Чёртов пэт. Книга III. Часть VII

КНИГА ТРЕТЬЯ. КАПЛИ НА СНЕГУ


- …но простите, Азазелло, что я голая!
Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей…

М.Булгаков. Мастер и Маргарита.




ЧАСТЬ VII. НЕБЕСНЫЙ ЧЕРТОГ




33. МЕДАЛЬ


И теперь все винили психотронщиков за закрытие проекта.

Вообще, ситуация с точки зрения рядовых его участников была просто чудовищной. Получены были самые прекрасные научные данные, качественно новые результаты, идея оправдала себя полностью, аппаратура отработала лучше ожидаемого, так что же ещё было надо, чтобы продолжить работу хотя бы на достигнутом уровне?

Тем более что вся техника была отлажена, технологии запущены в производство и теперь требовалось гораздо меньше сил и средств, если ограничиться только выпуском уже освоенных ракет и автономных аппаратов.

В заделе же по проекту остались макеты и частично изготовленные экземпляры перспективных космо- и геофизических аппаратов.

Были готовы проектные проработки к полёту подопытного животного в спасаемом аппарате, изготовлена новая аппаратура для изучения облачного покрова и верхней атмосферы Саракша и фотографирования и спектрографирования Космосферы и объектов в ней с использованием оптических систем повышенной мощности. В исследовании состава потоков элементарных частиц, открытых Корсарами, тоже наметился ряд перспективных направлений.

Представляло значительный научный интерес изучение эффектов наведённого свечения верхней атмосферы (зарницы Саракша), полны загадок оставались новооткрытые ионосфера и радиационные пояса…


Много, много, очень много нового могла бы почерпнуть наука из продолжения полетов.

У тех же психофизиков был сумасшедший, правда, по техническим требованиям, но очень заманчивый проект подключения психооператора к детектору, размещенному в автономном аппарате, по телеметрическому каналу…

Ну что, что ещё «им» было надо, чтобы одобрить работу, почему при всём при этом проект снова оказывался замороженным?


И было не столько даже «за дело обидно», сколько действительно непонятно, неясна была мотивация и логика тех, кто принимал это решение, необъяснимы их действия, в силу этого в лучшем случае казавшиеся произволом и реакцией, а в худшем…

И естественно, в глазах всех виноваты были более всего именно психотронщики, ибо уж что-что, а непосредственно очевидно было, что не стоило дразнить гусей и дёргать тигра за усы со своей псевдонаучной мистикой.

Что уж они там намеряли, никто почти не знал, ибо Государственная Тайна, но они как пришли с деньгами и поддержкой, так и ушли с ними же, никому ничего не показав из своих результатов.

А из психотронщиков почти автоматически роль козла отпущения выпадала Хэму…

Притом он был ещё и самый тупой в науке человеческих отношений и «меченный» по данным личного дела. И администрация совсем не склонна была его как-то прикрывать.

А в данном конкретном случае он более всего был нужен Патрицию именно как громоотвод, чтобы можно было на него списать все неприятности проекта, а в случае провала так даже и вполне конкретно подставить.

Пожертвовать им, как фигуркой в «армадах». Или, в терранской аналогии, как пешкой в шахматной партии.


Но теперь, при успехе, Патриций вполне закономерно получал медаль от Правительства, с объявлением в прессе и сюжетом в новостях по телетрансляции, а Хэм как бы исчезал с горизонта и из видимости. Ну, кроме как для кулуарной тусовки, где все, опасаясь несколько аки демона, называть по имени, однозначно указывали на него как на злого гения-разрушителя Ракетного проекта.


Вот тебе и здрасьте!

Но Хэм, однако, из всех кандидатов действительно наиболее подходил на эту роль, ибо в общем особенно не страдал от всей этой ажитации. Он жил в мире своих идей, ну, теперь ещё и Малышом и Культом, а всё остальное проникало в его сознание с сильной задержкой, на тормозах и как бы доносясь из-за глухой стены, тем более что все эти «отношения» задевать его не могли ни формально, ни фактически.

Ну, кроме казуса с медалью Патриция.

После которого некоторое время даже хорошо знавшие его повадки собственные лаборанты несколько как бы шарахались и старались обходить его стороной и на глаза не попадаться.

Но всё это быстро прошло и устаканилось как-то, и забылось за новыми делами.

Ну действительно, его этот аспект дела не интересовал особенно-то. Ну было конечно обидно, но краткий миг лишь.

Капризному ребёнку, как бы, не досталась конфета. Слёзы, конечно, истерика, но через пять минут новая игрушка, и вот уже всё забыто.

К тому же он, совсем неожиданно для себя, вскоре получил и свою награду.

Но так и такую, что никому никогда об этом не рассказывал. Да и не мог, связанный некими обязательствами.

А психотронщики в целом, действительно, намного более спокойно отнеслись к прекращению полетов Корсаров. Им как раз и надо было именно что «подумать».


А Хэму звёзды, если бы таковые были известны на Саракше, в тот период его жизни явно не благоприятствовали.

Его нервное истощение работой в проекте привело к некоему как бы послешоковому состоянию, в котором он утратил несколько контроль над собой и своими поступками. И это произошло в обстановке, когда как раз «общественность проявила интерес» к его персоне, первый раз в его жизни.

И, естественно, на глазах у неё всё и происходило, все его импульсивные, а иногда и необдуманные поступки.


Среди прочего, особенно выделилось, как он, пользуясь своими широкими теперь, правами, выписал «для лаборатории» парнишку-раба с какой-то обувной фабрики из Промышленного пояса вокруг Столицы.

Причём вытребовал именно его, а не кого-нибудь другого, из тех, что ему там предлагали. Даже скандал был небольшой, но неприятный по этому поводу.

