Два планшета

автор Олег  Магомедович Шах-Гусейнов http://www.proza.ru/avtor/schgus , фото из альбома автора
05.05.53г.р., с 1993 г. - офицер запаса. Окончил КВЗРИУ им.С.М.Кирова (Киевское высшее зенитное ракетное инженерное училище 1970-1975гг.)
г.Барановичи, РБ. Женат, трое детей: две дочери и сын. Экономист. Руководитель Барановичского филиала минского предприятия.

                Два планшета
                ЗАМЕТКИ ИЗ СЕРИИ «КУРСАНТЫ»
               
- Батарея, подъем!! Батарея, учебная тревога!! – с выражением орет сержант, дежурный по батарее. Краем глаза он при этом поглядывает на контролирующих подъем офицеров. Сержант всю ночь мысленно напрягался, готовился к этому моменту, прокручивая в голове предстоящие действия, но подполковник, преподаватель тактики, совместно с командиром батареи появились все равно неожиданно, т.к. в пять утра у дежурной службы глаза просто закрываются сами собой! Воздух сгустился и стал снотворным. Время замедлило свое течение. Дежурный, медленно прохаживаясь по слабо освещенному коридору, к утру несколько раз энергично делал  приседания, сбрызгивал водой лицо в умывальнике - чтобы не заснуть на ходу и ненароком не зацепить стенку…

Все знали, сегодня по расписанию – тактические занятия с полевым выходом. Занятия эти всегда начинались с «подъема по тревоге» и на час раньше, чем побудка была указана в обычном распорядке дня. Курсанты откидывают одеяла, вскакивают с кроватей и лихорадочно одеваются в тусклом дежурном освещении синих лампочек над входными дверьми. Некоторые природные лежебоки пытаются брыкаться и вставать так быстро не хотят.  Их приводят в чувство сержанты с помощью универсального русского языка. Беспощадно сдергивают одеяла, вновь натягиваемые на голову. Кубрик быстро наполняется лихорадочным шумом: скрипом коек, бесцеремонно сдвигаемых табуреток,  топотом ног, недовольными возгласами полусонных курсантов, разыскивающих в полутьме какие-то свои вещи (хотя все с закрытыми глазами знают, где и что сложено с вечера), громкими командами сержантов:

- Светомаскировщики, замаскировать окна! Получить оружие! Петров, хватит возиться – вон твои сапоги - под кроватью!

- Какой козел запихнул их сюда?!

Главное  – надеть брюки и сапоги. И – можно бежать в ружейную комнату. Остальное – на ходу! Топот ног наполняет уже коридор.

Офицеры освобождают проход, чтобы не мешать бегущим.

Лязг разбираемого из пирамид оружия, грохот падающих у кого-то на пол автоматных рожков. Ругательства сквозь зубы – тесно в дверях ружейной комнаты. Одни, застегиваясь, забегают в комнату, другие – навстречу им - выбегают с оружием. Быстрее получить оружие, экипироваться, выбежать на улицу, занять свое место в строю!

- Куда побежал?! Ну-ка вернись! Распишись, я сказал !! – нервно кричит дежурный по батарее, размахивая своим журналом выдачи оружия.

- Я уже расписывался!

- Не тебе! Ну-ка верните сюда во-он того!

Офицеры поглядывают на часы… . Комбат что-то записывает в блокнот (кому-то потом достанется!)

Так почти всегда начинались полевые выходы… Приятных ощущений здесь, прямо скажем, было мало. Этих подъемов не любил никто. Ни курсанты, ценившие каждую минуту молодого сна, ни офицеры, которым естественно приходилось вставать еще раньше, чтобы вовремя быть на месте. Увидев в пестром расписании занятий цвет, обозначавший  полевой выход, курсанты в душе поеживались и с досадой чесали свои стриженые затылки.
               
                ***
 
       Поздняя осень. Курсанты - в поле на тактических занятиях. Над высотой «номер 152.0» дремлет белесое небо. Два крытых новенькими тентами «КРАЗа» стоят неподалеку в ряд. Водители, присев рядом у теплых скатов, неторопливо курят. Солнце. Слабая дымка в открытых далях тяготеет к горизонту. Рощицы на пологих скатах невысоких холмов теряют пеструю листву. Сквозь прозрачный воздух в этих рощах можно различить стволы отдельных деревьев. Невыдуманным совершенством ласкают взгляд мягкие очертания неглубоких балок. Думается: и какая же это «высота»? Где крутая вертикаль? Где обрывистые склоны, подъемы и спуски? Сплошная равнина.

Впрочем, чем больше занятий, тем реже так думается. Привыкаешь к тому, что всякая незаметная возвышенность - на карте пронумерована особым способом, и есть - высота. Надо вырабатывать «оперативное мышление», как говорят на кафедре тактики.

Если простой грибник окинет взглядом этот пейзаж, он будет думать о вполне естественных вещах: полянках, усеянных боровиками, об усталости, о предстоящем еще сегодня пути; будет что-нибудь вспоминать непритязательное. Сказать, что в его голове возникнут еще какие-то непредсказуемые образы, значит слукавить. Не будет у него никаких особых образов, связанных с этой местностью!

