Заказ

               

Вечером я сидела на кухне и под яркой лампой рассматривала свои руки. Уже несколько дней пальцы были покрыты экзотическим рисунком. Ещё вчера это были бесформенные пятна, а сегодня линии обозначились настолько, что стали видны и понятны продолговатые листья, сильный стебель, причудливые цветы.

Началось всё неделю назад. Мне заказали картину. Заказчик был странный с  чужим пугающим взглядом черных глаз, с холодными руками, случайное прикосновение  которых, заставило вздрогнуть. Худощавый, среднего роста,  он  был немногословен, сух и  напряжен. Представился, объяснил суть визита, спросил о сроках  выполнения заказа, как будто речь шла о покраске потолка,  или мусорного бака.
Вопросов  почти не задавал, ответов не раздавал, но гнетущее чувство, что он меня насквозь знает,  я видела в каждом движении, слышала в каждой паузе, чувствовала в  каждом взгляде.
Я так и не спросила, кто рекомендовал меня ему, он просто не дал возможности спросить, и я оставила этот вопрос «на потом».
Итак, ему нужны цветы – картина, наполненная какими-то фантастическими цветами, а источником вдохновения и понимания должна стать небольшая серая книжечка, которую он протянул мне со словами, прочтёте - поймёте, что рисовать. Он даже не дал мне возможности напомнить ему, что картины не рисуют, а пишут.
Вечером, закончив дела, забравшись в постель, я погрузилась в простоватый узор сюжета книги. Закрыв последнюю страницу, я поняла, что абсолютно не вижу,  что писать и как.
Я долго крутилась в кровати от раздражения на себя, что снова  влезла в какую-то авантюру, вспоминала сомнительного   заказчика, его идиотскую таинственность и таинственный идиотизм.
Ночью мне приснилась тишина. Это был странный сон. Я старалась не двигаться, не дышать, чтобы бесформенный спрут тишины, ощупывающий меня мощными липкими щупальцами,  не нашёл моё горло, и… проснулась, задыхаясь и захлёбываясь страхом. Мои руки всё ещё отталкивали вязкий,  чёрный воздух. В глубине груди надрывался, бился   жалобный вопль, мне пришлось сдержаться, чтобы не кричать вслух.
Я вскочила, зажгла весь свет, обошла квартиру, включила спокойную музыку, чтобы отдышаться и с удивлением заметила  небольшое тёмное пятно на пальце.
Утром я проснулась, детально видя ещё даже  не нАчатую картину, - весь остаток ночи я провела среди цветов. Они целовали моё тело, оплетали гибкими стеблями руки, ноги. Мне казалось, что  эти растения настолько живые, что умеют любить и ненавидеть. Я, почти наяву чувствовала прикосновение прохладных листьев к груди, животу, плечам…Нежный запах пьянил и сковывал попытки освободиться  и взлететь.
Опомнившись от сна,  серым бездушным утром, я всё ещё слышала и понимала яркий  цветочный разум.
Краски и кисти звали так громко, что я мгновенно втиснув в себя бесцветный завтрак, приступила к работе.
Странности начались сразу. Вернее они продолжились, что было уже вполне закономерно. Кисти, казалось,  творили сами, а я лишь присутствовала при рождении музыки чувств.
Вечером, отмывая руки, я заметила, что пятно потемнело и увеличилось. Я оттирала этот «остаток краски» до пощипывания, до красноты, до боли.
Несколько следующих дней прошли так же, опьяняющая работа, затем удивление и тревога при взгляде на руки. Если бы не вдохновение, я, возможно, сходила бы к врачу, но времени на пустячные пятна не оставалось.

И вот теперь, при ярком свете лампы, я видела разрисованную вьющимся растением кисть и понимала, оно растёт, растёт вопреки здравому смыслу на моей коже. Я сидела и бубнила себе под нос любимые стихи Гольда о снах
Мир, расчленённый там воображеньем,
На тысячи внезапных составных,
Не назовёшь реальным отражением
Пропорций, связей и вещей земных.
Там оживают мёртвые и можно
Погибнуть и воскреснуть в тот же миг,
Но гром небес и о спасенье крик,
Рождённые немой работой мозга,
Не вырвутся, не хлынут по земле,
Не постучатся в двери яви бренной:
В глубоком сне, как варево в котле
Творится мир совсем иной вселенной.

