Израиль. Дубль два, или как я забирал свою книгу

Когда я скопился в изрядном количестве, мне прозрачно намекнули, что пора. Я и сам это понял. Но не в том смысле, в котором мне намекнули. Давно уже мечтал ужать свою продукцию до удобоваримых размеров и не разбрасывать ее по всей жилой площади в виде обрывков бумаги, как испачканной, на которой я писал, так и чистой, над которой я просто думал.

Интересно, что книга по форме ничем не отличается от брикетов, в которые спрессовывают мусор. Иногда она не отличается еще и по сути. Но если мусорные брикеты утилизируются без остатка, книжные имеют обыкновение где-то оседать, чтобы быть прочитанными. Именно эту особенность книг – оседать - имели в виду те, кто мне рекомендовал выпускаться. Ну, и третий мотив - издать свою книгу - озвучил знакомый писатель-рецедивист (так я называю плодовитых авторов), регулярно появляющийся на бумаге. По его словам, собственная книга, пропахшая типографской краской, добавляет в кровь адреналин. Поднес ее к лицу, вдохнул, и сразу адреналин. На вопрос – зачем он нужен, тот объяснил: для написания новых книг.

Из трех аргументов я выбрал все, кроме адреналина, в ценности которого сомневаюсь.

К сожалению, вынужден обойти вниманием важнейшие фазы рождения книги – редакция, корректура, дизайн, верстка, набор. Меня там не стояло, поэтому в детали не посвящен. Но хорошо представляю себе, как больно исправлять, украшать и оформлять… не себя. Поэтому безумно благодарен друзьям, кто приложил к этому свою умелую руку. Поведать же об этом не смогу. А только о том, как я эту книгу забирал.

Итак, пройдя через все означенные этапы, мое создание покоится в иерусалимской типографии «Ной», а я уже в воздухе и нетерпеливо поглядываю на монитор, где приближается Израиль.

Не помню, был я когда-нибудь в типографии или нет. Скорее всего, был, ибо запахи показались знакомыми. Густо пахло краской, клеем, пылью и бумагой. Шеф «Ноя» – мягкий брюнет с вкрадчивыми, как у кошки, манерами провел меня в соседнюю комнату и кивнул в сторону: «Вот!» То, что я увидел – впечатлило. Книг было много. Очень много. Мне сказали, что моих только триста. Но показалось больше, настолько все пестрело и мелькало перед глазами, куда ни ткнись.

Вывоз в перечне услуг «Ноя» не упоминался, поэтому я засучил рукава и принялся разминать спину. К счастью подвернулась тележка, что обрадовало невероятно.

Исход проходил обыденно и незатейливо. Я укладывал в тележку свои «Силуэты» и отвозил в ближайший магазин от издательства «Гешарим», который радушная хозяйка любезно согласилась отвести под перевалочный пункт для книг на их пути в Европу. Тележку вез осторожно, но один раз несколько книг все же вывалились и больно ударились о мостовую. Говорю «больно», потому что я вдруг впервые ощутил физическую связь с ними. Первый раз, когда книги шлепнулись на землю, и вторично, пока я смотрел, как они беспомощно лежат на дороге – уязвимые и зависимые.

Я подбирал выпавшие книги и поглядывал по сторонам, думая, вот было бы лестно, если бы кто подошел, пусть полуграмотный, и участливо поинтересовался, что мол, у вас упало. А я, как бы, вскользь, небрежно, как бы, заметил: «да вот, книгу свою вёз, а она возьми, да и мордой об асфальт». Но люди проходили мимо. К книгам, а тем более – в Израиле - привыкли, и их вид, даже на земле, не приковывал любопытных взглядов.

У входа за новой партией «Силуэтов любви» меня тормозил охранник. Это секьюрити, которые следят, чтобы ничего «такого» в помещение не проносили. Выносить можно все, что угодно. В Израиле вынос не опасен и не вызывает подозрений. Опасен только внос.