А курсанты обязаны видеть все по-другому, иначе! Выступить с докладом обстановки и решением в роли командира полка, или же начальника штаба дивизии (режиссер здесь - преподаватель тактики). Надо заставить себя мысленно наполнить окружающее пространство военным действом: войсками и техникой – своей и чужой, в соответствии с учебной обстановкой, нанесенной на карты. Не будешь напрягать то самое непривычное «мышление», потеряешь нить, превратишься в того самого грибника «без образов». И, отвечая на вопрос преподавателя, легко сказать какую-нибудь глупость, уподобившись шахматисту, смешавшись, взявшему собственную фигуру. Тут уж не избежать раздумчивой иронии подполковника и досадных подковырок товарищей, хотя они тоже чувствуют себя не особо уютно. Таково одно из свойств молодости – постоянная готовность пошутить друг над другом,  легко развеселиться по всякому поводу, черпать в этом своеобразную разрядку.

А ещё над этими дивными местами селевым потоком прокатилась война. Трудно даже представить, что здесь тогда творилось - как не напрягай свое «оперативное мышление». Прошло совсем немного лет. Про войну молодые говорят и думают, как о чем-то легендарном, но минувшем так давно, что как бы и не бывшем вовсе. Однако, в лесу полно окопов и траншей, не совсем еще осыпавшихся, и заросших бурьяном за эти годы.
Траншеи набиты ржавой трухой осколков, пуль, обрывков сгнивших пулеметных лент. Чернеют и глухо звякают под ногами вороха разнокалиберных гильз. А мирная чарующая осень обволакивает западную равнину, впавшую в сладкую солнечную дрему перед зимой.

Мысли о том, что тут лилась человеческая кровь, не вяжутся с этими высокими чистыми небесами, невесомым солнечным светом, щедро льющимся на землю. Что надо было убивать и - самому умирать в страданиях; встречать последний миг жизни, прощаться с миром окружающим и миром - внутри себя. Думалось, это – нереально, абсурдно. Только в кинофильмах разворачиваются сражения и грохочут бои, только на экране металл жестоко впивается в человеческую плоть, кромсает и вспарывает ее, уничтожает все живое. Уничтожает безжалостно, навсегда…

«Вот я – живой, теплый, молодой, даже в доказательство - ощутимо хочу есть! У меня есть мама, папа, братишка. И - умереть!?» - примерно такие мысли мелькали в голове.

В конце занятия высокий, немного сутулый подполковник присел на одно колено и осторожно развернул старый штабной планшет с картой.

- Подойдите ближе!

Курсанты, нарушив строй, собрались возле преподавателя.

- Это – боевая карта моего отца, он воевал командиром разведроты как раз в этих местах, -негромко пояснил он.
– Сержант, покажите вашу карту, - обратился он к командиру отделения.

Курсант сноровисто развернул свою карту, невольно сравнивая взглядом обстановку на старенькой карте военного времени и - своей. А на новенькой карте сержанта виднелся кусок надписи, старательно выполненной тушью, - «Решение командира 5 МСП на ведение боевых действий в обороне».
Обстановка, которую каждый курсант за цикл занятий изучил наизусть, была аккуратно и красиво нанесена в уютном классе тактики накануне, во время самоподготовки. Такая же карта, отработанная лично,  у каждого курсанта находилась в полевой сумке.

На старой карте - выцветшим красным и синим цветом - выгибались, соприкасались и перемещались сложным узором линии переднего края, помеченные датами «на…», границы секторов обстрела, рубежи танковых атак; густо пестрели другие условные знаки и надписи, сеткой покрывшие истертое полотно.  Казалось, если эту карту понюхать, то почудится слабый запах боя.

По занятию почти все было понятно, т.к. «боевые действия» развивались в строгом соответствии с этапами учебной тактической задачи, по современным боевым уставам. Оборона «красных» по занятию перерастала (как правило) в подготовленный контрудар.  В итоге получалось, что у «синих» - нет никаких шансов!
На учебной карте, далеко западнее отметки «152.0»,  красным пунктиром  уже был обозначен рубеж, на который должен выйти мотострелковый полк. Практически каждому этапу соответствовало очередное реальное перемещение - на «Кразах», с одной учебной точки на другую - все в сторону родного училища, все ближе и ближе к нему. А дальний рубеж означал, если не полный разгром «супостата», то, по крайней мере, выполнение полком задачи дня  и долгожданное окончание занятия для курсантов. Чистка оружия, умывание, ужин в уютной столовой и возврат к обычному распорядку дня… Курсанты всех времен всегда с нетерпением ждут окончания полевых занятий и возвращения на зимние квартиры…

- А вот и наша высота, – коснулся остро заточенным карандашом надписи «152.0»  на старой боевой карте преподаватель.
- Обратите внимание на левый фланг: противник -наступающий танковый батальон дивизии СС. Характер местности сопутствовал немцам. Танковые колонны скрытно подходили к рубежам развертывания, наваливаясь после выкорчевывающей все артподготовки. Авиация противника - господствовала в воздухе. Недоставало у нас противотанковых средств, да и просто боеприпасов. Практически, наша наспех организованная оборона, была обречена. К сожалению такова была неумолимая логика начального периода войны. Существующие боевые уставы не «работали».  Новые уставы создавались кровью наших солдат и офицеров.

- Смотрите! И в самом деле – «152.0»,  наша высота. Товарищ подполковник! На этой карте без пояснений - сложно что-либо понять…

Кто-то иронически за спинами бурчал:

- И какое же «решение» должны были принимать командиры?! Уставы, видите ли, «не работают»!  Погибаю, но не сдаюсь?! Вот всегда мы так: создать трудности, чтобы героически их преодолевать…

- Я вам принес эту карту с единственной целью, чтобы вы просто уяснили себе некоторые важные истины. Решение принимается командиром всегда. Без решения - хаос, паника, или же - полный ступор. Только оно может быть правильным или неправильным, своевременным или запоздавшим. Казалось бы – прописные истины! Чем полнее оцениваешь окружающую реальность, тем правильнее решение. Кстати, это может быть правилом и в обычной гражданской жизни. Командиры тоже были люди разные, и подготовка их была различной…

- «Грибники» ! – подумал сержант, развернувший свою карту.

