поспешил обуть свои истертые сандалии. В скором времени весь караван выбрался из студеной воды.
- Хиджаз. - сказал Ахмад, показывая мне широко раскинутыми руками на высокий горный хребет за рекой.
Я понял, что так называют горный хребет. Туда, в Хиджаз, устремился караван вверх вдоль горной реки. По меркам российских рек, это была просто речушка, которую всюду можно было перейти вброд. Но мы не решились этого делать и стали подниматься в горы по правому берегу реки. Берег реки от моря пологий, с каждой сотней метров стал изменяться. Через несколько километров караван удалился от воды. Внизу была видна полоса воды и в ущелье чуть слышен рев водяного потока. Караванная тропа вела нас все выше и выше по ущелью, вдоль русла горной реки. Ландшафт окружавшей нас местности сильно напоминал мне Дагестан вблизи города Буйнакска. Только оставалось нам увидеть крепости Шамиля. Крепостей никаких здесь в горах не было, но изредка попадались маленькие селения горных арабов, у которых Ахмад запасался продуктами и водой. После маленького привала, в таких селениях, наш караван вскоре продолжал свое движение. Переход через горы казался для меня отдыхом после тяжелого пути в мертвых песках. Я словно наслаждался природой в горах Кавказа. Сходство это меня поразило, когда караван достиг горного перевала. Все напоминало мне родные места, словно рядом нет песков. Остается только спуститься в наш хутор. В горах двигаться ночью было очень опасно. Поэтому караван днем продолжал свое движение, а ночью все спали. Когда достигли горного перевала еще не было ночи, но Ахмад приказал остановиться на ночлег здесь на самом перевале. Возможно, что дальше не было лучших мест. По этой причине привал в горах. Меня уже не охраняли, как в Палестине. Куда я мог деться в далеком от родных мест государстве Саудидов? Где за сотни километров нет ни одной души, кто бы мог меня принять к себе. После сытного ужина я расположился на ночлег между тюков с товарами, которые лежали в расщелине вдали от обрыва. За время пути моя одежда изрядно порвалась. Здесь в горах было холодно в моем тряпье. Между тюков было очень тепло и уютно. Я почти сразу крепко уснул. Удивительно было то, что за время похода ничего не снилось. Проснулся я среди ночи от какого-то шороха. Сразу открыл глаза. Ярко светила луна и все небо тут было усыпано звездами. Вдруг, я опять услышал какую-то возню чуть в стороне от моего места. Я посмотрел туда и обомлел. Ахмад и какой-то араб, не из нашего каравана, катались по земле, готовые в любой момент свалиться с обрыва. У чужака в руке сверкнул огромный нож. Все стало ясно. На караван кто-то ночью напал и хотят убить Ахмада. Надо было нам защищаться. Ведь с гибелью каравана, могу погибнуть и я в этих горах. Я схватил огромный булыжник и со всей силы ударил им по голове чужаку, тот так и прилип к Ахмаду вместе с булыжником на голове. С его головы на Ахмада потекла кровь ручьем. Я помог Ахмаду скинуть чужака на землю. В этот момент еще двое чужаков дрались с нашими погонщиками верблюдов. Мы с Ахмадом побежали выручать своих. Когда другие двое чужаков были нами захвачены и связаны, Ахмад стал спрашивать своих людей о случившемся. Они показали Ахмаду зарезанных четырех человек из охраны каравана и три человека зарезанных из банды. Ахмад вернулся к напавшему на него мужчине, который был все еще без сознания. Погонщик по имени Шалуба вылил на мужчину воду из бурдюка. Тот сразу пришел в сознание.
- Кайсум! - назвал Ахмад бандита по имени, ударил в лицо и стал долго что-то говорить, показывая на меня.
