Дьявольская натура

Убедительная просьба слабонервным, чувствительным и малодушным
 читать не советую (это не шутка).
BIG_Green

Есть такая штука как мораль. Сидит она глубоко в черепушке. Этакий маленький свод неписанных, конституционных правил, запрещающих нам врубать на полную катушку Сектор Газа, есть сопли (путь даже они желанно-вкусные), ну конечно можно это себе позволить ранним утром, запершись на "толчке" или, к примеру, убивать человека. Эти правила настолько категоричны и неоспоримы, что и в голову не приходит их нарушать. Вы, конечно, скажете: а как же страх перед законным воздаянием за преступления? Да ну, и *** с этим законом. Если нет внутреннего стержня, удерживающего от яростного порыва, ни какая иная штука не сможет сдержать силу человеческого духа в купе с животным желанием. Представьте себе, что от смерти вас отделяет только вот эта маленькая трезвая частичка сознания. Только благодаря ей, вы сидя в баре не получите нож в спину от завистливого ублюдка, весь вечер жадно глазевшего на то, как вы лобызаетесь и обжимаетесь со своей шлюшкой.
К чему я все это вам рассказываю. Вообще-то я хочу заставить вас опасаться, включить некую частичку паранойи, отвечающую за самосохранение. Потому, что я уже переступил черту, отделяющую меня от аморального, от того, что запрещено. Грань стерлась и стержень сломался.
Здрасте. Меня зовут Сид. Я родился минут этак десять назад и теперь у меня страшно болит затылок. Вроде даже как нащупал шишку. Медленно осознал, что трясусь в тесном, жестяном ПАЗике пыльно-красного цвета. Из охрипшей колонки, также охрипше и мрачно распевает EVERLAST. Ладонь на поручне вспотела и стала липкой, гадское солнце освещает всю ту едкую пыль, которой мне приходиться дышать, и прожигает глазное дно вплоть до самого мозга. Я, как карандаш в пенале, со всеми в ряд колтыхаюсь из стороны в стороны, подпрыгиваю и приседаю, описывая дорожные колдобины.
По спине пробежали въедливые муражки. Кто-то нарочито протискивался между мной и рядом стоящей свиноподобной женщиной. Ожиревшая, зловонная тетка, кряхтя и матюкаясь, причитала о том, что ни кто из сидящей, оборзевшей молодежи, не может уступить ей место и нервно своим увесистым задом проталкивала мимо меня мужичка. Как-то невзначай я почувствовал, что чья-то рука схватила меня за задницу. Нет, это было не нечаянное движение. Оно чувствовалось, оно было уверенным и целенаправленным. Кажется, он даже умудрился сжать пальцы и немного помять её. Я стиснул зубы и медленно отошел назад, чтоб встать ровно за обидчиком. В Москве таких называли "утюгами" – они катались в метро и лапали, ненароком прижавшихся к ним, девушек. Он был невысокого роста, смуглый и жилистый, в чистой, хлопчатобумажной, клетчатой рубашке и затертых джинсах. Лицо его было отталкивающим и морщинистым, хотя он и не был стар. Его старили выцветшие серые глаза, с красными капилярами на белках. Нас качнуло. Автобус остановился.
Я шел за ним уже пять минут. Подождал, когда он отовариться и выйдет из магазина. Прошел за ним в темный, зассаный подъезд. Заметил, что он не пользовался замком и просто прикрыл дверь. Выждал минуту и вошел в квартиру. Светлая и пустая прихожая, старый дисковый телефон на зеркальном трюмо, дверь в пустую кухню была открыта, в туалете и в ванной света не было. Значит, он в единственной комнате. Беззвучно заглянул в неё. "Утюг" стоял посреди ковра абсолютно голый. Задрав голову и закрыв глаза, он, постанывая, дрочил. Заново переживал сексуальные ощущения в автобусе. Вот ублюдок.
Во мне уже давно созрел план того, что я с ним сделаю. Но в эту минуту, мое хладнокровие куда-то исчезло. Я вошел. «Утюг» заметив меня, изменился в лице. Его, минуту назад излучавшее пик удовольствия, физиономия искривилась в гримасе стыдливого страха. Разбежавшись, я что есть мочи пнул его в пах. Удар был такой силы, что "Утюг" пролетел в дальнюю часть комнаты и врезался в чугунный радиатор отопления, согнулся пополам и застонал. Прекращая его стоны, я врезал ему ровно в кадык – стоны прекратились, но взамен им пришли кровавые всхлипы – кажется, я перебил ему гортань. Еще пару ударов я повторил по яйцам, схватил за сальные волосы и потащил за собой в кухню. Кашляя и брыкаясь, нагой «Дрочила» на карачках следовал за мной. Врезав коленом в нос, усадил его на линолеум у своих ног.
- Какой рукой? – как можно спокойнее просил я и вынул из раковины кухонный нож. Нож был в масле и какой-то вязкой жиже похожей на джем. Вот грязная свинья.
- Какой рукой? – повторил, приставив к его глазу острый кончик ножа. От этого зрелища у меня самого начало подергивать веко.
