Куклы

                1.

Это был необычный магазин. Здесь не нужно было расплачиваться деньгами – от покупателя требовалось только очень большое желание. Силу желания измеряли особые приборы, регистрируя ее с помощью чего-то типа биолокаторов. Если эта сила доходила до нужного деления-отметки на таком приборе, касса выбивала чек, сколько бы ни стоила кукла. Да, здесь продавались КУКЛЫ. Причем великое множество. Это были даже не совсем куклы, скорее заготовки для будущих людей. Метафорически выражаясь, это были поленья для пап Карло, желающих выточить своего Буратино, свою мечту, свое детище, способное утолить святые человеческие потребности, избежать одиночества, продлить жизнь в конце концов.
Поскольку желающих утолить названные потребности было  несть числа, ассортимент в этом магазине был необычайно широк как по возрасту кукол, так по их типажу и качеству: от самых маленьких эмбриончиков или розовощеких пупсов - до пожилых кукол, разного вида стариков и старушек, интеллигентно-сухопарых и в стиле «Домик в деревне", иногда ну просто чрезвычайно симпатичных. Правда, спрос на них был значительно ниже, чем на другие ассортиментные группы.
   
          Материал, из которого были сделаны куклы, представлял собой всю гамму природных веществ и искусственных формовочных смесей и масс: здесь имелась и глина всех оттенков, и дерево разных пород, и дорогой фарфор, и пошловатая пластмасса. Был даже пластилин! На любителя, так сказать.  Использовались и какие-то материалы нового поколения, на основе нанотехнологий, состав которых отличался сложностью и имел еще малознакомые свойства, из-за чего спрос на таких кукол был ограничен.
         Куклы различались также по своей завершенности: от  самой низкой степени готовности с еле прорезавшимися глазками и едва намеченными прочими чертами лица, бесформенным туловом - до полной утонченности и законченности великолепных форм. Кто-то хотел получить сразу готовенькое, а кто-то вылепить будущего человека сам – по своему разумению, видимому лишь внутренним взором образу и – а почему бы нет? - собственному подобию. То есть, проявить творчество, немножко побыть создателем. Но и в первом, и во втором случаях был свой риск. Скажем, получив готовую красотку, можно было столкнуться с ее столь же укоренившимися привычками к роскошной жизни,  сложившимся, а проще говоря, упертым характером и  претензией на элитарность – и не справиться! Не добиться  соответствия. И тем самым нажить себе кучу комплексов, ущербностей и заработать устойчивую депрессию. Лепить было бы интереснее и эффективнее, но вдруг ошибешься с планом – не то запланируешь, а потом переделывай; сроки окажутся более длинными, чем хотелось бы, материал неподатливее и так далее. Всё затянется, а тут некогда: дела, рыбалка, машину надо менять опять же…. Поэтому наибольшим спросом среди мужчин пользовались куклы средней степени готовности и совершенства. Ну, может быть, чуть выше этой золотой середины.   
      
           Словом, в магазине был богатый выбор: кому что нравится – на любой вкус и для любой цели. Впрочем, прошу прощения за неточность, конечная цель приобретения товара в этом необычном магазине как раз была одна. Именно для этой цели были созданы и предназначены эти куклы-полуфабрикаты. И эта цель состояла в том, чтобы ОЖИВИТЬ выбранную куклу!

          Однако об этой конечной цели вполне догадывались далеко не все покупатели. Точнее, степень ОЖИВЛЕНИЯ им была нужна очень даже разная.
Они приходили сюда разными путями: кто-то за компанию, кто-то вычитав информацию об этом экзотическом магазине в прессе, кто-то по чистой случайности, по дороге в совсем другое место... И спектр желаний у приходящих сюда соответственно был довольно разнообразным, то есть, как выражаются маркетологи, дифференцированные мотивы совершения покупки.      Кто-то хотел получить внимательного и надежного друга, который мог бы слушать тебя часами, не перебивая и не навязывая свои желания («Слушай, а давай лучше выпьем!»), равно как и бестолковые советы. Кто-то давно и безуспешно искал заботливую няню или же нуждался в беспроблемной жене (муже), партнерше (партнере) по совместным увлечениям или – ещё того проще – в послушном роботе, приятном на вид (если вдруг захочешь его увидеть). Много желающих было получить в собственность маленького человечка: ребёнка, игрушку в натуре.
   
          Попадались, правда, и такие чудаки, кто мечтал о совершенно идеальном  существе противоположного пола, с которым стала бы возможной неземная любовь и принесенное ею великое вдохновение, о Музе, так сказать, о Богине. Но это был единичный спрос. Массовый покупатель на это не тянул – не хватало, видно, моральных сил. Пытались некоторые, но касса не пробивала…
Подавляющее большинство хотело помаленьку всего сразу, но хитрое ограничение в спросе силой желания не позволяло купить, во-первых, много объектов и во-вторых, получить самый качественный экземпляр из предлагаемых.
Люду привела в магазин мама. «Тебе нужен хороший муж» - сказала она. Но Люда не стала говорить маме, что ей нужен не просто хороший муж, а ей непременно, обязательно нужен идеальный мужчина. Кто, знает, может, мудрая мама предостерегла бы дочь от такого опрометчивого желания… Но всё случилось, как случилось.

