Сладкий ватрушечный дождь

 - А сейчас, дети малые, я расскажу вам сказку про то, как выкованы были сюрреалистические подковы. Это история из жизни одного очень талантливого режиссёра. Да, именно режиссёра. Сценариста своей неумелой жизни.
 - Давай, дедушка, колдуй нам сказку про то, как ты наклал в коляску! – это радостно завопили великовозрастные внучата, которым было уже не по одной жизни на этой грани бумаги.
 - Сейчас я как заколдую, - он схватил квадратное помело и начал бегать кругами. – сейчас как наколдую вам тут кренделей и ватрушек!

И вправду, пошёл ватрушечный дождь. Не сразу, через минут пять, но пошёл-таки! Давно не случалось такой дикой удачи – быть представленным к созерцанию вспыхивающих в темноте орденов славы. Чьей славы – это неизвестно, главное, что ордена висели за торшером, воплощая все мечты о совершенстве.

Самое важное было, действительно, место и дед Пахом из Авы-как-поживаетинска чесал шерсть с гусей под определённым углом, повинуюсь только лишь дыханию своей сумасшедшей мысли. Он так колдовал, вычёсывая её.

И тогда шёл какой-то очень долгий и затяжной дождь, что становилось даже тяжело печатать буквы, потому что пальцы прилипали к клавишам и отдирались лишь с электрическим потрескиванием. Но сложнее всего было переносить чувство, что колени уезжают вбок.

Это чувство преследовало всю его магию. И никак не давало ей сработать. Такая была сложная у него жизнь.

 - Смотрите, люди, - закричали отроки-внучата. – поднимается бубен из-за края горизонта!
 - Да славится бубен во имя всех красных скал и систем! – откликнулась толпа эдак в пятьсот тысяч человек.
 - Сотрите, люди, свои памятные места и создайте новые, - поступил приказ с вершины скалы.

И бросились все тогда воплощать в действие это. Никто и не хотел противиться, ведь весёлость ватрушечного дождя уже потерялась вслед за исчезнувшим лаем псов.

Но иногда... тихо-тихо... очень тихо... тише некуда... поднималась мысль из-под шапки, вздыбливая волосы на косматой голове Пахома. И тогда все замирали, потому что его колдовство могло изменить все три измерения. И даже четыре, и, вполне возможно, что сил хватило бы и на шесть штук.

Но никто не хотел проверять, пока он скакал, словно исковерканный Буратино, вдоль по невидимой улице своих чувственных ассоциаций. Постоянно принимая обличия разных цветов и мастей.

Иногда он становился ящиком с помидорами, и, тогда, происходил звук треска. Иногда он был муравьём, впечатавшим своё веское слово в мировую ткань. Он был всем и никем. А именно – собой.

Он был всемогущий Пахом из древнего города Авы-как... До конца никто никогда не дописывал, все ставили многоточие, порождая тысячи легенд.

Кто-то хотел подписаться на новости от Матроны Ивановны, но киоск оказался закрыт, и ему пришлось возвратиться к восхвалению Бубна. Кстати, о нём стали забывать, потому что голос скалы вдруг смолк.

Он затих, потому что с неба стали падать подарки от невидимых гостей.

Все бросились их подбирать, и тогда кто-то своровал Бубен.

И в тот же миг выключилось Солнце и прекратилась съёмка скрытой и давно уже разбитой камерой.

Это был конец, потому что дед Пахом наконец-таки напрыгнул на подводную мину.

И его разметало как сосиску в тесте после марша асфальтовых катков.

И кончилась история, потому что некому стало её дописывать.

Наступил кризис тишины. А всё из-за старых морпехов, которые накидали мин по улицам вымышленного города...

Не было бы их – была бы чистота и пустота.

Но с тех пор никто больше ничего не видел.

Тогда вторая сущность деда Пахома сложила мир напополам, потом ещё раз на пополам, и выкинула в мусорный бак.

И наступил конец чего-то.

А два деда Пахома пошли дальше чесать шерсть с боков синегорской овцы...