-Не вырвутся, не вырвутся, - твердила я, убеждая себя не бояться.
 Моя картина была близка к завершению, т.е последний заключительный аккорд мазков был виден, почти осязаем, а заказчик не звонил, не подходил к телефону, не приходил.
Я взяла картину и сравнила цветы, - мой картинный был жалким подобием накожного, но сходство узора не вызывало сомнения. Как дети одной матери: энергичный везунчик и забитый неудачник – похожие лица двух непохожих  братьев.
Вот тебе и "не постучатся, и не вырвутся.." –  вздохнула я.

Вечером ко мне пришла подруга и долго, возбуждённо рассказывала о последних новостях из своей жизни. О недавно купленных  «писках моды». Я всегда относилась несерьёзно к подобным победам, но у подруги был неплохой вкус, и она часто выручала меня, вроде бы не нужными советами. Она всегда знала, что носят сейчас, что вероятнее всего, будут носить завтра, и во что это обойдётся.
- Одежда, - говорила она- подчеркивает и зачёркивает, вот между этим и кручусь.
 Я  почти сострадала её  тряпочным проблемам, но сегодня собственные  были страшней и ближе, то есть они были просто на мне.
Я посмотрела на свою руку: цвета определились окончательно. Красно-черные цветы с яркими зелёно-синими листьями обняли руку и подобрались к локтю. На второй руке обозначились  пятна.
Подруга, продолжая щебетать, проследила за моим взглядом и спросила мимоходом, не требуя ответа: «А ты сделала тату?»
Я была рада, что она приняла беду за модное увлечение, и не заметила мою встревоженность. Сострадание, пустые вздохи и советы друзей мне не требовались.
Проводив подругу, я встретила ночь и кошмар. Снова в мой сон  явилась живая, зловещая  тишина, чтобы растерзать остатки уверенности, что всё закончится хорошо. Я металась в липком сне, плакала, звала рассвет, но он не принёс облегчения.
Утром я обнаружила, что обе руки выше локтя покрыты росписью изощрённого художника. Если бы пятна были размыты, неясны, я бы уже сидела в кабинете врача, но рисунок был столь чёток, что в болезнь мог поверить только безработный агроном. Да и тот выписал бы удобрение, чтобы подержать редкое растение. В отличие от прошлых дней, сегодня я решила применить более действенное средство, чем мыло.
Спирт, растворитель, уксус, отбеливатель, ацетон, куча моющих средств ничего не изменили. Кожа стонала от борьбы, цветы дышали уверенностью в сегодняшнем  и завтрашнем дне.
Неожиданно растение отделилось от кожи, и, переместившись, туго перетянуло предплечье. Это больше не было причудливым изображением. Я чувствовала как кольца стебля всё плотнее и плотнее сжимают, давят руку. Появилась боль, растерянность, испуг, но они  быстро сменились отчаяньем.
Я пробовала просунуть пальцы под стебель, царапала его, ломая ногти, кусала. Мне удалось оторвать несколько листьев и пару цветков. В судорогах дикой боли, я схватила нож,  и… Цветы извивались и беззвучно кричали, я тоже. Несколько порезов, немного крови и растение сникнув, снова растворилось в коже. В бессильной  ярости я растоптала оторванные части чуждой плоти  и  расплакалась.
Смазав порезы, придя в себя, я решила поискать ответы в книге. Ведь первые пятна появились почти сразу после прочтения, значит книга была источиком семени. Может сюжет или слова имели зловещий смысл, который расположился сейчас рисунком на моих руках. Слёзы капали на бумагу, глаза бегали по строчкам, мысль металась от отчаянья к ужасу, не давая сосредоточиться на тексте.
В своей жизни мне пришлось прочесть много подобной литературы, не оставляющей и следа в сознании. Рассказ о  путешествии влюблённой пары  к далёким островам, поисках клада и благополучном возвращении. Жвачка для мозгов, не более. Интересно, семя одноразово или каждый из прочитавших должен обрести подобные узоры? И вообще, должен ли быть грунт для растения художником?
Неплохой лёгкий слог, увлекательный, но надуманный сюжет. Яркие чувства, в которые веришь, пока глаза погружены в чтение. Пара улыбок, несколько нежных взглядов, немного пугливого любопытства  и всё. Впечатление интересности заканчивается на последней странице. Приключения одноразового прочтения. Такую книгу, использовав, обычно ставят на полку, и больше к ней никогда не возвращаются или отдают кому-нибудь. В оборотах речи нет ни угрозы, ни таинственных, колдовских заклинаний, ни призывов в преисподнюю, ничего, что могло бы насторожить. Интересно, а заказчик её читал?
 Я продолжала  машинально  перелистывать страницы, задерживаясь на отдельных словах, когда вдруг мне показалось, что руки мои превратились в стебли с яркими листьями, а мысли в цветы.
Моё существо расположилось на  женском теле, которое предстояло захватить. Заставить думать как я, жить, отвечая моим устремлениям, чувствовать и даже дышать послушно моей воле. Я понимал, что мне не придётся прилагать много усилий, чтобы растерзать эту плоть своими руками-стеблями, но она была нужна мне, и я любил её за это. Я видел, что следующий рывок моего вьющегося тела будет сделан в сторону мозга, воли, памяти…
Я раздвоился и… очнулась.
Перемены испугали меня - листья расположились на груди, стебель обхватил плечо.
Итак, моё тело стало почвой для  фантастического паразита. Он хочет стать мною, я вероятно должна сопротивляться, чтобы остаться собой. Я поняла, что самое главное происходит по ночам, во сне. Днём процесс замедляется, но сейчас каким-то образом,  я, став им на несколько мгновений, повлияла на рост цветка, помогла ему в борьбе против меня.
Я разглядывала своего врага и не могла  не восхищаться его совершенством. Увидеть такое растение на  земном лугу  невозможно. Фантазия  таинственного художника удивляла.
Зелёный стебель плавно переходил в синие тона и разбегался в стороны листьями неправильной, удлинённой формы. Глядя на них, думалось о хищном звере, о скрюченных пальцах старой колдуньи из детской сказки. Продолговатые чашечки цветков  притягивали взгляд, гипнотизировали. Лепестки переплетались между собой, заставляя следить за их застывшим движением. Каждый лепесток  начинал это движение в красном и плавно, сквозь фиолетовые прожилки переходил в глубокую черноту. Рисунок медленно и постоянно менялся: цветы дышали.
От безысходности, а так же от желания отравить свою кровь и сознание, я достала водку и до самой ночи боролась с паразитом алкоголем, вспомнив, как скрючилась, загнулась бегония в пору моей юности, от вылитого в её землю спирта. Мы тогда с друзьями впервые пробовали водку, напиток мне не понравился совсем, а сознаться в этом не хватило духу. Найдя минутку «незамечания» меня окружающими, я и вылила свою рюмку в цветок. Теперь я очень надеялась на тот далёкий эксперимент…

