368. Следы каптара

Следы каптара.
За небольшим перевалом горного хребта открылась живописная долина с маленькими полями, поросшими на склонах гор плодовыми деревьями, дикими грушами и яблоками. Откуда-то из-под камней, под напором, выбрасывается на поверхность кристально чистая вода. Вода бурлит и пенится, расталкивая все на своем пути. Даже камни не могут устоять под натиском воды и уступают место настырному потоку. Можно даже подумать, что это могучая река. Но это даже не постоянный ручей, который питается влагой с огромного ледника. Это всего лишь вода, накопившаяся под огромным слоем песка и глины. Видно пласт поверхности земли обсел под давлением сверху и вытиснул из-под себя воду. Возможно, что на обратном пути мы не застанем этот наглый поток воды, который сейчас проявляет свой настырный характер и пытается всем доказать, что он самый сильный, хотя бы на этом тихом месте. Где даже людей ни сразу можно встретить.
Мне эти места были хорошо известны. Однажды, на летних каникулах, мы всей дворовой оравой были здесь в пионерском лагере "Сергокола". Мы объедались различными плодами и ягодами, которых даже в нашей знаменитой Улубиевской балке было значительно меньше чем здесь. Мы тут облазили все горы. Только в одно ущелье мы почему-то не ходили? Говорят, что ущелье пользуется дурной славой у людей. На спуске в эту огромную долину был первый из многочисленных аулов. Наш драндулет повернул в него.
- О! Боже мой! - вскрикнул отец, когда мы въехали в аул. - Такого не может быть! Глазам не верю!
Прямо перед нами в луже среди аула валялись несколько диких свиней. Я хорошо знал, что мусульмане не едят свиней и даже обходят то место, где было какое-то присутствие свиней. А тут! Прямо среди аула, в грязной луже валяются дикие свиньи. Представляю, какое у моего отца было состояние. Мой отец, заядлый охотник, случайно, в этот раз не взял свое ружье, а здесь дикие свиньи под самым носов в грязи валяются.
- Что-то ни так? - задумчиво, как бы самому себе, сказал отец, когда немного пришел в себя. - Горцы из аула ушли. Случилась какая-то беда или чье-то нашествие было на аул. Может быть, каптар действительно существует? Ведь что-то толкнуло людей уйти из насиженного ими места? Люди не могли далеко уйти. Надо где-то искать кошары с овцами или место пастбища овец. Люди большого аула не могут покинуть аул.
Мы сели обратно в свой драндулет и поехали по следам отары овец. Примерно, через три километра мы увидели огромные кошары овец и коз. Рядом множество людей разного возраста. Словно цыганский табор.
- Салам алейкум, аксакал! - поздоровался отец, со старым чабаном и после приветствия они стали говорить на языке этого аула. Отец и старик часто употребляли в речи слово каптар и Исраил, о котором я не знал.
- Он говорит, что за их аулом есть какой-то грех. - стал отец переводить мне разговор. - К ним в аул часто приходил каптар и привел с собой стадо диких свиней, которые вытоптали у них все поля кукурузы. Видно, что сам дьявол прислал из ада своего слугу Исраила-каптара, который пришел забирать их души за грехи перед Аллахом. Старик готов сейчас показать нам следы каптара. Мы сейчас пойдем туда и посмотрим, какие следы там оставил этот загадочный каптар. Может быть, что действительно существует этот каптар.
Мы с отцом, старик и несколько парней, видимо дети и внуки старика, отправились на дальнее поле поросшее кукурузой, которое было у расщелины гор. Там, по рассказам старика, много раз видели каптара, который ночами приходил из ущелья и ходил по кукурузным полям возле аула. Возможно, что и сейчас он там. Когда мы пришли на кукурузное поле, то сразу увидели там огромные следы босых ног человека. Даже следы взрослого человека казались нам детскими в сравнении с этими огромными подошвами ног. Всюду были следы от диких свиней, их было так много, словно свиньи, как отара овец приходили сюда на кукурузное пастбище. Спокойно паслись под чьим-то строгим надзором. Затем обратно возвращались в горы.
Старик и отец долго обсуждали проблему, которая находилась у них под ногами. Они постоянно повторяли слово "дунгус". Я знал, что на многих языках народов Дагестана слово "дунгус" обозначает - свинья. Значит, главной проблемой аула была свинья(дунгус). Наконец, старик и отец, договорились и ударили по рукам. Они еще долго беседовали, когда мы возвращались в кошары, но это была обычная беседа о повседневной жизни и о работе моего отца. Возле кошар мой отец сделал несколько снимков из фотокора, старика и мужчин его огромного семейства. В аулах не принято было фотографировать женщин. Затем мой отец сделал какие-то записи в своем планшете. Раздал горцам готовые портреты, которые они заказывали.
- Я договорился со стариком. - обратился отец ко мне. - Что насчет каптара они разберутся сами. Но вот от стада диких свиней я их избавлю. Убью секача, стадо само уйдет в горы, чтобы выбрать нового вожака. Тем временем пройдет около года. Стадо, может быть, никогда больше не вернется сюда. Если даже вернется стадо, то я опять убью секача. Пока стадо окончательно не покинет эти места. За то, что я убью секача, мне старик обещал дать десять баранов, двадцать курей и столько же гусей. Ты останешься в кошарах под гарантию моего слова. На то время, пока я поеду за ружьем домой в город Избербаш. Я скоро вернусь сюда.
Отец заправил мотоколяску бензином из канистры, которую ему дал дядя Илья, затем попрощался со стариком и драндулет моего отца, пыхтя свежим бензином, стал выбираться с поля на гору. Огромное семейство аула дружно махали руками вослед ползущей мотоколяски. Я же стоял в стороне и думал, что лучше бы мне драться и мириться с нашей Настей, чем теперь кормить вшей в кошаре. Там, у тети Маши, тепло и уютно, есть с кем разговаривать. Тут же, баранов больше чем людей. Ни поговорить, ни подраться не с кем. Даже мальчишки какие-то дохлые и замусоленные, словно их всех держали в фашистском концлаќгере и там не кормили. Представляю, как мне придется сильно похудеть здесь, как эти загорелые пацаны.
- Мальчик, как тебя зовут? - спросил меня старик, на русском языке с очень сильным акцентом. - Вот, меня зовут Акмал. Ты будешь жить у нас в кошарах. Тут у нас очень хорошо жить в горах. Всюду све-жий воздух...
Старик долго хвалил свои родные места, хотел, чтобы мне тоже они понравились. Я же думал о своем городе Избербаш, что как хорошо у нас в пресных заливах ловить рыбу. Здесь, наверно, рыбу мальчишки даже не видели. Чем только они занимаются в свое свободное время? Баранов пасут постоянно и не учатся. Сами тоже, как бараны. Как только я смогу тут жить среди них? Ведь они совершенно по-русски не говорят.
- Меня зовут Саша. - сказал я, после того, как старик подробно перечислил прелести горных мест.
- Очень, хорошо, Саша! - сказал Акмал. - Будешь жить в кошарах у леса. Там много фруктов и ягод.
"Ну, прямо старик Хотабыч!" - подумал я. - "Борода у него такая же длинная. Осталось дергать волосы из бороды, чтобы любое мое желание сразу сбылось. Только уж очень редкая борода у старика Акмала. Возможно, что внуки его дергали из бороды волосы, чтобы сбылось их пожелание. У меня не сбудутся."
В кошарах у леса меня встретила почти вся голая детвора. Все, кому не было семи лет, бегали совершенно голыми. Те, кто был старше, были одеты в рваные штаны и только у двоих парней были без пуговок рубашки, которые носили, возможно, еще ровесники старика Акмала. На ногах этих пацанов обуви ни у кого не было. Можно было подумать, что я встретился с оравой бездомных детей со времен гражданской войны или встретился с детьми парижской коммуны, так как никто из них не говорил по-русски. Пацаны были настолько грязные, что можно было подумать, они никогда не видели воды и даже не знают, как водою пользоваться. С рождения заморыши. Наверно, их мыли только в первый день рождения и больше никогда.
Голодранцы окружили меня и разглядывают со всех сторон, словно я пришелец из космоса, а они коренные аборигены этих мест. Так можно действительно подумать, ведь пацаны голые, а я одетый. Горцы загорелые, а я белый, как снег. Я всегда считался среди своих друзей самым загорелым, так как надевал на себя одежду зимой и в школу. Все остальное время бегал в одних трусах. Но болезнь подкачала меня и почти восемь месяцев, за два года, я провалялся в больничной постели, с воспалением легких и с травмой после мотоцикла. Мне некогда было загорать. Вот и получается, сейчас, что передо мной стоят настолько загорелые мальчишки, что можно подумать, что негритята и я попал из Сибири не в горы Дагестана, а в самый центр Африки. Даже не знаю, как заговорить с ними. Не стоять же мне, молча возле них?
- Альчики! - смеясь, сказал грязный мальчуган с беззубой улыбкой и протянул бараньи мослы к игре.
Игру в альчики я знал прекрасно с детства. В городе Избербаш даже взрослые играли в альчики.
- Хорошо! - согласился я. - Давайте будем играть в альчики. Желтый альчик мой. Кидаю первый.
Как подобает истинному игроку, я перемешал альчики в руках, потряс их в ладонях и бросил альчики на землю. Из десятка альчиков, один альчик и еще чей-то, упали на фас, то есть на ребро. Теперь я взял два альчика и также перемешал, а затем потряс и бросил на землю, на фас перевернулся только мой альчик. Я становился ведущим. Теперь в накидку и джирк, удар закрученным альчиком в другой ближний альчик противника, я должен вести игру. Все мои друзья очень хорошо играют в альчики. Но лучше всех играет Абдулазизов Абдулл. У него пальцы растягиваются. За счет этого Абдулл больше берет выигранных альчиков. То есть, каждый альчик противника, который ты ударишь во время игры твой и до которого альчика ты дотянешься пальцами от своего альчика тоже твой. Если удар не получился или ты не мог дотянуться пальцами своей руки от своего альчика до альчика противника, то тогда игра полностью переходит противнику.