Тяжело дыша (кажется, он задыхался), протянул ко мне дрожащую, правую руку. Резко, во всего размаху полоснул по пальцам. Моя рука чувствовала как вибрирующее лезвие разрезало кожу, жилы и ломало кости. Выдав некое подобие вскрика, «Утюг» отдернул кровоточащую руку и прижал её к животу. Кусок безымянного пальца неестественно был отогнут – все-таки я его отрезал. Кусок кости пальца торчал из розового мясца, он  чем-то напоминал уменьшенную копию стейка из американских мультфильмов. Я про себя хихикнул и приставил нож к нервно вздымающемуся солнечному сплетению. Надавил. Стальной клинок шел медленно и немного подрагивался, пробиваясь через мышцы брюшного пресса. Потом ножик как будто провалился – кажется, в кишки. Все это время его тело конвульсивно дергалось, немощными руками он хватал меня за голову, руки, ноги, пытался остановить неизбежное, но все тщетно. Во мне было столько адреналина, что сила моя теперь могла мериться только лошадиными. Удовлетворившись глубиной разреза, я стал расширять его, водя ножом взад и вперед (ну вы знаете, как нарезают булку хлеба). Он громко пернул и из под него потекла перемешанная с мочой коричневатая жижа. Сплюнув, вырвавшуюся из желудка, горькую отрыжку я отошел от корчащегося в собственном дерьме урода и пнул его в живот, ожидая, что вот-вот вываляться кишки. А *** тебе, они остались на своем месте. Тогда я схватил терку, висевшую, на гвозде над раковиной, и вытащил "Утюга" из зловонной лужи. Он смотрел на меня бешенными от ужаса глазами, и мне это нравилось. Что, черт побери, может быть лучше, чем безграничная власть страха? Я наотмашь полоснул теркой по лицу. Содрав кожу, на дверцу "совкового" шкафчика с хлюпаньем брызнул кровавый фарш. Я бил, бил и бил. Стирая очертания его лица с черепа: губы, нос, скулы, лоб, веки, уши. Как будто ластиком стираешь карандашный рисунок. Я хотел стереть из моей памяти то самодовольное выражение его лица, когда он выходил из автобуса. Острая блестящая терка поднималась и опускалась, вверх-вниз, вверх-вниз, вжик-вжик, оставляя борозды на белоснежной кости, до тех пор, пока меня не начало воротить от этой картины.
Он все еще был жив. Человек страшно живучее существо. Грязные, заляпанные ошметками теплой плоти ноги разгибаясь и загибаясь, барахтались луже дерьма, своими культяпками он шлепал по полу брызгая кровью на мои новые ботинки. Кровь как машинное масло на воде, она расплывается по всей доступной её поверхности тонкой пленкой, получается что и вылилось и не так много а все равно лужа на всю кухню. Вот урод. Не отпуская его волос и оставляя кровавый след, я потащил его за собой.
Этот говноед даже не удосужился спустить за собой дерьмо в унитазе – так он сильно торопился «порукоприкладствовать». Все мой желудок отказался терпеть жуткие психическо-зрительные надругательства и вывернул свое содержимое. Утеревшись, я принялся за старое.
Попытался приподнять его за волосы, но к несчастью кожа под волосами стала отходить от черепа, прямо как скальп, отрезанный индейцем. И тут он испустил истошный крик, такой душе раздирающий и пробивающий до самых костей, своей отчаянной страстью. В этом крике было все: нечеловеческая боль, ужасающий страх, неимоверные страдания. Я бы еще немного послушал эту дьявольскую оперу. Но, испугавшись что меня прервут, вытащил из истерзанного живота нож и всадил его по самую рукоять в горло. Он дернулся и обмяк. Наверное, он был чертовски мне признателен за это. Ха.
Ну, собственно завершающий штрих картины. Я нагнулся и отрезал его маленький, жалкий половой член. Преисполненный омерзения, сунул его головой в унитаз и, насадив *** на лезвие ножа, вогнал его ему в обосравшуюся жопу. Вот так.
Может надо было его сначала выебать? Я взглянул на многозначительный, возбужденный, бугор на брюках. Нет. Определенно нет. В картине должна быть какая-то недосказанность…
Минут десять я истратил на то чтобы почиститься и привести себя в порядок. Пиджак пришлось выкинуть. Захватил с кухни терку и вышел из дома.

Но, не стоит злоупотреблять моральными нормами. Любите свое темное я. Не держите его на голодном пайке. Давайте ему пищу: трахайтесь, деритесь, злитесь и при возможности убивайте живых тварей. Дайте дьяволу иногда выйти и показать себя во всей красе. Иначе в один прекрасный день, к примеру, когда вы треснитесь головой в едущем домой автобусе, оно как голодный зверь вырвется из морально-циничной клетки и подчинит вас себе, с этой минуты вы будете ему подвластны.
Ах да, еще одно, совсем забыл. Не дай вам бог встретить этого зверя, он сотрет ваше существо с лица земли острой, блестящей теркой.