И никому ничего не объясняя, пристроил его разнорабочим в службу техобеспечения, на Завод, оформив также отдельную комнату в общежитии. Что, между прочим, всегда было источником некоторых напряжений между службами и лабораториями.

И только бормотал что-то при этом невразумительное, насчёт того, что будет он потом ментодонором, ментодонором будет, что у него, якобы, показатели, а пока, чтоб не потерялся и не болтался…


Паренёк, пандеец, был сильно запуганный и блокированный своими страхами. Он плохо адаптировался к жизни в Стране Островов. Настолько плохо, что непонятно даже было, как его вообще выпустили из карантинного лагеря в таком состоянии.

Но уже год как считался рабом Империи, со всеми вытекающими.

Притом он был вполне смышлёный и образованный. Кажется даже, что аристократического происхождения, следы чего не были до конца стёрты – вот же бракоделы безответственные! – из его психофизических матриц.

Сам тот ещё шиз, «стекло и дерево», Хэм пытался его оттаять, заходил к нему в гости, брал с собой на работу, показывал секретные лаборатории, возил в командировки. На море в том числе, один раз. Покупал всякие пацанские радости, пытался разговорить, но как-то не очень получалось.

Парень всё равно был зажат, и хотя меньше уже боялся и вообще попривык, но общения особо не получалось. Всё равно он вёл себя в лучшем случае как раб перед господином, а в худшем – как загнанный в угол или запертый в клетку дикий зверёк. Который хотя и ест с руки, ибо вынужден, но улизнул бы моментально, при первом же представившемся случае.


Зато забота о нём благотворно влияла на самого Хэма. Его взыгравшая было вновь шизоидность отступила, он не смог оттаять Найдёныша, зато оттаял сам. А мысль использовать Найдёныша в работе у Хэма на самом деле была. Но для этого сначала надо было превратить его в своего сотрудника и союзника и как минимум заинтересовать.

Поэтому Хэм старался. К тому же ему самому надо было отойти от напряжения предшествующих дел, переключится на что-то другое, и он брал Найдёныша с собой в бассейн, ходил с ним по музеям и возобновил свои велосипедные, теперь уже вдвоём, прогулки. Благо к тому времени Столица обзавелась, наконец, сетью велосипедных дорожек и можно было безопасно ездить почти где угодно.

Но для окружающих это выглядело так, как будто он своими новыми правами воспользовался, только чтобы купить себе принудительного такого приятеля, пэта, как их называют на Островах, столь же дикого притом, как и он сам. Не спрашивая притом ни этого мальчика, нравится ему эта роль или нет, и не обращая никакого внимания на то, как он выглядит в глазах посторонних и что думает об этом его непосредственное окружение.

И окружение это в конце концов осудило Хэма, но тому по-прежнему всё это было безразлично и не задевало, а вскоре и вовсе, тоже устаканилось как-то.


Найдёныш в принципе не возражал против их отношений, но было ясно, что если бы он был волен выбирать, с Хэмом бы водиться не стал.

Тем не менее, несколько позже Хэм свёл Найдёныша и с Малышом, открывая перед ним всё своё, и полагая, что более близкие возрастом, они, может быть, найдут какие-нибудь общие интересы, и Найдёнышу, прежде всего, станет легче, да и загрустивший Малыш как-то развеется и отвлечётся заботой о ком-то другом.

Всё же они, все трое, были отверженные по социальному статусу, и естественно было держаться вместе, хоть так ослабляя тьму одиночества вокруг себя.

Разумеется, он ничего не говорил Найдёнышу о том, кто такой Малыш и о прочем таком-всяком-разном. Просто познакомил, показал квартирку и вообще.

Чтобы собираться иногда компанией, за чаем или просто, послушать музыку или в «армады» сразиться с двумя этими странными, с вычурной костоломной судьбой, но, может, почему-то, единственными, хоть сколько-то близкими ему людьми, способными хотя бы просто понять его, если уж и не разделить с ним его невидимые тяготы. Да и как-то интересно было почему-то, свести этих молчунов вместе.


Каким бы скромным не представлялся посторонним результат психометрического ракетного эксперимента, по сути, он был не только фундаментальным, но и давал достаточный материал для дальнейшей работы. Идея теперь была в том, чтобы подобрать модуляции, которые производили бы такой же отпечаток на детектирующем стекле, как и полученный во время полёта Корсаров. Обратная задача для пси-поля, как известно, не решается, но можно было в этом случае действовать одним из двух путей, небезызвестным «методом тыка», эмпирически подбирая нужные режимы излучения, или путём вычислительного моделирования действия излучателя на стекло, чтобы перебирать варианты намного быстрее, но только не в действительных опытах, а внутри ТСВ.

Второй путь, конечно, был предпочтительнее, но требовал доработок математического аппарата теории пси-поля, чем сейчас Хэм в основном и занимался.


У Хэма был свой ключ от квартиры Малыша, и иногда он приходил к нему, не предупреждая об этом. Так было и на этот раз. Он вошёл как обычно, без сигнала и стука. В гостиной никого не было, и он сунулся было в спальную, но тут же отпрянул, как будто его кто-то неожиданно ударил по лицу.

Картина была ещё та.

Найдёныш лежал на кровати поверх Малыша голой попой кверху и по-заячьи быстрыми движениями неэстетично и как-то вроде бы воровато даже, молча драл его во весь опор*.

Та-ак, пристроился, наконец, сиротинушка, неприязненно подумал Хэм, скромно удаляясь на кухню.