Я всячески старался играть лучше игроков из аула, чтобы не опозорить марку городских игроков, друзей своего круга. Но мальчишки аула играли на много лучше меня, это видно было по накидке и растяжке пальцев. Кроме того, альчики они закручивали пальцами во время броска и удара, на сильнее меня. Особенно отличался длинный мальчишка, по имени Мирза, он ловко накидывал свой, потертый временем альчик, на мой желтый альчик. Каждый раз я должен был отдавать ему один альчик, из тех, что я уже выиграл. Ведущий альчик никогда не проигрывается, так как без ведущего альчика ты не имеешь право на игру. Даже в запасе должен быть еще один альчик. Поэтому я старался набрать альчиков, как можно больше, чтобы продержаться в игре. Но, против меня играл целый аул мальчишек, в то время, как положено играть команда на команду. Так мне играть одному было трудно и не честно. После того, как я выигрывал альчик у карапуза по имени Яхъя, тут же в игру вступал Мирза и он обратно забирал у меня выигранный мной альчик.
- Так не честно. - сказал я, мальчишкам. - Давайте разделимся поровну на две команды и будем играть друг против друга командами. Которая команда выиграет, то будет кататься на спинах проигравших. Так играют мальчишки нашего города Избербаш. Это вам будет очень интересно. Попробуйте и вы сами убедитесь.
После моей длинной речи я внимательно посмотрел на лица мальчишек и догадался, что кроме слова "Избербаш" им больше ни одно слово не понятно. Я постарался на жестах и на словах им объяснить предложение своей игры, но пацаны стояли, как бараны и вообще не понимали меня. Тогда Мирза пошел в кошары и привел с собой старика Акмала. Я стал старику объяснять суть моего предложения игры. Мы тут же разделились по жребию на две большие команды. Мирза стал ведущим одной команды, а я другой. Уже через час мы катались по полю на спинах друг у друга. На это смешное зрелище собрались жители всего аула и через несколько минут все свободные от работы взрослые парни играли в нашу игру, а затем катались на спинах своих друзей. Поляна возле аула превратилось в какое-то театрально-цирковое зрелище в горах.
За играми с полуголыми пацанами я не заметил, как наступил вечер. С ущелья потянуло свежей прохладой, а из кошар жареным мясом. К этому времени у меня в желудке ничего не осталось от завтрака у наших родственников и мне очень хотелось кушать. Я посмотрел в сторону кошар. Там заканчивали приготавливать ужин. Старик Акмал махал нам рукой, звал к ужину. Мальчишки, как стадо баранов, рванули в сторону кошар. Мне было неудобно так бегать в ауле, я все-таки городской житель. Поэтому я не спеша пошел в сторону кошар, где пахло пищей. Я старался выглядеть как можно интеллигентно и по-городскому, хотя, по моему виду, этого нельзя было сказать. Вся моя одежда за день так испачкалась, что мало отличалась от одежды жителей этого аула. Только лишь в том была разница между мной и пацанами аула, что я был обут и одетый. В то время как мальчишки этого аула бегали совсем, почти голые, словно "в чем мама родила".
- Садись, дорогой Саша, гостем будешь. - предложил Акмал, место у костра. - Тут тепло, мясо близко.
6.Ущелье каптаров.
Женщина в длинном платье до самой земли, укутанная с головы до ног платком-шалью, поставила у моих ног глиняную чашку с супом, а на чашку положила горячий чурек и кусок бараньего мяса. Из глиняной чашки торчала самодельная деревянная ложка. Рядом поставили глиняную кружку с козьим парным молоком. Я посмотрел, как сели мальчишки аула и точно также сел сам, свернув ноги калачиком под себя. Сидеть было совершенно неудобно. Ноги стали отекать. Я, как матрешка, перекатывался из стороны в сторону, а пацаны, глядя на меня, гримасничали и хихикали. Тогда я сел на кусок ствола дерева, на котором только что рубили дрова для костра. На бревнышке сидеть было удобно. Я принялся уплетать поданную мне пищу. Все было очень вкусно. Я никогда не жаловался на свой аппетит, а тут в горах мне захотелось кушать больше.
- Саша! Ты где хочешь спать? - спросил меня, Акмал, после сытного ужина. - В шалаше с мальчишками или в кошарах за дувалом? Где спят все взрослые и девчонки. Выбирай себе сам место для своего ночлега.
Какой из городских мальчишек не хочет спать в шалаше летом в горах. Как раз здесь мне сейчас такое предлагают. Я, конечно, выбрал шалаш, в котором было много сена, пахло травой и цветами. Шалаш был большой, из веток деревьев покрытых камышом и соломой. Прямо, как дом в горах под открытым небом. Места много. Все легли по кругу, ногами вовнутрь и головой к стенам шалаша. Получился огромный веер из человеческих тел. Под головой соломы и сена было гораздо больше, чем под телом и под ногами, так что спать было очень удобно. Вот только с непривычки я весь чесался от травы. Мне все казалось, что по мне кто-то бегает. Это всего лишь трава касалась моего тела, а я, совершенно машинально начинал чесаться. Я не видел лиц пацанов, но слышал их насмешки над моим не привычным поведением. Однако, все же заснул я очень быстро. Ведь я с самого раннего утра, как мы уехали от родственников, еще не спал. Вероятно, это я ночью сильно замерз, так как когда проснулся, то обнаружил себя укрытым сеном, из которого торчала только одна голова. В шалаше пацанов не было. Я вылез из шалаша. Над шалашом светило яркое солнце. На дворе был день. Хорошо и долго я спал на природе. Теперь тут я отдохнул хорошо.
- Каптар! Каптар! Вах! Вах! Ха-ха-ха! - услышал я, крики и смех местной шпаны. - Ай-яй-яй! Гав! Гав!
Только сейчас я увидел, что вокруг шалаша собралась вся детвора аула. Дети смеялись показывая на меня своими грязными пальцами. Я посмотрел на свою одежду и увидел, что на меня прилеплены колючки-липучки, а уже на этих колючках-липучках нацеплялись солома и сено. Также у меня было и на голове. Выќходит, пока я долго спал, детвора потешалась над моим видом. Делали из меня какое-то лесное чучело?
- О-го-го! Ау! Мяу! Гр-р! - начал я, издавать дикие звуки, которые мог издавать каптар в ущелье гор.
Все весело засмеялись над моим видом. Я кинулся на них, как дикий зверь и пацаны разбежались в разные стороны. Затем каждый пацан стал подбегать ко мне из под тешка и дергать у меня колючки-волосы. Я кидался в их сторону, как затравленный зверь, а пацаны смеялись над моим видом и бе-гали вокруг меня. Так мы играли до тех пор, пока на моей одежде не осталось ни одной колючки и сами дети устали от этой игры. После чего, дети помогли мне полностью очистить себя от соломы и сена, которые не покинули меня.
- Саша, проснулся! - приветствовал старик Акмал. - Добрый день, джигит! Иди кушать. Завтрак готов.
- Утро доброе, аксакал Акмал! - ответил я, приветствием, в манер горцев. - Как дела ваши? Как жена и дети? Как ваше здоровье? Каптар вас не беспокоит ночью? Вон, уже, меня ваши внуки в каптара превратили.
- Молодец, джигит! - как молодой, засмеялся Акмал. - У меня все хорошо каптар не беспокоит. Мы с Каптаром здесь по ночам за отарой овец присматриваем, чтобы волки овец не задрали. Дети и внуки здоровые.
Мы оба засмеялись над удачной шуткой, и пошли к кашарам, где в это время готовили завтрак. Там вкусно пахло национальными блюдами Дагестана. В мою честь готовили шербет. После супа из говядины, я с большим наслаждением лакомился сладким шербетом с орешками фундук и запивал козьим парным молоком. Вместе со мной шербет кушали все дети этого аула. По лицам детей было видно, что они рады мне. Когда мы досыта наелись, то дети позвали меня с собой в ущелье, в котором водился каптар. Я подумал, что если дети аула не боятся каптара, то чего мне тогда его бояться и отправился с ними. Было приятно, что я быстро нашел с ними общий язык дружбы, на котором разговаривают дети любой национальности.
Это ущелье было намного больше Улубиевской балки. Но когда я был в пионерском лагере "Сергокола", то в это ущелье мы почему-то не ходили в походы. Может быть, это тогда в ущелье жил каптар и его все боялись. Но почему сейчас каптара не боятся местные пацаны? Словно этот каптар у них старый друг. Когда мы углубились в ущелье, густо поросшее кустами и деревьями, то я увидел всюду следы огромных ног. Но местные пацаны даже не обращали на них внимание. Мальчишки хотели показать мне что-то другое, что их интересовало больше чем следы каптара. Только я этого не знал. Мне было очень интересно скорее узнать тайну, которую знали местные мальчишки из аула и, наверно, хранили тайну от взрослых.
Как только наша орава пробилась сквозь заросли кустарников к отвесной скале, то я сразу понял зачем меня сюда привели пацаны из аула. Перед нами открылось потрясающее зрелище. Прямо из скалы было высечено лицо похожее на обезьяну или придуманного людьми каптара. Изо рта, ноздрей и ушей высеченной физиономии на скале стекали ручейки кристально чистой воды, которая сливалась на бороду и небольшим водопадом падала вниз к нашим ногам. Тут же вода растекалась по дну ущелья и поглощалась растительностью. Я был поражен этим зрелищем. Такого мне никогда не приходилось видеть. Кто же был этот таинственный скульптор, который создал такую красоту в уще-лье? Ведь пацаны знают наверняка этого таинственного мастера. Иначе б они сюда не ходили так просто, без всякого страха, как ходят к себе домой.
- Кто это сделал? - спросил я, пацанов, показывая жестами, как работу из камня делают скульпторы.
- Каптар! - хором ответили замызганные пацаны.
Они стали, на словах и жестами, объяснять, кто делал прекрасную скульптуру высеченную из скалы. Пока я продолжал разглядывать это зрелище, мальчишки тем временем разделись догола и полезли купаться под совершенно прозрачный водопад. Я тоже последовал за ними под струи водопада, вода которого была настолько холодной, что я едва продержался пару минут под водопадом. Но даже этого времени хватило мне, чтобы смыть с себя грязь и почувствовать, как дышит мое тело, умытое родниковой водой, которая обладала приятным вкусовым качеством. Я брал эту воду от водопада в свои ладони, с большой жадностью пил и не мог никак насладиться. Настолько была вкусна эта вода напоенная ароматом природы, зелень которой окружала прелестное место, прятало от постороннего людского глаза. Так и хотелось мне навсегда остаться здесь, чтобы жить здесь на дикой природе, вдали от душного воздуха городских улиц. Мальчишки аула еще долго плескались под холодными потоками воды из водопада. В этот момент я тоже не терял зря ценное время, постирал свою одежду и полакомился плодами ягод. Тут в основном росли ягоды и плоды - барбариса, ежевики, винограда, кизила, алычи, груш и яблок. Просто трудно перечислить все.