          Из всего обилия мужских кукол, предоставленного магазином на этот момент, к образу Людиного идеала в большей степени подходила кукла-мальчик, лет эдак четырнадцати-пятнадцати. Это не был сырой вариант, с которым не понятно, что делать, уже видны были и начитанность, и обаяние, и даже признаки породы. Конечно, еще не идеал, с ним надо было планово работать, но Люда этого не боялась. И вообще, она привыкла добиваться своей цели: «Уж если я его не оживлю, то кто же тогда?» Да, немного недооформленный нос, не очень мужественный подбородок, некоторая легкомысленность в облике, но это с лихвой компенсировалось светлыми большими глазами, хорошей формой рук, склонностью к юмору и румянцу на фоне слегка смугловатой кожи. «Материал качественный, надо брать» – уже окончательно приняв решение, констатировала Люда. Ей даже показалось, что кукла-мальчик (у него было имя, означенное на ярлычке, – Андрей) ей подмигнул, будто одобряя её выбор.
Здесь надо сделать небольшое отступление и пояснить, что уже сам факт выбора куклы кем-либо из покупателей «включал» куклу, вызывал её некоторое оживление, пусть и самое незначительное. Это выражалось в увеличении блеска глаз, иногда в возможности что-то слышать, видеть, воспринимать. Впрочем, у всех кукол это было по-разному.

        Между тем нашу юную героиню ждало разочарование. Подойдя к кассе, уверенная в  том, что сейчас получит облюбованный товар, она вдруг услышала металлически-бесцветный голос прибора-регистратора: «Вашего желания недостаточно». И действительно, стрелка прибора, чуть колеблясь, застыла на нескольких делениях ниже красненького, который давал сигнал на пробивание чека.
   «Вот еще новости!» – неприятно удивилась девушка. Она вышла из магазина, но её твердое намерение заиметь эту куклу – именно эту – осталось при ней.
Более того, это намерение стало расти. Прошел год, в течение которого Люда часто вспоминала Андрея, мысленно приукрашивая его, представляя, как он оживёт и будет восхищаться ею, дарить ей цветы, улыбаясь только ей одной. Она в деталях рисовала перед собой картины, как они пойдут вдвоём по улице и все будут говорить: «Посмотрите, какая красивая пара! Как они подходят друг к другу!». Иногда она заходила в магазин, и странное дело, ей хотелось понравиться кукле, для чего применялись разные женские штучки, которым в свои пятнадцать пришлось срочно обучаться Люде. Но подходить к кассе снова она всё еще  не решалась. Она решила ждать.

        Новых кукол, достойных внимания Люды, не появлялось, но и Андрея пока никто не купил. А меж тем степень живости мальчика повышалась: он уже мог прищуривать глаза, кожа розовела, а  мышцы теплели, Кроме того, он мог теперь слышать долетавшие до него слова и мысли (если это можно так назвать) соседних кукол. Это его развлекало и кое-чему учило. Он был из категории быстро обучаемых кукол и потому многое замечал, в том числе  и девушку, посещавшую время от времени тот отдел, где он стоял. «Ничего куколка» – оценил он. «И фигурка, и ножки, и профиль… Только неживая какая-то»…
   
          Особенно интересны были долетавшие до Андрея мыслеощущения кукол-особ женского пола. Многие из них были «возвращенцами» - теми, кого уже выбирали, пытались оживить, но неудачно. Это было частичное оживление, которое уже давало поле для зрения, действия. И – для боли. У многих из них были шрамы, увечья, правда, тщательно маскируемые, а иногда еще не успевшие зажить ранки. Как уяснил Андрей, эти раны и повреждения появлялись как результат злости и бессилия тех, кто купил куклу, но не получил вместе с ней желаемого удовлетворения: либо кукла оказывалась из неподходящего материала, либо не могла (или не хотела?) выполнять то, что от неё требовали.
        Незадачливый покупатель в таких случаях мог поступать по-разному, начиная от легких мер в виде щелчков, щипков, выдергивания волос и бросаний на пол и заканчивая разламыванием на части и исследованием внутреннего устройства на предмет его переделки. Были и такие, кто в отчаянии пытался уничтожить строптивую или надоевшую куклу. Если ее не удавалось починить кукольным докторам, в магазин она уже не возвращалась… 
   
          Андрею было их почему-то безмерно жаль – этих настрадавшихся кукол, молодых и уже не очень, изрядно потертых хозяевами, полуживых, но не сдающихся, ждущих с надеждой нового покупателя, более милосердного, более ловкого и любящего, а значит, имеюшего больше способностей к оживлению своей избранницы. Слушая исповеди «возвращенок», он сочувственно помаргивал, вздыхал и про себя как-то виновато радовался тому, что он кукла другого пола. По ночам, когда куклы засыпали и ничто не отвлекало его внимания, к нему иногда приходили странные и крамольные мысли: «А может, он на самом деле и не кукла?» Но такие мысли страшили – с одной стороны своей смелостью, с другой - полной  бесперспективностью.  Они беспокоили Андрея, и он побыстрее отгонял их. Мечтать было безопаснее, в основном они сводились к тому, что «вот если бы он был покупателем-человеком, то он пожалел бы многих кукол-женщин, и как можно больше,..» Каким образом и за счет какой силы ему бы удалось это благое дело,  - на обдумывание этого Андрея обычно уже не хватало. И кукле это было вполне простительно. 
          Кукол-мужчин он недолюбливал – они обычно были неискренне-болтливы или же угрюмо-молчаливы. В основном они просто еще не умели передавать свои ощущения. Степень оживления таких кукол-мужчин была, как правило, низкой, посему их опыт был ему не столь интересен и сочувствия не вызывал.

                2.

    По мере того, как шло время, росло и желание Люды обладать облюбованной куклой. Она показала Андрея двум своим лучшим подругам. Те, в целом одобрили, но одна глубокомысленно произнесла: «А по Сеньке ли шапка?», имея  в виду, что кукла явно недешевая. Это еще более подогрело желание и без того настойчивой Людмилы. «Завидуют!» - решила она.
     Прошли лето, осень и почти вся зима, пока Люда, наконец, созрела для следующей попытки. На этот раз она увенчалась успехом. Желания хватило, Возможно, Людины грёзы и фантазии сделали свое дело. Не последнюю роль сыграло и вовремя подлитое в огонь маслице – подругами, да и семьей. Пора. Пора!... Как бы там ни было, касса выбила желанный чек. И теперь выбранная кукла, уже повзрослевшая и оживившаяся еще больше, полностью принадлежала ей.
        По странному совпадению именно в этот день, увидев среди покупателей знакомую Людину мордашку, Андрей мысленно произнес аффирмацию: «Пусть она меня купит. Я буду стараться и стану живой куклой. Я хочу войти в мир людей! Я хочу быть, как они!»

