лучше

Все совпадения с реальными людьми являются либо чистой случайностью, либо намеренным выставлением на публику не самых лучших поступков.


1. Ничего лучше.
Нет ничего лучше, чем сидеть и смотреть как огромный лунный диск, будто захватив с собой всю суету дня, медленно, вальяжно и нагло улыбаясь, катится за линию горизонта, и погружается в спокойную гладь моря, уставшего от вечного дневного шума, убаюканного под вечер музыкой ночи. Казалось, он ухмыляется надо мной. Смотрит оттуда с высоты человеческих фантазий и словно дразнит, смеясь над моим задумчивым выражением лица. А я благодарен этому диску за его нежность, за его ласку – он не обжигает, как это делает солнце, не слепит, не сводит с ума. Он позволяет любоваться своим спокойствием, наслаждаться тишиной и не бьет по глазам за попытку разглядеть его завораживающие узоры. Сейчас мой самый лучший друг улыбается мне, нет, он не дразнит, его улыбка добрая и приятная, как материнская, пропитанная нежностью, но одновременно она кажется холодной, будто наигранной хорошим актером, как улыбки продавцов в дешевых магазинах, как проникновенный взгляд сестер из психбольниц, с огромным вниманием слушающих бредовую истину сумасшедшего. И именно такой контраст делает все это зрелище неповторимым, сводящим потихоньку с ума, но если и выбирать себе сумасшествие, то я хочу, чтобы оно выглядело именно так.
 Мне всегда больше по душе была ночь – немая птица, спускающаяся на Землю, одним взмахом крыльев окутывающая все живое и приносящая своим дыханием неповторимую прохладу отсыревшего неба. Она несет в своих перьях грезы, уготованные многострадальным сердцам мечтателей, в своих глазах - мерцание миллиардов звезд предназначенное миллиардам наблюдателей, достигнувшим барьера фантазий, своим клювом поражает сердца тех, кто уже достаточно вынес страданий и мук за свою жизнь, и теперь ждет последнего укола, а когда это происходит, его душа удобно размещается на лапах чудесной птицы.  Мистика ночи забирает сразу же, как только дашь слабину. Заберет все, начиная с мыслей и заканчивая рассудком. Где граница между здравомыслием и сумасшествием? Никто не знает. Никто, кроме тех, кто поймет причину. Кто осознает нужду в том, чтобы сходить с ума. Чтобы ждать ответа на не заданные ни разу вопросы. Чтобы плакать над своими радостями и смеяться над неудачами.
- Почему ты сидишь один?
Я не слышал, как она подошла сзади, опять приходиться ловить себя на мысли, что, либо я глуховат, либо она обладает невероятно легкой бесшумной поступью. Скорее второе. А на самом деле, конечно на песке просто не слышно шагов, даже если твой слух способен уловить дыхание ветра на теле каждого листочка дерева.
- Так почему ты сидишь здесь один? – повторила она громче.
- Привет. Как ты? – наконец ответил я, после минуты раздумий над тем, почему же я действительно один сижу на песке.
- Нормально. Там так весело, все уже слегка пьяные, Олька помирилась с Лешей и теперь их вновь не оторвать друг от друга, – она улыбнулась, и я вновь заметил ее воздушное детское лицо.
- Да? Я рад за них, психи, что тут еще сказать. Может, действительно любовь или что- то в этом роде. А ты, почему ушла оттуда?
- Даже не знаю, пошла прогуляться, увидела тебя и решила узнать все ли в порядке. Кстати Кристина там совсем одна, наверно волнуется за тебя.
- Ничего, Дима сможет ее развеселить. По крайней мере вчера у него это очень хорошо получилось
- Извини, я забыла. Может вам стоит поговорить?
- Тебе не кажется, что если бы я хотел этого, то давно уже поговорил бы?
- Ну да, наверно.
Кристина. С ней мы встретились совершенно случайно, у общих знакомых. Она была высокая, стройная девушка, под метр семьдесят пять ростом, темно – каштановыми волосами и голубовато – зелеными глазами. В общем, просто красавица, и, как, впрочем многих красавиц, её отделял совершенно необъяснимый склад ума. Она смеялась с неподдельной страстью над самыми, казалось бы, дурацкими шутками, а потом сама шутила, еще хуже, чем предыдущий человек, однако с ее шуток валялись почти все молодые люди, не столько от смеха, сколько от желания приблизиться к ее юбке, ногам, ну а дальше все зависело от фантазии. Я не хочу сказать, что она была такой расфуфыренной девушкой легкого поведения, просто фантазии молодых людей зачастую сопровождались выпивкой, а она, как центр всеобщего внимания не могла пропускать веселье. Но, надо отдать ей должное, она знала себе цену, в хорошем смысле этого выражения, то есть далеко не каждый прыщавый хохотун, в одной руке с рюмкой водки, а в другой – со справочником по элементарной физике, мог составить компанию нашей королеве. Да, именно королеве. Поэтому я, честно говоря, был очень удивлен, когда на одной вечеринке она сама завязала разговор со мной. Мне она показалась тогда весьма интересной девушкой. На следующее утро я понял, что интересным мне показалась лишь ее внешность. Ну а потом мы встретились еще раз, и, как это обычно бывает, разговорились, потом вместе напились, а потом проснулись в одной кровати. Что удивительно, ни я, ни она не жалели о происшедшем. Так зародились наши отношения. Дико банальная история: ни тебе ухаживаний, ни рыцарских поступков, теперь все это с лихвой заменяется алкоголем, подвешенным языком и  минутами ахов и охов.
- Знаешь, я даже немного удивлен, что я не злюсь, не грожусь разбить Диме что ни будь повыше шеи, не кричу, что она гнилая шлюха и стерва, которых поискать. Забавно, но мне даже кажется, что я привык к таким развязкам, и они меня до того заебали, что уже противно огорчатся, честное слово.
- Не ругайся, пожалуйста.
