Обрывки образов. Подземка

Стоя внутри какого-то странного туннеля, я с опаской глядел туда, в темноту. В самое его чрево. Как когда-то давным-давно, ещё в юности, чуть вытянув шею, пялился во мрак туннеля метро. Мне почему-то дико нравился тот неуловимый момент, когда вдруг из темноты появляется поезд. Сначала в лицо дунет прохладный такой ветерок, потом, словно ищейки, побегут по рельсам две светлые дорожки: припавшие к отполированным тысячами колес путям следы фонаря. И вот, недовольно повизгивая, из тьмы туннеля вынырнет первый вагон метро. Главное, успеть отскочить в сторону. Отскочить, чтобы ошарашено пялиться на пролетающие вагоны. Поезд замедляет ход. Ещё чуть-чуть и он, с облегчением вздохнув, распахивает двери, выпуская наружу целую толпу людей. Так было когда-то, но не сейчас.
Сейчас всё иначе. Сейчас я стою не на безопасном перроне, а прямо на земле. Там, где из земли, зловеще поблёскивая даже во тьме, торчат два неуклюжих горба рельсов. Теперь передо мной не тоннель, нет! Передо мной… Я… Мне… В общем, я как какое-то жалкое существо, вдруг оказавшееся в утробе некого огромного пресмыкающегося; не то червя, не то змея. Сотни кабелей, хищно извиваясь, словно кишки, теряются в темноте огромного коридора. Сам тоннель разделен на одинаковые участки какими-то металлическими конструкциями, издалека больше походящими на почерневшие от времени рёбра. Даже наверху, там, под потолком, словно гибкий позвоночник огромного ящера смонтирована какая-то странная конструкция, на которой закреплено бесконечное количество ламп.
Ненавижу это место! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Вечный полумрак, сырость, ветер, а ещё, монотонный такой равнодушный гул этих идиотских ламп дневного света. Гул и нервные всполохи, выхватывающие из темноты все детали этого гиблого места. Ненавижу! Тоннель, Дьяка, Шута, этого урода, что врезался в меня на своей «копейке»! Всех!
Стоять на месте нельзя. Это – свет! Это – боль! Это – смерть! Сноп слепящего, жгущего света огромного прожектора, закреплённого на макушке электропоезда, удивлённо пялящегося на незваного в своих владениях гостя широко распахнутыми глазищами лобовых стекол. Урод!
Стоять нельзя. Стоять, значит, добровольно отдать себя на потеху этому железному болвану, который в один момент сомнет меня, живо намотав на раскалённые колёса. Чёртыхаясь, я разворачиваюсь и то и дело проваливаясь в зловонную жижу (откуда она вообще взялась в подземке?! Видать, Шут, скотина, постарался. Ох и погоди у меня, подонок!), тащусь во мрак туннеля.
-Твою мать! – не удержавшись на ногах, с матерками валюсь я в это треклятое месиво из жижи грязи и вони. – Подонок ты, Шут! Слышишь меня?! – как пёс, воющий на Луну, задираю я голову к потолку. Туда, к нервно подрагивающим лампам. – Слышишь?!
Бесполезно! Мартышкин труд! Не первый раз барахтаюсь я здесь, по колено, а, вернее, по уши в этом дерьме. Вместо того, чтобы матом драть глотку, лучше поберечь силы. Пригодятся ещё. Я попытался сплюнуть. Ага, хрен! Во рту пересохло, аж до боли. Как же пить-то хочется! И воды вокруг по колено, да только я лучше сдохну, чем хотя бы глоток этой гадости сделаю! Тяжело поднявшись на ноги, я снова тащусь куда-то во тьму тоннеля.