          И жизнь пошла своим чередом – так, как и мечтала Люда. Кукла-Андрей оказался вполне пригодным к этому. Он делал всё, что положено, то есть, всё, что хотела от него жена: в меру учился, в меру работал, разговаривал о том, о сем, сообразно ситуации, вовремя вставал, принимал пищу, вовремя ложился спать. Он смеялся в положенные моменты, слушал нехитрые речи супруги, реагируя должным образом, иногда сердился, иногда уставал и тогда ему позволяли отдохнуть, время от времени осуществить небольшой ремонт – так, скорее, для профилактики.
   
          У Андрея были кое-какие проблемы с речью, причины этого были не совсем ясны даже жене-логопеду, которая учила говорить детей – правильно произносить членораздельные звуки, владеть розовым язычком и всем речевым аппаратом, повторяя снова и снова показанные механические движения. То ли кукле Андрею не нравился тот язык, которому его учили, то ли не приобрели ещё четкости кукольные мысли, то ли ещё что… Однако семейной да и общественной жизни это не особенно мешало.

          Из него уже почти получался тот идеал мужа, который был намечен выбравшей его достойной женщиной. В свое время она принесла в дом другую куклу – маленькую девочку, купленную в том же большом магазине, когда хватило желания на ее приобретение. Это тоже была хорошая куколка – с ней можно было играть, ее можно было воспитывать и  нянчить, она двигала маленькими ножками и ручками, порой морщилась и плакала, потом бегала, кушала то, что давала мама, и постепенно училась говорить. Так ее и прозвали в семье – Куколка.     Маленькая и большая куклы подружились и хорошо понимали друг друга. Получалась вполне приличная семья. Люда была довольна своим выбором. Она сравнивала своих кукол с другими, которых видела на работе, на улице, в домах своих знакомых и родственников и ЕЁ куклы всегда оказывались лучше: и симпатичнее, и послушнее, и даже остроумнее.

           Правда (чего греха таить), иногда приходилось быть с куклой Андреем строгой: делать вид, что огорчена до слёз, если пришёл, например, позднее обычного, беседовать с ним назидательным тоном, приводить аргументы, словом, нажимать на нужные кнопки – такие есть у всех кукол, только надо уметь их найти, Они делились на два типа: кнопки удовольствия и кнопки дискомфорта. Лишить первого автоматически означало вызвать к действию кнопку-точку второго типа. И Люда постепенно, где опытным путем, где пользуясь подсказками  мудрых людей, обнаружила  такие точки, за недолгое время обучилась этому искусству.  Надо отдать должное, Андрей  тоже шёл навстречу, корректируя своё поведение, подстраиваясь к хозяйке. Ему не хотелось вызывать ее недовольство, повышенный тон, а тем более, слёзы. От всего этого внутри него что-то разлаживалось, кукольный механизм давал сбои, что выражалась в отключении некоторых групп мышц или отдельных суставов. А кукле было просто необходимо чувствовать себя полноценным существом, практически человеком – во всяком случае, не хуже других, окружавших его.
   
          Он не растерял своего изначального качества – дружелюбной наблюдательности, и это здорово ему помогало, в частности, избегать ненужных крайностей, вредных привычек, которые могли бы перерасти в опасные для кукол пристрастия: принимать много горючей жидкости, вдыхать дым, заводить сомнительные знакомства, Эта наблюдательность, однако, имела и свою обратную сторону: пару-тройку раз Андрея вдруг охватывало некое глубинное и плохо контролируемое ощущение-подозрение, что его жена, то есть, женщина, купившая его на самом деле тоже кукла, но она так хорошо притворилась, что никто этого не замечает! А вот он каким-то образом заметил, вернее, почуял. Но это были такие же опасные и мало приятные мысли, как тогда, ночами в магазине. От них портилось настроение, механизм давал сбои. Такие мысли выражались в образовании гастрита. Поэтому Андрей старался не вдумываться в эти вещи, и тем более, не озвучивать сомнительные «открытия» такого рода.      
   
           И всё было бы и дальше, как у людей, вращаясь в плоскости  не нами очерченного круга с его опять-таки не нами заведенными порядками, если бы... 
Начальство того института, где Андрей добросовестно, путем копирования повадок наиболее продвинутых кукол, что было нетрудно, а даже  увлекательно по-своему, научился справляться с обязанностями, решило послать его в столичную командировку. Для дальнейшего повышения квалификации - ввиду начавшейся реформы общественно-экономического устройства. Жена не сильно переживала разлуку – она была уже уверена в благопристойности своей куклы и посему механически пожелала ему счастливого пути, а также беречь себя. Как мудрая женщина она даже понимала, что иногда командировка помогает снять ржавчину с кукольного механизма, проветрить одежду, дать кукле почувствовать некоторую степень свободы.
   
           Погоды стояли в ту зиму морозные, как никогда. И Андрей, как-то вечером, делая довольно приличный марш-бросок от метро до гостиницы и окончательно замёрзнув (он уже очень хорошо для куклы реагировал на температурный режим), завернул – чисто по необходимости погреться - в светящийся разноцветными огнями огромный и дорогой супермаркет.
   