- Извини, это все портвейн, – я отхлебнул еще глоток, потом случайно заметил, как её маленькие, симпатичные пальчики на ногах собирают песок под себя. Это показалось мне настолько милым - как будто десять маленьких гномиков соревнуются между собой: кто сможет прокопать больше песка, - не хочешь глотнуть?
Она посмотрела на меня таким взглядом, что даже мне стало неловко.
- Пойдем ко всем. Хватит сидеть, простудишься.
- Нет, ты иди, если хочешь, а мне здесь хорошо, за простуду не волнуйся, навряд ли в 28 градусов можно серьёзно захворать. – Сказал я, продолжая наблюдать за напряженнейшей схваткой ее пальчиков: правая нога явно была впереди. Я болел за левую.
- Как знаешь. Я пойду. Смотри, не засни, завтра улетаем, не забудь об этом, - она встала, пальчики остановились. Мир остановился.
- Не… уходи, а? Что ты там забыла?
- Ты же сам сказал, чтобы я шла, если захочу, ну так вот Я ХОЧУ!
- Извини, конечно. Я не засну, – В этот момент я попытался улыбнуться, но она уже медленно начинала уходить, - передавай привет Диме с Кристиной!
Она повернулась на секунду, изобразила, что- то наподобие улыбки, и пошла дальше.
Ее звали Рита. Мы знакомы около года, как- то нелепо узнали о существовании друг друга в институте. Стояли в очереди к преподавателю, сдавать работы, и вдруг он закрыл окошко перед ее носом. Она боялась его, и попросила меня сопровождать ее к нему в кабинет. Так и познакомились. Она была невысокого роста, блондинка с голубыми глазами, худая, и очень милая. Мы быстро нашли с ней общий язык. Самое смешное то, что я не знал, как ее зовут, и после знакомства не знал этого еще два месяца. Думаю, она тоже не знала моего имени, но мы постоянно болтали на перерывах, кушали иногда вместе в столовой. Я всегда брал себе первое и второе, и пару салатиков, а она так долго выбирала, что очередь, казалось, в любой момент готова была нас уничтожить, и всегда брала одно и то же -  макарошки с котлетой. Как- то раз я спросил её: «Почему ты всегда десять минут смотришь что съесть, а в итоге покупаешь исправно макароны и котлету?» Она сказала, что стесняется взять что- либо другое – вдруг не понравится! Помню тогда я впервые начал замечать ее детскую улыбку.
Через пять минут меня огорчали две вещи: первая это то, что ушла она и забрала с собой свою улыбку и свои пальчики, вторая - портвейн медленно, но верно заканчивался. В номере у меня стояло еще две бутылки, но жутко не хотелось идти туда. Зато я  радовался тому, что сейчас было примерно двенадцать часов ночи, а значит, мой лунный друг пробудет со мной еще часов шесть. Он продолжал улыбаться. Я продолжал безнаказанно любоваться его узорами. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто- то нарушил мой замечательный мир своими вопросами – Почему один? Что случилось? – и все в этом роде. Наверное, единственная компания, которую я мог бы вытерпеть это Ритины пальчики. Я все думал, как они там? Не измучила ли она их своими вечными поисками, не наступил ли кто на них? А что если она с кем-то, где -то…? Ну и что из этого? Да у нее множество достоинств, кроме ее пальчиков, не удивительно, что она не останется без внимания молодых кавалеров. А вдруг они не заметят ее пальчики? Не утонут в ее детской, скромной и в то же время задиристой улыбке? Просто заберут ее детство, и все. Похоже, я влюбляюсь. Надо срочно достать еще вина: тогда смогу смело списать все на алкоголь и разгулявшуюся фантазию.
- Отпусти! Ха ха! Дурак! Ой, кто здесь?
Сзади послышался топот и смех. Мои уши напряглись и доложили, что там шли два человека: молодой человек и девушка. Они не хотели докладывать это, но шли Кристина и Дима. Вот черт. Ладно, хоть отвлекусь от Риты. Кстати, формально, Кристина еще была со мной. Дима был еще моим другом. Вчера она провела ночь со мной, а он днем клялся в дружбе. Сегодня утром она проснулась с ним, а он с ней.
- Давай не пойдем, по-моему, лучше не стоит.
- Успокойся. Я пойду и все ему объясню. Сама.
Интересно, когда люди поймут, что если кругом тишина, это совсем не значит, что их голоса начинают звучать так же бесшумно.
- Привет. А я тебя искала. Почему ты ушел?
- Привет, зая – сказал я, догадываясь, о чем она хотела поговорить, – как твои дела?
- Нормально. Слушай, мне надо поговорить с тобой.
- Ну, я смогу уделить тебе пару минут своего драгоценного времени.
- Понимаешь, мне кажется, что нашим отношениям чего - то не хватает.
- Я понимаю.
- Я ни в коем случае не хочу терять тебя, как друга. Боже мой! Да какого там друга? Ведь ты мне как брат!
- Я понимаю. Ты права. Нам, в последнее время, действительно пора задуматься о чисто братских отношениях.
 
Она явно не ожидала такого ответа. Она улыбнулась.
- Я боялась, что ты не поймешь.
- Да брось ты: не ты первая, не ты последняя. – Я улыбнулся, смотрел в ее глаза, и понял, что через какие то полминуты выйдет Дима, спросит как мы тут вдвоем, а я, глядя в ее глаза, заплачу. Непременно заплачу. С первого его слова. С первой же мысли о том, что тетрадь отношений исписана, и остались только воспоминания, как рисунки на полях, не позволяющие забыть о самых веселых уроках. Мне даже не хотелось говорить ей, что я слышал, как они вдвоем решали, как лучше поговорить со мной. Все, о чем я мог мечтать, а именно о секундах нашего уединения, таяло на глазах. Так тяжело держаться, когда все о чем ты мечтаешь, тает и оказывается полностью уничтоженным временем, прямо на твоих глазах. Сердце начало отсчитывать секунды. Так хотелось взять её за руку, погладить её волосы, найти ее губы. Не хотелось делать это в последний раз. Я ничего и не делал. Я думал о том, как Дима сыграет свою роль очень доброжелательного человека, подойдет, спросит все ли у нас в порядке. 10 секунд. 9, 8, 7… Подожди! Остановись! Дурацкое время. Ненавижу! 1, 0.
