Монолог Язефа

Луна, освещавшая высокий курган, выхватывала из теней силуэт тощего старика в грязном чёрном балахоне. Он, старик этот, стоял прямо на верхушке кургана. Седой и, по виду, сумасшедший. С маленьким носом, застывшим ртом и впалыми глазами. Держал в правой руке большой, человеческий череп. Левую руку прислонил к груди и отчего-то заметно сотрясал ею, в лёгких судорогах.
Он стоял там, и шевелил губами. С губ срывались слова...
-Что видел первобытный человек, в глазах черепа, который сейчас держу в руках я? Что виде он, только что вышедший из глубины леса, в этих тёмных, унылых глазницах? Боль, страх, безразличие? Нет... Всё это не то, что мог бы увидеть он, лишённый воображение, грязный и зловонный как тысяча трупов. Он бы не держал череп в руке... Он бы бросил его и сбежал охваченный страхом! Или держал бы?.. Ведь... Если бы не держал... Разве... Разве в его голове родились бы мысли, вернуть этот череп к жизни?! Сделать... Попытаться сделать, что бы он дышал... и слышал... и, даже... говорил! Снова. Создать парадокс: жизнь в смерти...
Старый человек отвёл глазницы черепа от своего лица и взглянул на луны... У Альтадора их всегда было две. Сейчас обе луны были полными и смотрели на некроманта, как пустые глаза слепой провидицы.
Судороги снова охватили его левую руку.
-О, духи смерти. Принесите мне, с утренним ветром, благодать покоя и тишины. Как я желаю тишины и покоя... Но мысль, снова, ядовитой молнией, пронзает болью, стоном тысячи умирающих солнц. Застилает глаза ядовитой пеленой... Такова цена за знание. Древние тоже страдали, как и я. Что бы, такие как я, однажды, в глубокой ночи, стоя на холме пред ликами лун, задавали новые вопросы. Терзали свою голову молниями ядовитых мыслей. Я знаю - вопросы будут. Может, вернувшись в жизнь, я задам один из них. О да... Так должно быть... Как ради новой жизни должна быть смерть, так ради нового витка судеб мира, должно быть страдание... Но ради чего, новый виток?..
Старик покачал головой и снова, теперь с грустью, уставился в глазницы черепа.
-Ради чего? Что бы кто-то, однажды, держа вот так в руке мой череп, спрашивал... «ради чего?». Снова и снова рождаются тысячи младенцев. В страданиях и смертях их матерей. В крови и грязи. Из праха прошлого. Из тлена и сырой плесени... Они повторяют, снова и снова, уже пройдённый путь. Их жизнь ведёт к холму, что бы один раз, взобравшись сюда, спросить... «Ради чего?» Ради новых младенцев, которые выходят из страданий и смерти своих матерей, в крови, грязи, слизи, плесени? Что бы снова взойти на тот же холм, который на самом деле могильный курган?! Нет! Они не в силах увидеть суть! Я говорю - Я лучше! Я выше! Потому что я уже здесь. Я задал себе этот вопрос тысячу раз, и я знаю на него ответ!.. И всё просто... Жизнь ради смерти - смерть ради... новой жизни...
Старик слабо задёргал головой. Это тоже было похоже на своеобразные судороги, как и с его левой рукой. Выцветшие, серы зрачки безразлично смотрели в усеянное звёздами небо. Спустя ещё минуту старик, повернув голову вправо и бросая туда череп, хрипло, тихо, но совсем обыденно, произнёс:
-Возьми, Уильям... Нам пора идти дальше...
Черепушку словил вышедший из тени деревьев безголовый скелет, громадных размеров, походивший на восставшего, из могилы, гладиатора. Он был в ржавой нагрудной кирасе, она подчёркивала, что когда-то на его животе был квадратный пресс, и грудь его была широка. Теперь это были ходячие кости... Сзади, у плеч, с обеих сторон торчали рукояти двух небольших мечей.
Словив череп, скелет, по имени Уильям, резво водрузил его себе на шею. Крутанул руками вправо-влево, будто прикручивая голову на положенное ей место. Пошевелил челюстью, проверяя пригодность материала. Послушно кивнул господину, и побрёл следом...