          В первые минуты он ничего не понял, заиндевевший, огорошенный великолепием дизайна, ослепленный ярким светом и неслыханной роскошью товара в изысканных витринах. Тем не менее (кукла есть кукла, эмоциональная инерционность близка к нулю), прозрение пришло довольно быстро и ошеломительно: это был супермаркет КУКОЛ. Но каких!..  «Да, действительно, элитные экземпляры» – ещё успел подумать Андрей. И почти тут же он увидел ЕЁ.
   
           Она стояла среди других, со вкусом наряженных, прекрасных высококачественных кукол, но чем-то разительно, существенно отличалась от них, может тем, что от неё шёл какой-то особый свет. Это Андрей уловил сразу, мгновенно.  Совершенно иной материал. Неужели перед ним Кукла-Богиня? Да, похоже именно так.      
         Внутри его отлаженного механизма что-то резко сжалось (какая-то главная осевая пружинка), что ввергло бедную куклу в шоковое состояние. На мгновение ему показалось, что он сломался, причем насовсем. У людей это называется «умер». Но тут же пружина со  звоном и невиданной силой развернулась, и вся кукольная кровь и все, что было в нем живого к этому моменту, вскинулось ввысь немыслимым водоворотом, совершенно некукольным фейерверком, наполнив весь его программно-правильный организм радостным ужасом и полубезумным восторгом.  И заодно вполне осознаваемой обреченностью. Ибо Андрей вспомнил (или подумал, что вспомнил, ну, а какая в сущности разница?): это его ИДЕАЛ.
   
            А из этого вытекало многое. Если не сказать всё. В том числе и его прежняя, кукольная жизнь. Она вытекала как во внезапно вскрытую артерию, и освобождающееся место тут же заполнялось огромным, почти диким желанием. Такого с Андреем ещё не было. Он быстро-быстро порылся в своем уже немалом, хоть и кукольном, опыте, но там, на этих запоминающих платах не было ничего подобного. Точно не было, иначе он бы уж обязательно сохранил такое ценное переживание. Желание, заполнившее Андрея, не только чрезвычайно удивило, но и, надо сказать, озадачило его самого: оно было способно изменить его статус, материал его тела и способ мышления, властно подчинив себе всё его существо, порождая силу отнюдь не кукольного свойства. Оно могло перевести его на принципиально иной уровень, поскольку  это было ЖЕЛАНИЕ ОЖИВИТЬ СВОЙ ИДЕАЛ!
   
            Такого желания ещё не дозволялось иметь кукле. И самое плохое, что Андрей это осознавал. Оно, это желание быть оживителем, творцом, автоматически предполагало, что куклу надо купить,  в противном случае попытки оживления не получится. Более того, за эти попытки куклам полагается серьёзнейшее наказание. Это была аксиома, то бишь, врожденная истина, закон, не нуждающийся в доказательствах. Его знали все – и куклы, и люди. 
   
             С этого момента у Андрея началась другая жизнь – точнее, две жизни, идущих параллельно. Однако, согласно неевклидовой геометрии, параллели всё же пересекаются. Они и пересекались – внутри  Андрея, в самой его сердцевине. Одна параллель проходила через его дом, отлаженные элементы семейной жизни, всего того, к чему его приучала так долго Люда и благодаря чему он стал похож на человека. Вторая параллель, возникшая столь внезапно, но прочерченная не менее жирно, лежала через элитный магазин, где царила кукла-Богиня.


                3.

   Её звали Клео. Это Андрей узнал из ярлыка. Однако страна происхождения этой уникальной куклы, равно как и название фирмы-изготовителя были неизвестны - штрих-код отсутствовал. Менеджер отдела тоже не мог сказать ничего вразумительного на этот счёт, скорее всего, Клео была изготовлена каким-то большим старинным мастером по индивидуальному заказу. Как она попала сюда, сама  Клео тоже не помнила, но иногда её посещали сны-видения, которые приоткрывали эту таинственную завесу и тогда перед ней как на фотоплёнке проявлялись светящиеся неземными красками контуры совсем другой планеты, живущей по иным законам – как физики, так и общественного устройства... После таких снов Клео менялась, оживая ещё больше. Было странно, что этого не видят (или не хотят?) продавцы и покупатели. И страшно за неё, если вдруг увидят…
   
           Андрей мог часами любоваться ею, и она была изменчива как море или огонь. Неведомые вибрации проникали в него при этом электрическими зарядами, и от них хотелось взлететь, обнять весь мир и разбиться. То есть сойти с ума. Лишь бы богиня улыбнулась.
         Однажды ему удалось остаться в магазине на ночь – он спрятался за большими коробами в подсобке, дождавшись закрытия – и вся ночь эта была их небесным царством, их несметнейшим богатством, состоявшим из минут-драгоценностей. И на рассвете Андрею явственно показалось, что Клео протянула к нему свои легкие руки с удлиненными пальчиками и дотронулась до его склоненного как в поклоне лба…
    Они разговаривали глазами – это было естественно и совсем не сложно, хотя раньше кукла-Андрей этого не мог – и рассказывали друг другу всё-всё, какие-то мелочи на первый взгляд, незначительного характера, но при этом вдруг начинали всплывать древние воспоминания, вспышки некоего Знания, потайного и великого. Сокровенность этого знания заключалась в том, что они когда-то были единым существом. И потому не разговоры это были меж ними, а исповеди.
   
            Он приезжал сюда так часто, как мог – иногда в выходные, иногда в командировку, которые теперь полюбил, сам напрашиваясь на них. Конечно, это вызывало некоторые подозрения у жены, она для порядка иронизировала по этому поводу, но в стратегической перспективе она видимо, не принимала всерьёз никаких увлечений Андрея, ведь он был всего лишь кукла, пусть и ожившая до состояния мужа и отца. Люда была уверена в себе – как в календаре или в хороших часах.
   