 
  -  Кристина? Кто там? Ой, это вы? Рад встрече. Воркуете? – Дима. Самый охуительный актер со времен динозавра Рекса в театре Мезозойской эры Юрского периода. – Ладно. Не буду вам мешать.
 
- Стой. Я с тобой пойду. Мне кажется, что мне лучше уйти. Спасибо за понимание
- Пока. Я тоже скоро подойду, – сказал я, пытаясь скрыть свои слезы. Они ушли. Я заплакал. Непроизвольно мои щеки стали спускать по себе ручейки соленых капелек души. Они ушли.
Дима. О его актерских способностях я уже рассказал. Он перешел к нам в восьмом классе. Подружились сразу: пили вместе пиво после уроков, в девятом пили водку на Новый Год, в десятом вместе курили гашиш и пили вино, а в одиннадцатом  вместе искали девушек, по очереди рассказывая тупые анекдоты и строя глазки. Поступили в разные вузы,  но поддерживали контакт друг с другом. Однако, как бы мы не общались, его замашки всегда казались мне немного не товарищескими: в восьмом он пил мое пиво, в девятом мою водку, в десятом курил мой гашиш и пил мой портвейн, а в одиннадцатом трахал мою девушку. Я прощал его. Он все- таки несколько раз вытаскивал меня из передряг: помню, раз просидел в отделении милиции с выбитой челюстью после драки с пьяным мужичком. Он что- то сказал мне на улице, что- то явно не приятное, а я, по природе своей, очень легко завожусь, и в этот раз хватило ума ответить. Он ответил два раза в висок справа, один раз в живот, и еще раз пять в упомянутую выше челюсть. Мой ответ был короток и ясен: сперва, я поднялся, держась за воздух, а так как был ветер, меня покачивало, в душе меня терзала мысль том, что неплохо было бы позаниматься боксом. Все гениальные мысли всегда приходят в последний момент, у меня она родилась совсем поздно. К счастью я люблю играть в футбол, с самого детства, всегда любил пинать мяч, в общем удар пришелся в цель, такого крика я давно не слышал. Послышалась сирена. Милиция, как всегда вовремя. 
Нас привезли в отделение, и оказалось, что та сука работает в соседнем с ними отделении. Мои мысли погрузились в созерцание тюремной жизни, согласитесь, не очень радостное времяпрепровождение. Нанесение тяжких телесных  повреждений лицу при исполнении. Почему они не добавили моральный ущерб? Ведь мужской его службу в милиции теперь навряд ли можно было назвать. Меня еще чуточку поколотили по почкам, после чего я сказал им, что теперь смогу сэкономить на анализах: мочу и кровь я сдам два в одном. На эту шутку они почему- то обиделись, и сделали так, что обиделся и мой нос. Честно говоря, шутил я не от смелости - я еле сдерживался, чтобы не наложить там кучу от страха; все мое остроумие было плодом лишь нервных клеток, которые в тот момент умирали, как тараканы от дихлофоза.
 Меня посадили вместе с каким то алкашом, который постоянно ругался на свою жену, потом начинал плакать, говорить, что она у него самая лучшая, а он – полное говно и просто не достоин ее, потом замолкал, смеялся, и опять начинал ее бранить. Я еще подумал тогда, какие мужчины слабые: сидим с ним вдвоем, один – с жутким перегаром, который не может просто предпочесть свою любовь своим стаканам, и теперь сходит с ума от нерешительности. Второй – еще хуже, не смог сдержаться, просто не смог оставить на несколько секунд свою идиотскую гордость, не смог взять себя в руки и стать умнее, просто наплевать на пару неприятных слов. И к тому же воспользовался как нельзя антимужским ударом. Стало тошно от ситуации, от совести, от мыслей, от запаха моего соседа, от его слез, от его криков, от моей жалости к себе, от тиканья часов, от капанья воды, от шума за окном, от смеха сержанта, от смеха полковника, от голода. Меня вырвало. Прямо на месте: сидел в обезьяннике и за три минуты залил там весь пол. Заставили вытирать. Тряпки у них не оказалось и пришлось взять свою футболку. Мои нервы окончательно умерли, и теперь мне меньше всего хотелось шутить. Теперь плакали двое. Того, который не кричал о жене, отпустили через полчаса. Извинились, дали другую футболку, умыли лицо, напоили чаем, покормили и даже довезли до дома. Оказалось, что знакомый Диминого папы - большая шишка в ФСБ. Мне даже оставили номер телефона, чтобы я мог связаться в случае очередной необходимости. Потом Дима нашел мне хорошего доктора, и меня положили в больницу. Он навещал меня, приводил ко мне мою девушку. Когда я вышел, она стала его девушкой. Бывало, он напьется, и давай обнимать меня и чуть ли не со слезами на глазах извиняться за свое поведение. Он мне дорог. Я всегда его прощал, да и сейчас не вижу его вины.
Надо вставать. Нельзя просидеть здесь одному всю ночь, тем более, что завтра мы улетаем, и черт его знает, когда снова соберемся все вместе.
Я почувствовал некоторую вину за себя, за мой поступок. Боже мой, там ведь множество людей, которые реально хотят меня видеть, которым я не безразличен, а мой циничный эгоизм вновь заставляет думать о том, что я один такой бедный и несчастный, всеми забытый и преданный. Как же меня бесит эта черта характера, доставлявшая мне всегда столько неудобств. Сделав последние усилия, я поднялся с песка и побрел к нашему дому – маленький коттедж. Нас было 14 человек, и все сумели влезть, даже не пришлось тесниться. Я посмотрел, напоследок, на моего лунного друга. Помахал рукой и улыбнулся, думаю, если бы у него была рука, он тоже махнул бы мне. А так он просто растянулся своей улыбкой, хотя он делал это всегда.
