Да, споткнись ты!!!

Проволоку скрути, не забудь! Она одноразовая.

 




- Привет, как дела!

- Отлично. А ты как?

- А ты с кем разговариваешь? Ты, что, узнал меня, что ли?

- Конечно. Сразу. Я о тебе думал.

- Ты так сказал это, будто мы виделись вчера. Прошло почти тридцать лет.

- Да, я умею считать. Я – чиновник.

- Ты – чиновник? Вот уж не думала… Ну, еще учителем, писателем, ну, артистом даже, могла представить, но чиновником… Не смеши. И как?  Не тоскливо?

- Да, нет, у меня все спокойно, размеренно, тихо… Ты-то как?

- У меня все шумно, не по графику, со взрывами. Как всегда.

- Я так и думал. Бедная ты…

***

Да… Чиновник… Ты,  и чиновник!  Ты, как всегда, красиво рассказываешь даже об этом, а я все представляю, как в замедленном кино.

Вот ты проснулся в шесть утра. Я поняла, из нашего короткого диалога, что ты одинок. Не ожидала… Но и не порадовалась, конечно…

А раз так, то, скорее всего, пока мама готовит тебе еду на работу  и овсянку на завтрак (ты, естественно, следишь за своим здоровьем пуще прежнего теперь, в твои-то годы!), ты моешь голову, бреешься, идешь в туалет на улицу. Кстати, где-то читала, что это очень полезно - иметь уборную на свежем воздухе). Потом завтракаешь, не забывая говорить маме о том, как здорово, что она у тебя есть. Пластиковые коробки аккуратно протираешь вафельным полотенцем на всякий пожарный, складываешь их в свой темно-серый кейс…

В семь пятнадцать ты, мой хороший, выходишь со двора и идешь вверх по улице целых пять минут. Это твой утренний моцион и лишний шанс в тезисах повторить расписание на сегодняшний день.

В семь двадцать пять подходит к остановке твой трамвай. Давай, попытаюсь отгадать номер? Четвертый, скорее всего. На худой конец, второй, но никак не первый. Или я ошибаюсь?  Дорогу до своего Дома Чиновников ты проделываешь с постоянной спутницей, скажем, с секретарем  самого мэра Светланой,  мельче секретарши нам ни к чему. Вы с ней – уже не просто попутчики, почти подружки. Я говорю так, потому что вижу, как она садится у окна и берет твой кейс на свои колени. Не помочь – это забота женская об одиноком симпатичном и еще не старом джентльмене, почти коллеге.

Вы выходите из трамвая уже через десять минут и идете, полушутя, но уже и полусерьезно и демонстративно под ручку по аллее парка, который заканчивается крыльцом твоего Дома Чиновников.  По дороге из кустов, так же внезапно, как она делает это каждое утро в 7.40, выходит еще полусонная твоя сотрудница Татьяна,  бодрым голосом приветствует вас, и, пристраиваясь справа, сопровождает тебя уже до самых дверей кабинета.

С 12.00 до 12.45 вы с ней, как всегда, будете вместе обедать. Она тоже достанет какие-то принесенные съедобности. С кем из этих двух милых созданий у тебя есть отношения, и есть ли они вообще, я знать не хочу. Мне неприятно. Мне вообще что-то все-все не нравится… И то, что вот сейчас она пойдет мыть коробки из-под еды в туалет, и то, что потом будете пить чай, и то, что позже у тебя будут совещания, и ты,  будешь говорить о важности внесения какого-то пунктика в какой-то абзац, и то, что под дверью к тебе на прием томятся какие-то одинокие землячки, а, разговаривая, пытаются высекать искры своими глазами, метясь в твои… И то, что ровно в 17.00 ты всем откланяешься и нажмешь кнопку твоего кабинета, и то, что ты заранее звонишь в булочную, заказываешь черный  хлеб для себя и серый - для мамы, и то, что вечером ты будешь улыбаться, рассматривая новую марку в своей коллекции, и, вообще, мне все-все не нравится…

 А за то, что уже в одиннадцать, когда нормальные люди только начинают жить, ты встряхиваешь подушку, вздыхаешь и радуешься тому, что день прошел КАК ВСЕГДА ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, а главное, спокойно, я тебя просто ненавижу!

***

И завтра я тебе натяну проволоку!

***

Вот, смотри, ты уже проснулся? Замечательно! Ну, не стану тебя пугать с самого утра. Да, и маму твою, она ни при чем. Ешь овсянку,  ни о чем не думай. Съел? Обед собираешь? Ну, ладно, собирай, собирай… Ага, и баночки протри на всякий случай, аккуратный ты мой. Целуй маму в щечку. Не забудь сказать, что любишь ее сегодня как-то по – особенному. Молодец!

Ну, а теперь выходи из калитки, поздоровайся с соседом, так же спешащим на работу. Таким же чиновником, только из другого учреждения. Идешь? Плечи выпрямил? Животик подтянул? Так, еще, еще… Конец улицы. Ну, поворачивай, поворачивай направо, к остановке.

А сейчас,  внимание!

Ну, ладно, успей еще улыбнуться держательнице кейса Светлане, она уже на остановке в твою сторону поглядывает… Трамвай звякнул на подходе? Ага, ручкой ей махни, мол, уже, уже, иду, иду…

И… и… вот она, моя проволочка невидимая – падай!

Да, не аккуратненько, не бойся, а со всего размаху, и не навзничь, на спину, не хитри!   Вперед, давай,  носом в сугроб! Вот! Нормально! Скажи еще «спасибо», что задумала я это зимой, весной бы, вообще, в лужу шмякнулся!