Потом, когда туда же приплёлся, минут через пятнадцать, шлёпая по полу босыми ногами и позёвывая от усталости полуодетый Малыш, он только тихо ахнул, увидев Хэма. А тот поднялся со стула, подошёл к нему и влепил порядочную такую пощечину, подставив после этого свою руку Господина, ту, которой ударил, для поцелуя. Малыш опустился на колени и встал в позу покорности, а из двери на всё это с ужасом в – …  да, в больших тёмных влажных глазах смотрел Найдёныш.

Но подойдя к нему, Хэм только чуть грубовато взъерошил волосы у него на голове, проходя к двери, чтобы покинуть их теперь с Малышом.

---------
* - В оригинале – очень злая пародия на местный лирический роман «Пэт моего пэта».


Конечно, он был не прав, думал Хэм остывая, по дороге к своей пустой и постылой квартире. Малыш был, по меркам Чёрного пояса, ещё в пределах промискуитетного возраста, хотя и на грани уже, но они вдобавок и не были связаны никакими обязательствами, даже на словах.

Что уж тут говорить о Найдёныше.

Кроме того, на самом деле, в глубине души он чувствовал, что их отношения с Малышом уже давно зашли в некоторый тупик и скорее всего, вскоре и так распались бы. И что, возможно даже, он и сам не совсем спроста так быстро их познакомил. Что в подсознании его что-то уже само назревало. Всё же то, что связывало их на самом деле, имело совсем другую природу и основу, хотя Хэм теперь, зная Малыша, не мог понять, почему Слуги объявили именно его Чёрным Принцем Грядущего Века. Вроде бы всем обычный, кроме своей редкой болезни, подросток, девочка-мальчик, с типичными мальчишечьими повадками и увлечениями. Совсем не интеллектуальный, не агрессивный, не ярких, во всяком случае, креативных задатков и без выраженной любви к домашнему очагу…

Ладно, это их дела, в конце концов…


Нет, но могли хотя бы предупредить, чёрт побери! – злился он всё-таки на Малыша с Найдёнышем.

Ну ладно, неправ он, неправ, как обычно, как всегда, как в каждой своей дискретной программе… Все, все, все ошибки только его, только он виноват во всём. Что отпечатки неясные, что застал Найдёныша, что Корсаров прикрыли, что плохая погода, наконец!!

Чёрт бы их побрал, наконец, всех и навсегда!

Он опять, второй раз уже грубо применил прямое принуждение, насилие, он унизил, даже ударил кого-то, наиболее близкого ему человека, воспользовавшись своим господством и правом хозяина…. Может быть, это тоже было такое следствие, что он принят был теперь при Доме Императора?

И теперь…

…


Разумеется, Хэм, демонстрируя собственную слабохарактерность, если только не откровенную сопливость, не перестал заходить к Малышу. Даже ночевал иногда у него, как и раньше. Только теперь в гостиной, на отдельном диванчике.

И только в первый после этого случая визит между ними была некоторая напряжённость.

Но больше он не притронулся к Малышу и пальцем…

Ну не конкурентный он был, какой-то, Хэмчик.

Вышел, как бы, из игры, давно уже. Из того обширного блока отношений, которые принадлежат одному из трёх фундаментальных видов напряжений, на которых держится любая социальная конструкция. Если, конечно, основой её является та или иная, но человеческая раса, пусть даже и сильно отличающаяся от терран или саракшан.

Конкуренция за господство в любом отношении. Борьба. За хлеб, за мясо, за…

Неконкурентный. Благо, что в некоторых областях был _вне_ конкуренции, чем только и обеспечивал себя в чисто житейском отношении.



 
34. ДОМ


Хэм тогда был у Малыша, отдыхал после трудного рабочего дня, слушая радио, болтая с Малышом и листая какой-то его журнальчик.

Неожиданно мелодично пропел сигнал у двери. Хэм с Малышом удивлённо переглянулись. Хэм пошёл открывать, несколько напрягаясь от неожиданности, но за дверью стоял Слуга. Причем не какой-нибудь посыльный, а сам Блюститель.

 - Какого чёрта, ведь мы же договаривались? – приветил его Хэм с порога.

 - Вас приглашают во дворец Императора, – коротко сообщил Слуга.

 - Ну и где же этот «дворец», у вас в подвале, да? – ухмыльнулся Хэм в ответ.

 - Я бы не шутил по этому поводу, – ответил Слуга, и было что-то в его тоне такое, что заставило Хэма внутренне сжаться и если уж не поверить напрямую его словам, то, по крайней мере, почувствовать, что за ними стоит нечто очень серьёзное.

Но недовольно хмыкнул всё же:

 - А карету для Золушки тоже будем из тыквы варить?

 - Вас отвезут и проводят.


 - Можете взять с собой Малыша, если вас это так беспокоит, пусть проводит, но только до входа, Малыш останется в машине, и как только вы выйдете, его тотчас отвезут домой, – добавил потом Слуга.

 - Когда? – переходя на деловой тон, спросил Хэм.

 - Через два часа.

 - Но мне надо хотя бы переодеться, чёрт побери, там же какая-то форма, наверное… может быть фрак? – попытался он вновь пошутить, стараясь развеять как-то это наваждение.

 - Для вас это совершенно необязательно. Напротив, будет лучше, если вы появитесь как есть, в своём самом обычном деловом костюме.

 - Кстати, инструкции вам тоже необязательны, но одну вещь вы должны знать, при любом затруднении, если вдруг возникнет, хотя ничего такого в принципе не должно быть, ссылайтесь на право Шута.

 - Как это? – не понял Хэм.

 - Очень просто, если, например, кто-то спросит, почему вы здесь или кто вы такой, просто отвечайте: «по праву Шута!», и всё.

- Так просто? - хотел сказать Хэм, но что-то удержало его.


Оставшееся время они провели с Малышом в почти полном молчании и недоумении. Точнее, недоумевал Хэм, он не мог поверить, что то, что он считал какой-то глупой игрой и нелепым издевательством над собой, было правдой. А Малыш лишь сказал - наконец-то!