Прохладный ветерок начал играть дуэтом вместе с шумом моря. Одна из самых загадочных мелодий, населяющих Землю. Три стихии слились воедино: вода отстукивает волнами свои небрежные и дерзкие ритмы, ветер поет голосом вечности, пересказывая свои годы жизни, а огонь, в человеческом сердце, распыляет эту мелодию, предавая ей контраст мысли и чувства. Портвейн, добравшись до головы, диктует свои правила, своей шумной, терпкой, темно- красной игры. Шаги превращаются в танец. Пляс потерянных мыслей, дыхание – шепот недосказанных слов. Глаза отказываются стоять на месте.
Сто метров спустя, я, наконец, достиг нашего места пребывания. Ну, вот и все, минуты одиночества подошли к концу. Пора надевать маску веселого и общительного человека. Эх, найти бы ее.
Я подошел к костру. Многие были рады видеть мою нетрезвую улыбку, даже как-то неловко стало.
- Где же ты сидел так долго, негодяй!?
- Серега! Привет. Да так, гулял.
- Ааа, романтик. Давай выпьем. Портвейн?
- Еще спрашиваешь?
Серега. Один из самых честных и искренних людей, которых я встречал на своем жизненном пути. Однажды мы с ним выпили, и пошли гулять ночью. Познакомились с двумя девушками, и благородно держали друг друга за яйца, чтобы не сорваться, и не изменить своим девушкам. Еле справились.
- Давай, рассказывай, как ты?
- Да нормально. Вот сидел, слушал море.
- Да? Ну и что оно тебе сказало?
- Что все будет отлично. А вы тут что делали?
- Как обычно – пили, курили. Валялись на песочке. Кристинка твоя приходила. Она с Димоном ушла куда-то.
- Они вместе.
- Слушай, ну ты не переживай, ей главное, чтобы деньги, да связи были.
- Да я и не переживаю. Уже.
Мы довольно неплохо начали первую бутылку, и, когда Я спросил его как Рита, мы уже начали вторую.
- Как Рита? 
- Она пошла к дому, минут двадцать назад. По-моему, она плакала. Хорошая девчонка
- Лучшая. Слушай, я пойду, зайду к ней, спросить кое- что надо.
- Давай, конечно.
Я поднялся с песка, сделал еще один глоток, и пошел в сторону дома. Я думал, что ей сказать. Я знал, почему она плакала – наверняка опять расстроилась из-за какого то пустяка. В спину мне улыбался старый друг. Мысленно я попросил его, чтобы он пожелал мне удачи. Думаю, он меня понял. Я тихонько отодвинул дверь ее спальни, вошел, положил ей руку на плечо и сказал:
- я люблю тебя
. Восемь часов.

Восемь утра. Рука нехотя тянется к будильнику, чтобы отключить раздражающий звуковой сигнал, и попробовать начать утро понедельника чуть лучше, чем обычно. Прошло уже полгода с тех пор, как мне приходится, тянувшись к будильнику, не натыкаться на ее тело. С тех пор я и начал думать, что утро можно начать и получше. Каждое утро эта мысль впивается в мое сознание. Каждый вечер я топлю ее в бутылке вина. Потом, в итоге, всплывает ее труп, что перенести еще тяжелее.
 За окном октябрь: последние летние листья, пожелтевшие на осеннем ветру, отдыхают на тропинках города. Солнце не слепит – идет дождь. Небо настолько затянуло, что создается впечатление, будто я проспал весь день, и сейчас ничто иное, как утро вторника, дня, намного более гостеприимного, нежели его предшественник. На работу надо успеть к десяти. Не такое уж и убийственное время, если конечно не вылавливать до трех ночи в бутылке утонувший труп своей проблемы. Уже как полгода не могу вовремя прийти в офис. Опять, наверное, опоздаю. Да и черт с ним! Сейчас главное доползти до ванной, принять душ, привести в порядок свое опухшее лицо, поскоблить зубы щеткой, тщетно пытаясь, тем самым, избавится от крепкого запаха. Еще пару шагов и я встречу самого беспристрастного критика – зеркало. Ага. Так и знал, что уже полгода не брился. Ладно, сил на это нету. Может ближе к вечеру.
До работы мне нужно добираться сперва на автобусе, затем на метро, и еще раз на автобусе. Мне давно говорили, чтобы я обзавелся машиной, благо средства позволяют, но, мне кажется, что и без этого моя нервная система слишком изъедена повседневными стычками с жестокостью мира, и прибавлять проблемы с машиной тем более не хотелось.
Я нацепил свои джинсы, надел тенниску,  кеды. Кошмар, мне почти тридцать пять, а я по-прежнему одеваюсь, как в студенческие годы. Взрослеть явно не для меня. Я вышел из дома. Поздоровался с консьержкой и, прикурив сигарету, побрел на остановку.
Там наткнулся на знакомые лица: Виктор Петрович, пенсионер, каждое утро он ездил к Тамаре Павловне, своей любимой женщине. Он всегда надевал свой праздничный наряд, тщательно зачесывал лысину, всегда писал по дороге стихи. Он был поэтом. Пятьдесят лет назад его печатали все литературные издания. Его считали гением. К нему прислушивались. Все это продолжалось до того, как умерла его жена. Они любили друг друга, как, наверное, невозможно любить. Отдавали себя целиком. Он посвящал ей поэмы, « Ночь в твоем океане», по-моему, так называлась его книга, где были собраны все стихи, все рассказы, посвященные ей.
Однажды, она почувствовала боль в области груди. Это был рак. Виктор Петрович сделал все, что было в его силах, и, после того, как на гранитной доске, по его распоряжению, золотом выбили слова «Кап. Еще один удар сердца. Еще одна слеза. Любить того, кто за закрытой гроба дверцей, остался  навсегда. Тебе поют пускай на небе отголоски моих строк. Мне тоже, до этой дверце, недолгий уготован срок», он, как говорят, сошел с ума. Но я знал, что каждый день она нужна ему, каждую ночь она ему снилась, и он был вместе с ней. Каждый день он ездил на кладбище в своей праздничной одежде, гладко выбритый, с букетом шелковистых роз, к своей любимой и единственной женщине. По дороге он писал стихи. Но, доехав до кладбища, забывал их, и просто садился и плакал. 
