Глава 21. Аврал

Я, не торопясь, спешил на работу. Спешить то, собственно говоря, было незачем. Когда я выходил из дома, было ещё темно, а сейчас солнце поднималось в самый зенит.  А это означало, что я уже безнадёжно опоздал  и потому двигался, что называется, нога за ногу, постоянно останавливаясь и пристально вглядываясь вдаль, притоптывая на месте и попеременно дыша то на одну, то на другую ладонь, стараясь, со свистом вылетающим изо рта   нутряным паром, отогреть насквозь окоченевшие кисти рук.
В воздухе,  пропитанном влагой, стоял плотный морозный туман. Я точно не знал, сколько сейчас градусов ниже ноля, но во влажном Питерском климате мороз ощущается гораздо острее, чем скажем, в резко континентальном климате Сибири. Термометра за окном у меня не было, на кочегарке тоже нет, но по телевизору обещали оттепель, меж тем мороз крепчал.
Старожилы уже давно не помнили таких стойких морозов в декабре. Я трудился кочегаром в портовой котельной, а там поневоле приобретаешь термодинамическое чутьё. Главная  функция котельной  - отопление коммерсантов-арендаторов. Температура прямой и обратной воды в отопительной системе зависит от температуры наружного воздуха. Мне доподлинно было известно, что для того, чтобы не разморозить систему котёл надо запускать на минимальной нагрузке при незначительных ночных заморозках, когда лужи  подёргиваются тоненьким ледком, а утром на траве вместо росы появляется иней. При минус пятнадцати, повышенной влажности,  безветрии в воздухе образуется мокрый, морозный, звенящий туман, такой плотный, что в десяти шагах ничего не видно. Влажная промозглость пробирает до самых костей, а в ушах шумит от плотной, звенящей тишины. При минус двадцати морозный пар вылетает изо рта со свистом, как сегодня,  а при минус двадцати пяти плевок замерзает на лету. При минус тридцати, если вовремя не подать в мазутопровод пар, обводнённый мазут моментально сковывает ледяной коркой и приходится отогревать мазутопровод открытым огнём паяльной лампы или газовой горелки. Если пробить ледяные пробки в мазутопроводе не удаётся, форсунки гаснут и тогда приходиться поднимать давление пара на котле с помощью дров, принесённых с лесопилки.
Я напряжённо  всматривался в  трубу, боевым фаллосом взметнувшуюся над котельной. Обычно из её горловины валит  чёрно-жёлтый, жирноватый дым. Это означало, что сменщики опять забыли почистить  форсунки, и рабочий день начнётся с их чистки.
На этот раз дыма не было вовсе. А это могло означать только одно - котельная встала.  Напрягая зрение, пытаюсь вглядеться в крышу котельной, где должны парить гуськи воздушников, деаэраторов, питательных баков в надежде, что плотный  морозный воздух создал такой оптический эффект, при котором лёгкие паровые потоки рассеиваются и становятся невидимыми, но все котельные трубы не проявляли не малейших  признаков жизнедеятельности.
В сердцах сплёвываю. Вязкая слюна, замёрзнув на лету, повисает на заиндевелой бороде. Думать не хотелось.
Холод - абсолютно агрессивная для человека среда. В мороз голова плохо снабжается кислородом,  и мозги словно отмораживаются.   
И так, тёмным  промозглым утром я вышел из парадной своего дома.  За мной сразу же увязался кот, не чёрный, а просто крошечный, голодный, замёрзший котёнок.  Пушистый комок некоторое время  бежал за мной следом, жалобно мяукая, но я прибавил хода и котёнок отстал. Добежав до  остановки,  заметил вереницу застывших трамваев. Пришлось вернуться обратно на автобусную остановку и, почти на ходу вскочив в маршрутку, добираться до ближайшей станции метро. Троллейбусы тоже встали. До порта ходил только один автобус. Обычно портовые рабочие звонили диспетчеру на кольцо и просили прислать транспорт, но на этот раз автобуса не было, наверное, сломался. Я начал замерзать и решив, что лучше плохо идти, чем хорошо стоять, двинулся в путь. К тому же автобус, который в народе называли подкидыш, иногда останавливался и подбирал голосующих попутчиков. Первые полчаса  шёл споро, убористо, хрустя утрамбованным машинами снежком, не заметив, как оказался у элеваторной площадки. Автобуса не было видно, и я решил пройти коротким путём, через дыру в заборе, идти до проходной не было никаких сил. Котельная располагалась у самого забора и была крайним строением в порту.