Но вот, наконец, я выбрал из «Ноя» всё до последней страницы, захватив даже несколько экземпляров легкого брака, распрощался с охранником, и мы с книгами покатились в последний путь. В магазине все взвесили, потом еще раз и сообщили результат. Сначала в килограммах, потом в шекелях. Я узнал, что вес одной книги – 460 грамм. Никогда не думал, что она такая тяжелая. Мне всегда казалось, что всех мыслей там грамм на пятьдесят, ну, самое большее – на сто. Суммарно вышло 120кг. Говорят, своя ноша не тянет. Охотно верю. Если не переводить килограммы в денежные знаки. Но я перевел, и сразу потянуло. После чего я предложил часть книг оставить в магазине. Разумеется, не насовсем, а до той поры, пока их кто-нибудь не купит. Однако мне сказали, что магазин затоварен и «оставить, пока не купят» практически означает «оставить насовсем». И всё же пару килограммов на пробу взяли.

Остальным же книгам предстояло отправиться вслед за мной. Оставалось лишь решить - каким путем. Море я сразу отверг. Морем мучительно долго. Да и неспокойно. Пароход могут захватить пираты – ныне снова модное занятие, либо в трюм просочится вода. Правда и авиатранспорт может дать маху. Неудачно приземлиться или приводниться. Но, что бы ни произошло, в последнем случае это произойдет быстрее. Ждать же и надеяться два месяца – мучительнее, чем ждать и надеяться неделю. Поэтому я выбрал второй вариант. Кстати, замечу, что ждать и надеяться – но, так, чтобы недолго и с гарантией – мое любимое занятие. Я даже в одной анкете, где был вопрос «ваше хобби», так и написал - «ждать и надеяться».

В любом случае я был рад, что взял родное, а еще и такому счастливому поводу еще раз приехать в любимый Израиль. Слово «любимый» - не праздный политес. Начиная с позапрошлого года, я люблю в Израиле всё, без разбору. И воюю с циниками, меланхоликами и просто людьми здравомыслящими, которые смеются надо мной, обзывая любовь «наивностью», пытаются меня разуверить, открыть глаза, отрезвить, обескуражить и тому подобное. «Ты, ни шиша не понимаешь, - объясняют они мне, - ты здесь гость, а если бы приехал на ПМЖ – взвыл бы уже от одного контакта с министерством абсорбции». Кстати, чем так неприятен контакт с министерством абсорбции? Я его видел. Внешне ведомство выглядит пристойно. Я даже спутал его с банком. На неприятное здание никогда не подумаешь, что это банк. А на министерство абсорбции – подумаешь. Спутал я его с банком очень забавно. Пытаясь найти банкомат, я, наконец, увидел в стене что-то похожее и запустил туда карточку. Внутри произошло замешательство, потом на экране высветилось: «введите ваш идентификационный социальный номер». Я поднял глаза и понял: оно! И знаете, совсем не испугался. Абсолютно беззлобное здание с небесного цвета логотипом из белого семисвечника, обрамленного белой же веточкой. И я подумал, что, наверное, и корзина абсорбции – его фирменный продукт - выглядит так же мило. Эдакая, знаете ли, всамделишная плетеная корзиночка с набором разнообразных фруктов и овощей, украшенных экзотическим лепестком гибискуса. Говорят, ее вручают уже в Бен-Гурионе, но при этом ты должен быть в курсе, что эта радость не навсегда, поэтому наслаждение растягивай и не спеши абсорбировать первую порцию уже в здании аэропорта.

Повторяю, на сегодняшний день и час мне любо дорого всё - вопреки и не взирая. Ну, не нашлось еще триллера, который убил бы мою песню. Самое страшное, что я слышал, это как неискушенных репатриантов соблазняют выгодной ипотекой, а потом отбирают квартиру, если они не в состоянии выплатить деньги. А простодушные, заемщики о такой акции и не подозревали, потому что условия кредита написаны почти невидимым шрифтом и упрятаны в углу договора. К тому же - текст на иврите. Соглашусь, что оформление на иврите, да еще мелкими буквами – это подло. Но, увы, тут Израиль отнюдь не уникален. Скорее, уникальны мы – дети Октября, не привыкшие к наказанию за неуплату и считающие это наказание негуманным, даже оскорбительным, как и всё, что тебе предлагают на возмездной основе, а не преподносят в подарок.