Когда пацаны накупались до посинения, то мы быстро побежали из ущелья на поле, чтобы там согреться и посушить свое мокрое белье на солнце. Я разложил свою одежду прямо на траву. Мы стали играть в различные игры, которые знали мальчишки аула и которые были известны мне. Это были такие игры, как лапта, казаки разбойники, альчики, чижик, городки, жошка и многие, многие другие игры, которые можно перечислять целый день. Так мы играли до самой темноты. Я даже забыл про свою одежду и бегал в одних трусах, как из аула орава пацанов моего возраста, словно я родом из этих гор и всегда жил в этом ауле. Постепенно, я даже стал понимать некоторые слова на языке этого народа и мальчишки тоже стали меня понимать также, по жестам и по некоторым словам русского языка. Мы даже придумали свой собственный сборный язык. Пацаны называли по-русски какой-то предмет, а я называл на их языке что-то другое, затем мы составляли сборное предложение из двух языков и получался наш собственный язык, который могли понять только мы и никто другой. Это была, в своем роде, игра и учеба. Мы познавали сразу два языка совершено разных народов. Многие из этих слов я помню до сих пор. Мы разрабатывали различные варианты игры со словами и мое мнение об этих мальчишках сильно изменилось. Пацаны из аула оказались совсем не глупые, как мне казалось в наќчале нашего знакомства. Возможно, что в грамоте они отставали от городских, но в природе пацаны из аула разбирались гораздо лучше меня городского. Пацаны с домашними животными общались, как с людьми и животные понимали пацанов с полуслова.
Когда я в темноте стал искать свою одежду в поле и никак не мог найти, карапуз Яхъя шепнул что-то на ухо своей кавказской овчарке, которая днем охраняла стадо овец, овчарка понюхала меня и убежала в поле. Через несколько минут овчарка вернулась обратно и принесла всю мою одежду, причем собака тащила одежду на своей спине, слегка придерживая зубами. Выходит, собака знала, что одежду пачкать нельзя, а возможно, что овчарка тащила мою одежду как волки, которые таскают зарезанных овец у себя на спине. Когда овчарка притащила одежду, то принесла ее не своему хозяину, а именно к моим ногам. После этого собака улеглась у ног хозяина карапуза Яхъя, который довольный работой собаки, отблагодарил ее косточкой от ужина. В этот вечер, перед сном, я обратил внимание на то, что после того, как мы улеглись спать, овчарка, по кличке Абрек, пригнала отару овец к нашему шалашу. Овцы плотным кольцом легли вокруг нашего шалаша и образовали как бы утепленный круг. В горах ночью всегда очень холодно, даже летом. От овец исходило тепло. В шалаше не было холодно. Ночью совершенно не укрывались ничем, было тепло. Мне так понравилось в ауле с моими новыми друзьями, что я даже не заметил, как прошло три дня. На четвертый день утром приехал на драндулете мой отец. Отец был слегка пьян. Выходит, что эту ночь отец спал у наших родственников в горах и с дядей Ильей выпивал водку, которую отец привез из города, так как в ауле спиртного нет. Так нам за ужином сказала тетя Маша, которая предупредила отца о выпивке.
Издали я услышал трескотню нашего драндулета, появление которого облаял Абрек. Вслед за Абреком поднялись остальные собаки из аула и сопровождали отца до самых кошар. Отара овец не успела покинуть кошары и чабаны цокая своими языками, усмирили собак из аула, которые расположились рядом с овцами и внимательно следили за продвижением моего отца на драндулете. Тем временем отец с приветствиями подошел к старику Акмалу. Они обратно начали свои переговоры на тему отстрела секача и его вывоза в город. Акмал долго чему-то не соглашался, но когда отец показал мне, что мы сейчас уезжаем, тогда Акмал ударил с отцом по рукам и отец вернулся обратно в кошары. Отец сел у костра, как почетный гость и ему оказали особое внимание, как тут того требует обычай гор. После всей церемонии приема гостя, все мужчины аула расселись вокруг костра и принялись за завтрак. Лишь чабаны с отарой овец уже покинули кошары и медленно поднимались в горы к сочным травам альпийских лугов. Вероятно, что эти чабаны завтракают до восхода солнца. В то время, когда приехал мой отец, солнце здесь только всходило из-за гор.
До обеда отец отдыхал. Отец спал в нашем шалаше и его никто не беспокоил. Мне тоже было как-то неудобно обращаться к отцу, так как отец сам ни стал говорить со мной. Может быть, выпивка ему мешала, а, возможно, что отец просто устал с дороги. Но только в этот день я не играл с пацанами аула и пацаны меня понимали. Прямо после завтрака мальчишки ушли подальше от кошар и не появлялись мне на глаза до самого обеда. Лишь издали я слышал игру и смех пацанов аула. Но мне не было дозволено играть с ними.
- Надо посмотреть тропу свиней к водопою. - сказал отец, после обеда. - Мне надо определить место лежбища стада свиней и в ночь сесть в засаду, где секач стоит на своем дозоре и охраняет стадо.
Отец не спеша надел на пояс, кожаный патронташ с патронами заряженными пулями, проверил наличие патронов в патронташе. Как полагается охотнику, открыл затвор ружья и разломил ружье. В таком виде, раскрытое ружье, положил через плечо и медленно пошел к опушке леса. Я тоже последовал за отцом. Присутствующие мужчины внимательно следили за нами, как за героями, идущими на схватку с врагом. Я никогда не встревал в дела своего отца, но мне было удивительно интересно, почему отец не пошел в ущелье, где полно следов каптара и свиней, а отправился именно в обход ущелья. Чего ему там надо?
- Если я пойду прямо в ущелье, то секач будет знать мой запах. - сказал отец, словно прочитал мои мысли. - Но, если я тропу проверю с опушки леса, которая продувается ветром, то секач меня никак не почувствует. Я смогу его увидеть раньше, чем он успеет меня обнаружить в лесу по шороху или по запаху тела.
Мы медленно поднимались в гору, по тропе между деревьями. Деревья росли в ущелье и на другой стороне горы. Тропа как бы разделяла два мира природы. В ущелье были в основном плодовые деревья и ягодники, а также травы и папоротники величиной с человеческий рост. На наружном склоне горы в основном росли хвойные и обычные лиственные деревья, но плодовых деревьев и ягодников там вообще не было, а трава была настолько хилой, что едва прикрывала на склоне землю. Зато лишайник на склоне горы был на всех камнях и на некоторых деревьях. Остальной растительности на холодном склоне горы не было. Где-то к вечеру мы достигли намеченного отцом места. Отец хотел было спускаться в ущелье. Но я, совершено неожиданно, оступился с тропы и встал прямо на огромную колючку, которая проткнула мне снизу, сандаль правой ноги и поранила сильно подошву. Я свалился на землю и стал плакать от боли. Отец сразу выдрал колючку и сандаль с моей ноги. Яркая кровь потекла с моей подошвы. Отец пошарил глазами вокруг нас, нашел несколько листьев подорожника, которые тут же приложил к моей ране на подошве и надел мне вновь на ногу сандаль. От этого мне легче не стало. Как прежде болела нога, я не мог идти дальше.
- Возвращаться обратно, плохая примета. - сказал мне, отец. - Ты потерпи, кровь скоро перестанет течь из раны. Посиди здесь. Я лишь спущусь в ущелье. Посмотрю следы свиней и тут же вернусь обратно к тебе.
Отец ушел, а я остался один на опушке дикого леса. Где всюду водится много диких зверей и каптар гуляет вместе со свиньями на водопой к таинственному водопаду, где-то там внизу ущелья. Вот только мне приходится сидеть здесь, дрожать от страха, холода и боли моей правой ноги, которая опухла, как валенок.
Серые сумерки незаметно поглотила страшная темная ночь. С гор спустилась ночная прохлада. Прямо из ущелья потянуло сыростью. На мне были сандалии, трусы и майка. Вся кожа на моем теле покрылась пупырышками от холода, а волосы на моих руках и ногах поднялись, стали колючими, как иголки. Под листьями подорожника на раненой подошве набралось много крови и в правом сандале хлюпало, как от болотной грязи. Нога сильно опухла. Кружилась голова и слегка тошнило. Я боялся, что сейчас в лесу потеряю сознание. Поэтому щипал себя, чтобы хоть как-то бодрствовать и быть в состоянии контролировать свое сознание. Но это мне мало помогало, голова продолжала кружиться. Чтобы меня не съели хищники, если потеряю сознание, я залез на дерево и укрепился между ветками так, что во время сна или потери сознания не мог упасть вниз. Конечно, мне не хотелось быть съеденным хищниками или умереть в лесу на ветках.
Как всегда, время движется быстро. Вскоре ночь приняла землю в свои черные объятья. В небе появились миллиарды звезд. В ущелье захихикали и заухали, ночные звери и птицы. Заскрипели от старости огромные деревья. Всюду были слышны разные лесные шорохи. Мне было очень страшно. Мне некуда было деться. До кошар далеко и одному мне идти в лесу страшно. Кроме того, отец такой строгий, что если уйду с этого места один, то он мне может всыпать хорошего ремня. Мне ничего не оставалось делать, как ждать отца или сидеть здесь до самого утра. Надо только удобно сесть, чтобы хорошо выспаться на дереве. У меня стали слипаться глаза. Чуть не заснул, как вдруг, где-то выше на опушке леса, я услышал шаги и непонятный мне разговор. Я хорошо пригляделся и при слабом свете луны увидел две человеческие фигуры. Возможно, что это мой отец с кем-то встретился в ущелье. Они вместе смотрели следы свиней. Ветки дерева, на котором я сидел, были низко от земли и находились вблизи тропы на опушке леса. Мне совсем не требовалось больших усилий, чтобы спрыгнуть рядом с проходящими по тропе. Я поудобнее расположился на ветках, чтобы было легче соскочить на тропу скользящую по склону горы близко от дерева. Когда две человеческие фигуры поравнялись с моим деревом, то я с шумом и криками упал перед ними.
- Гр-р-р! Ого-го! - громко прокричал я, прямо в середину ближней фигуры, от страха чуть не умер.
Передо мной стояло какое-то огромное волосатое чудище. Я даже ощутил это руками, когда во время прыжка не удержал равновесие и руками коснулся упругого тела покрытого густой шерстью или волосами. Рост у него такой огромный, что моя голова едва доставала ему до пояса. От страха я в тот момент не мог разобрать, кто был передо мной. Одно мгновение прошло от увиденного мной чудища. Через несколько секунд я мчался с дикими воплями вниз по тропинке не чувствуя под собой ног. Я даже совсем забыл о своей раненой подошве правой ноги и о своем очень плохом состоянии, которое не давало мне уснуть.