Миновав "пески", так называли  здание бывшего управления карьерами, и "горшки" – цех, в котором когда-то изготовляли финскую сантехнику, я оказался у забора, сваренного из арматуры. Два арматурных прута были фигурно разогнуты в разные стороны так, что сквозь них  мог протиснуться не слишком мамонистый человек.
Я уже  собрался было  просочиться сквозь прутки, как вдруг заметил невдалеке две фигуры в камуфляже. Охранники прошли за кочегарку, спрятали что-то в шхере между бетонными плитами и старыми тралами. Стремительно отпрянув в сторону, я притаился за кирпичной кладкой недостроенного склада. Сделав своё дело, вертухаи, весело балагуря и лениво матерясь, довольные собой двинулись к  кандейке.
Несмотря на пиковую ситуацию, я не смог удержаться от искушения глянуть, что же там спрятали вертухаи? В шхере оказался полиэтиленовый мешок, доверху наполненный селёдкой. Вероятно, у какого-нибудь работяги конфисковали. Они, в последнее время частенько отирались возле рыбокомбината, в ожидании случайно зазевавшегося слесаря, несущего за пазухой несколько килограммов рыбного филе или селёдки. Запугав, и без того крайне забитого мужичонку протоколом и скорым судом, они забирали скромные трофеи и прятали в самой дальней точке, за кочегаркой.
Дежурили они по суткам и ночью  заглядывали на огонёк к женщинам-кочегаркам. Приносили водку,  рыбу и подолгу рассиживались, а потом шли спать к тёплым бойлерам.
Я вспомнил, что сегодня среда. Среда - маленькая суббота, следовательно, вертухаи сегодня точно нагрянут. К тому же обещали дать деньги, забытые за многие месяцы невыплат.
От мыслей о деньгах на душе потеплело и  захотелось сделать что-нибудь доброе. Я взял пузатый,  пахнущий пряностями мешок и перепрятал его в лаз, под фундаментом, на всякий случай присыпав кирпичным бутом, чтобы бродячие псы не сразу раскопали. Бут мгновенно прихватило морозом. "Вечером слесарей угощу, домой принесу, жена селёдку под шубой сделает", - сладко подумалось мне.
На мгновение я даже возомнил себя добычливым мужиком и на душе ещё более захорошело. Пребывая в этаком приподнятом настроении, я пересёк хозяйственный двор и заметил у парящего люка парочку электриков-неразлучников. Они и в самом деле почти всегда были вместе и идеально дополняли друг друга. Один был длинный, с лошадиным лицом и жидкими, длинными локонами. Другой - маленький, вертлявый, с круглой, монголоидной головкой, маленькими, слегка раскосыми глазками, сморщенным носиком, большим ртом с тонкими губами. Над всеми этими чертами лица нависала жёсткая, как пропитанная нигролом пакля, чёлка. Он был известен тем, что в любую погоду ходил по улице и в метро в шортах и в футболке. На этот раз, ввиду сильнейших морозов, он надел ватные штаны, доходящие ему почти до самой груди, и сварочную робу. Они уже достаточно приняли и, как обычно, вели бесконечный спор на производственные темы. Голос у Большого - низкий, слегка гунявый, а у Маленького речь  настолько быстрая, что кажется искажённой каким-то электронным устройством.
Надо сказать, что дополняли друг друга они не только во внешнем облике, но и в работе. Маленький делал работу долго и с размахом, но потом всё обязательно ломалось, а Большой ходил следом и быстро  поправлял, хотя внешне всё выглядело, как раз наоборот. Большой казался медлительным, а Маленький шустрым, как обезьяна. На работу они ездили на одном велосипеде-тандеме. Большой впереди, за рулевого, Маленький сзади, как тяговая сила. Сейчас они спорили о том, как лучше протянуть к колодцу буксу с кабелем.