Следующий триллер, который мне прокручивают в надежде вызвать мурашки – это бюрократы. Да, они ужасны! Они теряют файлы с твоими правами и причитающимися тебе деньгами (любопытно, что файлы с твоими обязанностями почти не теряются). Да, эти иезуиты плодят бумаги, а в них придумывают новые и новые пункты. Среди этих пунктов есть даже такие, которые требуют от тебя «вспоминать» то, чего с тобой никогда не случалось, или увидеть себя такого, каким ты не мог быть в этой жизни. Так недавно я углядел в анкете Сохнута графу «бывшая фамилия отца». «Это какая, девичья, что ли? Так бы и написали», - сказал я про себя и впервые задумался над тем, кем я был в прошлом – мальчиком или девочкой.

Однако, ни кредиты с зашифрованной на древнееврейском клаузулой об их возврате, ни анкеты, ни инквизиторы-бюрократы не делают государство Израиль ужаснее остальных.

А посему, уважаемые, копайте дальше, но откопайте такое, чтобы больше ни у кого. Только в Израиле. А еще лучше – назовите мне страну, где подобных кошмаров нет и в помине. Если назовёте – клянусь – я ломанусь туда паломником. Поклонюсь парламенту, который честен, как глаза комсомольского секретаря, президенту, не знающему, что такое - воровать из казны, и крепко обниму героев-чиновников, которые, не страшась увольнения, упрощают или упраздняют все бумаги и процедуры, дабы облегчить нам жизнь.

Все попытки остудить мою горячую голову тщетны еще и потому, что у меня двойная защита. Глаза и воображение. Воображение – это когда вводишь правильный код и пароль в стену министерства, и оттуда выскакивают плетёные корзинки с разноцветными продуктами абсорбции. А глаза – это когда бредешь по ночному Иерусалиму в мягком желтом свете ночников-фонариков. Они всю ночь дежурят, чтобы и в это время суток высвечивать неповторимый двуколор города – белый с позолотой. Бывает и темень непроглядная. Но там, где мрак, вы почти уверены - для вас припрятан сюрприз - древний холодный камень, который при свете глух и нем, зато ночью… да еще, если вы благодарный слушатель… да еще и при луне…

Кстати, о Луне. Луна как раз огорчила. Вернее, вызвала ревность. Мне показалось, что она любит государственные органы, ибо все время, пока я был там, Луна висела только над зданием Кнессета. Это вопиющее нарушение законов вселенского вращения и перемещения, по которым ей полагается беспрестанно двигаться и не замирать над чем-то конкретным, поддавшись личным симпатиям. Но, не исключаю, что в Израиле ее просто приватизировали, как в свое время Царя Небесного.

Между прочим, приватное или частное в сугубо израильском контексте лично я воспринимаю не в запретительном значении слов: «руки и ноги прочь!», а в поощрительном: «трогай, родной, а где не дотянешься, просто созерцай. Но так созерцай или так трогай, будто это твое, а не общее. То есть, нежно и по-хозяйски».

Этот смысл глубоко проникает под кожу и, оказавшись на приятном для сердца и глаза объекте, действительно испытываешь желание сразу же похозяйничать. Немедленно в голове прожекты, как бы, мол, дополнительно улучшить или спасти от деградации. Спускаюсь к Мертвому морю, некоторое время любуюсь сине-зеленым зеркалом, украшенным солеными белыми плюшками, а скоро и мысль - не качнуть ли в Мертвое море немного Средиземного? При четырехсотметровой разнице в уровнях обоих морей их соитие произойдет мгновенно. Точно по закону сообщающихся сосудов. Стоит лишь соединить. От Средиземного не убудет, а Мертвое ополноводится. И вот тогда можно будет и в Мертвом море плавать и нырять. Но с другой стороны… нет, отставить. Как же я, простите за эгоизм, буду качаться кувшинкой на воде, вот как сейчас? Кто будет поддерживать в этом теплом рассоле мое туловище, если я захочу по этой воде походить, поползать?

