Колдовство

   За окном падал вечер, и вечер обещался приятный, мягкий, с запахами.
Тучи рассеялись, так и не разрешившись дождем. Закат опалил полнеба, и Семипалову, хоть окно у него и выходило на восток, все было прекрасно видно: прямо против стоял дом, и плавало в стеклах солнце, и лежала густая розовая полоса.
-Где-то на белом свете… трам-пам-пам…
   Настроение у Семипалова было приподнятое. Наверное, даже бравурное. Он и напевал в нос оттого, что не напевать не представлялось возможным.
-Крутят… пам-пам… земную ось…
   К восьми его ждали у Шальных.
Именины. Не хухры-мухры. Надо быть при параде.
   Семипалов поправил галстук.
-Чтобы пам-пам-пам… раньше…
   Зеркало отразило невысокого, не вполне молодого мужчину, да, да, заурядной внешности, но где-то там, за коротким лбом, за широко, как у бычка, расставленными глазами, за носом-сапожком, под которым росли куцые рыжеватые усики, крылся богатый внутренний мир.
   А как иначе?
Абы кого к Шальных не приглашали. 
-Встретиться пришлось… Пам!
   Семипалов поддернул манжеты и улыбнулся самому себе. Брюки, пиджак, сорочка – все, как полагается.
-В парке Чаир-р…
   Он прошелся перед зеркалом, выворачивая шею. Гоголь. Вылитый. Все сидит, все ладненько, никакой ниточки не прицепилось.
   Ах, какие все ж таки вечера!
Семипалов зажмурился от удовольствия. На прошлые посещения Шальных тело отзывалось теплой, прокатывающейся от пяток до макушки волной и неясным томлением. 
   Вечера!
Воспоминания были обрывочны, но сладки. Лица и танцы. Танцы и лица. И люстра. И запахи из кухни. И он, Семипалов, в центре всеобщего внимания…
   Ах!
-Распускаются ро-озы…
   Лаково отблескивали туфли. Семипалов в предвкушении и вообще в избытке чувств вбил каблуками в старенький паркет дробь, достойную не самого последнего степиста.
   Трам-та-та-та!
Пропутешествовав по комнатке, звук неожиданно отдался в дверь.
-В парке Чаир-р…
   И ведь как отдался! Легко, игриво, фортепианно.
Это вам не дядя Витя с лупящим в косяк кулаком. И не Макарова со своей ладонью. И не Комаровский с интеллигентно согнутым указательным.
   Семипалов провернул ключ.
-Игнат Петрович!
   Соседка из первой, если считать от кухни, комнаты стояла на пороге, прижимая маленькие ухоженные ручки к груди. Востренький носик, живые, аккуратно накрашенные глазки, родинка на худенькой щечке. Студентка.
-Помогите мне, Игнат Петрович!
   Экзальтация в ее голосе заставила Семипалова подобрать живот.
-Конечно, Танюш, конечно! Надеюсь, ничего серьезного?
-Лампочка, Игнат Петрович.
   Горячие пальчики ухватили Семипалова за локоть.
-Вообще-то я… - начал было он.
   Но потом обозрел соседку со спины и дал себя увлечь.
Распускаются Тани… Тьфу! Розы, конечно.
   Коридор извивался коричневой линолеумной змеей.
Комнатка справа - и тут же стул, пыльные трехлитровые банки, книги, перевязанные бечевкой, все выпирает, все выползает под ноги, пожалуйте зигзагом. А там уже дверь слева – и велосипед, и ватники, и стволы рубероида, диким полуостровом, черным языком, хочешь не хочешь, а выворачивай. 
-Так что там лампочка? – спросил Семипалов, следующим противолодочным маневром уходя от идолища, составленного из помещенных друг на друга ящиков с пустыми бутылками.   
-Высоко, Игнат Петрович. А я не достаю.
   Соседка на миг обернулась, личико ее скуксилось.
А ведь действительно, подумал Семипалов, взлетая взглядом к темному коридорному потолку, высоко у нас, где ей…
   Чмокали шлепанцы. Под юбочкой перекатывались кругленькие, симпатичные ягодицы. Под юбочкой да перед глазами.
   Распускаются…
-Здравствуйте, Танечка! Здравствуйте, Игнат Петрович! – выглянула из своей норы старуха Поликарпова.
   Седые волосы собраны в пук на затылке, зеленая кофта, растянутая до колен, подвязана платком, из-под лохматых бровей – заинтересованный блеск.   
-Привет! – бросила через плечо Таня.
-Здравствуйте, - сказал, смутившись, Семипалов. – Я лампочку…
-Да-да, - закивала Поликарпова, - нешто не понимаю. А вырядились-то, боже упаси…
    Семипалов разразился облегченным смешком.
-Что вы, Слава Валериановна! Это ж я в гости собрался. К своим. Давно уж приглашали.
-Ой!
   Таня застыла столбиком. Чтобы не сбить ее, Семипалов принял левее, въехав локтем в словно специально подвешенный банный таз.
   Бом-м-м!
-Что такое, Танюш? – Он попытался приобнять девушку за плечи, но та вдруг отскочила от него как от прокаженного.
-Танюш…
-Я не знала, Игнат Петрович, - прошептала Таня, пятясь, - что вы в гости… Честное слово, не знала.
   Сбитый с толку Семипалов мотнул головой.