Неизвестно, сколько я пробежал вниз горы, поглощенный истерическим страхом, но не успел я опомниться от страха, как откуда-то из леса выскочила огромная кавказская овчарка и громко лая побежала следом за мной. У меня словно появилось второе дыхание от добавочного страха. Я быстрее пустился бежать вниз горы. Собака вплотную следовала за мной и пыталась укусить меня за пятку. Я даже чувствовал, как собака тычется в мои пятки мокрыми губами и носом. У меня еще больше прибавилась скорость. Следом за собакой из леса выскочил на лошади чабан. Чабан что-то громко кричал мне и собаке, но я не мог никак понять, так как не знал этого языка и продолжал бежать, прямо как затравленный зверь. Так я бежал долго и не мог остановиться, а сердце мое вот-вот готово было выскочить из груди от бега и от страха. Ни знаю, чем бы все закончилось бы, но я зацепился ногой об какую-то палочку и со всего бега рухнул на твердую землю. Да так сильно, что в кровь разбил свое лицо, тело, руки и ноги. От самой головы до ног на мне не было целого места. Все тело было ободрано до крови от скольжения по горной тропинке, когда я со всего маху рухнул на тропу и по инерции пролетел еще по камням. Переломов у меня вовсе нигде не было.
Как только я свалился на землю, собака остановилась возле меня и стала гавкать, но не кусала. Подъехал на лошади чабан и отогнал от меня собаку. Но, уже через мгновение, я потерял сознание, только чувствовал, как ноет от боли мое тело и меня куда-то несут большие мужские руки, которые мозолями впились в мои раны. Боль в ободранных ранах была такая ужасная, что я стал стонать в бессознательном состоянии. Очнулся в кошарах, к вечеру нового дня. Мое тело сплошь было перебинтовано какими-то разными тряпками. Видимо, что в ауле не было бинтов. Ссадины и ушибы тоже ныли. Была такая боль, от которой хотелось выть волком. На своем лице всюду чувствовал ободранные места и синяки. Болела голова и сильно тошнило. Очевидно, опять сотрясение головы. Такое состояние у меня было во время сотрясения головы после удара мотоциклом. Теперь все повторилось. Вновь моя спина была холодной и я не чувствовал своего тела в обычном состоянии. Возможно, что меня парализовало? Так как руки и ноги лежали рядом, как плети, а спина была, словно доска. Вокруг меня сидели мальчишки и девчонки аула. Смотрели на меня глазами полными слез и ничего не говорили. Когда увидели, что я открыл глаза, то позвали старика Акмала.
- Саша, почему так сильно бежал? Собаки не кусают. - спросил старик Акмал. - Где твой отец, он жив?
Мне было больно даже моргать, ни то, чтобы говорить. Я боялся, что мои заживающие раны на лице порвутся при разговоре, так как я чувствовал, как они натянули мое лицо. Поэтому я промолчал. Но мои соленые слезы сами по себе стали стекать по моему лицу, обжигая солью не затянувшиеся раны. Отчего мне было больно и не приятно, но я не мог пошевелиться и терпел эти издевательства от слез на самом себе. Все существо моей жизни было напряжено, как сильно натянутая струна, готовая в любое мгновение лопнуть, чтобы не иметь связи с музыкой жизни. Кожа на моем теле, подобно папиросной бумаги, могла от легкого движения в любой момент порваться, просочиться моей собственной кровью. В таком положении лежать было ужасно неприятно. Но и поменять позу я также не мог. Все мое тело было парализовано от боли.
Лишь на второй день, когда мой организм стал истощать, меня начали кормить из самодельной деревянной ложки, каким-то суповым бульоном, вкус которого я не мог никак определить. Но мое сознание подсказывало мне, что если я хочу жить, то должен кушать все, что мне дают эти люди. Можно сказать, что через силу, стал осторожно употреблять пищу и почувствовал, как жизнь опять возвращается в мое тело. Питательные соки жизни растекались по всему моему телу. До этого напряженные от боли жилы и ткани организма стали постепенно принимать обычное состояние. Кровь в венах и артериях забурлила, ко мне вновь стал возвращаться интерес моей жизни. Вот только отца моего до сих пор рядом нет. Что с ним случилось? Может быть, каптар его убил? Я сидел тогда, примерно, до середины ночи, но выстрелов из ружья не слышал. Отец прошел всю войну. Служил в "Дикой дивизии", в которой в основном были представители кавказских регионов и бывшие заключенные "смертники", у которых был только один выход - выжить и дойти до города Берлина. Эта дивизия всегда находилась на передовой позиции советской армии. Мой отец много кратно раз рассказывал, что даже после многочисленных ранений его вновь отправляли служить в ту дивизию в передовые части. Так что у отца был богатый опят на выживание в любой ситуации, раз он выжил в такой ужасной войне с фашистами. Да и охотник он очень хороший. Никогда из охоты не возвращался домой пустым. Очевидно, что в том есть какая-то особая причина, что он не вернулся с охоты. Надо мне только дождаться его возвращения и все будет ясно. Можно было бы послать за ним людей из аула, но они никогда не пойдут туда, где каптар и дикие свиньи. Каптара горцы боятся, а свиней призирают.
Шел четвертый день ожидания отца. Люди из аула все чаще стали вспоминать каптара, Аллаха и город Избербаш. Я кое-что научился понимать из разговора на местном языке и сделал свой собственный вывод. Местные жители аула думают, что каптар убил моего отца. Теперь им надо меня больного и раненного отправить как-то домой в город Избербаш, чтобы я еще и не умер здесь. Я все также лежал без движения. За мной ухаживала старая женщина, которую звали Манаба. Несколько раз приходил старик Акмал, который спрашивал меня об улучшении моего здоровья. Видимо старик сам решил отвезти меня домой в город.
- Акмал! Прошу тебя, не увози меня домой без отца. - сказал я, старику, когда он вновь подошел ко мне. - В соседнем ауле, за перевалом, живут мои родственники. Ветеринар Исса и врач, его жена Маша. Отвези меня лучше туда, к ним. Они за мной присмотрят и организуют поиски моего отца. Тебе тоже не надо ехать...
- Что же ты сразу мне это ни сказал? - возмущенно, спросил старик. - Меня, как-то, Маша лечила. Если твой отец сегодня не появится, то я тебя завтра утром сам отвезу на бричке до твоих родичей в соседний аул.
Акмал ушел по своим делам, а я остался лежать в кошарах за дувалом под камышовой крышей, через щели которой пробивались яркие лучи солнца и сушили мои заживающие раны на лице. Манаба принесла козье молоко и стала делать мне примочки на раны молоком, а после просушки ран на солнце смазала их каким-то жиром. Я даже чувствовал, как после этих процедур мои раны заживают. Меня только беспокоила моя неподвижность, которая ни давала мне быстрее выздоравливать. Лежать так было тоже противно. Я человек, по своей натуре, очень подвижный, а тут лежу, как бревно и с пацанами из аула не могу поиграть. Мальчишки и девчонки из аула, постоянно приносят из леса различные ягоды и кормят меня ими прямо из своих рук, так как я не могу руками двигать. Дети что-то приятное говорят мне на своем языке, но я плохо понимаю их язык, зато жесты мне больше понятны. Вот только я не могу им жестами объяснить общие понятия окружающей меня жизни и поэтому улыбаюсь им за их внимание, которое помогает мне выжить.
Где-то к обеду я услышал шум и крики со стороны ущелья. Прибежали пацаны, без всяких объяснений они подняли меня на руки и понесли на другую сторону дувала, откуда было видно ущелье. Со стороны ущелья, опираясь на палку, шел мой отец. Едва он вышел из теневой полосы гор на поляну, как тут же свалился на землю. Мужчины из аула побежали к моему отцу и на своих руках принесли его к кошарам. Лицо отца было обросшее щетиной, а также измучено длительным голодом и бессонницей. На голове у отца запеклось много крови. Отца положили рядом со мной у дувала и сделали ему искусственное дыхание. Отец открыл глаза и на одном дыхании выпил целый кувшин козьего молока, которое ему дал старик Акмал. Отца никто из аула не спрашивал, где он был четыре дня. Все были рады тому, что мой отец остался жив и его не убил каптар. Может быть, отец был без сознания все четыре дня? Возможно, что каптар ранил отца?
Отец спал до следующего утра. Но уже с первыми лучами солнца стал вести переговоры с Акмалом, чтобы вывести убитого им секача из ущелья в город Избербаш. Старик соглашался выполнить уговор насчет обещанных баранов, гусей и кур, но вывозить отсюда секача категорически отказывался. Говорил отцу, что у него бричка поломалась и лошадь сильно больна. Хотя вчера говорил мне, что отвезет меня на бричке к тете Маши. Значит Акмал все врал, так как после секача, то есть свиньи дунгус, мусульманам пользоваться бричкой и лошадью вообще нельзя. Бричка и лошадь в горах стоят очень дорого. Купить такое добро негде. Аллах не велит мусульманам трогать дунгуса, грязное животное, которое испоганило место купания Мухаммеда, проповедника Аллаха. Когда Мухаммед купался в водоеме, в это время пришла свинья и легла туда своей грязной задницей, тем самым испоганила святое место ислама. Мухаммед сказал, что эту часть свиньи кушать нельзя, но только не уточнил именно какую. По этой самой причине мусульмане не едят свиней вообще и призирают свиней за скверный поступок перед исламом. Так мне объяснил один мусульманин. Вот почему старик Акмал ищет любую причину, чтобы только жители аула не имели контакта с дунгусом и не осквернили свиньей место в своем ауле. Так как нельзя будет пользоваться оскверненным видом.
- Если я оставлю секача у вас в ущелье, - со злобой в голосе, сказал отец, - то он станет разлагаться и в вашей долине начнется эпидемия. Тогда вам никто не поможет и вам придется либо вымирать всем аулом, либо покинуть долину навсегда. Так что у вас нет другого выхода, как только помочь мне вынести секача из ущелья, хотя бы до моей машины. Чтобы не осквернять ваш обычай свиньей, я привяжу секача к двум длинным палкам. Четверо мужчин возьмутся за концы этих палок и вынесут секача к моей машине. Так ник-то из ваших мужчин не коснется дунгуса. Дальше с дунгусом я разберусь сам. Вы лишь помогите мне с ним.