А тем временем мой сосед по Мертвому морю, что залег справа, делает попытку проплыть брасом. А потом чего-то пугается и пытается встать на ноги. Однако выталкивающая сила мешает ему занять вертикальное положение. «Ну вот, - облегченно вздыхаю я, наблюдая как тот переваливается со спины на живот, пытаясь зацепиться за дно, - хорошо, что я отклонил проект создания на этом месте филиала Средиземного моря. Было бы здесь обыкновенное море, и плыл бы этот чудак своим глупым брасом или кролем или нырял с маской. Банально...

- Что? Вы ко мне? Я вас слушаю.

Это тот сосед. После нескольких отчаянных попыток встать на обе, он поймал мой взгляд и попросил отбуксировать его к берегу. Грести он боялся. Ему сообщили, что от гребли брызги, и если вода попадет в глаза, их съест соль, оставив лишь глазницы. Пришлось таки нарушить свой покой и оттянуть его к мелководью, где он, наконец, самостоятельно коснулся дна, и мы оба выбрались на берег. Он - потерянный, а я – слегка раздосадованный непредвиденной помехой моему отдыху, но подобревший, потому что, наконец, перестало щипать. Говорят, что при входе в море начинает щипать именно в тех местах, которые требуют медицинской помощи. Потом щипать перестает. Это означает, что помощь уже не нужна. И вот тогда остается закрепить результат втиранием грязи. Но грязи, как мне сообщили, здесь отродясь не лежало. Вместо нее стоял магазин, где можно было приобрести пакетик. Ладно, хотят продать, купим.

- Трех штук хватит? - Продавец, замерив меня взглядом, сказал, что пакетика в 600 грамм достаточно, чтобы натереться до поросячьего состояния.

Друзья недоумевали: «где же ты нарыл такой “spa”, чтобы без грязи, которой на побережье навалом? Съехал бы чуть-чуть влево или вправо…». Представьте себе – нашел. Куда привезли, там и нашел.

Кстати, что еще трогает, так это «чуть-чуть». Чуть-чуть не увидел цветущий миндаль, чуть-чуть не захватил глазом краски пустыни, которая все еще напоминает о сошедшем цвете анклавами пожухлой травки. Чуть-чуть не увидел дикобраза. Чуть-чуть – загадка. Она возбуждает охотничий азарт. Но узри, зафиксируй, за ней другая. Некоторые загадки не раскрываемые, и не надо. Они дают простор воображению. Одна из них – сочащаяся по камням вода в Геенне огненной. Что это? Слезы грешников? Выход грунтовых вод? Старожилы с напускной усталостью предлагают в качестве гипотезы прорыв канализационной трубы. «И вообще, давайте лучше об актуальном. Не далее как вчера арабы опять …». Вот только не надо прикрываться арабами. Будто я не вижу, что и вас подмывает в тысячный раз поиграть с этой темой.

Приватность по-израильски – это особой породы личное, размером со страну. Почему так? Не в последнюю очередь благодаря тому, что бал здесь правит не масса, а персоналии. Даже растения – личности. Таковыми их взращивали еще во времена первых кибуцев методом индивидуальной терапии, в основе которого – уважение к твоим особенностям. Они даже питаются поврозь, получая воду по персональным каналам, а не лакают из общей лохани. Так же и люди. Сколько раз смотрю на скопление людей, столько раз не могу уложить их в слово «масса». В букет – да, в совокупность индивидуумов – да, но не в безликую массу. Да и ведет себя эта совокупность не массово, а кто во что горазд, минуя правила и законы. Ибо для личности законы – не законы. Буква закона - для массы, которая видит только букву. Личность же читает и воспринимает не механически, а вкладывает свой смысл. Каждый новый закон принимается в надежде, что он будет окончательным, но разные толкования рано или поздно растаскивают его на части, после чего принимается еще один – окончательно окончательный. Пока у людей есть воображение, преобразование законов будет бесконечным.

Мои мысли прервал резкий толчок. Потом еще один. Это водитель автобуса, в котором я нахожусь, делает крен вправо, потом влево. Ну и что? Водитель тоже личность и имеет право на острое желание повисеть на мобильнике, оставив на руле лишь одну руку. Категорически нельзя, но если позарез нужно, то можно.