          А Андрей  чувствовал, что в нём  вырастает какое-то другое существо – существо, в котором нет страха. Раньше его пугали многие вещи, например, высота. Он всегда недолюбливал  балконы. Видимо, кукла боялась разбиться… Про альпинистов он, конечно, знал, но не понимал их в принципе. Так же, как лётчиков. Еще он боялся одиночества, внутри него холодным ужом гнездился атавистический страх быть брошенной, никому уже не нужной куклой. У которой нет больше рядом сильного человека, а значит, нет и шансов на жизнь.
   
             Но больше всего он боялся, что кто-то из людей будет смеяться над ним, над его неуклюжестью или, хуже того, излишней восторженностью, граничащей с придурковатостью. Словом, кукла боялась выглядеть куклой. Изо всех сил надо было выглядеть человеком, причем мужчиной – а значит, слегка циничным, пошло-всезнающим, так сказать, тертым калачом, давным-давно живущим на свете и успевшим разочароваться во всём. Только не лохом, Боже упаси.
   
           Надо сказать, что для страхования кукол от этого конфуза людьми были придуманы разные штуки – в виде фильмов и книг, в которых фигурировали образцы таких усталых, но всё ещё сильных людей, мускулистых, курящих дорогие сигары, одним взглядом привораживающих куколок женского рода. У тех тоже были свои героини:  томные, избалованные красавицы – дочери миллионеров или наоборот, бедные, но очаровательные золушки, которые просто обречены попасть в свой срок на королевский бал. Или разбитные стильные девочки из столиц, реактивные и безжалостные, а-ля Ума Турман… Одним словом, всем куклам хватало типажей для подражания – выбирай и следуй. В руководствах для подражания с подробными описаниями, как стать практически не отличимыми от людей,  тоже недостатка не было. Достаточно было купить пару-тройку журналов типа «Космополитен» или «Максим».   
           Теперь же у Андрея  стали исчезать прежние простые желания, позывы и привычки. И особенно желание «выглядеть». Дело в том, что перед куклой-богиней «выглядеть" было невозможно, нелепо – всё равно как стараться кем-то выглядеть перед кошкой, птицей или цветком. Или перед иконой – такой дощечкой с отпечатком древних глаз, глядящих в душу. Их Андрей впервые увидел в Третьяковке, когда приехал во второй раз к Клео. Как жаль, что они не могли туда пойти вместе! Или в Пушкинский…

           Но главное - он стал гораздо больше чувствовать: волны эфира, несущиеся вокруг, запахи и формы почти не знакомого доселе мира, музыку произносимых кем-то звуков и слов. Весь его ладно скроенный кукольный организм превратился в приемник и излучатель беспредельно растущей гаммы ощущений. Если раньше всё окружающее Андрея укладывалось в  простые и понятные пары «хорошо – плохо», «больно – приятно», « холодно – горячо», то теперь внутри образовалось огромное светлое пространство, попадая в которое реальность вдруг сказочно преображалась, сияла радугой, виделась широко-широко, не имея горизонта нигде…
И однажды пришло озарение, позволившее ему понять, что происходит: он переставал БЫТЬ КУКЛОЙ! Андрея это сначала привело в восторг, потом как всегда, после скачка электрона на новый уровень, пришло отрезвление и он стал размышлять. Значит, что же есть человек? Не что иное, как кукла, просто сошедшая с ума. Соскочившая со своего кукольного умственного устройства. А что же дальше? А дальше от него требуются поступки уже не куклы, а человека. Человеческие поступки.
  Притворяться же прежней послушно-правильной куклой становилось всё труднее.   

          Первой его изменившееся состояние почувствовала Куколка-дочь. И забеспокоилась. То, что папа-кукла вдруг ни с того ни с сего накупил кистей и красок и стал что-то малевать, она расценила не просто как блажь, а как первый сигнал того, что обычная кукла вышла за рамки кукольности. Какое ещё рисование? В инструкции папы-куклы этого не было обозначено.
     Куколка присмотрелась повнимательнее и обнаружила уже много таких подозрительных примет. Папа произносил время от времени лаконично-многозначительные фразы типа «Терциум нон датум», что было переведено мамой как «Тройка, семерка, туз»,  положил на прикроватный столик «Опыты» Монтеня, «Тайную доктрину» Блаватской и Новый Завет. И еще Чехова. Ну полный винегрет. И это бы еще ничего. Но изменились его привычно-механические манеры поведения – он то улыбался невпопад, то целовал со слезами нательный крестик.
          Словом, Нормальный Отец-Как-У-Всех превратился для Куколки в сплошной знак вопроса. Кто он такой? Обычный папа-кукла, который испортил чем-то невзначай свой механизм или, не дай Бог, человек, играющий зачем-то роль куклы? Выходит, этот незнакомец совсем неизвестен ей и, следовательно, непредсказуем? Это пугало. Терялся всякий смысл, ломался налаженный, продуманный распорядок жизни и вообще весь ее путь ставился под угрозу: закончить институт, можно по психологии, выйти замуж за куклу высшего качества, попозже купить пупсеночка и принести его в красивый дом, путешествовать за границу – словом, жить как люди. Обычная и такая необходимая что для людей, что и для кукол ясность исчезала на глазах. К тому же поведение папы и раздумья о нем отвлекали Куколку от любимого Нета, к которому она была пристегнута считай с первого класса. Там, в Сети хоть можно было отвлечься от неприятностей с предком, которому по определению не полагается быть чересчур живым. 
         Но, если не считать Нета, посоветоваться же было не с кем. Маму расстраивать лишними расспросами не хотелось, ведь она была человеком. Причем очень хорошим.  А человек – значит, чувствующий боль... Правда, мама всегда сохраняла лицо, не роняла достоинства в лужу и не подавала вида, какие бы бури не бушевали в ней. Наоборот, именно мама обыкновенно проводила четкий инструктаж по телефону хныкающим приятельницам, которым вечно не везло в личной жизни, рекомендуя, прежде всего: а) взять себя в руки, б) выбросить глупости из головы, в) сделать чистку лица и кишечника. И  Куколка гордилась своей умной и вообще безукоризненной мамой, сколько себя помнила. Но вот папа…
 
                4.