Тяжелое утро следующего дня толкнуло к зеркалу. Моё отражение испугало меня больше, чем очередной ночной кошмар. Растение расползлось, распространилось по всему телу. На шее расположился витком  толстый стебель. Я поняла, что конец близок и уже известен победитель. Абстрагироваться от одушевлённости захватчика я уже не могла. Кем стану я, если оно победит, вернее, когда оно победит?
Я понимала, что теперь бОльшую часть раздумий  буду проводить именно на этом месте, у зеркала, сравнивая  и созерцая нас.
Кофе, несколько пустых телефонных звонков и я вернулась к зеркалу. Ни мои друзья, ни прежние заказчики не знали моего недавнего посетителя. Или сказали, что не знают.
Я ощупывала изображение руками, пытаясь отличить «его» от меня. Под пальцами чувствовалась только тёплая кожа. Если закрыть глаза, всё как прежде. Я даже пощипывала себя в надежде, хоть на какую-то реакцию паразита.
Глядя себе в глаза, я понимала, разум – это последнее, что у меня осталось. Тело уже больше не принадлежит мне, но покуда я мыслю и осознаю себя личностью, я  ещё есть.  Каким будет «мы», если «он» или «оно» победит? Что принесёт «оно» этому миру, мне? Уничтожит ли полностью моё «я», сократив до инстинктов, или оставит «право голоса»? А может обогатит, сложив с моим своё восприятие, свой интеллект, добавив в мою палитру свои краски?
На секунду я ужаснулась этой мысли. Неужели я  допускаю «его» победу полезной для себя? Это паразит проник в мозг, или я сама утратила чувство опасности,  и начала служить фантазиям художника, желающего рискнуть ради получения новых, никому неизведанных впечатлений?
Разрабатывая план действий, я уложила суть выводов во вполне логичную формулу. Сначала я могу бороться с этим неизвестным существом, как личность, а в случае поражения  получу новые впечатления, как художник. Есть только одно маленькое противоречие. Не будет ли  моя суть художника подыгрывать врагу и будет ли вкушающий художник личностью? Мною были выбраны два варианта борьбы.
Первый. Я пробую полюбить своего поработителя и договариваюсь с ним. Предлагаю компромисс, не вредящий ни ему, ни мне, и постепенно растворяю его в себе.
Второй. Я однозначно объявляю его врагом и, переместившись в его сознание, ненавистью, уничтожаю. Тут главное не забыть в ярости о любви к себе, точно знать где я, а где «оно».
Я внимательно осмотрела потерянные территории и выбрала первый вариант. Он как-то сам пришел в голову. Такую красоту, художнику ненавидеть трудно.
…значит,  все-таки подыгрывает…
Я снова разглядывала цветы, но теперь уже другим взглядом. Я снова пыталась стать «им», но теперь уже с другими чувствами.
Перед моими глазами поплыл туман, размыв окружающие предметы, наступила секундная темнота чувств и всё восстановилось. Я снова видела отражение женщины в зеркале, но теперь с нескольких точек сразу – оно было прекрасно. Я опять чувствовала тёплое тело в своих сильных руках, мне захотелось погладить эту плоть каждым листочком. Тело дышало нежностью, покоем, любовью. Мне совсем не хотелось  захватывать личность, подчинять  сознание. Наоборот, будучи растением, я боялась повредить, поцарапать, напугать.
 Я заметил, что женщине трудно дышать, потому что один из моих побегов обхватил горло. Нет ничего проще, чем убрать петлю: одно движение и   грациозная шея свободна.
Эта женщина не видит, не понимает,  насколько она совершенна,  и уж точно не замечает моих действий. Она меня любит, но сейчас почему-то плохо соображает. Застывший взгляд, приоткрытые губы… Женщина вздрогнула, подняла руку и неожиданно погладила мой стебель. Меня охватил восторг… и наступила темнота..
Итак результат на лицо, вернее на тело. За 15 минут (умница даже время засекла)  я отвоевала шею, грудь, пол руки, но почему-то потеряла бедро. Теперь мне больше не хотелось воевать с пришельцем, я возжелала поговорить с ним, понять его, почувствовать, но не в себе, не в нём, не на себе, а рядом. Как разумное существо, как друга или недруга.