Константин Александрович. Инженер. Два высших образования. Он был по-своему странным. Говорят, в детстве, его изнасиловала собственная двоюродная сестра. С тех пор он боялся женщин, но, спустя двадцать лет, женился. Он был счастлив. У них родилась дочь. Ее назвали Вика, в честь их победы над капризами тяжелой судьбы. Его жена скончалась через месяц, после родов. Вика – смысл жизни для Константина. Если бы не она, я думаю, он бы сейчас не просил у меня сигарету. Он не был бы признан заслуженным геодезистом страны. Он бы не ездил вместе с Виктором Петровичем по утрам на кладбище с букетом алых роз.
Ну и компания! Просто собрание треснувших сердец. Нас это сближало. Мы чувствовали друг друга. Уже полгода, как я чувствую все их эмоции. Но, еду на работу, не на кладбище. Слишком я труслив, чтобы в одиночку снова прочесть ее имя. Чтобы вспомнить ее дыхание. Ее пальчики. Волшебную детскую улыбку. Ее последнюю просьбу. Я плачу. Запрыгиваю в автобус, включаю в плеере OASIS, и еду на работу. Подальше от воспоминаний, зная, что по возвращении домой опять начну неустанно топить память алкоголем.
- Здравствуйте. Пришли ваши чертежи. Вам принести?
- Да, - работа, опять работа…
Ближе к двум часам дня, после обеда, меня вызвали к директору фирмы. Я догадывался, о чем пойдет речь. Дело в том, что, честно говоря, я немного запустил работу. Понятное дело, что сначала все понимали меня и делали скидку на мое тяжелое состояние, связанное с произошедшими событиями. Однако, когда я начал чаше приходить не в самом трезвом состоянии, все более заросший и неотесанный, я начал замечать косые взгляды, брошенные в меня со всех сторон.
- Здравствуйте Василий Павлович. Вы звали? – сказал я, войдя в кабинет, который полгода старался обходить стороной.
- Да. Проходите.
Я зашел, и тут же заметил, из тона, с которым меня пригласили, что разговор сложится не самым доброжелательным образом.
- Вы, наверняка, догадываетесь, с какой целью я вас вызвал.
- Да.
- Мы все выражаем свои соболезнования, по поводу вашей утраты. Но, поймите, что нам необходимы работники, способные принести пользу компании. Кстати, вы, поступив к нам на работу, являлись, чуть ли не лучшим кандидатом на то, чтобы прочно закрепиться в нашем составе.
- Спасибо. Это приятно услышать.
- А мне очень не приятно, когда человек, к которому был проявлен нешуточный интерес, за последние три месяца превратился в беспробудного пьяницу. Понимаете, вы омрачаете облик нашей фирмы. Над нами уже шутят конкуренты.
- Мне очень жаль, что так получилось. – Кажется, я перебрал вино вчера ночью. Не понятно, от чего меня начало тошнить, то ли от похмелья, то ли от этого угнетающего разговора.
- Мы, как нам казалось, дали вам время на реабилитацию. Я предлагаю дать вам еще неделю, чтобы вы посидели дома, хорошо все обдумали, и в понедельник, - когда он говорил эту фразу, у меня пошел комок к горлу. Вот было бы здорово: проблеваться прямо на ковер директору. Я выскочил из комнаты, как раз, когда он начал предлагать мне все хорошенько обдумать. По дороге в туалет, я сбил пару коллег, прикрывая попутно рот рукой. Я вернулся через двадцать минут, с заявлением об увольнении.
Так прошел мой последний день на работе.
У меня оставалось приличное количество денег, чтобы прожить еще полгода. Поэтому, моей первой остановкой стала винная лавка. Затем я зашел в музыкальный магазин, купил себе два диска с песнями Тома Уэйтса, и диск группы Billy`s Band. Хотел устроить себе блюзовый отпуск.
Пришел домой, и только вставил диск в проигрыватель, открыл бутылку вина, как зазвонил телефон. Чертыхаясь на каждом шагу, я дошел до звенящего аппарата, и, покашляв, поднял трубку.
- Алло.
- Привет! Как ты? Ты узнал меня?
- Извини, мне паршиво. Не мог бы ты избавить меня от угадывания твоего имени?
- Это Дима. Помнишь? Чернигов Дима? Мы учились вместе.
- Ааа, Дима привет.
- Не хочешь встретиться? Поболтаем, пропустим по стаканчику пивка, вспомним былое.
- Давай, – я подумал, что, возможно, встреча со старым другом вернет меня хоть ненадолго к реальности.
- Отлично. Я могу сегодня на Садовой, в восемь. Ты как?
- Я буду.
Он повесил трубку. Я же, отхлебнув вино, принялся плыть по волнам хриплого голоса старины Тома. Он пел о любви. О женщинах. Об одиночестве. В таком состоянии я прибывал до семи часов. Затем встал и попробовал начать собираться.
. Старый друг.
Дима ждал меня рядом с метро. Я опоздал на десять минут, из-за того, что недооценил свои силы, и еле оторвался от бутылки. Мне было совершенно все равно, что старый друг подумает о моем нынешнем положении в обществе: алкоголик, безработный, обросший, с запахом перегара – ВСЕ РАВНО.
Он сидел в своей машине. Никогда не разбирался в марках машин, но выглядела она очень респектабельно. Сидел, кивал головой, разговаривая по телефону: наверно опять заключал крупную сделку.
Я подошел к машине, попробовал улыбнуться. Совсем как  двадцать лет назад, когда мы отдыхали вместе на Черном море.
- Привет! Дружище, я так рад тебя видеть! – он выскочил из машины, бросив трубку, - Как твои дела? Где работаешь? Женат? Нашел свою половинку?
- Привет. Да так, потихоньку. Работа, жена? Было и то и другое. Жизнь заставила несколько охладеть к этому.
- Да да, понимаю. Знаешь, что общего между женой и работой? И та и другая пилит. Сосет кровь. Ты правильно сделал, что бросил это говно. В смысле, понял это вовремя. Ха ха, а как она это перенесла?