-  Особенно в начале войны, когда потери были наибольшие.  Думающие  командиры, подчеркиваю - думающие ! – иронично посмотрел преподаватель на курсантов, - стремились получить и нанести максимально возможные сведения о противнике. Это как раз помогало принимать правильное, единственно возможное в данной ситуации решение. Решение командира оформлялось в приказ. А что такое приказ - вы уже хорошо понимаете…

- Умри, но выполни ! – прокомментировал кто-то со скрытым сарказмом, упирая на слово «умри».

- Совершенно верно, - в тон ему невозмутимо отвечал подполковник. Это нечто схожее с аксиомами из суворовской науки побеждать. У него там много замечательных афоризмов, курсант. Не забыли, что Суворов не проиграл ни одного сражения?

- Так точно, товарищ подполковник! Также я помню, что сегодня пятница и должна быть баня после ужина. А что говорил Суворов ?  После бани - хоть портки продай, а – выпей! – не удержался кто-то.

Раздался дружный смех. На первом или втором курсе эта игривая сентенция грозила  курсантам назидательным марш - броском вслед за «КРАЗами», что тоже вполне могло быть незначительной, но органичной составляющей «науки побеждать».

Обычно после занятий, когда машины подкатывали прямо к казарме, перед тем, как молодцевато спрыгивать из машин, по сложившейся традиции, надо было трижды прокричать: «Ура, ура, ура!».  Да так, чтобы все высунулись из окон всех четырех этажей казармы и увидели бравых ребят…

Однажды второкурсники с нашего же факультета, вернувшись с полевых занятий, просто молча, вываливались через задний борт  «КРАЗов» на плац перед казармой в - полной тишине, как мешки с картошкой. На них страшно было смотреть! Грязные, со впавшими глазами. У некоторых сапоги - в руках, у кого-то  болтаются на шее, ноги - истерты в кровь…

Однако подполковник лишь снисходительно усмехнулся.  Это был уже третий курс! И все курсанты с торжеством отметили это про себя. Каждый мечтал о выпуске, мысленно приближал его, как мог.

Сразу же после сдачи последнего экзамена в летнюю сессию моментально пришивалась очередная горизонтальная нашивка на рукав ! Сейчас их было три! Нашивки четко свидетельствовали о статусе курсанта. Вот этот - с одной нашивкой – еще совсем «зелен» и может вызывать лишь снисходительное отношение к себе старших товарищей, должен их почитать и завидовать им (и завидовали - еще как!). А вот этот – с несколькими желтыми полосками – без пяти минут офицер, снимайте, салаги, шляпы, то бишь фуражки!

- Вот на ваших картах все нанесено замечательно, за штабную культуру  можно ставить отличную оценку. Но это - в классе, из методичек. И решение вам уже предложено. А теперь представьте себе, что у вас практически нет сведений о противнике! Напрашивается паника. Вам только кажется, что он везде, особенно ночью, товарищи курсанты. И какое же вы примите решение и примите ли его вообще ?! – негромко вопрошал подполковник, вглядываясь в загорелые лица молодых людей в серых шинелях.  А Суворов, кстати, говорил: «Испуган – наполовину побежден» !

- Товарищ подполковник! А что с вашим отцом? Он жив? Как сложилась его судьба?
Подполковник задумчиво постучал карандашом по планшету.

- Он, слава богу, выжил в этой мясорубке. Дошел до Берлина! Был командиром разведывательного батальона, начальником штаба полка. Воевал с японцами, там был очень тяжело ранен... Уволился с должности заместителя начальника оперативного отдела армии… Но его уже нет. Он умер 11 лет тому назад… Раны, ребята, да и сердце видимо выработало отпущенный ресурс. Мне вот остался от него планшет с картой, который отец хранил как память о войне, где ему приходилось,  как и многим, принимать тяжелые решения.

Офицер промолчал о том, как он сам в свое время с профессиональным изумлением размышлял над этой истертой графикой реального противоборства. Правда, тогда казалось, что до прошедшей войны – только оглянись – рукой подать! Вспомнилось, как с тайным восторгом  втягивали в себя пацаны терпкий запах отцовских гимнастерок. И был этот горький запах – сладким, несказанно желанным! Наряду с запахом хлеба это был самый любимый запах детей послевоенного времени, ярко, до галлюцинаций свидетельствовавший о сбывшейся мечте: живом отце, вернувшемся с войны. Запах круто и навсегда причащал и к великой общей беде и к великой общей Победе…

- Вот отмечены позиции его роты. Обратите внимание, как нанесен наступающий противник: проставлены номера батальона и некоторых рот. Точно обозначены позиции артиллерии, маршруты выдвижения колонн. Данные о численности и вооружении.  Ведь это рабочая карта командира разведроты!

- Пацаны, посмотрите, кодировка - почти как у нас и менялась много раз ! – отметил кто-то удивленно…

- Вы и во второй раз поленитесь нанести, - сказал подполковник. Во время боевых действий приходилось менять кодировку иногда в сутки несколько раз…

Разведчики приобретали боевое мастерство в тяжелых арьергардных  боях. Часто ценой сведений о противнике могла быть только жизнь. И решение это надо было принимать. Чтобы не отдать еще больше жизней! Однако, обладая боевым умением, можно было увеличить шансы на жизнь.