Они сидели в полутёмной комнате, держали друг друга за руки, привычно ласкались, и слушали какую-то музыку, серьёзную, даже церемониальную, которой почти не было у Малыша, но он всё же откопал откуда-то, по своим завалам, минут пятнадцать рылся.

Хэм не приглашал Малыша, уже зная, что он не хочет, хотя и не отказал бы.


Они ехали под дождём по малознакомым Хэму улицам и проспектам помпезного центра Столицы, действительно к Императорскому дворцу. И чем дальше, тем меньше Хэм боялся и недоумевал, так как дело приобретало такой оборот, что, во всяком случае, многое должно было разъясниться. И это окупало в его глазах весь риск ситуации.

Наконец машина остановилась, прямо у парадного входа. Сопровождающий, выскочив первым, открыл перед Хэмом дверь, и они вместе, сопровождающий чуть впереди, ни мало не задерживаясь и вполне уверенно пошагали к дверям. Перед самыми Хэм приостановился, а сопровождающий что-то сказал ливрейным, и к некоторому изумлению Хэма они действительно открыли перед ними двери…!!

…


В зале было шумно, шелест длинных, по старинной моде, дамских платьев смешивался с негромкими разговорами, мужская половина зала действительна была во фраках и подобных, что называется, официальных костюмах. Военные, например, в парадных мундирах, священники тоже в богослужебном.

Оркестр негромко наигрывал что-то легкое, но отнюдь не из новомодного.

Было не так много, человек сто, что называется «малый приём». По поводу…?

Естественно, Хэм не мог не выделяться в этой блестящей светской толпе своим относительно затрапезным видом. Но в действительности костюм его был новым, так получилось, просто совпало, и он как-то особенно подходил к нему, и к моменту, придавая вид какого-то мальчика-шалуна, которому здесь позволено больше, чем другим.


Притом почему-то в зале никто и глазом не повёл на его уникальное одеяние, но он вовсе не чувствовал себя каким-то чужим или особенным в этом зале, только одиноким, таким одиноким, каким давно уже не был, растворившись в последнее время во всех своих делах.

Одиноким, как безнадёжно потерявшийся в лесу или в каменных джунглях чужого города подросток.

И он как-то и почему-то понимал, что здесь в этом отношении никто ему ничем не поможет. И не только не поможет, но скорее наоборот, именно это его одиночество каким-то образом является для него пропуском в этот зал.

Всё это было странно, конечно. Любой нормальный человек не смог бы вынести подобного напряжения неопределённостью ситуации, но у Хэма внутри словно что-то проснулось.


Как бы открылась память о давнем прошлом. Он как бы был уже здесь, и был не один даже раз, и не только интуитивно понимал и принимал свою роль, но даже заранее успел повернуться к ливрейному, за полминуты до того, как он кратко и торжественно произнес:

 - Гос’спода, Его Светлое Величество Государь-Император!…

…

…Император смотрел в глаза Хэма с искоркой какого-то холодного, но вместе с тем необычного в жизни Хэма чисто человеческого любопытства. Тут не было прямого оценивания и каких-либо тайных намерений или дальних расчётов на что-то, столь характерных для деловых контактов, которые только и заменяли Хэму обычное общение.

Придворный что-то шептал Императору на ухо, тот легонько пожимал Хэму руку и говорил негромко – наслышан, да, да…

 - Что ж, теперь мой дом – ваш дом по праву, в любое время дня и ночи. – И он перевёл взгляд на следующего гостя, медлительной походкой пожилого и не совсем здорового человека передвигаясь к нему…

…


Хэм был уже больше трёх часов на ногах в этом зале, а день перед приёмом был достаточно трудным. И вообще, он не привык так долго стоять на ногах, он уже устал, ему хотелось присесть хоть ненадолго и хоть на что-нибудь, и в туалет.

Очень хотелось в туалет.

Но он здесь ничего не знал и был притом совершенно один в этом незнакомом зале. Сопровождавший довёл его только до лестницы и пропал, не сказав ни слова, растворившись прямо в воздухе, словно призрак.

И теперь он слонялся по залу среди вельмож и светских, не зная, куда себя приткнуть, у него не было здесь ни одного знакомого, чтобы хотя бы подойти и поздороваться, и к нему тоже никто не подходил.

Танцы сменялись музыкальными паузами, музыкальные паузы выходами придворных чинов с обходами зала и приветствиями, выходы чередовались лакеями с подносами с бокалами дорогих вин, и он, кажется, выпил чуть больше, чем следовало.

Чёрт побери, но ему не удавалось проследить, чтобы кто-нибудь куда-нибудь когда-нибудь выходил.

Он теперь вконец расстроился, и, прислонившись спиной к колонне, закрыл вдруг лицо ладонями.


 - Принц, что с вами? – услышал он тут же милый девичий голос.

И почувствовал, что ещё одно движение, ещё один жест, одно слово или хоть одна только минута промедления, и его как маленького поведут под ручку.

На горшок.

И поведёт его юная симпатичная девица.

И после этого её выберут царицей зала, и весь оставшийся вечер будут осыпать цветами и комплиментами, а его по-прежнему будут подчеркнуто не замечать…

Он понял эту каверзу ситуации и догадался, что это была заранее задуманная провокация, и понял также весь неожиданный для него объём своих новообретённых прав здесь.

 - Простите леди, но мне, кажется, пора, – он подмигнул плутовке и не спеша, насколько мог, направился к выходу.

Ему казалось, что весь зал смотрит ему в спину, едва сдерживая ехидные ухмылки. Тем не менее, он ни разу не оглянулся и не ускорил шаг.