-Ну и что, Танюш? Лампочка ж – секундное дело.
-Нет-нет, - девушка наощупь нашла свою дверь. Востренькое личико сделалось бледным, глаза дрогнули, наливаясь влагой. – Вы уж идите куда шли.
-Ничего не понимаю.
   Семипалов рванулся, но Таня тенью скользнула в свою комнату – рассыпались волосы, клацнул замок.
-Танюш, я что-то не то сказал? – Семипалов поскреб крашеное нитроэмалью дерево.
-Молодые, ранние, - проворчала за спиной недовольная старуха Поликарпова. – Спешат всё куда-то…
-Танюш, - снова позвал Семипалов.
   Но за дверью было тихо.   
Он растерянно потоптался – идти собираться, что ли, обратно? Лампочка, понимаете ли, лампочка, а сама – фьють!
-Ну-ка! Куда, куда ухватил? – донеслось из кухни. – Вот я тебе!
   Из чада, из простроченных солнцем клубов пара прямо на Семипалова выбежал карапуз.
Карапуз был в одной майке, но зато с котлетой. Белобрысый, чумазый, лет четырех. Довольный. Котлета сочилась жиром. Жир тек.
-Ну-ка вернись! - Из того же чада на мгновение показалась массивная женская фигура. – Вернись, кому сказала.   
   Карапуз взвизгнул и спрятался за Семипалова, свободной рукой ухватив того за мизинец. Детский ноготок царапнул – вроде и не больно, но все же чувствительно.
-Что ж ты! – спешно вытянулась из своих дверей старуха Поликарпова.
    Она ловко отодрала ребенка от Семипалова.
Котлета шлепнулась на пол. Карапуз заверещал, порываясь к Семипаловским брюкам. Старуха легко приложилась ладонью к голой попе.
-Нельзя. Нельзя. Нельзя.
   Появившаяся из кухни мать застала уже конец экзекуции.
-Здравствуйте, Игнат Петрович. Здравствуйте, баб Слава. Дайте-ка…
   Крупная, оплывшая, с одуловатым лицом, на котором выделялись черные усики, она подхватила ревущего карапуза, прижала к груди.
-Ну-ну-ну… - принялась успокаивать она ребенка.
-Ты уж смотри за ним, Мария, - строго сказала Поликарпова.
-Как тут усмотришь? – Мария вздохнула, чмокнула сына в ухо. – А котлету я выброшу.
-Тут не в котлете дело. Он Игната Петровича, - старуха Поликарпова сделала паузу, остро взглянув на Семипалова, - чуть не запачкал всего. А он в гости идет.
-Господи!   
   Марию с распяленным ртом унесло обратно на кухню.
-Я же тебе говорила, не трогай никого, чужое, чужое, - услышал Семипалов. – Нельзя!
   Детский рев, приутихший было, набрал новую силу.
-Не бу-у-у!...
   Хлипкая кухонная дверь хлопнула, приглушая звук. Раскрасневшаяся, тяжело дышащая Мария возникла в остаточном пару.
   В глазах ее, нашедших Семипалова, застыла тревога.
-Не запачкал он вас?
-Н-нет, - ответил Семипалов и на всякий случай осмотрел штаны на предмет пятен. Голова у него чуть кружилась.
   От крику, подумал он.
-Точно?   
-Я успела, - ухмыльнулась Поликарпова. – Все пригляд нужен…
-Спасибо! Спасибо вам, баб Слава!
   Семипалову показалось, что еще чуть-чуть и Мария бухнется на колени.
-И вы извините меня, Игнат Петрович!
-Да ладно, - улыбнулся Семипалов. – Живчик у вас такой э-э...
   Дверной звонок натужно брякнул и разродился соловьиной трелью. Они переглянулись: Семипалов – Поликарпова, Поликарпова – Мария, Мария – Семипалов. Будто заговорщики.
-Откройте, Игнат Петрович, - вздохнула Поликарпова. – К вам ведь, наверное.
-Ко мне? – удивился Семипалов.
   Но пошел.
Оказалось, действительно к нему. Бодрый и деятельный Комаровский пружинисто шагнул в квартиру.
   Вихрь в сером плаще – вот кто был Комаровский. Щеголеватый худощавый брюнет.
-Вот и я. Собирайся, мотор ждет, - объявил он.
   Затем увидел соседок и по-свойски кивнул обоим.
-Здравствуйте, девоньки. Все в порядке?
-Здравствуйте, Максим Карлович, - произнесла старуха Поликарпова. С какой-то, как показалось Семипалову, осторожностью.
    А Мария отступила к кухне.
-Здравствуйте.
-Ну что ты, Игнат? – заторопил не выносящий промедлений Комаровский. – Что стоим? Одевайся, одевайся давай!
-Так мне только пальто…
   Семипалов кинулся в комнатку.
И снова все запело внутри. Удивительно просто. Не пело, не пело, и нате. В парке Чаир… Нахлынули, взвились воспоминания. Ах, вечера!
-Эй! – крикнул вдогонку Комаровский. – А что рукав загнут?
   Семипалов выглянул в коридор:
-Да лампочку Татьяне хотел ввинтить.
-Ввинтил?
   Прозвучало двусмысленно.
-Тьфу!
   Комаровский захохотал.
Семипалов стянул пальто с кровати. Модное. Пижонистое. Цвета беж. По случаю перехваченное у того же Комаровского.