Вечером я легла спать, стараясь думать о нём, оставаясь собой. «Я и ты – твердила я, то мысленно, то вслух, - мы – разные. Зачем ты пришел? Какой ты? Кто ты?» Но в ответ я слышала, даже не слышала, а чувствовала:  «Люблю…»
 Когда я уже засыпала и проваливалась в безсознание, мне почудился шорох листьев, запах цветов и странная, удивительно торжественная  музыка…
Я приготовилась увидеть волшебный сон, а пришел кошмар. Опять  пол ночи метаний по квартире в поисках неизвестно чего, бесстрашия, наверное…
 Из всего ночного бдения запомнился только один эпизод. Вскочив в поту, я инстинктивно дёрнула на груди рубашку, чтобы освободиться от удушья, и почувствовала, что в руке что-то осталось. Раскрыв пальцы, я увидела цветок. Утром я нашла его на блюдечке, на столе. Уже увядший, жалкий, сморщенный. Я долго крутила его в пальцах, прежде, чем оторвала один лепесток. Мне казалось, он вздрогнет, но ничего не произошло. Внимательно рассмотрев умершую красоту, я его выбросила и пошла на пост к зеркалу.
Через пару однообразных дней, когда мне казалось, что победа близка, раздался телефонный звонок. Это был заказчик. Он коротко, безапелляционно назначил встречу и бросил трубку. Я уже и не ждала его, хотя в свободное от освободительной любви время подправляла кое-что в картине, сама не зная, кому и зачем.
Когда  заказчик переступил порог моего дома, я достигла крайней точки возмущения.
- Кто придумал идиотские законы гостеприимства? – с ожесточением  думала я, улыбкой приветствуя гостя.
Он рассматривал картину с каким-то сочувствием. У него на лбу было написано
«Ну не Ван Гог, ты мать, не Ван Гог», а я, скрипя зубами, ждала возможности сказать, что я о нём думаю.
Наконец, не произнеся ни слова, он достал деньги и начал отсчитывать купюры…
Тут я не выдержала, и, отодвинув вознаграждение, показала кисть левой руки.
-Что это, как Вы думаете? - спросила я.
- Рука,- холодно ответил он, но взгляд выдал его! Он понимал всё, моё отчаянье, страх, боль, но упорно играл в спокойного, наивного идиота…
 Это был разговор двух глухих, причём один из этих глухих бесился и тряс рукой.
Заказчик аккуратно положил деньги на стол и, ничего не желая знать, удалился. Я так и не смогла ему ничего доказать. Запустив ему вслед книжкой, я  глупо  разревелась.


