Нина

Схватить её за руку удалось в последний момент - она уже шагнула через пролом в перилах моста. К счастью, схватил удачно - крепко и удобно. Вторая её рука немедленно судорожно вцепилась в то же, за что держалась первая. При этом девушка качнулась, и меня потянуло следом - перила обледенели, и держаться за них одной рукой было очень тяжело. Максимально аккуратно перевернувшись на другой бок, я уперся в перила плечом, и тут заметил рядом с висящей девушкой металлическую лесенку - спуск к основанию быка. Испугалась и не заметила? Боится не удержаться на холодном металле? Ну так и я её не вытащу - в таком-то положении.
Раскорячившись в проломе, я попробовал сдвинуть руку с девушкой поближе к лестнице. Тут вторая моя рука соскользнула, и нас плавно потянуло вниз. Но в этот момент девушка качнулась, ударилась о лестницу - и вцепилась в неё. Пару секунд я, лежа на краю моста, смотрел вниз, на речной лед с черными кляксами незамерзшей воды. Новая полынья отменяется. Медленно отодвинувшись от края и поднявшись, я перегнулся через перила, хлопнул девушку по плечу и тихонько потянул наверх. Она несмело поднялась на одну ступеньку, глядя в кирпичи прямо перед собой. Потянул за плечо посильнее, помог перелезть перила - и впервые встретил её взгляд. Мда, теперь все понятно. И пролом - какой идиот его закрыл только яркими лентами? - и лестница.
Девушка была слепой. У неё были очень красивые карие с зеленым глаза, и они смотрели куда-то вдаль, отчего она казалась немного извиняющейся и замечтавшейся.
А еще она была очень напуганной и что-то быстро говорила. Я по губам читаю, но не так быстро, да и сразу после висения над рекой не сосредоточишься. Взяв её ладонь, аккуратно снял с неё перчатку и накрыл своей рукой - я перчаток не ношу почти никогда. Девушка резко замолчала, в позе её прорезалось напряжение. Лишь бы не бросилась никуда.
Указательным пальцем я стал аккуратно выводить буквы на её ладони, смахивая каждую с кожи гладящим движением.
Я.
Г.
Л.
у.
Х.
О.
Н.
Е.
М.
О.
Й.
И снова накрыл ладонью. Некоторое время девушка стояла неподвижно, потом начала говорить и резко остановилась. Свободной рукой показала на горло и ухо. Надеясь, что мы все же поняли друг друга, я слегка сжал её ладонь в знак согласия. Девушка снова задумалась.
Пока она молчала, я повел её к берегу - на мосту было слишком холодно из-за ветра. Уже на спуске она вышла из задумчивости, вытащила из кармана картонную карточку вроде визитки и протянула мне.
"Здравствуйте, меня зовут Нина. Я слепая с рождения. Пожалуйста, помогите мне добраться домой - ул. Красногвардейская, дом 54, квартира 12."
Тихонько сжав её руку - так и не отпускал все это время, - я стал вспоминать, где эта самая Красногвардейская. Вроде где-то недалеко.
Когда мы спустились с моста, я пристал к первому же прохожему, показал визитку с адресом (пальцы как бы невзначай прикрыли номер дома и квартиры) и изобразил на лице вопрос. Прохожий оказался в курсе и долго объяснял - махал руками и рассказывал. Более-менее поняв его жестикуляцию и объяснения - говорил он довольно внятно, но часто оборачивался, показывая рукой очередной поворот, - я кивнул с благодарной улыбкой. Нина что-то ему сказал, прохожий тоже заулыбался и пошел дальше.
Нужный дом отыскался довольно быстро. Старое кирпичное здание в три этажа, с широкими площадками на две квартиры. В таких домах должны жить бабушки, когда-то работавшие вместе с Марией Кюри, Эйнштейном и Сорокой-Росинским. Во втором подъезде под самой крышей и находилась квартира 12. И в этой квартире действительно жила бабушка, очень похожая на старой закалки профессора.
Она немедленно втянула нас в прихожую, заключила Нину в объятия и не отпускала минут пять. Стой я чуть ближе - мог бы лишиться бровей в этой вспышке пламенной любви. Когда страсти поулеглись, женщина обратила на меня внимание. По губам я сумел разобрать "Большое вам спасибо". Потянулся было за всегда лежащими в кармане блокнотом и ручкой, но в этот момент Нина что-то сказала. Женщина на мгновение задумалась, а затем стремительным движением вырвала листок из записной книжки у телефона и написала на нем "Большое вам спасибо. Пожалуйста, раздевайтесь и проходите." Почерк у неё был твердый и монументально красивый, как арочное окно. Этот человек действительно не принадлежал эпохе штампованых офисных зданий из стекла.
Квартира поражала воображение обилием книг. Шкафы с классикой на нескольких языках. Полки с научной литературой - большей частью физической. Энциклопедии. Биографии. Очень много биографий. В глаза бросился один шкаф, книги в котором были всего в трех вариантах окраски. Три серии. Одна из книг стояла к дверце не корешком, а обложкой. На ней, приглядевшись, я заметил ниже названия - "Одиссея" - ряды рельефных точек.
Нина Васильевна - именно в честь бабушки и назвали внучку - готовила великолепный чай. Из-за необходимости вести разговор на бумаге беседа шла неторопливо - я писал, Нина Васильевна читала написанное вслух для внучки, та отвечала. "Слушать" их было одно удовольствие - бабушка и внучка не перебивали друг друга, и я легко ловил момент, когда заканчивала говорить одна и начинала говорить вторая.
Оказалось, что женщина действительно была профессором на факультете физики - оптиком, если быть точным. На полках даже было несколько книг, написанных ею. Вопрос, которого я не хотел, был задан, и пришлось ответить - через год закончу заочно художественное училище, занимаюсь рисованием, живописью. А Нина, как оказалось, давно уже играла на скрипке, фортепиано, гитаре и флейте, - и это внезапно мне очень понравилось.
Отпивая чай из чашки тонкого, полупрозрачного фарфора и глядя, как Нина-старшая читает Нине-младшей, я понял, что восхищаюсь этой девушкой. А еще - что пытаюсь понять, что такое музыка. Впервые в жизни меня заинтересовало это понятие.
Вопрос, как Нина оказалась на мосту одна, в тот вечер остался за кадром - и я был этому рад. Я предпочитал не знать прозаических, а, возможно, и трагических причин. Для меня это был знак судьбы. Как и то, что написанных на ладони букв Нина не поняла - просто догадалась по способу общения.
Вышел я от них уже в темноту длинного зимнего вечера.