-  Вот эту самую высоту отцу вместе с соседней ротой пришлось брать и сдавать несколько раз… Вот и пометки остались на карте! Роты - по 15-20 человек…  А потом, как знаете, еще долго пришлось пятиться на брюхе – до Москвы. Оставляя кровавый след. А решение всегда принималось простое, тяжелое, но правильное – выполнять приказ старшего командира.
Подполковник закурил, сворачивая аккуратно карту. – Перерыв, разрешаю курить, - сказал он.

Курсанты начали доставать сигареты. Как правило, в поле на курсантов наваливается здоровый молодой голод. У многих в полевых сумках лежат сухари, предусмотрительно прихваченные в курсантской столовой, специально на случай полевого выезда. И они в коротком перерыве с упоением грызут эти твердые, чуть подгоревшие солдатские сухари, наполняя грохотом свою голову. Думают, не дай бог, принимать эти жуткие командирские решения: умирать, да так, чтобы не умереть! И при этом наносить решения на эту чертову карту. Как же удавалось  это делать молодому  командиру разведроты?  Через что же пришлось пройти отцам? Восприятие прошлого сильно  притуплено личным неучастием и ватой времени. Даже будущее - кажется более реальным, чем прошлое! Выпуск, блестящая офицерская карьера  - в сильнейшей армии. Трудная, но почетная служба! И, главное - никакой войны и всяких там «умираний»!  Вот только дермантин планшета, изрядно потрескавшийся от боевого лихолетья,  притягивал взгляд, настойчиво и беззвучно внушал:

- И слава и смерть, сынки - всё было…, и всё - правда! И все может быть…

О том, что «может быть»  - курсантам думалось неохотно, как о старческих болезнях.

Вьются синие табачные дымки меж шинелей, приятно щекоча ноздри. Хочется думать о чем-нибудь совершенно мирном, уже присутствующем в личном опыте, и поэтому в тысячу раз более осязаемом. О событиях, уже случившихся в жизни и превратившихся в приятные воспоминания…   

Кто-то с оглядкой на подполковника начинает очень смешно рассказывать грубоватый армейский анекдот, после чего курсанты громко и до слез смеются, хватаясь за животы, показывая белые молодые зубы. Земля успевает прогреться за день. В шинелях можно даже присесть и прилечь на этот мягкий песчаный грунт с увядшей травой. Но уже зарождается прохладный ветерок, начинают еле слышно шелестеть высохшие стебли. Солнце клонится к западу, от земли начинает тянуть сыростью.  Курсанты задумчиво посматривают: то на подполковника, то на видавший виды планшет его отца. В юных головах невольно зарождаются  тревожные взрослые мысли, незнакомые и суровые…

                ***

«Вторая» чеченская кампания по бодрым сообщениям СМИ близилась к завершению. Чечня была «пройдена» федеральными войсками вдоль и поперек. Крупные бандформирования, бывшие на слуху последние несколько месяцев, частично уничтожены, частично рассеяны.
В реальности  конца нападениям боевиков из засад, «минной войне» – видно еще не было. Практически любое передвижение федеральных войск оканчивалось боестолкновением с противником – хорошо вооруженным и фанатичным, приобретшим опыт партизанской войны.  Продолжала литься кровь. В Россию по-прежнему регулярно отправлялся «груз 200», а местные кладбища продолжали быстро прирастать свежими могилами. Слишком много скопилось непонимания и взаимной ненависти. Уже пролитая кровь требовала мщения - за погибших товарищей, за оплеванную державу. В ответ тоже мстили - за убитых родственников, разрушенные дома и разоренные очаги. Порочный круг. Чтобы круг этот не разрывался, врагами страны радостно и щедро вкачивались сюда миллионы долларов.  На «большой земле» -на всём протяжении войны - плохо понимали, что происходит, почему военные так долго возятся с какими-то бандами полуграмотных боевиков,с этими вооруженными «уголовниками».  Почему неприлично часто происходят резонансные военные трагедии с участием то элитных подразделений, то гибелью высших офицеров. Почему так бездарно воюют?

Острые и неприятные вопросы, на которые, увы, пока не было  внятных ответов.

                ***

Это была настоящая «высота». Гора! Высота, господствующая над местностью, с крутыми обрывистыми склонами, частично поросшими густым, почти непроходимым кустарником, который издали казался нежным зеленым бархатом. Бархат этот был напичкан противопехотными минами. Дорога наверх – серпантином. Под прицелом вражеских снайперов и гранатометчиков… И все же после короткой массированной обработки «градом» и смертоносной карусели, затеянной вертолетами огневой поддержки над вершиной,  десантники взяли высоту.