Старик Акмал долго беседовал с мужчинами своего аула, но никто не соглашался. Тогда Акмал показал на троих рослых парней и сам пошел четвертым. Вероятно, это были дети Акмала, которые не посмели выступить против воли старика и повиновались его приказу. Мой отец, с ружьем и веревками, пошел следом за стариком и его парнями. Они еще не успели выйти на поле, как со стороны кошар за ними побежал еще один парень, видимо с их рода. Вся группа в шесть человек остановилась и после непродолжительного разговора с этим парнем, двинулись дальше в ущелье. Старик Ак-мал дальше не пошел. Он вернулся обратно в свои кошары и занялся своим привычным делом. Все зеваки разбрелись по своим местам. Манаба принесла мне кушать суп. К полному выздоровлению мне нужно было хорошо кушать и набираться калорий.
Через пару часов появился мой отец с парнями. На двух длинных шестах парни несли огромного кабана-секача, который был настолько большой и тяжелый, что два толстых шеста прогибались с кабаном почти до самой земли. Парни едва передвигали свои ноги под тяжестью этого груза. Трофейная процессия направилась в сторону нашего драндулета, который стоял далеко от кошар, чтобы запах дунгуса не осквернял жилище мусульман. Парни подошли к нашей мотоколяске и положили кабана на выступ сзади сидения. Драндулет вздрогнул всем своим корпусом и спустил свой дух сразу с двух задних колес. Затем слегка качнулся взад, задрал к верху свое единственное переднее колесо и перевернулся кверху колесами, сбросив с себя секача, который бухнулся на землю. Зрелище было, словно на родео у ковбоев с Дикого Запада. Драндулет вращал колесами, как раненый бычок копытами. Туша кабана валялась рядом прямо на дороге. Отец ни стал убиваться горем. Он тут же перевернул мотоколяску обратно на колеса. Достал из-под сиќдения драндулета насос и ниппеля для колес. Так как старые ниппеля лопнули под тяжестью кабана. Заменил оба старые ниппеля на новые и быстро стал качать колеса своей мотоколяски. Парни по очереди помогали отцу качать колеса. Вскоре драндулет был готов к дальнейшей поездке. Как заядлый ковбой, отец лихо вскочил в мотоколяску и отравляя окружающую среду копотью из выхлопной трубы драндулета, скрылся на другой стороне долины, откуда постоянно доносился рев тракторов и машин. Там, в сторону поселка Сергокола, шло какое-то строительство. Машины ездили вкруговую от этой долины, где находились эти кошары.
Прошло больше часа, прежде чем мы увидели огромный самосвал, в кузове которого лежал наш драндулет. Туда же парни закинули секача вместе с шестами, на которых он был привязан. Мой отец дал какие-то указания старику Акмалу насчет меня, а сам забрался в кабину самосвала и уехал домой в город Избербаш. Я обратно остался лежать там же у дувала в шалаше, который для меня смастерили мальчишки аула. Меня постоянно охраняла кавказская овчарка по кличке Абрек. Рядом бегали девчонки в длинных платьях до самой земли, с босыми ногами. Я лежал в шалаше и наблюдал за этими девчонками сквозь щели. Старика Акмала долго не было. Лишь к обеду старик Акмал появился на бричке, в которую запряжены два огромных вола с горбами. Наверно старик Акмал ходил куда-то пешком за этими волами с бричкой.
"Может быть, действительно лошадь в ауле заболела?" - подумал я. - "Старик не врал, а я плохо о нем подумал. Запряженные волы в мою честь. Теперь неделю будут везти до города Избербаш."
- Ты больной, а не на скачках. - залез в мои мысли Акмал. - Вот, я тебя повезу, как больного домой.
В последний раз меня кормила Манаба бульоном, на бараньем жиру от курдючного сала. Пришли пацаны. Они помогли старику Акмалу удобно положить меня на бричку в большую кучу сена. Под мою голову постелили охапку желтой соломы, чтобы удобно было лежать и все видеть. Каждый мальчишка, а затем и девчонки, по очереди пожали на прощанье мою правую руку, которая лежала плетью на сене рядом с моим телом. Я почти не чувствовал пожатия рук. Но прикосновение рук девчонок определил сразу. Руки у девчонок были какие-то мягкие и нежные. Такие же руки, как у девчонок нашего класса. Когда девчонки одноклассницы приходили ко мне в больницу и жали мне руку, я тогда тоже ощущал приятное прикосновение их нежных рук и меня это волновало. Тогда, как и сейчас, вся душа моя невольно трепетала. Мне очень хотелось продлить приятное прикосновение девичьих рук. Девчонки аула, как замарашки, но они все-таки тоже девчонки. Может быть, какая-то из этих девчонок станет женой одного из моих друзей из горного аула...
Наше затянувшееся прощание прервали волы. Когда старик Акмал привязал на оглобли палку с пучком соломы перед мордами волов, волы тут же потянулись к соломе и качнув слегка своими большими горбами на холке, медленно двинулись в путь. Бричка заскрипела под тяжестью груза и от своей ветхой старости. Колеса, повинуясь движению волов, покатили меня к пыльной дороге через горный перевал в сторону аула, в котором жили наши родственники, терские казаки. Опять у меня с ними продлится наше знакомство.
Волы медленно раскачивали своими огромными бедрами, как та полная дама с собачкой во время своей очередной прогулки в городском парке. Также как полной даме, волам некуда было спешить, поэтому они медленно жевали пучок свежей соломы и на ходу обильно удобряли землю и колеса брички. Назойливые мухи тучами летали вокруг свежей халявы из помета волов, на которой можно было отложить яйца со своим потомством и заодно полакомиться дармовым деликатесом волов. Волы нехотя отбивались длинными хвостами от назойливых мух. Тяжело фыркая на подъеме в гору, пускали огромные пузыри из мокрых ноздрей. Старик Акмал слегка шлепал ореховой веткой по толстым задницам волов, слева и справа, направляя движение брички в центр дороги. Волы нехотя поворачивали свои бедра от шлепков ореховой веточки. Бричка медленно передвигалась к центру дорогу закрывая волами проезжую часть. Мы ползли дальше.
- Мы так никогда не доедим. - сказал я, старику. - Ползем, словно черепахи. Можно быстро двигаться.
- Тише едешь, дальше будешь. - ответил Акмал, старой русской поговоркой. - Сегодня мы будем на месте.
Я ничего больше ни сказал. Закрыл глаза и стал дремать, чтобы как-то сократить дорогу в горах.
7.Настины проделки.
Когда сумерки медленно, словно наши волы, стали продвигаться от гор в долину, то я услышал лай собак из аула, где жили мои родственники. Несколько самых внимательных собак, по чуя волов, начали своим лаям ругать пришельцев из другого аула за вторжение на их территорию. Громадные волы старика Акмала совершенно не обращали внимание на истерический лай собак. Как ни в чем не бывало, волы жевали сено, размеренно вышагивая в глубину чужого аула и обильно удобряя своим пометом единственную улицу аула.
- Боже ты мой, Шурка, что с тобой случилось? - запричитала тетя Маша, когда волы медленно повернули к ним во двор. - Ты чего перевязан грязными тряпками? Ни как каптар, проклятый, тебя зашиб?
- Нет, тетя Маша, я сам так сильно упал. - ответил я. - Каптар только меня напугал, на горной тропе.
- Ты, что, действительно видел каптара? - удивленным голосом, спросила Настя. - Расскажи про него.
- Отстань от парня! - прикрикнула тетя Маша, на Настю. - Его лечить надо, а после расспрашивать об этих каптарах, которых нет вообще в природе. Ты лучше иди воду нагрей для брата. Посмотри на него, какой он грязный. Можно подумать, что его выкатали в грязи и после всего обмотали грязными тряпками.
Настя ушла в дом. Тетя Маша, старик Акмал и три женщины аула осторожно сняли меня с брички и понесли в русскую баню возле дома. Настя уже принесла мне туда из дома чистое белье и растапливала печку дровами под огромным котлом с водой. Меня положили на широкую лавку. Тетя Маша осторожно стала снимать с меня все повязки, которые намотали на меня в ауле. Тряпки больно вскрывали мои раны.
- Сейчас же брысь отсюда. - сказала тетя Маша, Насте, которая смотрела, как с меня снимают повязки. - Нечего тебе на голого парня смотреть. Слишком мала. Быстро иди, уложи детей спать и сама тоже ложись.
- Словно я твоих больных голыми не видела. - огрызнулась Настя. - Детям тоже рано ложиться спать.
Тетя Маша взяла веник и запустила им в Настю, которая едва успела скрыться за дверью бани. Затем тетя Маша открыла свою медицинскую сумку и перекисью водорода стала обрабатывать мои не зажившие раны, которые были настолько грязные, что мне уже можно было давно подхватить зара-жение. Когда мои раны были обработаны, то тетя Маша приготовила какой-то раствор, обмакнула в него большой тампон, отжала его и стала протирать все мое тело. Постепенно мое тело очистилось и стало совершенно белым.
- Только так тебя можно очистить от грязи. - как бы оправдываясь за свои услуги, сказала тетя Маша. - Иначе, эта грязь расползется по твоим ранам и у тебя будет гангрена. Так что терпи казак - атаманом будешь.
Терпеть мне пришлось долго. Я стал засыпать, когда тетя Маша закончила эти больные процедуры.
- Что это с ним случилось? - услышал я, сквозь сон, голос дяди Ильи. - Словно Сашку волки задрали.
- Это ты у него завтра сам спросишь. - ответила тетя Маша. - А вот Сергею следует всыпать ремня, за такое отношение к собственному сыну. Он даже не соизволил нам сказать о травме сына. Неделю Сашка такой.
Они долго обсуждали какие-то проблемы жизни, но я уже ничего не понимал сквозь сон. Только почувствовал, как сильные руки дяди Ильи подняли меня и понесли в дом с верандой. Меня чем-то укрыли просторным, так как прохладный воздух гор освежил вначале мое лицо, а затем проник под ткань, которой было укрыто мое тело, приятно коснулся открытых ран. Я почувствовал облегчение. Напряжение спало с меня. Спал я, наверно, очень долго, так как когда открыл глаза, то увидел перед собой лицо Насти и услышал во дворе детский смех. Я посмотрел на стены, но часов "кукушка" нигде не было. Такие часы всегда висели в любой казачьей избе. Значит, они есть где-то в другом месте или часы убрали, чтобы я дольше спал.
- Саша, как хорошо, что ты проснулся. - сказала Настя. - Я тебя сейчас буду кормить. Вон, как ты сильно отощал. Просто одна кожа и кости. Когда поешь, то будешь рассказывать мне, как встретился с каптаром.