Вот ублюдок, он же знал, что она умерла. Он знал это, черт возьми. Я еле сдержался, чтобы не разъебать ему все лицо, как комок свежего теста.
- Не знаю. Не спрашивал.
- Ладно, пойдем-ка в бар. Я угощаю.
Хоть какая то польза от тебя. Неужели он забыл, что она умерла. Уже как полгода. Он закрыл машину. И мы пошли в какое-то, как он говорил, крутое заведение. По обе стороны дороги люди спешили по своим делам. Кто – то возвращался с работы, а кто-то, в дырявых колготках, размазанной бледно розовой помаде, платье, больше похожем на марлевую повязку, только начинал разминаться, перед тем, как заступить на пост. Мы подошли к мосту, и я вспомнил, как был влюблен в одну девушку, еще на первом курсе. Мы с ней всегда гуляли вечером по мостам. Не надо было ни денег, ни шуток, ни стихов, ни секса. Мы бродила по вечернему городу, держась за руки, и, я считал себя самым счастливым человеком на свете, на тот момент. К сожалению, мы расстались. Не сошлись взглядами. Ей нужны были и деньги, и секс.
Вокруг кипела жизнь. Птички наслаждались своими полетами, выкрикивая свой восторг так, словно приглашали всех попробовать взлететь на крыши домов. Вечернее солнце медленно красило дома в свой теплый завораживающий бледно-красный цвет. Цвет, полный надежды и усталости. Цвет, под вечер, как нельзя лучше смешивающийся со спокойствием, ограниченным лишь мыслями, живущими в сердцах людей. Кто - то вел на прогулку свою собаку. Белый, с темными пятнами американский бульдог рвался к ближайшим кустам, а его хозяин, молодой паренек, лет двадцати, улыбался своему питомцу. Его улыбка заполняла собой все бреши, делая вечер сказочно умиротворенным и тихим.
В дороге мы говорили о работе. Дима был вполне успешным адвокатом. Я рассказал ему о своих буднях. Он не понял и половины того, что я ему говорил о чертежах, о теодолитном ходе, о тахеометрах Да, я, впрочем и не сильно усердствовал в своих объяснениях. Главное – что сейчас я безработный. Уже почти целый день, и, пока что, мне это совсем не противно. 
- Вот и пришли, – сказал он, резко остановившись у красивой, прекрасно выкрашенной двери. На ней был нарисован луг, посреди которого одна парочка лежала в ванной. Им это, видимо очень нравилось. Мы зашли внутрь. Обстановка была приятная, способствующая тому, чтобы пропустить стаканчик – другой за душевным разговором.
- Что будешь пить? – спросил он меня, после того как мы тщательно изучили репертуар предлагаемого пива.
- Гиннес. Я хочу Гиннес. А ты?
- Давай. Почему бы и нет. Молодой человек, два Гиннеса будьте добры.
Мы сидели и ждали пиво. Мы молчали. Я ждал когда он начнет разговор, потому что мне не хотелось спрашивать, как у него дела, как работа, как семья.
- Ты долго работал на эту фирму? – Наконец, вымолвил Дима.
- Чуть меньше года. До этого подрабатывал в разных фирмах.
- Понятно.
Разговор явно не клеился. Показался парень, с двумя влажными от холода бокалами, наполненными темной, пенящийся и манящей жидкостью.
- Хорошее обслуживание. Как ты нашел это место?
- Здесь проходила вечеринка нашей фирмы, после подписания важного контракта. Так и узнал.
- А ты сам - то женат? – Спросил я его после того, как опустошил первым глотком добрую треть бокала.
- Ха! Ну ты даешь. Забыл что ли? Мы же с Кристиной уже как пять лет соединены узами брака.
Да уж. Бывало ли у вас такое, что друзья забывали пригласить вас на свадьбу, а потом упрекали ваше невежество, мол : « Как же ты мог забыть?» Или, того хуже, поздравляли вас со свадьбой, а через шесть лет, забывали, на ком ты был женат. О том, что она ушла. Ушла навсегда. Вместе с любовью.
- Закажи мне еще пиво. Я пойду в туалет, носик попудрю.– Я решил сходить проветриться. Мы не просидели и получаса, а я ненавижу его уже всей своей лютой ненавистью.
- Ну ты и пить! Просто чемпион. Давай, я все сделаю.
  Еще бы, Димочка, когда ты чего- либо не мог сделать? Я прошел весь бар, пока не нашел указатель в туалет. Дойдя до него, я увидел слева дверь на улицу, и решил выйти, подышать вечерним воздухом. Как же меня все это заебало. Почему никто не спросит, что со мной творится? Неужели, никто не замечает, что я потихоньку убиваю себя. Все, что мне нужно сейчас, это простой разговор. Незамысловатый, искренний и добрый.
Иногда я боюсь выглядывать в окно. Руки, вслед за глазами, так и просятся вниз. На мостовую. Ноги тоже рвутся опробовать человеческий полет. Я уже две недели боюсь окна. Оно меня манит, как курильщика манит сигарета, как алкоголика бутылка виски, как наркомана доза, как мотылька свет, как ребенка матерь. Это желание растет, как опухоль. Огромная, недоброкачественная опухоль. Заполняет все мое существо. Терзает,  издевается надо мной. Заколочу окно ко всем чертям! Может я сошел с ума?
- Эй! Твое пиво уже принесли! Давай, пошли. Там такие девушки к нам подсели! Мне одному не справиться. – Дима. Девушки. Ну-ну, добропорядочный семьянин. Сука. Добропорядочный ублюдок. У тебя есть королева, а ты спишь со шлюхами. Захотелось возненавидеть его настолько, чтобы уже наконец то врезать ему так, чтобы он не вспомнил ни себя, ни меня, ни своих коллег по работе, ни Кристину, ни тех тряпок, с которыми он изменял королеве каждую ночь, но, неожиданно вся ненависть переросла в иронию,  и я, улыбнувшись, хлопнув его по плечу, радостно зашагал за ним к нашему столику, где две, очень даже не дурных девицы, глазели на нас и расплывались в улыбке.