   Так, всовывая руки в рукава, он обежал глазами комнатку. Стол. Стулья. Пустой аквариум. Телевизор выключен. Ключи… Ага, ключи в брючном… Форточка… Форточка приоткрыта – пусть жилплощадь проветривается… Бутылка! Он хлопнул себя по лбу.
   Купленное за бешеные деньги шампанское «Вдова Клико брют» чуть не осталось киснуть на подоконнике.
   А все Комаровский – быстрей, быстрей!
-Простите меня, - уловил Семипалов, изогнувшись запирая комнатку на ключ. – Я буду осторожней.
   О чем это Мария? - подумал он. О сыне опять? Бутылка холодила подмышку.
-В конце концов, все обошлось… - проскрипела Поликарпова.
   Точно о карапузе. И о котлете.
Нет, Комаровский – молодец, беспокоится за него.
-Ну, действительно, все обошлось, - Семипалов, улыбаясь, выбрался из извивов коридора. – И я вполне готов.
   Он помахал шампанским.
Лицо Комаровского, напряженное, злое, тут же обмякло.
-В общем, вы поняли, девоньки? – он подмигнул черным глазом, подцепил Семипалова под локоть и потащил его к выходу.
   Ах, вечера!
На лестничной площадке Комаровский притормозил. Поправил Семипалову ворот, застегнул верхнюю пуговицу, сбил невидимую пылинку.
-Погоди, - сказал. - Забыл кое-что.
-А мы…
-Все нормально.
   К импульсивности Комаровского Семипалов давно привык, поэтому не удивился, когда тот вернулся в квартиру.
   Высокая фигура шагнула под лампочку, на мгновение сделавшись совсем черной, потом прошла дальше, оказавшись у Таниной комнаты.
   Раздался короткий стук.
-Танечка, - произнес Комаровский в дверь, - в следующий раз думайте, что делаете. Иначе останетесь на голодном пайке.
   И кивнул, прощаясь, застывшим Поликарповой и Марии.
-Ну вот, теперь поехали…
   Лифт раскрыл пластиковую пасть.
Комаровский вошел первым, Семипалов втиснулся вторым. Кабинка дрогнула и заскользила вниз. Механизм натужно гудел, разматывая тросы.
-А что за голодный паек? – спросил Семипалов.
-Что?
-Ну, ты сказал – «голодный паек».
-Ну, так… - Комаровский пошевелил губами. – Мы, извини, опаздываем, а она прицепилась. В смысле, какого черта…
-У нее ж лампочка…
-Да мало ли! – возмутился друг. 
   Они вышли из подъезда. Автомобиль Комаровского, старенький «фольксваген-пассат», стоял, приткнувшись к поребрику тротуара.
   Солнце еще жарило по окнам, но небо, отгорев, уже темнело. Редкие звезды сонно помаргивали в вышине.
-Садись, - Комаровский открыл для Семипалова переднюю дверцу. – Эх, прокачу!
   Семипалов сел. Комаровский обошел машину, смахивая с крыши нападавшие веточки.
-А вообще, - сказал он, устраиваясь на водительском сиденье, - ходить в гости, Игнат, вещь серьезная. Тем более, к Шальных. Ты помнишь Пустырникова? Снулый такой. 
   Семипалов фыркнул, поскреб пальцем под носом-сапожком.
-Помню.
-Так вот, отлучили.
  Сердце Семипалова пропустило такт.
-Совсем?
-Даже вешаться хотел. На груди у меня рыдал. Так-то.
   Комаровский завел двигатель. «Пассат», урча и подрагивая, тронулся; завихлял, закачался прилепленный на бардачке человечек-пружинка.
   Несколько секунд сосредоточенно покрутив «баранку», Комаровский вдруг прыснул, ткнул побледневшего пассажира кулаком в плечо:
-Да не грузись ты! Наврал я…
-Бли-ин! – выдохнул Семипалов. – А я всерьез…
   Комаровский глянул искоса.
-В парке Чаи-ир… - запел он.
-Распускаются ро-озы! – подхватил Семипалов.
   Все ж таки – ах, вечера!
Асфальт шуршал под колесами, мягко, деликатно отваливались за спину дома, редкие светофоры встречали желтым.
   За мостом, когда до Шальных было уже рукой подать, их остановили. Какой-то очумелый сержант ДПС выскочил на дорогу чуть ли не под их капот:
-Тормози!
   Комаровский, чертыхнувшись, свернул к обочине.
Сержант был краснощек, крутил жезл, блестел бесстыжими глазами.
-Рюмин, - представился он, козырнув, в опущенное стекло. – Куда такие веселые едете?
-В гости, - ответил Комаровский.
   Сержант, заглянув в салон, улыбнулся Семипалову.
-Я смотрю, ваш сосед прямо-таки светится.
-Разве?
-А если я попрошу его выйти?
    Комаровский неуловимым движением поймал ворот форменной рубашки. Сержант кхекнул, рванулся наружу, врезался в обод дверцы затылком.
-Знаешь, что… - Комаровский приблизил губы к чужому розовому уху и зашептал быстро и непонятно, проглатывая окончания.
   Семипалову вообще показалось, какую-то белиберду. Жи-ши. Пиши.
-Ясно?
   Пальцы расцепились. Сержант выдавил: «Извините» и исчез из окна.