- Обожди, обожди, послушай меня,  - кричал Маленький, пропеллером размахивая руками. В его устах это звучало, как «Бжи, бжи…» Пока я дошёл до входа на кочегарку Маленький уже успел подкатить огромную, почти в его рост, бухту к колодцу, а Большой степенной походкой двигался ему навстречу.  Открывая дверь с картонной табличкой, на которой  изображён расколотый череп, пронзённый молнией, а внизу краснела, полустёртая  надпись, скомпелированная из двух табличек: "Посторонним в… и «Не влезай, убьет», я  нос к носу столкнулся с местным стукачом Юрком.
Юрок числился сменным мастером, на деле же являлся штатным  доносителем. В определённые часы он ходил к начальничкам на доклад, а потом получал свои серебряники по расходному ордеру.
- Опаздываем, - весело констатировал Юрок, - а Жопкин, между прочим, тобой уже интересовался. Вот он тебе вставит по самые помидоры.
Фамилия главного механика была Зобкин, но все за глаза звали его Жопкин.
"Уж ты об этом позаботишься",- подумал я, а вслух сладострастно послал Юрка в пешее эротическое путешествие. На душе сразу полегчало.
-  На грубость нарываешься, - скорбно покачав головой, сказал Юрок и пошёл по своим делам.      
Я вошёл в помещение котельной и сразу понял, что худшие мои  опасения полностью сбылись. В котельной было чуть-чуть потеплее,  чем на улице, да и то лишь потому, что ещё не успела остыть кирпичная обмуровка котлов.  Единственное, что радовало, это то, что за дровами идти не надо. Слесаря уже успели сходить на заброшенную лесопилку  и запалить костёр под верхним барабаном.
Навстречу мне, по проходу, в ритуальном танце подбежал собака Бим. Таким образом, Бим зарабатывал еду. У меня с собой ничего не было, и Бим разочарованно поскуливая и виляя хвостом, отошёл в сторону. У боковой обмуровки котла расположилась стая кошек, во главе с двуполым котом Кузьмой. Коты впитывают в  облезшие, пропитанные мазутом шкурки остатки тепла от обмуровки. Когда котёл остынет окончательно, кошки уйдут с кочегарки. Худющая кошка, поочерёдно хватая только что родившихся котят зубами за шкирку,  перетаскивала их в полость двутавровой балки, поближе к ещё неостывшему паровому коллектору. Когда балку завалят строительным мусором, кошка в поисках котят будет ещё долго тыкаться мордой в груды мусора и жалобно мяукать.
Женщины-операторы, магическим кругом расположились перед котлом, как перед языческим божеством, в ожидании подъёма парового давления до четырёх атмосфер. Тогда можно будет дать пар на распыл форсунок.  Поздоровавшись со сменщицами и  напарницами, я принялся сосредоточенно изучать журнал распоряжений.
- Не делом занят, - посетовала одна из сменщиц.
- Ничего страшного, - миролюбиво сказал я и мгновенно ретировался.
На лестнице мне встретился сменный мастер Трофим, бывший флотский механик. Флотские обычно самые толковые, и пока я думал, как бы половчее выведать у Трофима обстановку, он жестом пригласил меня в каптёрку.
В каптёрке было пусто и тепло. Отопление на батареи шло от ещё неостывшего коллектора. Все слесаря работали в авральном режиме, ликвидируя последствия аварии.  Мы с Трофимом прошли в дальнюю комнату, где стояли металлические шкафчики для сменки, из душа тянуло сыростью и портянками. Претворив дверь, Трофим торопливо заговорил:
- Вчера деньги давали. Вечером приходили ваучеры. Тёток на смене напоили. Ночью мороз вдарил, паропровод заморозили, факел сорвало,  топку мазутом залило.
Ваучерами в порту называли охранников. Я поблагодарил Трофима, переоделся в робу и пошёл на смену.
У котла суетился начальник котельной, а в проходе метался главный механик. В аварийной ситуации особенно ярко проявляется характер каждого  начальника. Начальник котельной пытается, как раньше писали в передовицах "заразить собственным примером". Периодично занося факел в гляделку, он пытался запалить форсунку, но у него ничего не выходило, пламя постоянно срывало, не хватало пара на распыл топлива.
Параллельно он раздавал "ценные указания":
- Слушай, Романыч, давай попробуем пропаном поднять давление.
- Ничего не выйдет, Сергей Иванович, пропан не даст  нужной температуры, - вяло аргументировал начальник котельной Романыч, не переставая просовывать погасший запальник в горловину гляделки.