Кайсум молчал, только кривил лицо от боли в голове и размазывал по щеке струйку крови стекавшую на губы. Сразу стало понятно, что они знают друг друга давно. Видно старые счеты. Ахмад говорил что-то Кайсуму и часто опять показывал на меня. Затем Ахмад подошел ко мне и крепко обнял меня. Следом за Ахмадом меня стали обнимать все оставшиеся в живых погонщики и охрана каравана. Из двадцати пяти человек в караване остались двадцать один человек. Включая меня. Сколько нам надо идти каравану до Медины я не знаю. Не случиться ли с нами еще что-то? Ведь всюду нет населенных пунктов и нас могут ждать банды. Ахмад приказал своим людям принести тела погибших бандитов. После чего положили друг на друга, через одного, мертвых и живых. Связали всех вместе, мертвых и живых, по рукам и ногам. Концы веревок от ног и рук привязали к седлам четырех лошадей. После чего стали медленно разводить лошадей в четыре стороны. Ущелье оглушили предсмертные вопли заживо разодранных бандитов. Я не в силах был смотреть и слушать это ужасное зрелище. Заткнул свои уши и отвернулся в другую сторону. Когда бандитов разодрали на части, то их тела сразу сбросили вниз ущелья. После чего каждый из каравана подошел к краю обрыва и плюнул в сторону упавших в ущелье тел бандитов. Я последовал примеру всех арабов каравана. Так я стал их другом. С этого момента арабы стали смотреть на меня, как равного среди всех людей в караване. Закончив варварскую расправу с бандитами, караван спешно собрался в дорогу. Четыре трупа охранников завернули каждого отдельно в ковры. Положили на четырех лошадей и в сопровождении усиленной охраны отправили впереди каравана. Как только лошади с трупами удалились вниз с перевала, караван сразу быстро поспешил за ними в сторону города Медина. Города еще не было видно далеко в сумерках рассвета. Когда наступило утро, то мы были далеко от горного перевала и спускались в долину. Лошадей с трупами впереди нас не было видно, так как лошади передвигались намного быстрее верблюдов. Ахмад ни стал загружать лошадей тюками с товаром. Видимо, Ахмад хотел, чтобы все жители города Медина, по исламскому обычаю, успели похоронить убитых мужчин до захода солнца. Возможно, что мы тоже успеем к похоронам. Уже к полудню мы увидели окраины города Медина. Караван встречали толпы мужчин, женщин и детей. Все плакали и кланялись нам до самой земли. Верблюды вошли в огромный двор, похожий на караван-сарай. Кругом двора стояло восемь домов из глины и камня. Большой хозяйственный навес для верблюдов и лошадей. Кузница и много различных мастерских. Я сразу понял, что хозяином всего этого является Ахмад, так как вокруг него все присутствующие во дворе засуетились, стали выполнять его указания. Примерно, через час товары были разобраны по домам, двор был подготовлен к траурной церемонии. На середину двора из под навеса вынесли четыре трупа, завернутые в белую материю. Трупы положили на носилки под траурный балдахин. Пришел мулла. Прочитал молитву. В это время во дворе были только мужчины. Все присутствующие мужчины стояли на коленях. Я тоже встал на колени. После молитвы за упокой душ погибших, мужчины поднялись с колен. Носилки с трупами подняли на плечи и быстрым шагом отправились за город на гору. Там было кладбище. Людей было так много, что траурная процессия растянулась от города до горы. Я вышел из двора один из последних. Когда конец траурной процессии дошел до кладбища, там уже заканчивали захоронение. Все кидали жменю земли на могилу похороненных. Я тоже проделал это со всеми. После чего все медленно отправились в обратный путь. Никто не говорил. Каждый так был мысленно с усопшими. Когда мы вновь вошли во двор, то он весь был покрыт коврами и на нем по кругу лежала поминальная пища. Каждый разулся и сел на ковер у пищи, свернув под себя ноги калачиком. Ахмад пригласил меня сесть рядом с собой. Я с детства научился сидеть калачиком, так как часто бывал в гостях у своих друзей тавлинов и кумыков, которые также сидели во время игры и употребления пищи. Так что я легко принял такую позу, как и все присутствующие на поминках. Никто не обращал на меня внимание, словно я всегда жил здесь. Перед нами находились медные подносы с варенным мясом баранины. Большие лепешки в виде