Вспомните у Жванецкого «вход строго по пропускам, но можно и так». Так что правила можно, нарушать, не вызвав недовольства, а напротив – встретив понимание. Но там, где «можно и так» все же исключается, для вас открыт обход, объезд или лазейка. Свиная тушка не должна осквернять своими копытами землю Израиля? Преодолеем. Русский кибуц устанавливает свинарник на сваи. И некошерная скотина более не касается земли, а висит над нею. Нельзя держать дрожжи и мучное на Пейсах, под боком араб, которому можно это добро переуступить, очистив свои закрома от запретного продукта, а потом выкупить.

Ну, хорош языком молоть. Пора и на землю спускаться. Я ведь зачем приехал? Ах да, не зачем, а за чем! Ну, разумеется, за книгами. Теперь, когда отправил, можно домой.

А что если все-таки нельзя?... Ну, совсем немножечко нельзя? Увы, все рейсы, следующие за моим, забиты на неделю вперед.


ЭПИЛОГ

Сегодня книги у меня в подвале. Иногда я к ним захожу и присаживаюсь рядом. Или прямо на них. Сижу и размышляю о том, что электронная книга и кошельку отрада и флоре. За окном шумят деревья, но с каждым новым тиражом, мне кажется, что шелест их крон будет все тише и тише, ввиду растущего спроса на целлюлозу. В Израиле много писателей. Не потому ли так мало деревьев?

В окне вижу пень. Когда-то это было разлапистое дерево с толстенным стволом. В прошлом году был сильный ветер, и оно рухнуло. Я увидел в его гибели счастливый знак. Дело в том, что это дерево было посажено не просто так, а со значением. Лет сорок назад саженец прикопала соседка в надежде, что, когда дерево вырастет, оно заслонит от нее соседний дом, где жила хозяйка нашей нынешней квартиры. Хозяйка была израильтянка. Сейчас австрийцы уже не те, что раньше. Сейчас они одинаково не переносят как евреев, так и всех прочих. Но раньше выделяли евреев, потому что никак не могли выработать к неевреям своего отношения. Сегодня они определились, и свою активную гражданскую позицию по отношению к евреям поровну распределяют между всеми неместными.

Так вот, в прошлом году дерево, надежно закрывавшее соседку от евреев, рухнуло. Обрушился именно тот гигант, которому, казалось бы, никакие ураганы не страшны. Окружающая же мелочь - тонкоствольные березки и ели – остались нетронутыми. Невероятно, но факт. Когда я рассказал историю этого дерева знакомой из Сохнута, она долго сдерживала смех (мы сидели в официальном месте), потом сказала, что таких антисемитов, которые, огораживаются от семитов столь чудесным образом – сажая между собой и ними деревья, надо срочно заслать в Израиль. «… и тогда густые леса нам гарантированы», - были ее слова.

Думаю, стоит прислушаться. Помните у Высоцкого: «на их стороне хоть и нету законов – поддержка и энтузиазм миллионов». Так вот, если этих людей, чей энтузиазм был отмечен Владимиром Семеновичем, поселить в Израиле – можно не сомневаться, что через несколько десятков лет страну не отличишь от Беловежской пущи.

СОВСЕМ ЭПИЛОГ

А еще я думаю, что сейчас лето. Но я с волнением жду осени и зимы, потому что в подвале будет сыро, и книги порастут плесенью. Она слопает сначала обложку, потом примется за содержание. Это никуда не годится. Поэтому надо торопиться их пристроить в сухой дом и теплые руки. Вот и паспорт к ним готов:

ФИО – Силуэты любви.
Родитель – Я самый
Место рождения – Иерусалим, типография «Ной»
Имиджмейкеры, приложившие все свое усердие и мастерство, чтобы ребенок был нарядным, опрятным и приятным – Валя Кобяков – редактор, Элла Гороховская – корректура, компьютерная верстка, дизайн.
Крестный - издательство Иосифа Бегуна.
Места прописки:
-Подвал, полтора метра ниже поверхности земли.
-Иерусалимская русская библиотека

Запомните! Руки только теплые, помещение только сухое!