Когда Настя говорила о том, что я похудел, то на мне приподняла простынь, которой я был укрыт. Я увидел себя совершенно голым. Не знаю, что этим поступком хотела определить Настя, то ли мое похудание, то ли ей просто хотелось посмотреть на голого парня, пусть даже на своего двоюродного брата. Я не мог прикрыть себя от Настиных глаз, так как руки мои оставались по-прежнему без движения. Этим воспользовалась Настя и наслаждалась созерцанием моего обнаженного тела. Знала, что я не смогу противиться.
"Ну, пусть смотрит." - подумал я. - "Мне что, жалко, что ли. От меня ничего не убудет. Я ведь голый."
Настя принесла суп с лапшей на курином бульоне и домашние котлеты с картошкой жаренной на курдючном жире барашка. Я настолько был голоден, что Настя едва успевала меня кормить с ложки, придерживая меня левой рукой за спину, чтобы во время еды я не свалился с подушки, которую, Настя, мне подложила под спинку железной кровати на пружинах. Двигая усиленно своими челюстями во время еды, я невольно раскачивался на мягкой постели и, вдруг, почувствовал, что руки как-то инстинктивно опираются о постель, чтобы сохранить равновесие моего тела и не свалился с кровати. Для меня это было радостным началом моей новой жизни, которая едва не оборвалась на горной тропинке, когда я обдирал себя об острые камни.
- Мне, кажется, что руки начинают двигаться?! - радостно, сообщил я, Насте. - Хорошее начало дня.
- Мы сейчас тебя проверим. - деловым тоном доктора, сказала Настя. - Я сейчас принесу инструмент.
Настя ушла из комнаты и вскоре вернулась, с медицинской сумкой в руках и в белом халате, накинутом на ее почти голое тело, которое было видно через белую ткань халата. Под халатом на Насте были только белые трусы и розовые соски слегка выпуклой груди нагло просматривались сквозь белую ткань халата. Я понимал, что она мне двоюродная сестра, но она все-таки девчонка и такой ее вид, тревожил мои не развитые мужские чувства. Мне было как-то не по себе, но я ничего ни стал говорить Насте и прямо в упор нагло разглядывал сквозь ткань ее соски. Настя делала вид, что не замечает моего наблюдения за ее сосками.
- Может быть, лучше позовем тетю Машу? - неуверенно предложил я, волнуясь от близости Насти.
- Она все-таки врач, знает намного лучше тебя, как определить мое состояние. Тебе надо учиться.
- Мамы нет дома. - сурово, ответила Настя. - Я знаю, как поступать с больным. Если тебя раздражает моя близость, то ты не думай обо мне, как о девчонке, а думай, как о враче, которому дозволено трогать все части тела больного человека. Все равно, кто больной, женщина или мужчина. Мы начнем обследование.
Настя раскрыла медицинскую сумку, достала из нее бутылочку спирта и обыкновенную иглу. Затем Настя надела себе на руки новые акушерские перчатки. Взяла в руки кусочек белой ваты. Смочила вату из бутылочки со спиртом и тщательно протерла иглу. Все ее движения были, как у настоящего врача. Словно Настя много лет занималась этой работой и знала все о больных. Но я настороженно следил за ее руками.
- Сейчас я буду колоть все ваши конечности. - тоном доктора, предупредила Настя. - Вы будите мне говорить ваше состояние во время укола. Только так мы сможем точно определить диагноз вашего состояния.
Настя подняла мою почти бесчувственную руку и уколола иглой средний палец. Я слегка дернулся, но сильной боли почти не почувствовал. Настя уколола средний палец другой руки. Все повторилось.
- Плохи ваши дела, любезный. - угрожающе, заявила Настя. - Совсем не чувствуете боли от уколов.
Настя взяла левой рукой край простыни и оголила все мое тело. Подошла к ногам и левой рукой подняла мою правую ногу за пятку. После чего Настя уколола иглой в пятку. Но мне также не было сильно больно. Я почти не дрыгал ногой. Лишь сама нога слегка качнулась от укола. Даже моей души от страха не было тут.
- Если ваш мужской орган в таком состоянии. - сказала Настя, протягивая свою руку в акушерской перчатки к моему мужскому достоинству. - То тогда, любезный, у вас полностью атрофированы все ваши конечности.
Настя взяла правой рукой в акушерских перчатках мое мужское достоинство и замахнулась иглой. Меня всего затрясло в ознобе. Возможно, от прикосновения Насти к моему члену или от страха укола. Чем могли закончиться такие Настины процедуры лечения, я не знаю. В этот момент в комнату зашла тетя Маша.
- Ах, ты, дрянь! - прямо с порога закричала тетя Маша и выхватила из рук Насти уже зловеще нацеленную иглу. - Ты чего это себе позволяешь? Вот, я отцу все расскажу, про эти твои проделки. Он тебе так всыплет.
Настя опустила голову и молча, ушла из комнаты, а тетя Маша осторожно прикрыла на меня простыню.
- Она, что с тобой делала? - сурово, спросила тетя Маша. - Какие-то опыты над тобой проводила?
- У меня слегка пошевелились руки. - виновато, ответил я. - Настя уколами проверяла мое состояние.
- Тебя надо отправить в больницу. - серьезно, сказала тетя Маша. - Иначе, эта девчонка, тебя кастрирует.
Тогда я не знал, что такое "кастрирует", но понял, что это что-то страшное и я могу погибнуть. Мне стало очень жалко самого себя и у меня на глазах появились слезы, которые скользнули по моим щека и я сразу, привычно, вытер их рукой. Я задрожал от радости и стал сильно плакать. Во мне все сразу зашевелилось.
- Теперь ты скоро встанешь на ноги, - радостно, сказала тетя Маша, - и можешь оттаскать за косы эту наглую девчонку, которая позволила себе сделать тебя подопытным кроликом. Я тебе разрешаю всыпать ей.
Я ревел, как корова и обеими руками размазывал слезы по своим щекам. Очевидно, мне нужно стрессовое состояние, чтобы вернуть себя к обычной жизни. Настя, возможно, даже не сознавала, что делала со мной, но своим поведением и разгоном тети Маши устроила такой мне стресс, что после которого мои конечности пришли в движение. Я готов был расцеловать Настю за ее поступок, а ни таскать за волосы, как сейчас мне предложила ее мама. Однако Настя спряталась где-то в доме, чтобы ей отец не всыпал. После обеда, из города Избербаш, приехала машина скорой помощи. Водитель самосвала показал им дорогу в аул, когда возвращался от нашего дома к себе на стройку в аул Сергокола. Сейчас меня заберут.
- Так, молодой человек, - сказал мой лечащий доктор, который приехал с машиной скорой помощи, - сейчас мы будем собираться в больницу. До полного выздоровления ты будешь рядом со мной. Так что собирайся.
Чтобы не вести меня совершенно голым, тетя Маша надела на меня Настину ночную сорочку, которая просвечивалась больше, чем у Насти врачебный халат. Но другой одежды для меня не было. Моя чистая одежда осталась в ауле, а сюда старик привез меня в обмотках. Я прикрывал свое мужское достоинство руками и самостоятельно спустился во двор, где меня поджидала Настя. Она стояла под домом и хихикая себе в руки, рассматривала всего меня. Мне, собственно, стесняться было некого. Все, кто здесь находился, уже видели меня голым много раз. Так что, это я так, для приличия, прикрывал свой срам, чтобы как-то интеллигентно выглядеть в таком одеянии, которое путалось у меня под ногами, так как я никогда не одевал такой длинной рубашки, тем более от девчонки. Хорошо, что больничная машина находилась рядом. Мне не пришлось долго смешить Настю. Своим полуголым видом. В ее ночной рубахе. Я помахал Насте своей свободной рукой, когда мне санитары помогали сесть в больничную машину и лечь на большие носилки.
Мне совершенно не было видно в пути, как мы едим по горной дороге, так как сесть в машине было негде. Поэтому я лежал постоянно на носилках разглядывая потолок больничной машины. Машина дергалась из стороны в сторону по разбитой транспортом горной дороге. Меня бросало на носилках, как мешок наполненный картошкой. Санитары постоянно поправляли носилки, чтобы я не свалился им на ноги. Когда машина спускалась вниз, то я сползал к переднему сидению и стукался головой об железки. Стоило машине подниматься на гору, я тут же сползал ногами к задней двери и рисковал вылететь с машины, если бы задќняя дверь открылась от удара моих ног. Был бы на моем месте сильно больной, то, наверно, отдал бы богу душу от такой езды. Но я терпел побои. Видимо, шел на поправку и никак не собирался умирать от ударов.
Так мы ехали долго. На трассе Махачкала-Баку, как только выехали на полотно асфальта дороги, машина выровняла свое движение. Я мог спокойно лежать, без опаски получить увечье. До городской больницы было с десяток километров, которые машина преодолела очень быстро. В больнице меня поместили в отдельную палату рядом с кабинетом главного врача больницы. В палате была решетка на окнах и железная дверь с окошком-кормушкой. Ну, прямо, как в тюремной камере. Только еще милиции или охраны у дверей ни хватало. Видимо, что в этой палате держали буйных больных(психов), а возможно, заключенных, которые были сильно больны. Теперь меня, как психа, как заключенного собирались лечить в этой палате.
- Теперь, молодой человек, ты никуда не сбежишь. - строго, сказал доктор. - Будем охранять тебя до полного твоего выздоровления. Сейчас переоденься, хорошо поужинай и ложись спать. Больному нужен отдых.
Мне не хотелось подчиняться указаниям доктора, но мои ноги плохо слушались и я не мог никуда убежать. Мое сознание подсказывало, что мне стоит остаться и поддержать свое здоровье, пока я вылечусь.
8.Охотничьи страсти.
На следующий день в моей палате было массовое посещение. Первой пришла моя мама, но я уговорил ее идти домой. Себя я чувствовал ни так безнадежно, чтобы маме сидеть ночью у моей постели. Я мог сам за собой ухаживать и передвигаться по палате. У мамы дома еще есть два сына-близнеца. У первенца Сергея при рождении врачи щипцами проломили череп. Ему теперь постоянно нужен был присмотр, так как мозг Сергея, фактически, не защищен и любой толчок в голову может привести его к гибели. Кроме того, у мамы была новая забота, это секач, которого надо продать на мясо русским жителям Нового городка. Так что мама у меня в гостях не задержалась. Когда выложила на тумбочку принесенные мне продукты, тут же ушла домой. Мне искренне было жалко свою маму, что у нее столько много проблем с сынами и с мужем. Примерно через час в гости пришел мой отец. От него так сильно пахло водкой, что я его сразу попросил открыть у меня в палате форточку, чтобы самому не опьянеть от водочного перегара, который шел от отца.