Бой был непродолжительный , но яростный и тяжелый. Связано это было с тем, что на пологой вершине горы располагалось заброшенное селение, умело превращенное боевиками в крепость. И обработка артиллерийским огнем здесь имела больше морально-психологический эффект, чем военный. Однако, несмотря на трудности, потери десантников были минимальными! Всё определили грамотные действия молодого командира десантников. В то время, как первая рота сразу после марша к вершине, имитировала неудачную лобовую атаку, вторая рота десантников почти по отвесным склонам зашла в тыл противнику. Третья рота, выступая в боевом охранении, «очищала» склоны по маршруту движения от кочующих засад.
Быстро смяв незначительный (не ожидали с этой стороны!) заслон, вторая рота ворвалась в неказистые улицы селения и неожиданно обрушила на противника плотный, сметающий огонь.  Пока десантники, напрягаясь физически, форсировали  крутой скальный подъем, по позициям боевиков, не давая им поднять головы, с закрытых позиций непрерывно работала усиленная  минометная батарея.  Огонь удачно корректировали с барражирующего неподалеку вертолета…Всё происходившее было достойно учебника – настолько методично и слаженно действовали подразделения…

Бой был завершен. Над селением и вершиной горы в отблесках огненного, тягучего заката медленно стелился черно-сизый дым, что-то смрадно догорало в развалинах. Остро пахло гарью и потом, который основательно пропитал камуфляж десантников. От обилия отработанных порохов  во рту ощущался металлический привкус.   Жирная земля, безобразно развороченная взрывами, тускло поблескивала в местах, отполированных гусеницами на развороте...

Десантники первой роты не глушили  двигатели боевых машин, и ко всему еще примешивался характерный едкий запах синих выхлопных газов от работающих на холостых оборотах дизелей. Около полусотни боевиков, взятых в плен, со связанными руками, понуро и кучно сидели на земле под дулами автоматов. Еще дальше, укладываемые в ряды, чернели трупы погибших боевиков. Их было много.  Неподалеку десантники курили и деловито сортировали трофейное оружие и боеприпасы. С открытым задним бортом к ним подавал дизельный «Урал» с тентом.

Барражировавший вертолет начал медленно снижаться, готовясь к посадке. Могучий грохот его двигателей перекрыл все другие звуки. При этом вихрь поднял из кустарника в воздух дохлых воробьев  и тучу всякого другого мусора. Зависнув и стремительно рассекая лопастями воздух,  вертолет, будто ощупывая грунт на прочность, осторожно приземлился и слегка просел брюхом.

- Совсем как беременная женщина, - невольно подумал командир батальона десантников, который только что руководил боем своих подчиненных.

Вертолет доставил командира десантного полка Юрия Петрова - крепкого сложения офицера в камуфляже.  Командир батальона, приложив руку к головному убору, кратко доложил о результатах боя.

Вижу! Молодцы…  Рад, что твое решение оказалось верным и единственно правильным, - сказал командир полка, - послушай мы этих умников «сверху» - до сих пор ползали бы по склонам этой горы, поливая их своей кровью. Мы выиграли время и сохранили людей. И это - благодаря твоей сообразительности и решимости!

Действительно, представитель вышестоящего штаба предлагал сутками «месить» высоту огнем, пока там оставался хотя бы один живой боевик. Ссылался на американские методики выигрывать бой на расстоянии – надо, мол, людей беречь!  Ему казалось, что артиллерия, вертолеты и к ним пара эшелонов боеприпасов, которых хватило бы для взятия Берлина, превратят бой в увлекательное шоу, а там хватит и взвода пехоты, чтобы собрать трофеи.  Никак не мог взять в толк, что времени – нет! Что боевики – в хорошо оборудованных  укрытиях. Что им только и требуется выигрыш времени! А вот потом -придется положить немало людей в противоборстве с уцелевшими основными силами противника, упустив возможность ударить по их скоплению, дав возможность вырваться на оперативный простор.

- Ты в курсе, комбат, что командующий поставил задачу не дать уйти большой, организованной группе бандитов в Грузию. Уничтожить до того, как они, рассеявшись на мелкие группы, скроются в труднодоступных складках Главного хребта.  Чтобы их оттуда выкурить, понадобится третья кампания! До сих пор было очень проблематично перехватить их на подходах.  Весь наш полк, да и не только мы, - застряли возле этой высоты. Она господствует и является ключом к перевалу. Теперь основные их заслоны прикрытия сбиты, маршруты свободны, и нам сейчас ничто не препятствует встать на пути боевиков. Они сползлись со всей Чечни и думают, что удастся прорваться. Утром будут по воздуху переброшены наши соседи, займут господствующие высоты, мы с техникой тоже выдвигаемся завтра. По освободившемуся теперь маршруту вполне успеваем их запереть. Саперы уже плотно работают на дороге.

Командир батальона – смуглый, невысокого роста, пожал плечами:

- Товарищ полковник, решение принимал не просто так. Мы многому научились!

Петров знал: разведчики, выполняя задачу, скрытно прошли по этому склону еще позавчера и, когда  капитан докладывал свое решение, у них уже была точная информация о противнике. Решение родилось из полученных сведений о противнике. Но они не стали это афишировать перед офицером из вышестоящего штаба. Потому что хорошо знали его. Проведенная разведка сразу получила бы статус «безответственной самодеятельности». Результаты ее подвергли бы обструкции. Принятие решения было бы приостановлено до «разбора полетов», после того, как «наверх» прошел бы тенденциозный доклад. Таков был этот представитель. Объективная реальность. Представителя надо было воспринимать, как воспринимают непогоду – укрывшись под навесом…Так и поступили. Сказали, что будут утюжить высоту снарядами до тех пор, пока в живых там никого не останется. Потом пойдут собирать трупы и оружие боевиков…

- А еще, товарищ полковник, если бы вы не настояли на минометной батарее, все было бы «50 на 50», как и в первую кампанию…

- Да, было бы по Черномырдину - «хотели как лучше, а получилось как всегда…», - ладно, комбат! Готовься к завтрашнему дню. Раненых – в вертолет. Труп главаря тоже. Там уже ждут журналисты, не верят нашей информации. Считай, что представление на звание и орден уже в пути! Полк внизу заканчивает подготовку к маршу. Тыловики ждут вас.