Это была не самая большая неприятность, просто  я узнала об этом только на следующее утро.
Мой пришелец снова пошёл в рост и никакие уговоры, нежность и ласка не останавливали процесс захвата моей тщедушной тушки.
Все эти дни я старалась никуда не выходить. Ко мне пару раз заглядывали друзья, но я быстро выпроваживала их, - совсем никого не хотелось видеть. Всю эмоциональную энергию забирал  растущий  пришелец.
 Судя по последним результатам, я уже играла на его стороне.

Опять каждое утро потери, разочарование, испуг, отчаянье. Большую часть времени я проводила у зеркала в раздумьях. У меня оставался второй вариант борьбы, но к нему никак не удавалось приступить. Если можно так сказать, у меня опустились расписанные руки и душа.
 Понимание, что  мне необходимо полюбив себя, возненавидеть паразита, не удавалось воплотить.
Я тупо стояла перед зеркалом и билась в, абсолютно никчемной пытке полюбить себя, виделись  одни недостатки. Ноги коротковаты, грудь низковата, шея толстовата, -  душа упорно не желала  принять   отсутствие совершенства.
Разозлить себя тоже оказалось не так просто.

Трудно ни с того, ни с сего впасть в дикую ярость. Я старалась вспоминать неприятные истории из своей жизни, когда, как мне казалось, я была достаточно зла. Это помогало слабо, забытые эмоции возрождались в недостаточной степени, вызывали легкую грусть, а то и усмешку.

По-настоящему меня бесила только мысль о заказчике. Наглый, холодный, надменный, чёрствый – пришел, увидел, победил и самоустранился. Ведь он знал, должен был знать, чем все это кончится. Картинка ему видите ли нужна. Да еще и рисую я паршиво.  Ну, пусть теперь сдирает с меня кожу, дублит и в раму на стену! Я так и видела эту растянутую по стене (без рамки почему-то) шкуру, расписанную именно таким рисунком, о котором давно  мечталось. А мой заказчик с  сигарой и  рюмкой у камина… нижние конечности на пуфике, на лице блаженство. Балдеет гад, подумала я со злостью. И вдруг мне захотелось нахлестать ему по щекам, растерзать его уютный уголок, разрушить его мир.

Я  легко прошла «переход» и…. мне удалось  сохранить ненависть, но не к захваченному телу, а к самому себе. К себе – несовершенному и ненужному здесь существу. Я ненавидел каждую свою клеточку, убогие цветы, корявые листья. Мне было больно на себя смотреть, мне хотелось попросить женщину убить, покалечить меня. Её лицо в зеркале было перекошено яростью, но оставалось таким же прекрасным и дорогим мне.
Я пытался съежиться, сжаться, отделиться от тела, умереть, чтобы не обидеть ее своим соседством. Я не заметил,  как, но от злости на самоё себя мой стебель стянул ей плечо. Я почувствовал, что перестарался, только когда она закричала…

Я очнулась от сильной боли в плече, стебель охватил его тугой петлей. Нам было больно обоим, когда я резала стебель ножом, но результат меня устроил. Растение отступило, снова освободив часть тела.
В выбранном методе борьбы было одно неприятное обстоятельство, каждый сеанс заканчивался болью для нас обоих. Пять дней, пятнадцать порезов и тело свободно,- ежечасно, шаг за шагом я устраивала прополку кожи, не щадя ни себя ни захватчика.
 Победа, истерзанная победа принесла не удовлетворение, а  скорее опустошение чувств.  Постепенно  я  успокоилась,  вернулась к прежней жизни, но долго ещё вздрагивала по ночам и судорожно ощупывала кожу глазами, стоя перед зеркалом, по  утрам.

Через неделю моя дверь взвилась настойчивым, взбесившимся, истеричным звонком. На пороге стоял заказчик. В его взгляде светилось отчаяние, смятение, тревога  ещё не  забытые мною. На коже не закрытой одеждой, была видна часть удивительного причудливого рисунка. Изогнутые стебли, фантастические  цветы, сине-зелёные листья, не могли не вызвать восхищение и восторг у настоящего художника. Я вспомнила своё ещё не забытое желание почувствовать  "его" не в себе, не в нём, не на себе, а рядом, как друга или недруга. Я отодвинулась от двери, пропуская заказчика внутрь, а сама пыталась решить вопрос, ставший главным  "Так друга или недруга?"


Примечание: Иллюстрация автора.