…

…Но выйдя наружу, уже около ливрейных, карауливших парадную дверь, он почувствовал такую злость, что теперь уже не мог уйти просто так, ничего не сделав в отместку. И жалел только об одном, что он вырос в семье «трудовой интеллигенции», и не принадлежал никогда пацанской оторве с рабочих окраин.

Тогда бы он знал, что делать.


Но он всё же догадался, и неторопливо расстегивая штаны, подошёл к ближайшей колонне и длительно и с видимым удовольствием помочился всем накопленным на неё прямо в десятке шагов от ливрейного.

Тот стоял, как бы ничего не замечая, но Хэм почувствовал, что он тоже неслабо задет и весьма даже обозлён.

Но ничего не может сделать.

Вот что-то удерживало его от того, чтобы хотя бы высказать самое скромное замечание.

И это невидимое «что-то» и было гарантией для Хэма.

И теперь ему не нужно было никакого Права Шута.

Теперь он был сам по себе и в своём собственном праве, настоящий Чёрный Принц Саракша и Островной Империи, принятый при Дворе.

И тут до Хэма окончательно дошло, что именно этим своим действием, он только что подписал себе бессрочный пропуск в этот Дом. Что теперь он действительно может приходить сюда в любое время дня и ночи, не просясь и не отчитываясь. Что теперь это его дом, такой же его дом, как и для всех кто жил здесь раньше и живёт теперь и будет жить потом. Что он действительно может ходить здесь куда угодно и когда угодно, и никто не сможет и не будет его останавливать.

В пределах разумного, конечно.

Ну что ж, таков обычай, и теперь Хэм это знает.


И знает также, что вряд ли когда-нибудь воспользуется этим своим правом, если только у него не будет действительных оснований к тому. И что в этом его праве не было ровно ничего хорошего. Что было оно более всего родственно праву какого-нибудь любимого императорского кота ходить по дворцу где угодно и когда угодно. Потому, в частности, что сам он, не как Символ и Функция, а как человек, как сын своих родителей, как Хэм, Хэмми, маленький Хэмми, обезьянка Хэмми как звала его мама в детстве, со всем своим, абсолютно не нужен и безопасен для обитателей Дворца.

Ибо был уже обезврежен.

Разряжен, как выстреливший «на воздух» дуэльный пистолет.

Он понял также, почему вообще здесь оказался.

Они теперь были ему обязаны, обязаны любовью, ибо это то, что, прежде всего и всегда дарил Императорский Дом наиболее преданным своим подданным.

Потому что над ним, с ним произведён некоторый «чейндж», и всё, что он получил сейчас, он получил в обмен на собственную душу.

И что сама Власть тем самым обнажилась перед ним в последнем откровении, признавшись, что ей, в сущности, нечем ему заплатить, кроме того, что она дала ему сейчас.


Но он был не только не ждан, не зван и не гадан здесь. Он был олицетворением всего того, что концентрировалось на противоположной от Дома стороне жизни. Он был этой противной стороной, ну, или, во всяком случае, её полномочным представителем.

Он был Чёрным Принцем, он был уже призван на эту роль ещё до того, как реализовал хотя бы один из своих проектов.

Но притом, в себе и в своих делах, всегда оставался преданным, старательным, послушным, а теперь ещё и удачливым и добычливым подданным своего Императора.

Но преданным ему не душой, а как бы только формально, даже если сам раньше этого не понимал. Преданным лишь в силу сложившейся необходимости подчинения высшей силе.

Поэтому и любовь ему была «выписана и отгружена» неким таким тоже демонстративно-формальным порядком.

В силу одной лишь сложившейся необходимости.

И теперь, топая домой, как Золушка с бала, совершенно пешком и в полном одиночестве, разве что не босиком, под дождём и по лужам тёмных сырых ночных улиц, он чувствовал себя как бы слегка изнасилованным.


Чуть-чуть опущенным.

С полным соблюдением всех приличий.

Такая это была награда и такая любовь.

Хуже, много хуже, чем тогда, в первый раз, в подвале Жёлтого Дома, когда его только венчали Чёрным Принцем.

Теперь это было даже без малейшего налёта тогдашней мрачной романтики древнего ритуала. Теперь это было просто и по-деловому.

- Вы хотели любви, мой да'а'гой мальчик? Так снимайте штанишки и становитесь в соответствующую по-зи-ци-ю!

Было не только одиноко, сыро и безнадёжно, но и просто мерзко на душе, и не было смысла вообще жить дальше. Его всё-таки ограбили, понял он наконец. Как он ни брыкался, как ни юлил, как ни хитрил, как ни прятался, но теперь у него наконец отняли, вместе с его душой, всю добычу Чёрных Корсаров. Его настоящую долю в ней. Всё то, что он привёз из Страны Небесных Чертогов, всё до последнего жалкого грошика. И он опять остался ни с чем и один, совсем один.

Они всё-таки добились своего…

…


Он шёл медленно, ещё думая куда, назад к Малышу, к себе или к матери.

Он шёл и пытался сквозь нервные спазмы дышать воздухом и успокаиваться созерцанием ночного города.

Шёл, выбирая не самый короткий, но более странный и романтичный путь, извилистыми дворами, несколько удлиняя дорогу к электробусу, и делая её при этом рискованнее и замысловатее. Но, может быть, чуть разнообразнее.

Ему казалось, что так будет легче отвлечься от своих мыслей.

И тогда, в глухом переулке, в темноте, он вдруг увидел кого-то, прячущегося среди пустых ящиков и мусорных баков заднего двора какого-то, видимо, магазина.

Подростка, в котором, подойдя ближе, опознал мальчика-раба.