Семипалов увидел, как он в прострации бредет к прозрачному «стаканчику» поста. Бедняга, подумал он.
-Шакальё, - процедил Комаровский.
   «Пассат» взревел. Пост с сержантом брызнул в сторону.
-Нет, ты понимаешь! – хлопнул ладонью по рулю Комаровский. – Светится ему!
   Он поддал газу.
-Да уж, - выдавил Семипалов.
   Ему с опаской подумалось, что они едут слишком быстро. Пятнистые в свете фонарей, пронеслись мимо кусты. Накатила, вздулась и растаяла арка. Серая площадь с памятником испуганно шарахнулась влево – прочь, прочь.
   Наверху на фоне звезд путались провода.
-Э-э, - сказал Семипалов, вжимаясь в кресло.
   «Пассат», словно живой, подскочил на выбоине. Желтый дом с фальшивыми колоннами надвинулся как конец всего. Слова в голове у Семипалова смешались. Он зажмурился. Прикусил язык. Но дом в последний момент как-то лихо закруглился, обманул, вильнул и открылся боком с оградкой, атлантами, поддерживающими балконы, и фигурным козырьком подъезда. Взвизгнули шины.
-Ф-фу! – Комаровский, расслабляясь, покрутил шеей. – Прибыли.
   Шальных жили в просторной пятикомнатной квартире на втором этаже. Выходящие во двор окна, занавешенные тяжелыми шторами, то и дело поплескивали теплым, радостным светом – кто-то там ходил, кто-то выглядывал, кто-то ждал.
   Пахло сиренью.      
-Ну, что? – полез из автомобиля Комаровский. – Пошли?
-Пошли, - взялся за ручку Семипалов.
   И замер.
Специально для развлечения хозяев и их гостей у него были заготовлены разные интересные случаи, но тут он вдруг с ужасом осознал, что все они выветрились, испарились, ничего не вспоминается, даже намеком, пустота.
   Кто-то что-то у кого-то там… Господи!
-Макс, я ничего не помню, - прошептал Семипалов через стекло.
-И ладно, - скривился Комаровский.
   Он дернул дверцу, но Семипалов не дал ей открыться.
-Не, Макс. Что я пойду? Куда? Представляешь, они будут на меня смотреть, а я буду молчать… Бряк-бряк глазами… 
-Вот она, ненужная рефлексия.
   Комаровский, напрягшись, все же переборол Семипалова и, распахнув дверцу, вытащил того во двор.
   Семипалов вяло отмахивался, потом перестал.
-Я опозорюсь.
   Бледный овал его лица плыл в полумраке.
-И ничего ты не опозоришься, - увещевал Комаровский, поправляя на Семипалове галстук, ворот, рукава, пуговицы. – Это все лампочки. Все они. Это все дети с котлетами. Не квартира, а недоразумение какое-то. Но ничего, ничего… 
-Я буду как жаба – бряк-бряк…
-И что? – спросил Комаровский. – И вообще… Сначала бряк-бряк, потом оттаешь. Я что, не знаю что ли?
   Он потянул Семипалова в подъезд. Ловко приобнял. Семипалов вздохнул.
-Не, оттаю, конечно.
-Ну! – обрадовался Комаровский. – А то опозорюсь, бряк-бряк…
   В подъезде было чисто и светло. Пол был в серо-розовой плитке. На лестнице – ковровая дорожка. 
   Комаровский с Семипаловым поднялись на пролет. Здесь в углу, в вазе, росли искусственные гладиолусы, а рядом дышал радиатор отопления. 
   Семипалов расстегнул пальто на груди:
-Жарко.
-Так мы идем?
-Идем.
   Дверь, тяжелая, накладного дерева, с ромбиком номера над глазком, была не заперта. Семипалов шаркнул подошвами о коврик.
-А вот и мы! – без каких-либо приготовлений ввалился внутрь Комаровский. – Принимайте гостей!
-Максим Карлович! Игнат Петрович!   
   Хозяйка, особа немолодая, но приятная, в темно-синем платье с декольте, выглянув из кухни, из посудного звона и мясного шкворчания, всплеснула руками.
-Милые мои!
   Комаровский приложился губами к протянутым пальчикам. Семипалов смутился (все-таки в ненастолько близких отношениях, чтобы целовать) и отвесил поклон.
-Игнат Петрович, вы как всегда хороши, - улыбнулась ему хозяйка. На секунду склонила пепельную голову, разглядывая. – Ну что вы стоите? Раздевайтесь, раздевайтесь!
   Семипалов замешкался.
-Ох, копуша, - подскочил к нему Комаровский.
   Нижняя пуговица держала Семипаловское пальто намертво. То ли сама по себе, то ли причиной были дрожащие пальцы.
   Может, с «мясом» ее? – подумал Семипалов.
-Пусти!
   Комаровский присел и легко расправился с капризницей.   
-Ну вот, - он высвободил Семипалова из рукавов. – Другое дело!
   Вешалка пухла от одежды. Рожки были заняты все до одного. Поэтому Комаровский просто набросил пальто сверху.
   Семипалов одернул пиджак.
-Как я?
-Игнат Петрович, вы – чудо! – сказала хозяйка.
-Слышал? – подвигал бровями Комаровский.