лавашей. Много различных сладостей. В глиняных чашках топленое масло баранины. В кувшинах козье и верблюжье молоко. Напитки из различных фруктов. Примерно, через каждый метр медные подносы разных фруктов. Совершенно не было спиртного. Отсутствовали чай и кофе. Было множество продуктов из теста, мяса и овощей, название которых мне неизвестно. Да и фрукты в этих местах в большинстве я видел впервые. Мулла прочитал молитву в память о мертвых. Сделал поминальный жест и показал на пищу. Все приступили есть. Я ни стал чваниться, чувствовал себя также как и все местные жители. Кушали все сытно и не спеша. Особенно голодны были те, кто пришел с караваном из Палестины. Ведь караван шел из Палестины, приблизительно, один месяц. Точно я это не могу сказать, так как никакого исчисления времени не велось. За время перехода из города Хеврон в город Медина, ни одного дня не было, чтобы мы могли вдоволь покушать и отдохнуть. Лишь сейчас все было у нас по-человечески. Никто никуда не спешил и некому было нас подгонять. Все были на своем месте. Каждый мог помянуть усопших, вдоволь покушать и хорошо отдохнуть. Когда поминки закончились и мулла прочитал молитву во имя Аллаха, Ахмад сделал жест рукой, чтобы никто не уходил. Ахмад встал и произнес длинную речь в мою честь. Ахмад долго и страстно говорил. После каждого восклицания показывал рукой на меня. Когда его речь закончилась, Ахмад похлопал в ладоши и женщина принесла красивую арабскую одежду. Ахмад крепко обнял меня и подарил эту одежду. Следом за Ахмадом ко мне стали подходить все присутствующие в этом огромной дворе. Каждый обнимал меня и дарил то, что имел при себе. Постепенно я оброс подарками так, что едва мог стоять на ногах. Кроме различной одежды и обуви, на меня навешали сабли, ножи, кошельки с деньгами и ружья. Я совершенно не знал как себя вести, лишь постоянно кланялся и боялся, что не дай Бог свалюсь на землю. Так много было подарков. Когда последний гость сделал мне подарок, Ахмад понял мое состояние и пригласил меня сесть на ковер. Я буквально рухнул на поднесенные мне подарки и так сидел, покуда двор опустел от гостей присутствующих на траурных поминках. На прощанье я сидя кланялся каждому уходящему гостю и ждал финала всему. После того, как все ушли, Ахмад и еще несколько крепких парней, возможно, его братья и дети, подняли все мои подарки и повели меня в один из восьми домов. В этом доме было много комнат. Меня отвели в одну из комнат. Положили в комнате все мои подарки и показали, что я могу здесь спать, это тут моя комната. Время было позднее. С того момента, как начались поминки, прошло больше двух часов. Во дворе темнело. В некоторых комнатах тускло горели керосиновые фонари. В моей комнате тоже горел фонарь, едва освещая небольшое пространство. На глиняном полу лежал ковер, на котором было несколько стеганых вручную одеял. Под голову также было свернуто одеяло. Я потрогал одеяло рукой. На ощупь, то был атласный материал. Понятно, что семья эта очень богатая. За время путешествия каравана мне не удалось увидеть зажиточных семей арабов. Даже дом хозяина караван-сарая в Акабе выглядел не очень богато. Лишь эта семья жила хорошо. В этом дворе семьи Ахмада, кроме восьми жилых домов, был хозяйственный двор с конюшней. Огромный навес с печкой, в которой варили пищу для всей огромной семьи. Между домами двор. Очень уставший за день, я сильно хотел спать, но на мне еще было мое тряпье и пыль дороги. Я снял с себя грязное белье. Одел подаренные широкие штаны, как у запорожских казаков. На штанах не было ни резинки, ни ремня, ни пуговиц, ни ширинки. Я вспомнил, что Ахмада обвязывали платком. Среди подарков было много поясных платков, я обвязался одним из них и вышел во двор. Двор, как улицы азиатских городов, освещался керосиновыми фонарями у каждого дома и возле хозяйственных пристроек. Я посмотрел с порога где есть вода, но воды нигде не было видно. Тогда я подозвал к себе парня, который шел по двору. Жестами рук объяснил ему, что хочу умыться и помыть ноги. Парень кивнул головой и удалился в хозяйственную часть двора. Через пару минут парень вернулся обратно с медным тазиком и медным кувшином по-лным воды. Все это парень поставил под большим навесом прямо у моих ног и показал на длинную лавку.