В следующий раз в дверь квартиры 12 я позвонил через два дня. Дверь открыла Нина Васильевна, и я показал ей записку с просьбой поговорить с её внучкой.
Профессор провела меня в зал, где Нина со скрипкой стояла у пюпитра. На пюпитр, поверх листов с рельефными точками, я и положил отпечатанную на принтере таблицу-шпаргалку. А затем взял в руки ладонь девушки и медленно, очень аккуратно, так надеясь на результат

**
*
*

*
**
*

_*
*


_*
**
_*

*
_*


_*
**
*

стал касаться точек на её ладони. "Привет". С первой буквой, которую я смахнул с ладони Нины, на её лице появилось удивленное выражение, а затем с каждой буквой удивление все больше смешивалось с радостью. С детским восторгом. Она схватила мою ладонь и принялась отвечать. Я два дня зубрил азбуку Брайля, и с трудом, но все же прочитал: "Здорово!иутебятакойинтересныйакцент".
Она что-то еще написала, но я не понял, что - я следил за её руками, а не за тем, что они писали. Гибкие пальцы порхали над ладонью точно, тонко - без лишнего давления, но с абсолютной четкостью касаясь моей руки. Я внезапно ответил "сыграйпожалуйста". Если она и удивилась, то не показала этого. И я увидел, что над грифом скрипки её пальцы двигались так же. Её пальцы были для меня её голосом, и её пальцы были музыкой.

С этого дня я стал постоянным гостем в доме Нины. Мы много разговаривали за чаем. В библиотеке девушки, среди книг со шрифтом Брайля, нашлись несколько незнакомых мне произведений, и Нина читала их вслух, ведя подушечкой пальца по строчкам, - а я внимательно следил за её губами. Губы двигались едва-едва, но читались очень легко - у девушки была невероятно четкая мимика. Редкая нынче вещь. Время от времени я приходил с альбомом и рисовал её - играющую на скрипке или флейте, читающую. Мне кажется, именно из-за слепоты была у Нины невероятная пластика - она не видела других людей и не перенимала их сутулости, торопливости, угловатости. Она никогда не делала лишних движений.
Но большую часть времени мы гуляли. Нам совершенно одновременно пришла в голову идея описывать друг другу окружающий мир. Вы знаете, что трамвай вечером стучит чуть устало? А что у иномарок акцент? Наши машины звучат, будто кто-то прошел по мокрому песку и оставил четкий след. А иномарки - будто уже прошла волна и след этот слегка сгладила. Мы ходили, держась за руки, и было очень удобно разговаривать, касаясь внешней стороны ладони. Нина вскоре освоила способ, на который мне не хватало ловкости, - она ставила сразу все пальцы на нужные точки, будто брала аккорд, и задерживала их там на некоторое время, чтобы я мог прочитать.
Именно на прогулке и произошло одно из самых важных для нас событий. Причина его была целиком и полностью моей ошибкой - я-то вижу.
В середине февраля потеплело. Всё таяло, в воздухе начинало пахнуть ранней весной - мы ходили и рассказывали друг другу, что это. В один из таких вечеров сорвавшаяся с карниза крупная сосулька упала прямо на нас. К счастью, Нине она только ушибла плечо, а вот мое следующее воспоминание относилось уже к больнице. Вышел я оттуда через три недели, оправившись после сотрясения мозга и растяжения мышц шеи. И сразу отправился к Нине.
А она во всем винила себя. Почему? Спросите что-нибудь попроще. Правда, тогда я стал догадываться, как она оказалась в декабре одна на мосту, а бабушка её об этом не знала.
"Мы только испортим друг другу жизнь. У тебя со мной будут одни хлопоты". Её пальцы выскользнули раньше, чем я успел ответить.
И на мгновение я представил себе эту, другую жизнь. Со зрячим человеком, которого можно не водить за руку. Который будет такой полноценной и правильной матерью детям. И хозяйкой, разумеется. Хранительницей домашнего очага, за которым, как известно, глаз да глаз нужен.
И в это мгновение я почувствовал что-то незнакомое. Думаю, что тогда я услышал музыку. А взгляд Нины, всегда мечтательно обращенный к чему-то на горизонте, на секунду действительно коснулся меня - тогда мне так показалось. И слишком хорошо для незрячей и глухонемого мы нашли объятия друг друга, и прошептали и услышали так много слов любви.