-Пойдемте, - хозяйка взяла Семипалова под руку. – Вы почему-то всегда такой стеснительный поначалу.
   Мягкий цветочный аромат щекотнул ноздри. Семипалов чихнул.
-Простите.
-Ничего. Это Живанши.
   Из коричнево-желтой прихожей, обставленной стильно и просто, с забавными статуэтками на настенных полках, они прошли в пустую светло-зеленую комнату. Здесь висели картины - черные и кроваво-красные. Будто окна в другой мир.
   В Семипалове они всякий раз рождали малопонятную оторопь. Вот и сейчас он вздрогнул, наткнувшись взглядом на черную воронку с красной точкой зрачка. То ли глаз, то ли лампочка в темноте. 
   Комаровский, топая следом, хохотнул.
Хозяйка толкнула створки, ведущие в следующую комнату:
-А вот и Игнат Петрович! 
   Яркий свет и голоса обрушились на Семипалова.
-О, Игнат Петрович!
-Ура!
-Наконец-то!
-Здравствуйте, Игнат Петрович!
   Семипалов оказался тут же окружен. Рот его сам по себе расползся в улыбке. Не забыли, подумал он. Помнят. Ценят.
   И стал радостно пожимать руки. Закивал. Заговорил о какой-то ерунде. Оттаял. В парке Чаир распускаются ро-озы!
   Комаровский придерживал его за плечи и все повторял: «Вот. Любуйтесь. Игнат Петрович, а не непойми-что какое-нибудь!»
   Потом Семипалов как-то вдруг обнаружил себя за столом, с салфеткой на коленях, с полным бокалом уже в ладони, и, оглядевшись, с удовольствием отметил, что с последнего его визита ничего в гостиной не изменилось.
   Под бледно-голубым потолком распускалась диковинным цветком лепнина и искрился хрусталь. Узор из золотых лилий поблескивал на голубом фоне обоев. Таились в углах кресла. Изящные столики у стены чередовались с изящными стульями и тонконогими торшерами. Тауэром высились у окна напольные часы
   А уж люди, собравшиеся за громадным, вынесенным в центр комнаты, столом, точно были знакомые и почти родные.
   Вот Прохоровы: Семен, представительный, с пышными усами, с глазами-маслинами красавец-мужчина на пятом десятке лет, и Эра – его жена, худая брюнетка с длинной шеей. Вот тоненькая Света с детским капризным личиком, бывшая гимнастка. Вот бородатый Айво с неизменной трубкой в зубах. Вот Канатчиковы, оба рыхлые, розовощекие. А рядом Сатанеева, по виду почти их родственница, тоже крупная, в колечках завитых огненно-рыжих волос. И снулый Пустырников сбоку, как приданное. Вот сам Шальных – массивный, бронзовокожий, с кустистыми бровями и с квадратным подбородком. А через пустующий стул хозяйки – его сестра Хлоя, волоокая, полногрудая, роковая.
   И Аминов с маленьким, в «гузку», ртом и ужасной волосатости руками.   
   Ах, вечера!
Семипалов исполнился к сидящим самых добрых чувств и чуть не заплакал. Он знал, здесь его любят. Все, все до одного. Были бы, были бы у души пуговицы, уж он бы расстегнул ее, как пальто, обнажаясь, и крикнул: «Все дарю, все, что имею! Дарю!»
   В благодарность.
-Игнат Петрович, ну скажите же что-нибудь! - принесшая с кухни пышущий жаром противень с пирогом, на него выразительно смотрела хозяйка.
   Комаровский тут же двинул его, чтоб не медлил, локтем в бок.
-Кхм, - сказал Семипалов.
   Стол притих. Одиноко звякнула вилка. На нее шикнули.
Семипалов встал, ощущая на себе одобрительные, внимательные взгляды. Размеренно – тук-тук-тук – отстучал затишье маятник. 
-Ну, это… – сказал, подняв бокал, Семипалов. – За именинника!
   Тук-тук-тук…
-О-о-о! – грянул хором стол.
   Зазвенели бокалы. Поднялся, принимая поздравление, хозяин. Захлопала в ладошки хозяйка. Особенно ярко брызнула светом люстра, загорелись глаза. Все заговорили разом, восхищаясь, превознося и желая имениннику здоровья и многие лета.
   Комаровский показал Семипалову большой палец. Потом наклонился к уху:
-Я сейчас убегу. Но к часу за тобой заеду.
-А что так? – спросил Семипалов.
-Дела, - печально развел руками Комаровский.
-Понимаю.
-О-о-о! – снова грянул стол.
    Опять вскинулись бокалы. Семипалов, присоединяясь, ахнул из своего.
-Вы семужки попробуйте, Игнат Петрович, - навалился слева Прохоров. – Прекрасная вещь!
-И салатик крабовый, - подхватила его длинношеяя жена.
   Семипалов подставил тарелку.
Плюх-плюх-плюх. Розовые ломтики. Долька сыра. Ложка салата.
-И картошечки!
   Это уже Аминов, переместившийся на стул Комаровского. Аккуратно, вилочкой, из судка.
-Спасибо. Спасибо, - кивал Семипалов.
   Тарелка полнилась - к картофелю добавилась горка Канатчиковых грибов, Хлоя подложила пузатенький огурчик, от Шальных передали бутерброд с ветчиной.
   Семипалов разомлел от заботы и, кажется, потихоньку пьянел.