Рабов редко можно было встретить за пределами зон, где они жили и работали, это было удивительно, если только за этим не было никакого криминала. Хэм лишь раз или два видел в детстве, как они строем шли на завод, где работал его отец.

Кажется… ну да, точно, парень уединился, чтобы курить и мастурбировать здесь, в темноте и одиночестве, чтобы никто не застал его за этим делом, цинично понял Хэм шестым своим чувством.


Пацан не делал этого, не успел ещё, только сильно хотел, но боялся. А теперь ещё и приторможен был неожиданным появлением Хэма. И смущён также, тем, что тот его заметил и остановился, разглядывая. И теперь он тоже лишь смотрел на Хэма большими тёмными влажными глазами.

И тут Хэма разобралО, наконец, может быть вообще впервые в жизни. Озлобление его требовало выхода, как и все вместе расстроенные его чувства. Ко всему былому, ко всей его вообще не сказать, чтобы удачно складывающейся жизни, его только что самого, можно сказать, морально изнасиловали, и теперь он, вероятно, подсознательно сам захотел сделать что-то подобное с кем-то другим.

И ещё, ему было как-то толи жаль пацана, толи он его раздражал и ещё больше злил своим присутствием, поведением и чувствами, маленький неблагодарный Стране зас.анец и трус!

…Злил даже одним только фактом своего существования на белом свете…


Понятно, что у юного раба не было и не могло быть никакой личной жизни, и даже простого уединения, вообще ничего своего.

Даже дрочить негде было.

Ну дак что, жалеть его теперь за это? – с каким-то остервенением и чуть не с ненавистью непонятно на кого думал Хэм.

 - Чёрт побери всё вообще!!

И почему так всегда выходит, что любая, и чужая, в том числе нужда всегда выпадает на Хэма, что он оказывается, всем должен и во всём виноват, а все доходы и награды делят почему-то другие?

И тогда он впервые и единственный раз в жизни воспользовался своим правом господина.

  - Подойди сюда, парень – тихо, но властно позвал он пацана.

Тот, видя сословную разницу, опустив глаза, послушно подошёл

 - Стань на колени!

Пацан опустился, и подобострастно смотрел в лицо Хэма снизу вверх мокрыми глазами с расширенными от страха зрачками, не будучи ни в праве, ни в силе отказаться выполнять требования Хэма, пока тот расстёгивал штаны…

…


…Потом парень и вовсе сел, пачкая штаны, прямо на мокрую, в лужах мостовую, упираясь в неё руками, а потом он тоже опустился на корточки возле беззвучно плачущего пацана с перепачканной мордашкой, обнимая его за тщедушные плечики и целуя в глаза, носик и губки, ероша волосы на голове и в некотором раскаянии всячески пытаясь отблагодарить и успокоить.

 - Ты чей? – допытывался Хэм, - к кому приписан? Где живешь?…

Но тот только всхлипывал в ответ. Потом всё-таки сказал, назвал фабрику на окраине, далеко отсюда, и свой номер…

 - Ладно, иди, может, ещё встретимся – Хэм вытряхнул всё, что было у него в кошельке, и сунул, не глядя в нагрудный карман пацанчика.

Потом поднялся, застёгивая брюки и пытаясь привести себя в кое-какой порядок, приобнял слегка на прощанье мальчугана и быстро зашагал прочь, не обращая уже внимания на почти не сдерживаемые рыдания за его спиной…



 
35. МАССАРАКШ


В Островной Империи прямое применение права Господина, то есть, принуждение кого-либо к чему-то или насилие над кем-то считалось неправильной, низшей формой поведения. Настоящий Господин и Повелитель своей и своих подданных судьбы следует закону кармы, и властвует, сообразуясь с естественным ходом дел, лишь помогая Потоку Жизни находить Правильное Русло.

В этом он укрепляет свои силы и собирает в себе энергию Дао.

А эта энергия делает его абсолютным властителем всего сущего и возвышает до божественного статуса.

Прямое же действие, с насилием над естеством, добиваясь лишь временного, недействительного результата только по-пустому растрачивает эту энергию.

Образно говоря, и профанируя этим несколько данные взгляды, Господин набирает энергию, когда правильно управляет событиями, не вмешиваясь в них. Точнее, не противореча общему их ходу, а двигаясь вместе с ними в направлении Потока Жизни. Тогда энергия этого Потока накапливается и в нём самом.

А владея ей, он может «двигать горами».


Но если бы он реально захотел двинуть какую-нибудь гору по чистому своему произволу и прихоти, гора бы двинулась, да, но сам он остался бы на бобах, растратив все свои запасы, и на вторую гору у него теперь уже точно ничего не осталось бы.

А надо было бы ему не делать так, а дождаться, пока ПотокЪ сам подточит эту гору. Ну, может быть, лишь способствуя этому, путём направления его по Правильному Руслу.


ВотЪ.

Нет, ну действительно, ну не понимаю этого, увольте уж…


Так или несколько иначе, но всяческое насилие по линии господства, если и не осуждалось обществом прямо, и даже действительно было «правом», но одновременно же, являлось нарушением гармонии и как минимум вызывало, должно было, во всяком случае, вызывать внутренний дискомфорт у проявившего его повелителя, равно как и у всех его окружающих.

И Хэм ещё к тому же был достаточно прямолинеен, чтобы воспринимать своё поведение именно в таком ключе.

Во всяком случае, никогда в дальнейшем в их с Найдёнышем отношениях ни разу даже не промелькнуло уже более ничего сексуального.

Ну, почти ничего.


Практически, никогда не существовало прямой потребности в описании связи между работой излучателя и отпечатками поля на детектирующих стёклах, в частности потому, что всё внимание было сосредоточено на вскрытии смыслового кода отпечатков. Эта же задача воспроизвелась и в работе по естественным полям.

