Сессион

***

    С Лиходеем Пирсманом стали в прямом понимании происходить невнятные детали. Вот оно - самое вот.

    Каждый день, Лиходей мылся, как полагается и терся жалобно мочалкой намыленной, и дальше вытеревшись насухо допирался до халата и брался уж куда ни за что, а за самое расчесывание своих густых волос. Расческа! Её не было на том месте, где вчера её оставили.

  - Алло! Филя привет. Опять, я тебе говорю, что это чертовщина! Только вчера на трюмо с вечера клал специально под газету, а тут бац! Сегодня поднимаю газету, а там ничего... Совсем. Пусто!Представляешь?.. Гиде-гиде? В шкафу, как обычно! Но я её туда не клал. Клянусь. Пойми, мне оно совсем не надо. Уже какой день все на дачах ломают ветки и крутят мне дули по телефону. А я хоть бы что! Я им тут один отдыхаю, совсем понимаешь отдухнул почти ото всех один, а тут такое общество.

   Вечером за унылым проливным дождем в тихом комнатном безумстве сидели снова двое. Лиходей Пирсман, закинутый правой ногой за левую, в подпернутом ладошкой под-под-бородок обморозе и сабаколицый небритый Филя Шлявич, одебело нырявший по квартире напуганной ясно-прыгающей вытаращенкой.

   - Пугает одно, - звонко вставил в молчание Филя, - нужно действовать немедленно! Прежде всего клей. Мы приклеем твою оранжевую расческу к трюмо и будем сторожить её, как последнюю заначку. Я лягу на раскладушке... возле трюмо и примотаю свою руку изолентой к расческе, а ты Лиходейка, давай-ка наверное стели себе прямо на этом самом своём завидном трюмо. Ляжешь на расческу. И не спорь! Это дело серьёзное, и требующее недопущения помарок.

   Семейство Пирсманов, приезжало утром под самую росу. Приезжало с дач, на коих дерябались деревья, рубились сучки, и тучно пели сумашествием выжившие вороны. Казалось, всё так знакомо и свежо, но картина в квартире висела ужасающая. Она пугала даже без рамки.

   Первым, что пульнуло в голову семейству Пирсманов - это позы любителей неопознанного. Скрюченный в крендель с корицей Лиходей Самуилович, удобно свернувшись на трюмо калачиком, был катастрофичен и низок в своём виде. Под его мягкое, волосатое пузо была засунута, нет даже скорее втиснута примотанная рука Фили, пронзительно развалившегося на раскладушке нетрезвым аистом, да еще и белым, как паровоз. Оба были обмотаны да-да, как раз белой-белой простынёй,..

   Элла Пирсман пАдала в обморок под сопровождения Вагнера. Это у Лени зазвонил карман. Вагнер выпрыгивал из кармана - как бешенный разбудив всех - как горн пионерии вставая на защиту! Вагнер совсем зазвонившись исдох,.. прям на версалях порога кончился,..

   Дети плакали и убегали по углам комнаты прятаться. Филя правдиво оправдывался и чесал свой красный нос. А сам Лиходей Самуилович негодовал с опушенной головой и не очем не думал.

  - Ты не о чем не думаешь! Я так и знала! - Элла Рудиковна, подобно дерижабелю надула красные щеки. - Я так знала, что ты с Филей не в науку играешь. А о детях ты подумал? Ты о детях подумал, я тебя спрашиваю? Негодяй! И ты! И Филя твой негодяй! Вы сплошные негодяи!..

   После этой отлупки пили чай все. Решили пить с вареньем, потому как отлупленный Филя ненавидел варенье. Решили даже пить чай, так как Филя пьёт только молоко. Но Филя сидел рядом и жевал ирис. Ириса больше не было. Был ли ирис до этого - было совсем неизвестно.

  - Газета! - Филя, вспомнил, что он здесь не для этого. - Дайте мне конфету и мы идем смотреть газету!..

   Собрались все. Газета лежала тихо и словно живая. Филя жевал последний ирис в своей жизни, а Лиходей Самуилович подкрадыался к газете. Элла прижала детей, крепче чем чай, который они пили до этого. Филя проглотил язык и открыл "за ногу" рот. Газета сама поднялась и застыла в воздухе.

   Пусто! Расчески нет! Чисто, как в музее перед новой выставкой.

  - Я же говорил тебе Филя! А ты не верил! Ты не верил! Вот открой шкаф! Взгляни!.. - Лиходей Самуилович трясся и тыкал пальцем в шкаф. - Давай же... Ну!

   Шкаф открыли и посмотрели на расческу! Она была оранжевая, как и вчера и лежала в шкафу рядом с брюками. Элла первой поняла что надо делать. Она отпустила крепко-сжатых детей, схватила прежде всего расческу, и сделав оранжевый замах выпустила пар, сломав её в трех местах сразу. Стало холодно. Когда же все разошлись по комнатам потеплело. Жарко стало, когда Филя выдворился за дверь и пропал из виду.

   Утром,.. рано утром,.. около шести с половинами утра,.. бедная оранжевая расческа, до этого сломанная в трех местах, спокойно лежала в шкафу возле брюк. Целая и возле брюк. Это была оранжевая расческа Лиходея Самуиловича! Его коронная расческа!.. Склеенная в трех местах возле брюк.)