– Дамы. Позвольте представиться – Костя, – сказал я с таким нешуточным азартом поглядывая на одну из них, что, будь я на ее месте, сразу же влюбился бы. Я никогда не называл своего настоящего имени в таких случаях. Дима тоже, поэтому он понял меня, и отлично подыграл.
– Мы с Костей знакомы еще со школы, – подхватил он.
– Привет. Я Юля, а мою подругу зовут Настя, – сказала та самая девчушка, которая была удостоена моего взгляда.
– Ну что? Что мы сидим? Эй парень, парень! Бутылку мартини,  пять мохито, бутылку виски, и какой нибудь десерт самым очаровательным дамам, в этом заведении! – прокричал я официанту. Дима ошарашено посмотрел на меня. Наверно уже начал считать свои деньги. Что ж, гулять – так гулять.
Через два с половиной часа, мы уже были настолько веселые, что, даже, пришлось извиняться за пляски на столе, за разбитую посуду, за песни, за драку в туалете – пришлось разобраться с одним выскочкой, но ничего серьезного не было, так пару  раз сошлись, а потом он заказал нам водки, и покинул клуб, оставив мне деньги, чтобы я заплатил. Он уехал с Настей, наверно опять побежал изменять королеве. Я же остался допивать водку с Юлей. Она неплохо держалась. Мы расплатились, оставили на чай около тысячи. Парень принес нам, от себя бутылку виски. Неплохого виски, очень даже неплохого виски. Неплохой парень, очень даже неплохой.
Мы вышли оттуда примерно в два часа ночи. Я думал, что с ней делать. Она еле стояла на ногах, а ноги у нее были просто идеальные. С одной стороны, я мог отвести ее к себе, и там уже закончить болтать и начать действовать. Мог вызвать такси, дать ей номер телефона, и  сказать таксисту, чтобы он отвез ее домой. Я обнял ее, провел рукой по ее волосам, прильнул к ней губами, отошел на шаг, и сказал :
- Извини. 
- Что?
- Извини, но я сейчас не могу заниматься сексом.
- Болеешь? Не волнуйся, у меня все с собой есть.
- Душой болею.
- Ах ты мудак. Хочешь сказать, что я трясла для тебя сиськами, чтобы потом услышать бредни про больную душу?
- Я же сказал, извини. Ты что, одна из тех великих жриц любви, владеющих ароматами ночи и таинствами любви? – спросил я.
- Шлюха. Если ты это имел ввиду, то да.
- Это, что, Дима постарался?
- Ты о чем? Мы всегда в этом клубе. Хотят даже в меню писать: « незабываемая ночь» - пятьсот евро в час.
- Да, неплохо выходит.
- Плохо, когда входит, особенно какой то обрюзгший, морщинистый членишка, приклеенный к старичку, с пивным пузом и отдышкой, такой, что еле рвоту сдерживаешь. И, вот, наконец нормальный парень, вроде, подвернулся, а у него душа болит. Ты мне хоть заплатишь?
- Слушай, а зачем ты этим занимаешься?
- Деньги нужны. Ты что маленький что ли? Думаю и так понятно, что не от удовольствия.
- Да, заплачу конечно. Сколько я должен?
- Твой друг, мудак, заплатил половину. С тебя получается две тысячи.
- Тебе то он чем насолил?
- В смысле?
- Ну ты его так резко мудаком назвала, как будто старые знакомые.
- Так и есть. Он каждую неделю в этом баре. Ну, мы думали, просто удачливый бизнесмен, который ради развлечения, или от лени, покупает себе самооценку в виде полного комплекта услуг. А потом он пришел, как- то раз, днем. Днем у нас все прилично, еда вкусная, обслуживание, ну в общем приличный такой ресторанчик. Так вот, он пришел с женой и с ребенком. Малышка – просто чудо! Такая милая, с бантиком, папочку все время обнимала. Ну а жена вообще красавица.
- Королева.
- Красотка. Что еще сказать? Ну так вот. Он то к нам раньше только по ночам заходил, и даже подумать не мог, что все его ночные приключения днем работают официантками в этом ресторане. Сидит он, мразь, и жену свою целует, а сам глазами, вспоминает, кого из нас он как и когда трахал. Сука. Убила бы. Я, честно говоря, так обрадовалась, когда ты его там в туалете помял. Спасибо. Хоть чуточку легче стало.
- Всегда пожалуйста.
- Тоже старые счеты?
- Нет. Просто давно не виделись. Знаешь, такое бывает, когда встречаешь старого знакомого, и думаешь, как же я его вообще переносил раньше?
- Да. Знаю. Ладно, вызови мне такси, пожалуйста.
- Уже. Вон стоит.
- Ну, давай тогда, пока. Извини, что накричала на тебя – алкоголь.
- Не бери в голову. Я смогу тебе чем ни будь помочь?
- Да. Убей меня. Хотя, нет, дочку не на кого оставить. Да и потом люблю я ее больше жизни. Спасибо. Пока.
- Пока.
Я посмотрел ей вслед, и медленно побрел в сторону дома. Шел я минут сорок. Ну и два часа гулял. Слушал Oasis и The Stone Roses. Временами старина Том вырывался своим хриплым голосом из наушников. Я думал о той проститутке, Юле. Хотя, конечно имя у нее такое же одноразовое, как и плотская любовь. Зато душой она любит, возможно, сильнее многих, крепче и самозабвеннее. Дочь – смысл жизни для нее. А для дочери – она. Очень драматическая история. Не грех и прослезиться, но слезы мои кончились уже как полгода назад.
Я дошел до квартиры, по дороге зайдя в свой любимый круглосуточный винный магазинчик Открыл дверь, вытер ноги, прошел в свою спальню и принялся заколачивать окно. Я на грани. Мне невозможно контролировать себя. Алкоголь убивает меня еще быстрее, чем гашиш мозги. Я закурил.   Потом посмотрел на часы: было пять утра. Я отложил молоток и гвозди, докурил, хлебнул вино и завалился спать. Думал о той девушке. Встал с кровати, и помолился за нее и ее дочь. Я очень редко молюсь. Даже, наверно, почти никогда, но, сейчас мне это показалось необходимым. Я лег обратно, по щеке потекла слеза и я моментально заснул.