     Шло время, тикали часы и стучали сердца - возможно, по-разному и не с одинаковой скоростью для кукол и людей, но всё же шло. И чем дальше, тем меньше ясности было в понимании всего происходящего членами крепко скроенной семьи Люды. Казалось, что из всех знаков препинания в её жизненной грамматике воцарился только один знак – крючковатый, настырный, мешающий спокойно жить знак вопроса. Восклицания были как-то неуместны: для  радостных отсутствовал повод, гневные же являли собой моветон. Якобы желанную, якобы успокаивающую точку ставить пытались – и Люда, и Андрей. Но она повисала в воздухе, так как было не понятно, на что можно шлепнуть, впечатать  эту точку: на прежнюю жизнь? Но есть дочь, есть общий дом, воспоминания и родственники. На свои молодые мечты? Но мечты они и есть мечты – расползаются как облака или старая изношенная ткань. Отнести Андрея назад в магазин – ну нет, такая капитуляция была Людмиле не свойственна. И потом: что скажут люди? Сначала будут осуждать за безжалостность, потом презирать за одиночество…   В конце концов это было бы бесчеловечно. Тормозить или вырубать механику мужа сильнодействующими препаратами тоже было чревато. Однажды после полбутылки коньяка, принятого по случаю женского дня с гостями, он вместо того, чтобы спокойно заснуть, вылез через балкон и пожарную лестницу на крышу и до рассвета топтался там, горланя с энтузиазмом: «А я иду, шагаю по Москве…»  Утром на слова Люды о том, что она искренне желает ему добра и считает неприличным такое поведение для человека их круга и возраста, он изрёк, что, по мнению Бердяева, только вдохновение раскрывает положительную человеческую природу. Слово «человек» и все производные от него, по-видимому, обладали для Андрея особой магией, и посему фразы, их содержащие, легко и надолго запоминались. Валерьянка с пустырником на него не действовали вообще никак. В доме будто поселился горящий пульсар – это вместо регулируемо-покладистой и приятно теплохладной еще недавно куклы.
      Вот и ставь тут точку – на этот протуберанец. Не поймаешь! Андрей же, тем более, не мог поставить ее на чудом обретенный Идеал. Парадоксально эфемерный и в то же время сверх живой! 
      Наверное, настоящую – жирную и видимую – точку можно поставить только на что-то неживое и твердое, как камень.
В этой ситуации и людям, и куклам оставалось использовать множество маленьких, едва заметных точек – многоточие. После громадного, закручивающегося в бесконечную спираль, вопроса. Кажется, такая спираль называется по имени Фибоначчи – вычитал Андрей. Где-то тут и прячется золотое сечение, а значит, ключ. Надо будет обсудить это с Клео…
Меж тем встречи с Клео стали для него необходимым воздухом – он делал запас этой озоново-кислородной взвеси за краткий период общения с ней и потом после расставания  ещё какое-то время мог дышать этим живительным ресурсом. Смотреть ее глазами, слышать ее ушами. Или общими?
      Постепенно они научились чувствовать друг друга и на расстоянии, они вообще многому учились – причем сверхскоростными темпами и методами. Андрей с удивлением отмечал, что его тело становится другим – легким, огненным и стремительным, требующим меньше еды и сна, неутомимым и быстрым становится мозг. Еще они с Клео часто встречались в общих снах.  Куда-то летели, плыли, ехали вместе, взявшись за руки, а еще как будто сидели за партой в круглом высоком белом здании,  без потолка. Читали древние манускрипты и желтоватые свитки с причудливой вязью слов, исполненных высшего смысла. И это было счастье совместного проникновения в иные миры, глубины и тайны. Через сон.
И наяву Клео говорила не совсем понятные, но интригующие Андрея вещи. То есть, вещала. Например, что главное в человеке, как и в картине – это количество света. Или что прогресс человека измеряется степенью его приближения к своему Создателю. Или что люди отличаются друг от друга шириной У-пространства. Или углом Дуги. На вопрос, откуда эти знания, Клео загадочно отвечала «от Автора». Что за Автор, добиться от неё было невозможно, из путаных объяснений следовало, что Клео когда-то жила у него в доме. «Он кто, писатель что ли? – спрашивал Андрей ревниво. «Можно сказать и так» - улыбалась Клео. В такие минуты Андрей особенно остро чувствовал ее недоступность. И от того еще сильнее была паранормальная тяга к ней.
          И всё сильнее Андрей чувствовал, что Клео не сможет долго оставаться в магазине. Он ощущал ее ненормальное состояние точно так же, как свое собственное. Надо было срочно что-то делать, решать. Это не давало ему заснуть и жаркими глазами он всё глядел в предутреннюю тьму, вопрошал невидимого советчика (может быть, самого Бога?), ища ответа: как ему поступить с Людой и Клео? Люда тоже не спала теперь так безмятежно, как раньше. Отбрасывала в сторону детектив, пила валерьянку и всхлипывала, отвернувшись к коврику с тигром. Семейный режим был явно сбит. Но вовсе не о быт разбивалась их лодка. Действовало нечто иное. Похожее на пробуждение после долгого наркоза. А тут еще Куколка как-то задала убийственный вопросик из серии детских: «Пап, а ты у нас вообще кто?». И продолжила, не дождавшись ответа: «А то мама говорит, что ты не человек, а монстр…»
         

                5.