О!О! Светлана делает такое перепуганное лицо, будто по тебе тройка лошадей проскакала! Бедняжка, испугалась, а помочь не может… Ей ехать нужно, ей опаздывать открыть дверь приемной мэру никак нельзя! Она делает самое скорбное лицо, которое только можно успеть сделать за те полминуты, пока закрываются двери – гармошка трамвая, и вместе с ним, оранжевым домиком на колесах, удаляется в сторону очереди под дверью…

А как же кейс? А как же коленочки? А как же «Доброе утро, Николай Сергеевич! Рада Вас видеть, скоро  весна…»?

А … нету!!! Не до тебя, милая, сейчас Николаю Сергеевичу! Мой Николай, он же твой Сергеевич, сейчас встает, сначала пытается собрать разбросанные по снегу котлеты, потом ловит себя на мысли о  их ненужности в принципе, подфутболивает коробки с оставшимися в них листиками петрушки… зовет на внезапно случившийся обед воробьев «цып-цып»… Ты, чего? Так кур зовут, воробьям твое приглашение не нужно! Иди уже!

Куда? Спрашиваешь? У тебя три варианта:

-  просто отряхнуться, собрать свои коробки, купить газетку, завернуть их, сложить в кейс и шуровать в свой чиновничий пятиэтажный домик. Там выслушать соболезнования всех,  уже осведомленных о  твоем падении через мою проволоку,  сослуживцев;

- вернуться домой, отнести коробочки маме, послушать ее ахи и вздохи по поводу такого вот невезения, задрать штаны, осмотреть ноги, нет ли синяков, можно даже переодеться, ну, и опять то же самое:  трамвай, кабинет, Таня, Света и другие… Вечером – подушка, туалет на улице, зеркало, расческа, улыбка, вздох…

- ну, и еще один, самый глупый вариант,  у тебя тоже есть – сесть в трамвай с тем же номером, только поехать в противоположную сторону.

***

Ах, ты уже в нем?! А конечная какая? Вокзал? Ну, правильно, я же так и планировала, когда еще ночью проволоку прикручивала там, между деревьями перед остановкой!

- О! Здравствуйте, Николай Степанович? Слушаю Вас! Какой повод привел Вас в билетную кассу нашей железнодорожной станции? Встречаете кого-то? Сами едете? Cами?! А куда?  На какое число? На сегодня? Прямо на сейчас? А сейчас только один поезд есть, проходящий, до города N. Вам туда и нужно?!  Надо же, какое совпадение!

(Врет, это подсадная кассирша, моя, ей приказано продать билет только в один город, в мой город N!)

И вот билетики ко мне у тебя в кармане, и ты уже задыхаешься от самой мысли, что увидишь меня. И тебе все звонят: и тани твои, и светы, и другие начальники и подчиненные, а ты отбрёхиваешься коротким «Буду через два дня, мне нужно очень срочно уехать, сами, сами…»

Мама плачет и спрашивает, плохо ли тебе. Ты отвечаешь, что тебе, наоборот, хорошо, как никогда. И от этого ей еще страшнее, но, видя, как ты улыбаешься, она, в конце концов, успокаивается и начинает помогать тебе собирать в дорожную сумку всякие мамины мелочи. От баночек с едой ты отказываешься, потому что аппетита у тебя в ближайшие пару дней не будет.

В поезде, как только ты стянул и,  впервые в жизни тщательно не укладывая, просто бросил в сумку свой костюм стального цвета и синий в шашечки галстук, как только ты переоделся в спортивные штаны и широкую черную майку с  наивной надписью « Freedom», ты почувствовал себя просто мужчиной, который едет к любимой женщине, просто пассажиром, просто Николаем без “Сергеевич».

Тебе ехать весь день и полночи, но ты не спишь, ты думаешь, и улыбка с твоего лица не сходит ни на миг, делая его выражение слегка даже идиотским каким-то… Нет, просто счастливым. Ты волнуешься. Нет, ты очень волнуешься. Но почему-то ехать на одну ночь или даже на один день к той, с кем ты провел когда-то  всего лишь одну ночь и один день, тебе не страшно, и очень хочется…

Ну, не разглядывай в зеркало свои волосы, плечи, руки, животик, как у худенького бегемотика… То же самое сейчас делаю я! Нам все это вряд ли понадобится… И мы не страшнее друг друга, уверена.

Чем быстрее мелькают дорожные столбы за окном, тем беспокойнее, тем волнительнее. Ты думаешь о том, что скажешь, когда увидишь меня. И колеса состава стучат только одно слово: « Здрав-ствуй, здрав-ствуй, здрав-ствуй…»

И вот кульминация – середина пути. Столбы уже можно успевать считать, и уже слышишь в ответ: «При-вет, при-вет, при-вет…»

Ты войдешь без звонка, ты же знаешь, что все эти годы я ждала тебя, и даже воров не боялась. Я просто в ту ночь не заперла дверь… Я подумала, что, если вдруг когда-то тебе станет хреново, ты не простишь мне надписи возле звонка с номером моей квартиры.

И слов нам опять, как тогда, почти тридцать лет назад, не понадобится…

Я буду целовать твои плечи, я буду улыбаться, как идиотка, а ты, мой красивый мальчишка из города «НеN», опять будешь  говорить мне слова, которые я никогда не забывала…

Ты уедешь опять через несколько часов на несколько лет, скорее всего,  навсегда, а я опять буду думать о тебе, и уже не стану звонить, потому что мой реанимобиль сделал свое дело: подлечил сердце и пациента и доктора еще на несколько лет.

И с чего это мы решили когда-то, что жизнь можно нарезать не на мельчайшие и тонюсенькие до дыр дольки-дни, а кромсать огромными кусками весом лет в двадцать- тридцать?!

Ты, кстати, где? Еще идешь на свою остановку?! Да, споткнись же ты, наконец!

Ну, вот, молодец!

Жду.