-Кушайте, - улыбнулся ему Прохоров. 
-И пейте, - сказал Аминов, сверкнув кавказскими очами.
   Застолье развернулось, набрало силу.
Вокруг Семипалова охотно и с азартом уничтожали еду. Стучали вилки, ложки, скрипели ножи. Лилось и пенилось. Где-то мелькала и его «Вдова Клико». Хрустели кости, трясся холодец. Желтый картофель перекладывали морковчей. Веточками черемши оттеняли вкус мяса. Многоголовое существо праздника дышало, вгрызалось, жевало и чавкало, поводя веселыми глазами.
   Семипалов решил не отставать.
Ах, вечера! А запахи! И звучало, звучало, вилось:
-Я, когда возвращался, специально прошел мимо. Думаю, отреагирует или нет…
   (Хрум-м. Хр-рям. Дзынь).
-Меня что поразило - выглядит эта дура, как с картинки сошла…   
-И никакой реакции!
   (Бом-м! Полчаса на тауэре).
-Обивка уже сечется, одна ножка поцарапана, и за это…
-И что вы? Так и ушли?
   (Ш-ш-ш! – шипит шампанское).
-Пластика, милочка. Поверьте мне на слово, всего лишь пластика…
-Вы представляете, триста долларов!
-Ужас.
   Семипалов ел, слушал, потел.
-А у меня, - не выдержал, - такой был случай…
   Разом стало вдруг тихо.
-Оч-чень интересно, - тряхнув кудряшками, в этой тишине произнесла Сатанеева.
-Нет, серьезно, - сказал Семипалов, - уморительная история.
-Что ж, - откинулся на спинку стула Шальных, пронзил тяжелым взглядом, - это можно послушать. Просим.
   Он хлопнул в ладоши.   
И все – и Айво, и Света-экс-гимнастка, и Пустырников – все захлопали тоже:
-Ур-ра!
-Игнат Петрович, вы – душка!
-Даешь историю!
-Давно ждем!
   Ах, вечера!
-Так вот, - начал Семипалов, - у меня тогда травма лодыжки была – поскользнулся…
   И рассказал, как у него опухла нога, как в поликлинике ему наложили повязку и как ночью ему приснилось, что нога обрела самостоятельность и рвется прочь от тела. Что там нос, Гоголь отдыхает!
   Слова текли из Семипалова сами. Их даже не надо было подбирать. Он дарил их застолью, чувствуя, как нарастает в нем странная воздушная легкость.
   Чуть кружилась голова.
Не взлететь бы, подумал он.
-Браво! Восхитительно! Бесподобно! – разноголосо закричали слушатели.
   Громко захохотал Шальных. Тряслись в смехе Прохоровы. Постукивал трубкой Айво. Содрогаясь, ушел под стол Аминов.
-Как же вы сейчас с ногой, - нарочито-обеспокоенно спросила хозяйка, - дружите?
   И новый взрыв смеха накрыл гостинную.
-А вот еще, - сказал Семипалов, выждав, когда все успокоятся.
   И рассказал таксомоторную историю, в которой они с таксистом полдня искали один заковыристый адрес. При этом раз пять проезжали мимо нужного дома, смотря куда-то в другую сторону. А уж разругались как!
-Ой, не могу! – взвизгнула Хлоя, кренясь.
   Сатанеева, охая, прижимала руки к мощной груди, словно боялась, что из нее вот-вот выскочит сердце. Канатчиковы, обнявшись, фыркали друг другу в щеку. Звенела посуда.
   Семипалов улыбнулся.
Вечер складывался замечательно. Все-таки он - молодец! Умеет!
   Глядя на веселые, раскрасневшиеся лица, Семипалов был счастлив. Только чуть придерживал столешницу, а то так и норовила уплыть куда-то.
   Хорошо-то как!
-А теперь - танцы! – крикнул кто-то.
-Ох-хо-хо. Порастрясем жирок.
-Танцы!
   Слитно сдвинулись стулья. Все потянулись в следующую комнату.
-Пойдемте, пойдемте, Игнат Петрович, - вцепилась в сомлевшего Семипалова хозяйка. – Вы уж обязательно должны быть.
   От нее веяло цветочным теплом.
-Конечно, - кивнул Семипалов.
   Вставая, он испытал мимолетный приступ слабости. Картинка перед глазами у него слегка смазалась и в миловидном лице хозяйки почудился хищный оскал.
   Бр-р-р! Жуть какая.
Семипалов мотнул головой и выпрямился.   
-Куда?
-Вот сюда, сюда, - хозяйка придержала его и направила. – Как вы себя чувствуете?
-Замечательно!
   Вместе они поплыли между танцующими фигурами.
Негромко звучала музыка. Накатывала волнами. Вот фортепиано. Вот скрипки. Вот чуть быстрей. Пам-па-па-ра-па-па…
   Семипалов обнаружил свои ладони на женской талии, а руки хозяйки – на своих плечах. Оказывается, они уже кружили по комнате вслед за другими парами. Раз-два-три, и по кругу, по кругу.
   Проносились диванчики у дальней стены. Мелькали лица. Плечам было горячо.   
-А муж? – спросил Семипалов.
-Боитесь? – рассмеялась хозяйка.
-Я все-таки гость. Невежливо.