          И однажды, после серии таких изматывающих ночных бдений-поисков на стыке умирающей ночи и новорожденного дня он вдруг услыхал свой напряженно-звенящий внутренний голос: Всё. Хватит двуличия! Надо идти вслед за сердцем! Идти за своей любовью! И больше ничего. Она, любовь, сама всё управит. Возьму нынче же билет, соберу самое необходимое в спортивную сумку и…  Несомненно, борьба с лицемерием есть духовный подвиг, и  это окрыляло. 
           Но случилось так, что в это же утро его срочно вызвали на объект, где проходил эксперимент по варке стекла из боя. Ехать надо было в отдаленный район, посему пришлось отложить задуманное на три дня – до воскресенья. А уже к вечеру пятницы в холодной районной гостинице Андрея зазнобило, да так, как ни разу еще не бывало. Колотило конкретно. Еле добравшись в субботу до дому, он слег. Ночью Андрей горел факелом, у него был бред, как идентифицировала это Люда. Хотя если бы Андрей мог соображать, он назвал бы это моментом истины. Или высшего откровения. Как часто именно их-то люди и зовут бредом! Он вслух призывал на помощь какую-то богиню, одновременно прося прощения у Люды, бормоча, что не может жить без Клео, но ее, Люду тоже любит и жалеет, что он так благодарен ей за то, что выбрала его тогда, в магазине…
          Что он несет? Какая богиня? И магазин? Он что, всё понимает? Растерянная как никогда, женщина бегала из спальни в кухню, меняя компрессы и то и дело выглядывая в окно, в ожидании совсем не быстрой «скорой», сознавая, что никакая скорая не помогает куклам, нет у них таких инструкций, и всё спрашивала себя, почему? Почему дорогая ай-тишная схема дала сбой, и ее послушный и здоровый Андрей теперь выдает необычные реакции, не стандартные по амплитуде колебания, так сказать? Словно кто-то перепутал кнопки Андрея и нажал те, что нельзя было трогать… Но кто? Не она же… И может ли кто отладить этот механизм, вернуть былую устойчивость в их жизнь? Хорошо, что хоть Куколки не было дома – уехала в зимний лагерь на выходные.
            Наконец прибывшая бригада «скорой» осмотрела Андрея, пожав плечами и не определив диагноза, сделала двойной укол литической смеси, посоветовав завтра решить с участковым врачом вопрос о госпитализации. Но, несмотря на вливание, температура не спадала, казалось, что она только нарастает и будет расти как взбесившееся солнце до тех пор, пока не сожжет в пепел именно этого человека. Уже человека? Или еще нет? Андрей  в который раз фанатично вопрошал об этом сам себя и всё сильнее метался по кровати, впадая уже в беспамятство, вновь и вновь умоляя жену понять его и снова звал неведомую богиню Клео, говорил, что надо непременно забрать ее сюда… Люда всерьез напуганная, прижимала к груди его тяжелую голову, гладила и целовала взмокшие волосы и наконец, сама не отдавая себе отчет, стала говорить: «ну хорошо, хорошо, родненький, ну давай возьмем к себе твою Клео, твою куклу-богиню, раз ты так хочешь, только успокойся, только поправляйся, пожалуйста, возьмем, конечно, что же делать-то?»…  Так и просидели, бормоча и плача чуть ли не сутки, как еще никогда не сиживали.
  Часам к семи утра жар спал. Участковый врач, молодой старательный мальчик (им зарплату, говорят, неплохо прибавили), появившийся к полудню, торжественно, но не уверенно объявил, что кризис миновал.  Люда сочла за лучшее отправиться на работу, не зная, что и думать и ища в ней, в работе, народное лекарство для вконец расстроенной (поделенной на три части, что ли?) души. Андрей, чувствуя себя - на диво - почти совершенно поправившимся, встал, засобирался в путь и тем же вечером выехал. Он  крепко помнил ночные обещания Люды и, как всегда, безоговорочно верил ей.  И сейчас, сидя один в полутемном купе у окна тронувшегося поезда, он испытывал невыразимую гармонию. Густым мягким снегом заметало дорогу впереди и позади, и было непонятно, какой век на дворе, из какого города и куда он едет, и кто эти фигуры на перроне, облепленные белыми хлопьями – старые они или молодые, женщины или мужчины, бедные или богатые. И это тоже было гармонией, потому что она, как известно, не признает времени, места, категоричных определений, а также классификационных признаков. 
           С этим он и уснул. И явь его была полна, и сон был мирен. Сквозь него то и дело мерцанием проступала одна строка, запавшая Андрею из «Символа веры» и отчего-то больше всех бередившая его ставшее столь чувствительным нутро: «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века»... Москва встретила тоже славно – на редкость ясно брезжившим солнышком и легким снежком при минус пять.  Опять была зима, как тогда, при первой встрече с Клео, переменившей его судьбу. Андрей ликовал. Все знаки, включая рыжую малышку-златовласку в соседнем купе,  говорили о том, что начиналась новая жизнь. Совсем не такая, как у кукол. Но и не как у большинства знакомых ему людей. Какая конкретно – он не мог бы обрисовать. Но эта новая, не ветхая жизнь должна была быть одновременно и правильной, как слово «да», и неправильной, как слово «нет», рациональной и иррациональной, земной и небесной. Но, по-видимому, истина как раз и заключается в соединении полюсов (опять права Клео!), примирении этих вечно воюющих «нет» и «да». Мы сможем это, любовь поможет нам всем четверым, освободит от боли эгоизма, даст нам  высший разум и беспредельную силу! Но только Любовь, а не просто жалость... Так думал  Андрей и летел – по-другому не скажешь - к заветному супермаркету, сияя всем существом попадавшимся навстречу ранним прохожим. Ничто на свете не могло бы сейчас нарушить великой Гармонии, поселившейся в нём – ни навязчивость наружной рекламы, ни чиновничья угрюмость или, наоборот, плебейская развязность «милейших» сограждан, ни мысли о невыплаченном солидном кредите за машину… Он будто сочинял и уже почти сочинил песню – сразу слова и ноты, и инструменты подобрал, и голос откуда-то взялся, чтобы самому и спеть эту прекрасную, ни на что не похожую Песню.