Капитан хотел что-то возразить, но Петров остановил его жестом, - знаю, не отдохнули, тяжело. Но, если организованно совершите марш в лагерь, у вас еще будет время немного передохнуть. И не забудь про боевое охранение ! Вертолетчики вас тоже подстрахуют на марше. Обеспечу.  Береги себя и людей. Война заканчивается, комбат…

- Есть, товарищ полковник! Подождите, у меня кое-что для вас имеется, – капитан оглянулся, кого-то подозвал. Я думаю, вас это заинтересует. Здесь документы, карты и прочее, что смогли собрать по горячим следам.…   И он передал командиру полка объемистую сумку полевого командира, убитого в бою.

                ***

Подполковник Черемисин, командир артиллерийской бригады, в усталой позе сидел за столом в кузове своей штабной машины, курил и, приложив трубку к уху, по засовскому телефону привычно и нехотя слушал чьи-то указания, вставляя изредка:

-  Есть, так точно. На рассвете…Получил.  Выдал. Проверил. Да…Укомплектовались. Встречу… Да, в курсе…

Положив трубку, Черемисин раздраженно подумал: - какого черта ? Все уже готово к маршу, сами все проверяли несколько раз, даже умудрились строевой смотр провести. Неужели штабным больше нечем заняться?

В углу КУНГа мерцал экран небольшого телевизора. Показывали какое-то разнузданное действо с восторженным «визгом» полуголых российских «звезд» и с размалеванным Борей Моисеевым в красном галифе. Маршируя по сцене, он пел про то, что «надоело воевать»…

Алексей Черемисин привык свою тяжелую командирскую работу всегда делать добросовестно и без оглядки на начальство. Он не выносил вмешательства в свои действия, показного контроля своего старшего артиллерийского начальника. К нему относился командир крайне неприязненно.

За всю кампанию бригада практически не имела потерь в людях и технике. Лишь попали однажды  под снайперский огонь боевиков при обустройстве лагеря, когда мотострелки, приданные бригаде в охранение, проявили беспечность, полагая, что боевиков здесь не должно быть. Не «прочесали» прилегающую местность, не оборудовали сигнальными минами. Под пулями погибли четверо солдат, тяжело ранило командира дивизиона…

У командира бригады (в который уже раз) начинало глухо и тяжело биться сердце и вскипать кровь, когда он вспоминал трагедию, произошедшую пять месяцев назад. Он проклинал войну, себя и тех, кто готовил в училищах таких вот офицеров, как этот старший лейтенант – командир мотострелков.

- «Грибник», твою мать ! – в сердцах подумал Черемисин.

Среди погибших солдат оказался Миша Тарутин, сын его старого товарища, с которым когда-то служили в Германии. Тарутин был командиром артиллерийского дивизиона, а Черемисин у него - начальником штаба. Жили в одном подъезде «командирского» дома. Дружили семьями. Служилось хорошо и легко (насколько службу можно назвать лёгким занятием). Дети тоже дружили. Потом армейская судьба развела в разные стороны. Тарутины заменились в Белоруссию, где и завершили службу, потом уехали в Подмосковье, на свою родину. Начальник штаба дивизиона Черемисин поступил в академию, окончил её, командовал артиллерийской бригадой.

Вечный рок, тяготеющий над Россией, привел его вместе с бригадой в Чечню, на эту чертову
войну. Для офицера был очевидным ответ на вопросы – что и как делать, что главное? Сразу и твердо для себя решил, что надо просто профессионально делать свое военное дело и беречь изо всех сил людей. Однако судьба приготовила ему неожиданное испытание.
Как в старых романах, он получил письмо от Тарутина (с ним изредка переписывались) о том, что скоро к нему прибудет  Миша, которого призвали на службу после окончания кулинарного техникума и направили в Чечню. Тарутин смог устроить так, чтобы Миша попал в бригаду и оказался под надзором своего старого товарища. «Прошу тебя, - писал в письме Тарутин своему бывшему сослуживцу, - …по старой дружбе, побереги Мишку, ты же знаешь, он у нас - единственный, другого нет. Да и не может с ним ничего случиться, т.к. он окончил школу поваров. Будет тебе классную кашу варить! Он это умеет. Конечно, по службе – спуску не давай ему, хотя ты же помнишь его, он у нас не избалованный. Наверное, вспомнил Хазанова – «кулинарный техникум»? Не смейся, ну сам захотел он так! В техникуме – одни девки, и он - среди них. Попал в малинник. Мечтает стать шеф-поваром в каком-нибудь крутом ресторане. Я, конечно, отговаривал, но мать вступилась за него, говорит, мол сейчас это - даже очень. А с бабами сражаться  – гиблое дело. Ну и махнул я рукой. Сейчас трудно понять, что у молодых в голове… От службы и от Чечни «отжать» его не смог, старый я дурак. Сказали, что нужны большие бабки (обнаглели суки, полный беспредел !). Я как услышал про деньги, сначала хотел морду набить, а потом подумал, что себе дороже выйдет – сунут в такое место, что не вернется. Зажал всю эту гордость в задницу и поил их три дня, лишь бы хоть что-то решили, в чем-то помогли…».