Рядом, замысловато вихляя задом, шустрил пёс Бим. Кажется, что он хочет поймать себя  зубами за хвост. Я и сам, поддавшись всеобщему ажиотажу, схватил гаечный ключ и принялся подтягивать сальники на клапанах.
Заметив праздношатающегося, главный механик грозно вскричал, с видом Бога-отца тыча в меня указующим перстом.
- Почему не на котле? Каким делом занят?
- Это оператор, - пояснил Роман Романыч.
- Пусть идёт на котёл, - хриплым баритоном загремел главный механик.
- Да, иди к  Паше в распоряжение, –  тихо попросил Романыч, - он там, за котлом предохранительные клапана меняет.
Радуясь, что про моё  опоздание забыли, я поднялся на котёл.
Паша или Павлин, так звали слесаря, раньше работал в швейном кооперативе и здоровья у него, как у былинного богатыря, зато и дури хватает.  Трезвый или с похмелюги, он  смурной, а как только похмелится, в его быкоподобном теле просыпалась, дремавшая доселе энергия, которая в основном выплёскивалась на окружающих и тогда - только успевай уворачиваться от его бычьего тела и лопатообразных рук.
Работал он  несколько месяцев, однако за это время успел уже выбить самому себе ломом два передних зуба, сорвать пару задвижек и провалиться в короб взрывного клапана. Работать с ним в паре никто не хотел. Его так и звали Паша-беда. Какое-то время я предусмотрительно остерегался   бедового гаечного ключа, но когда начали отдавать болты на фланцах,  потерял бдительность. Рожковым ключом я подлез со стороны тыловой обмуровки котла, и, придерживая головку болта зевом ключа,  упёр второй конец гайковёрта в стенку. Паша, захватив гайку,   для увеличения плеча силы одел на другой конец ключа кусок трубы и с обратной  поверхности фланца попытался сорвать гайку.
Гайка попалась упорная, отдавалась с трудом. Паша всё приговаривая: "От так, пищит, но лезет. Сейчас ты, мля, у меня с болта слезешь", - всем телом он налёг на трубу, чёрным вороном нависнув  над моей головой. Мышцы у него напряглись, лицо сделалось красным и покрылось испариной. Кусок трубы соскочил с зева, пружинисто сыграв, лязгнул о трапы и упал вниз, провалившись под паёлы. Грустно проводив его взглядом,  Паша отёр рукавом спецовки пот с вспотевшего лба.
Сначала я ничего не почувствовал. Только, будто что- то коротко и хлёстко жёгнуло по лбу. Потом ощутил, что лоб весь сырой. Влага струилась по лицу и шее. С похмельного Павлина тоже вовсю тёк пот, и потому я не придал особого значения этому обстоятельству.  Достав помятый платок и отерев влагу со лба, я уже хотел было убрать платок обратно в карман, как вдруг заметил, что платок весь пропитан кровью. Боли совсем не было. Паша, заметив кровь, моментом потащил меня  химическую лабораторию, где имелась аптечка.   Лаборантки обработали рану перекисью водорода и заклеили ссадину бактерицидным пластырем. 
- Спасибо, - говорю, - пошёл трудиться.
- Куда ты пойдёшь? Сиди уж, трудяга, скоро обед, - сказала начальница лаборатории, мягко усаживая меня обратно на стул. - После обеда кислота придёт, поможешь с разгрузкой.
И тут же внимательно глянув мне в глаза,  участливо спросила:
- Головка не кружиться?
- Да нет, -  успокоил я и отправился на обед.
Голова на самом деле кружилась. Я сходил за селёдкой и поднялся в раздевалку. В раздевалке  тесно и шумно. На электроплитке кипело ароматное варево из картошки и рыбных консервов. Консервы в масле выдавались вместо зарплаты. Правда,  потреблять их во внутрь в сыром виде было затруднительно. Масло сильно отдавало олифой и потому большинство старалось отдавать консервы на реализацию в свободную торговлю. Но  если их сварить с большим количеством перца и других приправ, то получалось вроде ничего. Пена от похлёбки с шипением вырываясь из-под крышки, закопчённой алюминиевой кастрюли, попадала на электрическую спираль, источая дымок, остро пахнущий копчёной рыбой.