Еле дождался открытия. А в фойе еще тормознулся из-за промо-акции – фирма «Эйвон» презентовала новую коллекцию. Скорее на второй этаж! Надо будет вызвать такси, - прикидывал на ходу. Что валюты-желания хватит на покупку Клео, он нисколько не сомневался – ведь теперь оно увеличилось, к нему прибавилось и Людино. Что такое?! Не понял в первую минуту и потому еще ничегошеньки не почувствовал. Наверное, так еще какое-то время чувствует себя животное с отрубленной головой. Клео не было. На ее месте сверкала искусственная новогодняя елка. Она кружилась вокруг своей оси. Примерно также начала кружиться голова у Андрея, резко накатила слабость.  Ах, ну да, ведь декабрь кончается. Всё верно, сейчас везде их ставят, куда ни глянь – утешал он сам себя. Но уже за пазуху, под пальто чья-то невидимая рука запихивала пакет со льдом – как при операциях, чтобы предотвратить кровотечение.               
Так, спокойно, всё узнаем у продавцов. Видно, ее переместили…  Из-за Нового года. Да где эти раздолбаи менеджеры, черт бы их побрал! Никогда их нет, когда действительно нужны, а когда не надо, лезут: «чем могу помочь, что вам предложить?» Научились чирикать! Наконец, фирменное пепельно-сине-белое  пятно отыскалось-таки среди елок, гирлянд, манекенов и посетителей. «Простите, не поняла, о какой кукле Вы говорите? Ах, да, говорят, была эксклюзивная партия, несколько штук, но их давно разобрали! Уже с месяц…  Кто купил? Ой, не знаю, все разное говорят, вроде чудак-миллионер какой-то, я как раз тогда еще в декрете была, вот только позавчера вышла, мама приехала из Подольска, поможет с мелким... Да вы не расстраивайтесь, я могу Вам предложить новые интересные модели – у них есть внутренняя подсветка и дистанционное управле…»
Андрей уже не слышал ни девушку, ни предпраздничный гомон вокруг. Внутри у него что-то лопнуло, захрипело, металлически тенькнула какая-то пружинка, и резонанс от ее разрыва еще долго всасывался в кисельно-вязкую тишину, обступившую Андрея. Этот протяжный монотонный звук – было всё, что осталось от его Песни, сочиненной утром для всего света. «Звук имеет объем» – говорила Клео. «А вот у этого звука объема нет – последнее, что более или менее четко смог сформулировать Андрей. Дальше навалился туман, в котором стали растворяться один за другим все разноцветные предметы, атрибуты и символы этого магазинного мира. Постепенно облако этого прожорливого и тяжелого тумана смещалось влево, зато правее  вспучился второй, более легкий  туман, который стал оформляться… Сначала было не ясно, во что. Но Андрей старался вглядеться  в него изо всех сил, это было крайне необходимо, и в конце концов это получилось. Перед ним проступили очертания довольно просторного, но плохо освещенного помещения, с маленьким окошком и настенными полками, набитого разного размера коробами и бумажными мешками. И везде – в коробках и на полках валялись куклы, большие и маленькие, стильные и старомодные, в одежде и без одежды, но все – сломанные. Нуждающиеся в починке. И в длительном отдыхе. Видимо, по этой причине в помещении было тихо, если не считать шума вентилятора. Или компрессора? Впрочем, какая разница? Главное, что еще увидел изумлённый Андрей (или уже Не-Андрей?), вися в воздухе  на пороге этого помещения  – в центре его виднелась нестандартно высокая, скорее всего,  мужская фигура в черной мантии, стоящая спиной ко входу с массивным фолиантом в крупных руках (Автор! – догадался Не-Андрей), а рядом  с ней за пластиковым столиком сидела девушка в строгих очках, белоснежном халатике и шапочке, с поблескивающим стетоскопом на груди; она внимательно осматривала лежащую перед ней небольшую куклу, кажется, негритенка, время от времени занося пометки в электронную карту. 
Боже мой, да это же она, его Клео, его богиня?! Да-да, конечно, нет никакого сомнения, ведь только у нее так светится взгляд, что пациента-куклу со всеми его повреждениями отлично видно и в полутемном складе. И только ей под силу одним легчайшим прикосновением заставить мелодично и тепло стучаться любое самое холодное, самое испорченное и даже вдребезги разбитое кукольное сердце…
 Это было невероятно чудесное и в то же время вполне реальное видение!
          …Правда, этого не увидел никто из людей, столпившихся около неподвижно лежащего на  инкрустированном полу универмага симпатичного человека средних лет. Никто из людей. И уж тем более, кукол.


Рецензии
Здравствуйте, Екатерина.
Прочитала Вашу мини-повесть с двух раз, - 5 глав - это немало.
Жаль, что возможность оставить отзыв есть только один раз.
Текст держал в напряжении, отметила его несколько необычный, но однородный слог, довольно редкую, своеобразно поднятую тему и необычный финал.
С уважением к талантливому автору,


Лариса Малмыгина   27.07.2022 10:34     Заявить о нарушении
Хотелось бы прочитать обещанный рассказ про страшных кукол и бизнес Вашего родственника...

Лариса Малмыгина   27.07.2022 12:11   Заявить о нарушении
Спасибо! Ищу...)) Забыла название, вот в чем проблема

Екатерина Щетинина   27.07.2022 17:48   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.