Миша готовил для офицеров и действительно классно варил кашу. Вообще его стряпня пришлась по душе офицерам бригады. Командир радовался, что Миша оказался хорошим солдатом. Служил он старательно. Пуля попала долговязому и худому Мише сзади в голову, снеся пол - черепа, когда он в солдатском термосе нес еду для группы офицеров и солдат, занятых срочным ремонтом боевой машины. Потом под огонь попали остальные…

Командир закрыл глаза и бессильно сжал голову руками. Что-то начинало стучать в висках, когда голову начинали сдавливать эти воспоминания. Черемисин выдернул из розетки шнур телевизора.

Поездка в Подмосковье…Командир полетел сам с «грузом 200». Старший артиллерийский начальник запретил ему в резкой форме поездку, т.к. начиналась интенсивная подготовка к крупным боевым действиям.

- Это - твоя бригада, ты - командир! Ты - отвечаешь за людей, ты - должен руководить подготовкой! - кричал в ярости старший начальник, - что я доложу командующему?!

- Знаешь, что? Я всё знаю, что я должен – перейдя на «ты», командир тяжело посмотрел на полковника, который в крайнем возбуждении бегал по дощатому настилу палатки, в которой кроме них никого больше не было, - а ты, товарищ полковник, шёл бы на …, - и он сочно конкретизировал  полковнику своё душевное состояние.

- Что, под трибунал меня? Уволишь? Давай! Иди сам и командуй бригадой, умник, а то что-то много ты мне советов даешь, да всё тупых и бессмысленных. А, главное, таких, что твоя персона, чуть что случись - всегда в стороне. Командующий просто не в курсе твоих «стратегических» указаний. Я же знаю, всю твою карьеру насквозь, засранец!  Тебе и батарею бы не доверил… За меня остаётся заместитель. Справится! Когда вернусь, напишу рапорт. Хватит! Я все решил…

Он принял решение нарушить этот неправедный приказ и полетел. По-другому поступить он не мог.

Беда не приходит одна.  В этой истине Черемисин убедился быстро. Во время тяжелых похорон у Тарутина, казавшегося еще крепким мужиком, - не выдержало сердце. Его прямо с кладбища увезла машина «скорой помощи» - с сердечным приступом. Через день он, почерневший от горя, умер в слезах, которые не останавливаясь медленно стекали по его небритым, багрового цвета щекам…На лице его осталась гримаса глубокого страдания…

Командир никак не мог забыть жуткого мгновения, когда они в подмосковном аэропорту встретились  с Тарутиным взглядами в этой тягостной обстановке сырого бесприютного зимнего вечера. Взгляд сослуживца был даже не укоряющим – кричащим, бьющим наотмашь и одновременно таким беспомощным, безнадежным, что Черемисин, бывалый командир, на время лишился дара речи – горло сжало, сердце стало падать. Офицер, стоявший рядом, хотел его поддержать, но командир отвел его руку. Они с Тарутиным крепко и надолго обнялись: командир почувствовал, как тело отца сотрясают редкие и тяжелые рыдания, сдерживаемые и захлебывающиеся.

- Хочу умереть,Лёша - только и услышал от Тарутина командир.

Сзади молча, опустив голову, стояла Татьяна –жена Тарутина. От сжигавшего её горя она была, как говорится, никакая. Высокая, крупная, статная женщина сникла совершенно. Черемисин помнил ее блестящие темные волосы, которые кудрями всегда эффектно ниспадали на ее плечи. Теперь волосы эти, неопрятно выбивались из под сбившегося черного платка - совершенно седые. Руки с набухшими венами висели безвольными плетьми… Татьяна очень тяжело, прерывисто, дышала. От нее пахло лекарствами.

А  однажды на фугасе подорвалась боевая установка во время марша. Взрыв был такой силы, что весь расчет погиб мгновенно, машину просто разорвало на части... Только вот решение на марш без инженерной разведки принимал не он, а его молодой заместитель, необстрелянный, только прибывший из академии «дикорастущий» (как называли быстро «щемящихся» по службе офицеров) майор. Хотел упредить замысел старшего начальника, нанести удар по боевикам из засады. Погубил и себя, и других …

Но от этих вроде оправдывающих обстоятельств - ничуть не легче… Ведь в принципе можно было предвидеть. Упредить негативные последствия - сразу после беседы со своим новым замом, ведь чувствовалось в нём какое-то мальчишество, совершенно здесь неуместное... Или, только мельком взглянув на девственно пустую рабочую карту безалаберного старшего лейтенанта – командира мотострелков…

От неприятных мыслей отвлек стук -  часовой снаружи стучал по открытой двери КУНГа и, заглянув, доложил о прибытии офицеров.

- Уже здесь?! – подумал артиллерист с волнением. Он уже знал, что командир десантного полка – его однокашник, с которым они не виделись много лет.

- Я встречу! - сказал командир часовому.

Артиллерийская бригада стояла у подножия высоты, где сегодня шел бой на вершине. Черемисин недавно принял доклад у командира минометной батареи о том, что задачу тот выполнил и возвращается вниз вместе с десантниками. Черемисин тепло и удовлетворенно подумал о нём: " Какой толковый парень! Сделал все лучше, чем это мог бы сделать даже я. Надо подумать. Вырос он из этой должности. И надо же – из моего родного училища. Есть там еще потенциал…"

Бригаде была поставлена задача: завтра совместно с десантным полком совершить марш и занять боевые позиции в готовности прикрыть огнем действия десантников при уничтожении остатков бандгрупп, не дать им прорваться и уйти дальше в горы.