Связь же алгоритмов механических эффекторов, управляющих мандал то есть, и отпечатков отвечающего им поля просто не анализировалась. Да и времени на это как-то всегда не оставалось, даже если бы возникло такое желание.

Теперь же приходилось выстраивать в логические цепочки все выявленные функциональные зависимости и дополнять их отсутствующими звеньями.

Лаборатория с Хэмом в роли ведущего исследователя и вдохновителя справилась с этой задачей и, кажется, это была последняя решённая ей качественно существенная задача в психотронике.


С другой стороны, остроактуальным вопросом оставалось и вычленение «космологической» составляющей.

При нерешённости описания даже простой суперпозиции полей она выглядела совсем безнадёжной. Но здесь делу способствовали данные, полученные Корсарами. Теперь ожидаемый результат был приблизительно известен. Поэтому некие методы фильтрования именно такого сигнала, как был записан, всё же были предложены. Хотя и оставляла желать лучшего не только их надёжность и достоверность, но и просто технический уровень был невысокий для их полноценной реализации. Так что разработанные в результате системы оставляли явные следы помех как аппаратного, так и внешнего происхождения, которые трудно было отделить от гипотетических модуляций собственно космологического поля.

Но основной вопрос теперь стоял так: возможны ли вообще эти модуляции и что или кто может стоять за ними?


Космология Саракша не сводилась к двум только моделям, «научной» Бисфере и секретной Теории Астрального Шара. И не только по-прежнему процветала школярская уже исключительно концепция Мировой Тверди. Но был ещё целый ряд действительно конкурентных и обсуждаемых представлений, выработанных саракшской наукой в процессе попыток разработать общую космологию своего мира.

Сохранение ореола таинственности и мистики в космологии Саракша обуславливалось именно отсутствием общепринятой картины мира, длительной невозможностью придти в этом вопросе к хоть какой-то однозначности.

Поэтому та версия, которой действительно доверяла высшая элита Империи, была эзотерической. И доступ к ней искусственно затруднялся посвященными.

Это была модель пустотелого Шара с толстой корой, внутри которого располагалась Обитаемая Поверхность и Космосфера, и который свободно плавал в пустом же пространстве Астрала, возможно даже, что среди других, подобных ему.

Даже упоминание об этой концепции встретить в свободной литературе было почти невозможно. Хотя конечно, это и не было каким-то государственным или чьим-то ещё охраняемым секретом, и санкций за проникновение в эту тайну никто наложить не мог.


А если хорошенько покопаться по книжным развалам и библиотечным фондам, то вполне можно было найти и какой-нибудь редкостный многосотлетний фолиант с её изложением. Вполне открытый, с соответствующими осторожностями в плане сохранности, конечно, для доступа каждому, кто только его запросил бы.

Просто эта теория особенно не упоминалась нигде в новых источниках и не обсуждалась. Ну, не так, чтобы совсем уж, но так, чтобы заведомо отсечь непосвященных. Для которых была Мировая Твердь, а для особо упорных и продвинутых – научная Бисфера, изобилующая многоэтажными формулами.

Которая и действительно была самой современной базовой научной моделью.

Но подтверждённая многочисленными, геофизическими, прежде всего данными, она не просто «не укладывалась в головах ретроградов», но слишком противоречила неким фундаментальным интуициям и тайным знаниям.


Хотя, вполне себе параллельно, если у Академии Наук «официально запросить» какую-либо «справку» на темы геофизики или космологии, все расчёты и ответы будут обоснованы ссылкой именно на теорию Бисферы.

В секретных же объяснениях, например, по поводу «феномена HFN», а он, очевидно, требовал объяснения, для тех, кто был в курсе, на первом месте была версия Шара-В-Астрале. И старое представление о том, что в районах полюсов имеются или, по крайней мере, могут иметься некие тоннели или пещеры или иные выходы, ведущие на внешнюю поверхность Шара Саракша.

И тогда HFN вполне могли быть представителями иных Шаровых Миров, каким-то образом достигшими Саракша через разъединяющую их, по-видимому, абсолютно чёрную и холодную пустую астральную бездну.

Это, конечно, было лишь смелой гипотезой и оставляло некоторые вопросы без ответа, но всё же представляло собой хоть что-то, хоть какой-то рациональный и  логически последовательный взгляд на вещи.


Согласно другой версии, менее поддерживаемой, «люди ниоткуда» были жителями Тени, которая, как второй, отдельный, свободно плавающий около Мирового Центра Континент или, скорее, Остров, могла в принципе быть носителем некой неизвестной параллельной цивилизации.

Правда, в настоящее время на ней не было ни воздуха, ни воды, но это не обязательно значит, что так было всегда. Возможно, что раньше Тень была ближе к поверхности Саракша и «цепляла» его атмосферу в своем движении. Либо атмосфера эта простиралась дальше, либо ещё как-то иначе.

Но первоначально Тень могла быть более похожа по своим условиям на Обитаемую Поверхность Саракша. Причём утрачивала она атмосферу уже на исторической памяти её теперешних жителей, которым пришлось уйти с её поверхности в глубины каких-нибудь герметизированных пещер в толще скальных пород Тени, где они и пребывают по настоящее время.

Либо, как вариант, Тень могла представлять собой миниатюрный аналог Саракша как Шара-В-Астрале. То есть, содержать внутри себя полость, заполненную воздухом и имеющую даже настоящие водоёмы на своей собственной внутренней Поверхности, подобной Обитаемой Поверхности самого Саракша.


В любом случае, так как Тень заведомо была намного меньше и беднее Саракша, становился объяснимым интерес в нём людей ниоткуда. Они могли просто проводить разведку и готовить территориальные захваты с целью переселения в более благоприятные для жизни или просто более обширные пространства, чем те, которые в состоянии была предоставить им Тень.