Она, она и она
Полгода прошло, с тех пор, как я в один момент потерял рассудок, сон, слезы, и вообще любое желание жить. Страшно подумать, как жизнь человека может перевернуться за какие то полчаса, которые были вызваны еще более меньшими тринадцатью секундами. И так, тридцать минут тринадцать секунд – вот моя судьба. Мое проклятие, мое наказание за то что, все было невообразимо прекрасно. Что позволил себе расслабиться и начал наслаждаться жизнью, получал удовольствие от работы, избавился от врагов, сделав их простыми знакомыми.
Ее звали Рита. Мы были знакомы очень давно. На втором курсе я сказал ей, что люблю ее. Она плакала.  Потом сказала, что ненавидит меня, обняла, поцеловала, и не отпускала следующие двадцать лет, пока не ушла сама, даже не спросив моего согласия. Мы закончили институт вместе. Начали снимать квартиру. Жить как очень милая семейная парочка, но жизнь наша отличалась от других примеров таких отношений. Между нами было нечто такое, что нельзя было описать словами, нечто непонятное.  Мы боялись, что это пройдет, но с каждым днем понимали, что потерять это мы уже не сможем, как бы сильно нам этого не захотелось.
Каждое утро казалось особенным, когда я, тянувшись к противному будильнику, находил ее совершенное тело. Когда она просыпалась от моего прикосновения, поднимала  свои изумрудно – голубые глаза, гладила мои волосы, улыбалась своей вечной детской улыбкой, хвасталась своими пальчиками на ногах, безупречными и единственными во вселенной. Целовала меня настолько нежно, что я боялся, не растает  ли этот поцелуй. Потом мы любили друг друга. Как одержимые, но одержимые не похотью, а любовью, зачарованные друг другом. Нам никто не мог завидовать просто потому что, люди завидуют тому, что они способны понять, понять же нас, не удалось никому.
Через пять лет совместной жизни мы поженились. Когда я целовал ее у алтаря, мне казалось, что вся вселенная у наших ног, что упадет небо, что звезды донесут нам первозданную красоту Мира, что произойдет нечто прекрасное и настолько необходимое, безысходное, что даже сопротивляться этому не возникнет никакого желания. Это случилось: у нас родилась дочь.
Люба. Именно так мы назвали свое сокровище, свой лучший подарок на свадьбу, вообще свой лучший подарок в жизни. Любовь росла очень стремительно: вскоре она без проблем говорила Папа, и Мама, ну а потом начала рисовать. Карандаши и краски ей подарила бабушка, Ритина мама, и девочка влюбилась в них с первого штришка на бумаге. Она рисовала днем и ночью, утром и вечером, за завтраком и за обедом. Мы отдали ее в художественную школу. Помню, однажды она принесла нам рисунок, где был я и Рита, в образе двух ангелов. Она сказала, что мы ее ангелы-хранители,  и, что ей очень повезло с нами. Мы поразились, как она быстро растет.
Бывало, что она ночью прибегала к нам в спальню, вся в слезах, напуганная очередным кошмаром, и ложилась спать с нами. А утром вставала раньше всех, шла на кухню и пыталась приготовить завтрак. Потом, к сожалению, в свете отсутствия каких либо кулинарных навыков, приходилось это выкидывать, но перед этим, разумеется попробовать и высказать самые лестные отзывы. Она на тот момент действительно была чем – то большим, чем просто ребенок. Она была любовью. Любовь росла в ее взгляде, ее голосе, ее поведении.
Наталья Германовна Кузнецова. Пенсионерка, с пятилетним стажем. Работала раньше на заводе по производству консервных банок. В сорок пять спилась окончательно. В пятьдесят сошла с ума. Любила выходить на улицу босиком, прыгать вместе с детьми, дыша на них своим ужасающим перегаром, и драться с милицией, которую спешно вызывали родители. У нее часто случались приступы неоправданной агрессии, поэтому никто не удивлялся, когда она нападала на священника, шедшего на службу в церковь, или на почтальона, разносившего утренние газеты. Ее хотели как- то ограничить от общества, но, как всегда в нашей стране, не доходили руки.
А она по-прежнему любила гулять, все время находясь в своем мире. Многие боялись ее и, совершенно оправданно, обходили стороной.
Надо же было случится тому, чтобы во вторник утром она возомнила себе, что на третьем этаже, в 154 квартире живут колдуны и ведьмы. Она хорошенько заправившись водкой, или тормозной жидкостью, не знаю, что она предпочитала, вооружившись кухонным ножом пошла вершить правосудие.
Люба спала, когда острие ножа вонзилось  в сердце Рите, унеся на своем кончике ее душу, ее улыбку, ее вечную молодость. Малышка проснулась в тот момент, когда Наталья Германовна закинула нож над ее головой. Она шипела, изрыгивая из своего рта жуткий запах сгоревшего рассудка. Любовь умерла сразу. Скорее всего от разрыва сердца, потому что никогда не видела столько злости и ненависти в человеческом взгляде, а может и от ножа, располосавшего ее лицо, и разорвавшего грудную клетку.
Я был на работе. Надо было уехать раньше. Встать на полчаса раньше. Закрыть дверь на замок – тринадцать секунд. Тринадцать чертовых секунд. Я не закрыл.
 
                5 все
Холодный и честный друг. Ты всегда улыбаешься мне. Ты и сейчас, после стольких лет, улыбаешься мне. И ты не дразнишь. Ты видишь у меня в руке бутылку портвейна. На столе – гвозди и доски. Я хотел заколотить окно. Но, подумал, что если сделаю это, то уже не смогу безнаказанно любоваться твоими узорами. Говорить с тобой. Сходить с ума. Знаешь, если и выбирать себе сумасшествие, то я уверен, что мое будет выглядеть именно так.