- Папа, где ты был три дня? - сходу, спросил я, отца. - Когда оставил меня одного на тропе в горах.
- Когда я спустился вниз ущелья к звериной тропе, - начал отец, свой рассказ, - то услышал движение стада свиней. Мной овладела страсть охотника. Я сел в засаду и стал там ждать. Стадо свиней было большое. Я даже оторопел от такой неожиданной встречи. Я мог почти не целясь настрелять с десяток свиней. Но я дал слово старику Акмалу убить секача и должен был его дождаться. Ждать долго не пришлось. Секач был настолько огромен, что его клыкастая морда резко выделялась над спинами всех свиней. Секач, как подобает вожаку стада, постоянно следил за передвижением стада и почти ничего ни ел. Лишь после того, как стадо сгруппировалось в одном месте и на стражу встали молодые самцы, секач принялся утолять свой голод. Секач ел долго и я терпеливо ждал, когда секач приблизится ко мне. Как только секач попал мне на мушку ружья. Я собирался выстрелить, где-то рядом раздался рев неизвестного мне зверя. Стадо свиней тут же покинуло свое лежбище, а сам секач словно растворился с моих глаз. Конечно, после всего этого зрелища я не мог сразу покинуть место своей засады. Стадо могло опять вернуться. Я остался ждать.
Я подумал, что ты ни станешь оставаться на ночь в горах один и уйдешь в кошары. Поэтому я ни стал подниматься на опушку леса к тебе. Как раз в этот момент стадо свиней вновь повернуло ко мне. Но лишь стоило мне опять взять секача на мушку, как тут же вновь раздался странный рев и я опять упустил секача из вида. Ну, разве может охотник уйти без добычи в таких условиях. Я дал себе слово, что не сдвинусь с этого места, пока не пристрелю этого секача. Стаду все равно некуда деться от меня, рано или поздно, преодолевая страх перед человеком, стадо свиней двинется к водопою, который находится ниже в ущелье. Тогда я пристрелю секача, он все равно пойдет ко мне, так как другой тропы в ущелье нет. Мне лишь осталось ждать этого момента, который мог быть там в любое время. Мог секач и вообще никогда не появиться.
Время шло, а вернее, мелькало, но только все постоянно повторялось. Стоило мне взять секача на мушку, как вновь раздавался рев и секач исчезал куда-то из виду. Все выглядело так, словно кто-то слишком умный контролировал данную ситуацию. Хотелось его обматерить, но я понимал прекрасно, что мой голос только спугнет стадо свиней, которое уже стало привыкать к моему присутствию. Некоторые дикие свиньи совсем осмелели. Прекратили метаться в истерике от зова вожака и расположились прямо вблизи меня, так близко, что я мог свободно на выбор пристрелить пару самых больших свиней. Вот только секач постоянно находился на расстоянии где-то в засаде, как подобает вожаку, охранял свое стадо. Мне никак не удавалось поймать секача на мушку своего ружья. Так я просидел рядом со свиньями до самой поздней ночи.
С приходом ночи я совершенно потерял из виду расположившееся на ночь рядом стадо свиней. Я решил поспать до утра и на рассвете подстрелить секача. Чтобы меня ночью сонного не растоптало перепуганное кем-то стадо свиней или не загрызли хищные звери, я осторожно забрался на ближайшее дерево, расположился между двумя стволами, крепко привязал себя ремнем к дереву. Свежий воздух, напряжение в этой охоте и усталость за день, быстро склонили меня ко сну. Я даже не почувствовал, как там крепко уснул.
Проснулся я во второй половине следующего дня. Земля под моим деревом была истоптана следами свиней и огромными стопами человеческих ног. Точно такими, как на кукурузном поле. По свежим следам под деревом было видно, что каптар и стадо свиней прошли мимо меня ранним утром к водопою, а затем ввернулись обратно в горы. Я так сильно спал, что ничего не слышал. Мне было обидно за самого себя. Какой я тогда охотник, если проспал целое стадо дичи. Естественно, что было стыдно вернуться без добычи.
Возвращаться в кошары я ни стал. Пищи много в лесу и все еще лето, мне здесь жить было можно. Наевшись сочных плодов и ягод, я решил опять остаться в засаде у звериной тропы. Тем более что свиньи хрюкали где-то рядом за кустами ущелья. Однако, в течении всего светового времени этого дня, свиньи не спускались по тропе к моей засаде. Я бесполезно ждал до глубокой ночи. Свиньи находились где-то близко, но в мою сторону они не шли. Может быть, это свиньи чуяли меня и поэтому не решались спускаться ниже, а, возможно, корм там был лучше, чем возле водопоя? Но пить эти свиньи все равно когда-то захотят.
Второй день моего пребывания в засаде тоже ни дал никаких результатов. Я уже было собирался уходить отсюда, как, вдруг, стадо свиней повернуло в мою сторону и с ревом ринулось вниз ущелья, сметая все на своем пути. Я едва успел спрятаться за огромное дерево, чтобы не быть истоптанным копытами диких свиней, которые испуганные кем-то пронеслись мимо меня. Очевидно, что этот кто-то был страшнее, так как свиньи ничуть не испугались моего присутствия. Они проскочили рядом со мной, как мимо пня от дерева.
Даже ежику понятно, что он колючий. Я понял, что стадо вскоре вернется обратно. Ему в долине делать нечего. В долине много людей, а люди страшнее любого зверя. Надо мне только ждать, когда свиньи вернут обратно. Тем более что ветерок в мою сторону и секач в этот раз не обнаружит меня в засаде на него.
Но ждать мне свиней пришлось долго. В ущелье стало темнеть, когда послышалось хрюканье стада свиней. Я приготовил ружье и нацелился в сторону этого стада свиней, готовый нажимать курок ружья в любой момент. Однако и этот момент был мучительно долгим для меня. Стадо свиней шло, а секача все нет.
Секач появился совершенно неожиданно рядом. Совсем ни там, куда я нацелил свое ружье. Я сразу резко перевел мушку ружья на секача и в тоже мгновение прогремел выстрел. Секач слегка качнулся и нагнулся на передние копыта. Вторую пулю я влепил секачу прямо между глаз. Секач сразу завалился на правый бок. Из головы секача и с его правого бока стекала яркая алая кровь. Секач был мертв. Секач лежал всего в десяти шагах от меня. Мне его стало даже жалко, что он так геройски погиб защищая от меня свое стадо, а я его пристрелил, просто, как убийца. Но что поделаешь, такой жестокий мир в дикой природе.
После своих черных размышлений, я хотел подойти к секачу, но в это время ветки впереди стоящего дерева резко качнулись. Прямо рядом с секачом появилось это существо, которое горцы на Кавказе называют каптаром. Теперь у меня совершенно не было сомнений в том, что каптар существует. Мне только стоило нажать на курок ружья, чтобы пристрелить каптара. Но каптар был сильно похож на человека. Моя рука дрогнула, я не посмел в него выстрелить. Ведь я мог убить человека, который сильно волосатый и все.
Каптар был ростом около трех метров. Все его тело было покрыто густыми черными волосами. Именно волосами, как у людей, а не шерстью звериной. Точно такие черные волосы огромными прядями падали с головы на его плечи. У него даже на лице всюду были такие точно черные волосы, как на теле. Словно на человека надели маскарадный костюм из черных волос. Лишь на огромных ладонях не было волос. Большое тело каптара было настолько мощное, что даже через волосы чувствовались мощные мускулы. По всему можно определить, что он мужского пола.
"Раз есть мужчина, то есть где-то и женщина такая." - подумал я.
Я как завороженный смотрел на это существо и не знал, что же мне делать дальше. Стрелять или нет? У меня от напряжения аж руки свело. Лишь палец на спусковом крючке медленно сжимался. Мой разум протестовал, а звериный инстинкт охотника приказывал мне убить каптара. В то самое мгновение, когда мой палец на крючке почти сжался, что-то тяжелое ударило меня с огромной силой по голове. Я только почувствовал, как во время падения выстрелил из ружья. Все сразу перевернулось перед моими глазами, словно падал в какую-то темную бездну ада. Мое тело и душа летели куда-то в пропасть, куда не хотел мой разум. Находясь в бессознательном состоянии, я почувствовал, как чьи-то огромные руки подняли меня над землей и понесли куда-то вниз. Словно сквозь сон мне казалось, что меня окружают каптары, тот черный и другой совершенно с человеческим обликом, похожий на богатыря из русской народной сказки. Огромная борода и доброе лицо напоминали мне кого-то из моего далекого детства. Я пытался вспомнить, где видел это лицо когда-то, но боль в голове мешала мне. Мои мысли так путались с болью, как птичка в паутине.
Пришел в сознание ранним утром. Голова сильно болела, под собой чувствовал влагу. Пересиливая боль, я открыл глаза, увидел, что нахожусь в совершенно другом месте ущелья. Ни там, где подстрелил секача, а возле красивого водопада, который стекал с отвесной стены украшенной барельефом похожим на лицо того каптара, которого я хотел подстрелить этой ночью. Я подумал, что все нахожусь в бреду и сильно ущипнул себя, чтобы определить через боль, что это не бред, а вполне реальная моя жизнь. Когда я ощутил, что все это у меня наяву, то стал осторожно оглядываться. Так как хотел понять, где я нахожусь, и, что со мной произошло ночью? Мне все также казалось, что я окончательно не пришел в себя от сна и боли. Это место в ущелье, как райский уголок, всюду поросшее ягодниками и плодовыми деревьями. Вокруг большая трава и папоротник с человеческий рост. Но самое удивительное то, что рядом со мной был убитый мной секач. Такой огромный боров, ну, прямо, как хороший бычок. Вот только какую надо было иметь силу, чтобы принести меня и этого секача за километр через ущелье? Ну, вес этого секача, примерно, триста килограмм и плюс я девяносто килограмм. Почти четыреста килограмм тащить сквозь заросли мог только трактор-тягач или вездеход. Всюду на земле были следы каптара и стада свиней. Кто же меня и секача принес к водопаду? Может быть, что этот каптар какое-то разумное существо, как человек.
- Это все сделали Егорыч и его сын Миша. - сказал я, отцу. - Тебе ничто не приснилось. Все так и было. Только они могли тебя и секача принести сквозь большие заросли ущелья к водопаду. Они очень сильные люди.