- Бахтар. - назвал себя парень на своем арабском языке, похлопал себя рукой по груди и показал на меня.
- Гурей. - назвал я, себя по церковному, тоже похлопал себя рукой по груди и решительно протянул руку.
Так у меня появился первый друг в семье Ахмада. Бахтар показал мне на медный тазик. Я стал умываться и мыть ноги. Когда я привел себя в порядок, стало легко ни только телу, но и душе. Я поблагодарил Бахтара на тюркском языке и пошел в свою комнату. Потушил керосиновый фонарь и лег спать. После умывания холодной водой мне сразу не хотелось спать. Я лежал и смотрел в оконный проем, который был закрыт растянутым бараньим пузырем. Мне стало даже интересно, что в такой богатой семье нет оконного стекла. Возможно, что арабам стекло неизвестно. Но такого не может быть! Здесь кварцевый песок пригодный для варки стекла лежит всюду прямо под ногами. Значить стекло, они все-таки варят. Может быть, стекло дефицит? Мои мысли окончательно запутались и я стал думать о том, как мне придется здесь жить. Надо как-то использовать тот случай, что они меня приняли со всеми почестями за спасение Ахмада. По всему видно, что Ахмад порядочный человек и уважает мужскую смелость. Ахмаду, примерно, лет пятьдесят. По возрасту Ахмад мне в отцы годится. У него, вероятно, очень большая семья. В такой семье детей уважают. Придется мне побыть, хотя бы временно, в качестве приемного сына. Дальше время покажет, как мне здесь быть. Если только Ахмад к утру не передумает и не превратит меня в своего раба. Откровенно говоря, это мне до сих пор не понятно. Зачем Ахмад меня купил у турок? Может быть, эти обстоятельства на горном перевале изменили его намерения? Очень плохо, что не знаю арабский язык, то уже все давно бы здесь знал о себе. Я так и заснул в размышлениях. Спал долго и крепко. Ничего мне не снилось. Проснулся от сильной жары, которая проникла в мою комнату. Меня утром никто не будил. Я проснулся сам. Вышел во двор и удивился. Солнце стояло в зените. Так долго я спал, впервые за много лет. Мне даже как-то неудобно было за сон.
- Гурей! Салам алейкум! - улыбаясь, приветствовал меня, Бахтар, с поклоном, приложив руку к сердцу.
- Алейкум а Салам! Бахтар! - ответил я, на его приветствие с поклоном и прижал руку в область сердца.
Бахтар весьма удивился моему знанию арабского обычая. Но я их обычай совершенно не знал. Так приветствуют друг друга мусульмане всего мира, в том числе и жители Кавказа, среди которых я воспитывался и рос. Вот только на арабском языке я не мог объясниться с Бахтаром. Мы пожали друг другу руки и пошли под навес, где мне на небольшом настиле приготовили еду. Прежде чем садиться кушать, я тщательно вымыл руки и лицо. Полотенце мне подала девушка удивительной красоты. Совсем не прикрытая чадрой, она была рядом со мной, как среди своих братьев, от которых с детства нет необходимости скрывать свое лицо.