-Бросьте, - Шальных, кружась, молодо откинула назад голову. – Константин Иванович не ревнив. И вообще, ему тоже скоро танцевать с вами.
-Почему? – опешил Семипалов.
-Потому что танец такой, - она рассмеялась еще раз. – Разве не помните?
-Смутно.
   Мешались цвета – кремовый с салатным, салатный с золотистым. Подчиняясь мелодии, Семипалов переставлял ноги. 
   Оборот!
-Меняем партнеров!
   Хозяйка с улыбкой оторвалась от Семипалова и растворилась в кружении. Вместо нее…
-Вы не против, Константин Иванович?
-Веди давай.
   Тяжелый взгляд. Руки на плечах – мужские, короткопалые. И легкость. Весело, черт возьми! Хорошо!
   Двигался хозяин без особой грации, но ритм выдерживал. Пам-па-па-ра-па-па…
Кружились справа и слева Прохоров с Аминовым, Эра с Хлоей, Сатанеева с Пустырниковым. Плыла, не кончаясь, мелодия, плыл Семипалов. В какой-то момент ему стало казаться, что он отрывается от земли, но чужие пальцы втиснулись в кожу, и наваждение прошло.
   Оборот!
-Смена!
   Семипалов захохотал. 
Исчез Шальных, зато в переливчатом, с оборками, платье возникла Хлоя. У нее был густой, бархатный голос.
-У вас есть жена?
-Мы развелись, - сказал Семипалов.
-А что так? – она провела ладонью по Семипаловским волосам.
-Мне было плохо с ней.
-Бедный! – огорчилась Хлоя, но глаза ее, темно-синие, почти фиолетовые, смеялись.
-Она выпила из меня все соки.
-Вот как я? – Хлоя прикоснулась полными губами к его шее.
   Жарко!
Семипалов отдернулся. Кружилась комната. Кружились пары. Шторы. Стены. Циновки.
-Меняемся.
   Оборот.
Семипалов танцевал. С Прохоровыми. С Канатчиковыми. С Пустырниковым и Аминовым.
   Подкашивались ноги, но, боже, он готов был кружить до утра. Салатное пространство за кремовым. Золотистое - за салатным. Раз-два-три…
   Сатанеева.
-Сейчас со мной, Игнат Петрович, - она сцепила пальцы у него на шее.
   Взгляд у нее был игривый, зовущий.
-Пожалуйста, - сказал Семипалов.
   Он и не заметил, как они остались в комнате одни. От Сатанеевой пахло потом и овощным салатом.
-Вы мой, вы мой на сегодня, - прижалась она к нему. – Мой.
   Мелодия текла все медленнее.
Комната, проворачиваясь, застывала то одним боком, то другим. Сатанеева примостила свою голову Семипалову на плечо. Руки ее сползли ему на спину.
-Мой.
-Ваш, - согласился Семипалов, улыбаясь.
   Ему казалось, он уменьшается, плавится, становится невесомым, как перышко. Легкость была странно-счастливая, покойная.   
   От Сатанеевой жарило как от печки.
Семипалов сладко зевнул. Какой все-таки вечер!
-Еще чуть-чуть, ну же, - расслышал он сквозь сон.
   Сатанеева стиснула его в объятьях. Ах! - голова у Семипалова, вращаясь, улетела куда-то под потолок…
   Очнулся он в подъезде, висело на одном плече пальто, угол рубашки выбивался из брюк, лицо было мокрое, словно в него плеснули водой.
   Домой. Да, надо домой.
С трудом определив направление, Семипалов выбрался наружу.
   Было темно. Правда, впереди светил фонарь. А дальше – еще один.
Туда, решил Семипалов и побрел в ночь.
   С четвертого раза рука наконец попала в рукав, он смог застегнуться и даже завязать узлом пояс.
   Пошатывало. Тело казалось ватным и одновременно пустым.
Суки, подумалось Семипалову. Но о ком это он, самому ему было не понятно. Просто суки – и все. От приблизившегося фонарного света его замутило, и он обошел гигантскую железобетонную спичку по большому кругу.
   Пустынная улица уходила вдаль. Серым сказочным горбом выгибался мост. Ни машин, ни прохожих.
   Глыбами темнели дома. Редкие окна горели где-то в высоте. Семипалов выписывал кренделя, его то выбрасывало на проезжую часть, то притягивало к стенам. Увидит кто, подумалось ему, скажет, что пьяный.
   А я не пьяный, я полый.
Черт, завертелась в мозгу мысль, меня выпили. Меня осушили. 
   Пристройка маленького круглосуточного книжного магазинчика заставила его остановиться. Он порылся в карманах, нагреб мелочи и смятых бумажек.
   От звякнувшего дверного колокольца за стойкой встрепенулась девушка-продавец:
-Здравствуйте.
-Здравствуйте, - Семипалов, наклонив голову, прошел к полкам.
   Он не знал, что ищет, шаркал от книги к книге, тараща глаза – не то, не то, все не то. Ни имена, ни названия ничего ему не говорили. Так и не зацепившись ни за одну обложку взглядом, Семипалов шагнул обратно.
-Вот, - он высыпал на прилавок всю денежную наличность, - пожалуйста…
-Вы что, больной? – возмутилась девушка.
   Семипалов, не соглашаясь, мотнул головой.
-У вас есть… книжка вот… про тех, кто человека высасывает…
-Про вампиров что ли?