- Постой! Постой! Какой Егорыч и Миша? - спросил отец. - У тебя бред что ли? Откуда ты это знаешь?
- Никакой у меня ни бред. - ответил я, отцу. - Я видел этот водопад и человека всего волосатого. Зовут его Миша, сын Егорыч. Они жили в домике возле маяка, у моря за пресными заливами. Это их домик сожгли.
Я рассказал отцу про ночные рыбалки с Мишей и Егорычем, про купание с пацанами у водопада.
- Что ты мне раньше об этом ничего не сказал? - возмутился отец. - Я ведь мог тогда человека убить.
- Папа, ты меня о них не спрашивал. - ответил я. - Ты сам, не все рассказываешь о своих событиях.
Отец пробурчал что-то себе под нос и задумался о чем-то своем. Я тоже молчал и думал, что на следующие летние каникулы обязательно с друзьями найду Мишу и Егорыча. Хватит им от людей скрываться по лесам. Они такие же люди, как и мы все. Им нужно жить среди людей, а не где-то в лесу, как диким зверям.
- Этого Егорыча, случайно, не Тимофеем звали? - спросил меня, отец. - Был у меня один знакомый гигант в детстве. Звали его Тимофей Бакулин. Трехметрового роста детина, который подковы гнул одной рукой. Его отца звали Егор Матвеевич Бакулин. Выходит, что Тимофей мог просто называть себя Егорычем. Я помню, что когда Тимофею было за двадцать, то его в народе называли Егорычем и ему это очень нравилось. Он сам говорил, что по батюшке имя его звучит гордо. У меня дома есть где-то фотография Тимофея и Егора Бакулиных. Отец наполовину меньше сына, а был Егор Матвеевич среднего роста. Вот, только, какая дура согласилась рожать дитя от такого великана? Да и сам плод у нее был, очевидно, очень огромный, раз сын удался ростом больше отца. Однако, тут у них в семье странного много. Почему Миша молчит, если слышит и отчего у него такие волосы черные по всему телу? Таких людей я никогда не встречал. Может быть, это совсем не сын Егорыча, а настоящий каптар, которого приручил Егорыч детенышем, но не смог научить разговаривать? Ведь многие звери прирученные, человека понимают, но они не умеют разговаривать. Тогда Миша каптар.
- Папа, я больше ничего не знаю про Егорыча и Мишу Бакулиных, - уточнил я, - кроме того, что рассказал. Если ты мне и друзья поможешь. Мы вернем Бакулиных жить в город к людям. Ведь они тоже люди как мы.
- Хорошо! - согласился отец. - Помогу. Только ты быстрее выздоравливай и больше никогда не болей.
Отец ушел. Обещал, что принесет мне завтра фотографию Тимофея и Егора Бакулиных. Я же решил выспаться от визитов отца и матери. Мне было тяжело лежа выслушивать рассказ отца. Никогда я не думал, что человек вот так может уставать от лежачей жизни в одном положении. Понадобилось мне больших усилий, чтобы повернуться на правый бок и заснуть. Опять у меня сильно болела спина и кружилась голова. Долго спать мне не пришлось. Пришла медсестра делать уколы. Затем последовал обед прямо в мою пастель. После обеда явились оравой мои друзья. Пацаны долго уговаривали врача впустить их в палату.
- Ладно, входите сразу все. - согласился дежурный врач. - Все равно от вас просто нельзя отвязаться.
- Череп! У тебя дома такой балаган! - прямо с ходу начал Сулимов Вовка. - Два дня назад привезли большого секача. У него огромные клыки. Прямо, как ножи торчат. Разделали тушу секача. Начали продавать мясо. Люди к ним толпами ломятся. Приходит много охотников, смотреть на голову секача и купить мяса домой. Твой отец устроил целый пир для своих соседей и друзей-охотников. Пили они водку целый день.
- Вчера привезли полную машину баранов из аула. - вступил в разговор Абдуллазизов Абдулл. - Прямо с машины твой отец продал баранов. Мы купили двух баранов. Одного барана мой отец тут же сразу зарезал, а другого привязал к дереву у нашего окна. Твоя овчарка Джульбарс охраняет нашего барана целые сутки.
- Так же из аула привезли кур, гусей и уток. - добавил Пузан. - Моя мама купила у вас трех кур и гуся. У нас в Новом городке пир на весь городской мир. Мы про тебя тоже не забыли. Принесли покушать.
Друзья начали вытаскивать из своих больших сумок чашки, свертки и кастрюли с продуктами.
- Да, вы, что! - радостно, возмутился я. - Решили из меня секача выкормить? Я это за всю свою жизнь не съем. Да и доктор вам сейчас такой разгон устроит, за этот огромный банкет. Зачем мне все это.
- Мы доктора угостили. - сказал Исмаилов Махмуд. - Так что у него времени нет устраивать разгон.
- Ну, ладно. Спасибо вам! - поблагодарил я, своих друзей. - Продукты раздам медсестрам и больным. Мне все равно продукты не съесть. Я вам тоже приготовил огромный сюрприз. Вы даже догадаться не можете. Хорошо подумайте. Чего вам больше всего хочется узнать? Мне тоже хочется знать...
- Не учиться в школе, - смеясь, сказал Витька Журавлев, - и кушать много мороженого и шоколад.
- Нет! - добавил Пузан. - Отправиться в новую пещеру и чтобы меня таскали на руках целый месяц.
Друзья разом поднесли кулаки Пузану под нос. Пузан обнюхал кулаки, как моя овчарка Джульбарс.
- Хорошо! Не буду вас мучить. - решил, сказать я, друзьям. - Егорыч и Миша живые. Отец видел их.
- Ура! - истерически, заорали друзья от радости. - Егорыч жив! Миша жив! Мы победили! Наша взяла!
- Вы, что орете? - спросил нас, вошедший в палату, дежурный доктор. - Это больница, а не стадион. Прекратите сейчас же орать. Иначе я вас всех выставлю за дверь. Вы меня поняли? Закройте рты!
Друзья разом показали пальцами замки на своих ртах. Дежурный доктор улыбнулся и вышел. Я долго рассказывал друзьям про кошары и про огромные следы в кукурузном поле. Рассказал о барельефе на скале с водопадом. О новых друзьях из аула, а также про охоту отца на секача, которого караулил три дня.
- Надо устроить экспедицию в горы, - сказал Пузан, - чтобы нам спасти Егорыча и Мишу от горцев.
- Ага! - возразил Сулим. - Ты танки туда пошли. От такой твоей помощи горцы разбегутся по горам.
- Это наши друзья. - сказал Исмаилов Махмуд. - Мы сами должны принять меры для спасения друзей.
- В этом году мы не успеем. - вступил в разговор Абдуллазизов Абдулл. - Скоро в горах начнутся дожди и снег. Когда наступят летние каникулы, мы оравой отправимся в горы на поиски своих друзей.
Мы долго обсуждали свое мероприятие, как организуем поиски наших пропавших в горах друзей. Рассматривали множество вариантов, но все, же пришли к общему мнению, что мы должны заняться поиском, так как Егорыч и Миша, только нам могли доверить свои тайны. Ведь они оба наши друзья.
- Хватит, мужики, пора домой. - сказал дежурный доктор. - Тебе, больной, нужны процедуры и покой.
- Дуры процедуры. - обиженным голосом, передразнил я, доктора. - Этим приходится мне заниматься.
Мои друзья ушли, а я начал принимать таблетки, от которых меня просто всего выворачивало до острой тошноты. Я пересиливал себя и глотал эту гадость, которую выписывали врачи. После таблеток меня опять больно кололи различными уколами в руку, в задницу и в спину. Мое измученное тело не переставало ныть ни днем и ни ночью. Спина и правый бок, занемевшие от позы, обливались холодным потом, казались мне просто куском деревяшки в моем больном теле. Когда все уходили, то я плакал от боли и скуки.
На следующий день отец в больницу принес очень старую фотографию, на которой были изображены двое мужчин на сцене. Один среднего роста, а второй буквально гигант. Такой огромный, что первый казался перед ним просто карликом. Внизу фотографии едва заметная надпись гласила - "Великан Т. Бакулин".
- Мне так трудно определить. - сказал я, отцу. - Фотография старая. Сходство какое-то есть. Думаю, что великан, Егорыч в молодости. Но у Егорыча сейчас большая борода и огромные усы. Лица почти не видно.
- Ладно. - сказал отец. - Пускай доживут до следующего лета, затем мы их все равно найдем там, в горах и вернем их к людям.
Зима казалась мне настолько долгой, что я помышлял сбежать с больницы. Однако, нянечки, медсестра и доктора, постоянно зорко следили за моим передвижением по больнице. Они постоянно меня занимали различными делами, чтобы мне не было скучно. Я рисовал им картинки под новый год. Оформлял там стенную газету. Помогал развозить по палатам продукты больным. В общем, делал все, что мне было под силу, как больному с таким диагнозом. Я постоянно отпрашивался домой у своего лечащего доктора. Но он мне говорил, что все может повториться, я тогда уже никогда не встану на свои ноги. Мне ничего не оставалось, как выть по ночам в подушку, а днем принимать ненавистные процедуры, от которых я уже стал зависеть, как наркоман. Если, вдруг, медсестра не появлялась в назначенное время, то я начинал сильно волноваться. Так у меня, порой, доходило до истерик. Мой организм попал в прямую зависимость от разных уколов. Я даже не чувствовал, когда меня кололи, эти места тела совсем потеряли ощущение на боль, одеревенели. Под давлением моих друзей, родителей и учителей, врачи все-таки решили меня отпустить домой под новый год и на зимние каникулы. Но с одним условием, что меня ничем не будут перегружать, умственной и физической работой. Два раза в неделю я буду появляться на приеме у доктора. Дома также буду принимать участие в постоянном лечении назначенным мне докторами. Принимать дома различные процедуры.
- Ура! Черепа выпустили на свободу. - заорал Абдулл, когда я вошел в нашу коммунальную квартиру. - Теперь мы все опять вместе. Ты сейчас поднимайся на крышу в наш штаб, а я пойду за друзьями...
- Никаких штабов! - приказала моя мама. - Друзья могут прийти в дом, на кухне места всем хватит. Если вы будите моего сына загружать, то я его обратно в больницу отправлю. Пускай лечится там.
- Хорошо, тетя Маша. - согласился Абдулазизов Абдулл. - Мы Сашку, постепенно, будем учить жизни.
Абдулазизов Абдулл ушел за друзьями, а я пошел к своим братьям-близнецам, которых давно не видел.