Вся бригада была  в сборе, не было только сладкой парочки электриков, они обитали у себя в щитовой, и Паши-беды, он желая показать служебное рвение, приходил на обед позже всех. Кто-то раскладывал засаленную робу на батарее для просушки, кто-то просовывал тяжёлые рабочие ботинки, типа гады, между секций чугунного радиатора. В основном же, все томились в ожидании выпивки и рыбной похлёбки.
Во главе стола, у электроплитки восседал бугор. Бригадир раньше был рефмастером на большом морском рыболовецком траулере. Корешки приходили с рейса и частенько заглядывали на огонёк в кочегарку. Травили морские байки, рассказывали о нынешнем состоянии флота. Приходить с пустыми руками  было не принято, и потому рыба на кочегарке не переводилась.
По правую руку от бригадира сидел Вован. Вован в нетерпении прочищал серные пробки в ухе сварочным электродом. Лицо его застыло в маске вечной саркастической улыбке Гуинплена. Улыбка не являлась проявлением иронии. Просто у Вована с рождения слишком выдавалась верхняя челюсть, а нижняя, наоборот, была совсем маленькая и неразвитая, она-то и оттягивала кожу лица в вечную улыбку.  Раньше он был народным заседателем,  и природный оскал в зависимости от обстоятельств мог символизировать либо обнадёживающий фактор в начале процесса, либо злорадный оскал судьбы в конце.
 Я вошёл в каптёрку и, поздоровавшись со всей компанией,  выложил мешок с селёдкой на стол, перед бугром Колей.
- Где это ты надыбал? - спросил бугор, щурясь от чадящего дыма спирали электроплитки.
- У ваучеров прихватизировал, - со сдержанной гордостью в голосе ответил я и рассказал во всех подробностях историю с вертухаями  и селёдкой.
- У нас не считается, сколько скоммуниздил, главное не воровать, - усмехнулся  бугор в пышные усы.
Бывший тралмастер Игорёша уже выкладывал селёдку на широкое блюдо, щедро сдабривая, нарезанным крупными кружками лучком.
- Селёдочка, типа я вас умоляю, - комментировал Игорёша, выбирая на пробу крупный кусок.
К компании присоединился, только что вошедший с холода Паша-беда.  Чувствуя свою вину передо мной, Паша, заискивающе глядя на бригадира, громко обращаясь сразу ко всем, заявил:
- Правильно сделал, что ваучеров кинул. В последнее время они совсем обнаглели. Сейчас иду с рыбокомбината, у меня там халтурка образовалась, а мне навстречу те двое,  которые к нашим тёткам по ночам шастают и говорят: "Что это у тебя под телогрейкой, снимай !"  Ну, думаю, щас, мороз под тридцать, а им, сукам, снимай.  Я им  и говорю:
"Только вместе с кожей".
А они мне:
- Ну что, пойдём оформляться, щас тебе такую картинку нарисуем, мало не покажется. Как твоя фамилия?
А я им: « Варна кобылья».
-  Ну и чем дело-то кончилось? - перебил его бугор.
- Чем кончилось? – переспросил Паша, - пришлось им одну ленточку крабовых палочек отдать.
Паша расстегнул промасленную спецовку. На грязном тельнике, крест на крест, наподобие пулемётных лент, алели  полоски заготовок под крабовые палочки. Все, присутствующие наперебой заговорили, какие эти ваучеры шакалы, но бригадир прервал базар:
- Тише вы, здесь дамы, - сказал он, торжественно выставляя на стол пузатую бутылку с банановым спиртом.
Бугор неспешно вынул зубами пробку и ловко, не целясь, принялся разливать спирт в кружки.
-  Люблю, полненьких, - довольно потирая руки, заявил Игорёша,  вынимая из-за пазухи  плоскую чашку, из каких обычно пьют минеральную воду в бюветах водолечебниц. Пока бугор разливал спирт,  Игорёша раскладывал по тарелкам рыбное жаркое.
-   Здравы буде, -  торжественно провозгласил бригадир, вставая и расправляя нарядны усы, втягивая густой, спиртовой дух тонкими ноздрями хрящеватого, горбатого носа. Он был  из кубанских казаков. Все молча, на выдохе выпили, не чокаясь, после закусили,  и беседа полилась неспешной чередой.