Артиллеристы еще в первой половине дня выполнили все необходимое: сформировали походные колонны, дозаправили технику, пополнили боезапас до установленного, организовали боевое охранение… После обеда Черемисин собрал свой штаб и командиров подразделений в штабную палатку, которую решили свернуть в последнюю очередь, и подробно остановился на предстоящих действиях, еще раз все растолковал подчиненным.

Подполковник быстро спустился по лесенке из машины. Поодаль монотонно стрекотал бензиновый агрегат, обеспечивая освещение и питание дежуривших в сетях радиостанций. Выбравшись через проем из маскировочного шатра, скрывавшего машину, вгляделся в темноту и …тут же  попал в крепкие объятия своего товарища.

                ***

Через некоторое время, отдав все необходимые распоряжения, и отпустив группу прибывших офицеров, они уже сидели в штабной машине. За окнами уже стемнело, дверь закрыли, маскирующие шторки на окнах КУНГа опустили. На столе была разложена нехитрая полевая закуска; извлечена из сейфа и откупорена бутылка качественной водки…С интересом разглядывая друг - друга, с удовлетворением выяснили, что на завтрашний  день нерешенных вопросов в организации взаимодействия – нет, похвалили свои штабы, выпили. Начался неторопливый разговор двух офицеров.

Слегка захмелев от усталости и выпитой водки, они вспоминали былые дни, товарищей, рассказали друг – другу о пройденном пути, о встречах с однокашниками. О планах. Если в молодости они говорили бы до утра, перебивая один другого от переполняющих впечатлений, то сейчас были немногословны. Многое им было и так ясно – жизнь научила «читать между строк». Спорить тоже особо было не о чем. Они были полные единомышленники.  Больше размышляли  вслух. О себе, о своих детях. О судьбах страны и армии. Сошлись во мнении, что ситуация крайне удручающая, но конечно же - не безнадежная. Бывало в стране и хуже…

- А ты знаешь,- сказал вдруг Петров, - я тебе одну вещь хочу показать!

Он подтянул к себе большую добротную сумку, камуфлированную, сделанную из грубого материала. Недолго покопавшись там, извлек старый от времени планшет. Такой планшет Алексей Черемисин видел только один раз в своей жизни.

- Узнаешь?! – с неким торжеством спросил Петров.

- Юра, это же…Нет, не может быть!- воскликнул Черемисин.

- Конечно, не может быть. Это, пожалуй, точно такой же, но совсем другой планшет. И содержимое его другое.  Но ты, Лёша, обрати внимание на эти две карты !

Перед тем, как прибыть в КУНГ к однокашнику, Петров успел в штабной палатке артиллеристов посмотреть на содержимое сумки боевика. Все было как обычно. Видеть такое ему приходилось. Но вот этот планшет!

Десантник извлек из планшета две карты. Одна была старая, военная. Красным и синим цветом выгибались, соприкасались и перемещались сложным узором линии переднего края, помеченные датами «на…», границы секторов обстрела упирались в ориентиры, рубежи развертывания, опорные и командные пункты … Врезавшаяся когда-то в память курсантам своей тщательностью и реальностью, боевая обстановка, дышавшая - через годы - далекой войной.

Только рабочая карта принадлежала не командиру разведывательной роты, а командиру стрелковой роты  ст. л-ту Тарамову Т.Х. , как можно было понять из сохранившейся блеклой надписи внизу. И ландшафт был другой - горный, Северного Кавказа. Вторая карта - современная - принадлежала погибшему боевику.

- Ты присмотрись, присмотрись повнимательнее, Лёша! – говорил Петров.

- Да здесь же наши войска! Все наши позиции нанесены, как в классе тактики, - удивился артиллерист. – Вот моя бригада, а вот твой полк, Юра! И номера правильно указаны. Даже фамилии некоторых командиров подразделений, сукин сын, нанес. Посмотри – даже наши минные поля нанесены и маршруты нашего вероятного движения. А вот – вертолетчики, вот наши тылы…

- Теперь ты понимаешь, Лёша, что этот полевой командир, кстати, его фамилия тоже Тарамов,  окончил наше военное училище, помнит науку преподавателей тактики, совсем не дурак и, что его отец – фронтовик и защищал Кавказ от немцев?

- Да, Юра, - наливая водку в кружки,- говорил Черемисин, - разведка действительно поставлена хорошо. У них слишком много информации о нас. Время сложное и дурное, -вздохнул Черемисин.

Сын старого, наверняка уважаемого фронтовика, окончивший  наше училище, носит с собой по горам как память об отце его боевую карту. Воюет против нас! Убивает наших солдат и офицеров. Сам погибает от нашей пули. Отец, судя по его карте, был толковым командиром. Жив ли он ? Или тоже умер от старых ран. Или же мы сами где-нибудь накрыли его в собственном доме снарядом. Может, погиб в Грозном под завалами… А, может быть, жив еще и тогда ему придется хоронить своего сына…О чём он будет думать над его могилой?

- Да, Леша, пусть чекисты разбираются, кто есть кто, и откуда, и почему - задумчиво сказал командир десантного полка. – Пожалуй, эту карту фронтовика я заберу себе. Покажу нашим ребятам. Кстати, ты не забыл, что в следующем году – юбилей нашего училища?!  Решили собраться. Как ты?

- Сделаю всё возможное! Быть бы живу, Юра…, ну, давай - еще по одной накатим…и  пойдем отдыхать. Осталось всего три часа до начала марша…

                ***