-Д-да, наверное… - Семипалов подвинул к девушке деньги. – Если можно…
   Продавец пожала плечами:
-Сейчас посмотрю.
   Оглянувшись, она процокала к дальним стеллажам.
Семипалов ждал. На лбу у него выступил пот. Очень хотелось сесть на что-нибудь. А лучше – лечь. Выпили, выпили, выпили…
-Вот, - девушка, вернувшись, протянула ему две тонких книжки, - это научно-популярные. «Вампиры среди нас» и «Почти как люди».
-Спасибо.
   Семипалов прижал книжки к груди.
-Вы плохо выглядите, - пожалела его девушка.
-Я знаю, - выходя, он дернул колоколец: дзынь.
   Шаг, другой.
Сзади нагнало урчание. Мерное. Убаюкивающее. Семипалов, задремав на ходу, чуть не упал в кусты. Ветка царапнула щеку.
-Игнат!
   Урчание забежало вперед, превратилось в ленивое пофыркивание. Хлопнула дверца.
-Игнат!
   Разлепив веки, Семипалов обнаружил перед собой Комаровского.
-Все, - сказал он, - не танцую!
-Пошли со мной, - Комаровский схватил его за рукав.
   Книги, выскользнув, шлепнулись на тротуар.
-Что это?
-Так.
   Комаровский нагнулся.
-Боже ж мой, «Вампиры среди нас».
-Да, - кивнул Семипалов, - выпили, высосали…
-Вижу, - мрачно сказал Комаровский, сунул книги Семипалову подмышку. – Поехали уже.
-Поехали.
   Плюхнувшись на сиденье, Семипалов тут же погрузился в дрему. Сознание его фиксировало дорогу урывками, выхватывая дома и деревья, ограды и тумбы, отражающий фары оконный блеск.
   Комаровский гнал. «Пассат» повизгивал на поворотах. 
Потом также, то просыпаясь, то засыпая, Семипалов поднялся к другу в квартиру. Как в янтаре застывали в памяти мгновения: красная кожаная дверь, приглушенный свет, диван, ботинки долой, подушка под голову.
   Голос Комаровского долетел из какого-то страшного далека:
-Ну-ка, выпей.
   Стакан с ядовито-желтой жидкостью расплющил губы.
-Ротик открыва-аем…
   Семипалов глотнул.
-Глазки закрыва-аем…
   Комаровский склонился, а потом вдруг растаял в дым.
Семипалов уже и не помнил, что заставило его проснуться. Может быть, слишком громкий вскрик. Может быть, скопившаяся во рту горечь.
   Полоска света от неплотно прикрытой двери лежала на полу. За дверью, видимо, по телефону, разговаривал с кем-то Комаровский.
-Я, - волновался он, - не хочу даже думать об этом! Чтоб эта ваша дура Сатанеева полгода не показывалась…   
   Семипалов завернулся в одеяло и, пошатываясь, подошел ближе.
Комаровский за дверью помолчал, слушая собеседника, потом захрипел снова:
-Полгода! И пусть ищет донора, где хочет!.. А мне без разницы! Пусть голодает. Я донора готовлю, вывожу на энергетический пик, до дна только не пейте – нет, найдется какая-нибудь Сатанеева…
   Звякнула склянка, булькнуло, Комаровский гулко глотнул.
-Да нас гаишник тормознул, так он светился… Уникальный же, черт возьми, донор, пить его и пить, только разумно…
-Вас двенадцать человек было. И всем хватило, заметьте…
-Напоил сейчас, спит. Что вы его выгнали-то?
-Ах, эта дура испугалась! Полгода, и все! И вообще он теперь месяц не ангажируется…   
-Что-что, догадываться стал…
   Семипалов усмехнулся и дернул дверь на себя.
-Так вот что! Донор я!
   Он хотел было шагнуть вперед, но Комаровский что-то странное, неуловимо-быстрое сделал кистью, бах! - и Семипалова окружила темнота…

  Проснулся Семипалов бодрым и отдохнувшим. И не скажешь, что весь вечер отплясывал.
Ах, вечера!
   Он потянулся, набросил на плечо полотенце и вышел в коридор.
-Здравствуйте, Игнат Петрович, - высунулась на шлепки босых ног старуха Поликарпова. – Как погуляли?
-Замечательно! – улыбнулся Семипалов. – Был такой вечер… м-м-м…
   Он закатил глаза.
-Может, вы ко мне на сырнички зайдете сегодня? – посмотрела с надеждой старуха Поликарпова.
-Обязательно! – приобнял ее Семипалов. – Обязательно. А ванна не занята?
-Куда там, - махнула рукой соседка. – Мойтесь, Игнат Петрович.
-В парке Чаи-ир… - пропел Семипалов, включая в ванной свет.
   Струйки воды, гуляя по коже, привели его в благодушное состояние. Вытираясь, он думал, что у него замечательные соседи, замечательный Комаровский, а у Комаровского – замечательные знакомые.
   Уже в своей комнатке, медленно одеваясь, Семипалов заметил на столе две книги. Он навис над ними, пытаясь вспомнить, откуда они взялись. В гостях подарили? Или Комаровский принес?
   «Античная поэзия» и «Парусники 19-го века».
Семипалов поскреб лоб. И зачем ему эти книги? Колдовство какое-то.

Январь-февраль, 2010