И, опять-таки, HFN в обеих этих гипотезах свидетельствовали о возможности жизни «где-то ещё», помимо известной Обитаемой Поверхности и о возможности того, что космологическая компонента пси-поля имела соответствующее происхождение.

То есть, говоря предельно прямо, порождалась психогенераторами Чужих.

Это была самостоятельная теория Хэма, но это была и теория высшей научно-технической и политической элиты Саракша. Поэтому это был именно Патриций, кто посвятил Хэма в азы этих представлений. То есть, думал, что посвятил.

Впервые же, что у того взгляда, который он считал исключительно собственным, были предшественники и есть другие последователи, Хэм в действительности узнал по своим собственным каналам, по линии Императорской Власти и Жёлтого Дома.


Это только в вожделенных снах некоторых демократических политиков Император Страны Островов был чисто символической фигурой. На самом деле он сохранил за собой значительную власть, которая после последней войны вновь возродилась и укрепилась поддержкой его Советом Неизвестных Отцов.

Но власть эта, помимо огромного морального авторитета Отца Нации, почти исключительно осуществлялась агентами, которые стремились сохранить в тайне свою связь с Династией и свою работу на неё.

Хэмовы же Слуги, которые так бесцеремонно захватили его когда-то в свои сети и объятья, хотя и представляли собой автономный полушутовской Дом Низшей Власти, который теперь являлся как бы его собственным Двором, но притом реально тесно сотрудничали с Императорской Властью и входили в сферу её влияния.

И если до блистательных побед Хэма на поприще научных исследований они в основном лишь играли в «Двор Навыворот» при Чёрном Принце, то теперь, когда дело приняло столь серъёзный оборот, действительно стали оказывать ему содействие по самым разным вопросам, в том числе инициативно добывая для него «эксклюзивную» информацию научного свойства.

И он действительно вошёл в предсказанную для него силу и стал настоящим действующим Чёрным Принцем, с того момента, как был принят во Дворце.

Другое дело, что это положение и эта роль в Стране Островов как и вообще на Саракше достаточно специфичны.

Тем не менее, он также действительно располагал некими возможностями, в некоторых отношениях даже очень существенными, которых не было у простых смертных.


Ещё одной космологической концепцией была известная теория «Массаракш», возникшая совсем незадолго до бисферической модели, почти параллельно с ней.

Её появление и, если так можно выразиться, жизнь характеризовались постоянными скандалами самого разного рода. А в конечном счете, в печальной судьбе её автора невольную роковую роль сыграл местный «Эйнштейн», автор теории Бисферы, хонтиец Гаухага Гэ, вследствие чего он и сам покончил с собой.

В принципе, и теория Массаракш существовала давно, можно даже сказать, «изначально», ибо корни и истоки её теряются в глубине тысячелетий. Но упомянутый математик придал ей самую стройную и математически строгую форму. До этого же она была лишь редким гостем сатирических литературных сюжетов, с подачи одного из древнейших представителей этого жанра.

И преодолеть именно этот ореол «сатиричности» упомянутому математику как раз и не удалось. Хотя полноту и логичность этой вполне правомочной концепции он показал со всей возможной достоверностью. Но отношение к ней, в силу исторически сложившегося предубеждения, так никогда и не стало хоть сколько-нибудь серьёзным.


Теория Мировой Тверди, как и теория Массаракш не склоняли особенно к мысли о множественности миров, хотя совмещались с этой концепцией.

И там и там основной элемент, который заставлял более всего сомневаться в них теоретиков, философов и концептуалистов, это были две равно «дурные» бесконечности.

В одном случае это была бесконечность камня сплошной Мировой Тверди. В другом – пустота немыслимого Открытого Пространства, ничего в себе помимо единственного мира Саракша с обращающимся вокруг него Мировым Светом не содержащего.

Зато модель Бисферы имела чёткую современную соответствующую модификацию.

В любой космологии Саракша проблемой был Мировой Центр, так как он выступал как некий энергетический сток, Чёрная Дыра, как стали его называть в самое последнее время, куда загадочно проваливались и где бесследно исчезали любой свет, любое вообще излучение и вся тепловая энергия, вырабатываемая Мировым Светом и Ядром Шара Саракша в частности.

Первоначальные попытки объяснения состояли в том, что «стекаемая» энергия канализировалась по топологической склейке назад, в то самое Ядро, откуда исходила. Но самые первые прикидочные расчёты тепловых балансов не оставили камня на камне от этой теории. К тому же, Мировой Свет, как оказалось, не был расположен в Мировом Центре, что окончательно разрушало всю конструкцию. И самые упорные и длительные попытки космофизиков как-то спасти столь привлекательную космологическую модель так ни к чему и не привели.


Так что «проблема Центра» оставалась, и фантазёры-теоретики придумали, среди прочего, модель Множества или Грозди Миров, склеенных этими центрами.

То есть, по их представлению, через «Чёрную Дыру Центра» можно было попасть в один из множества миров-антиподов Саракша.

Войдя, то есть, в Мировой Центр из Саракша, «наблюдатель», если только он мог пережить этот переход, выпадал из Центра какого-то другого Мира, подобного Саракшу, оказываясь уже в его Сфере Пустоты.

Причем предполагалось, что попадание в тот или иной из, возможно, бесконечного множества таких «антиподальных» миров определялось в основном лишь распределениями космологической, как они говорили, вероятности, в аналогии с квантово-механической.

Но это была уж совсем заумная научная фантастика, и Хэм пока придерживался как основной линии эзотерической версии Шара-В-Астрале. Колеблясь, однако, в приступах настоящей теоретической шизофрении, одновременно сомнениями в пользу Бисферы, будучи не в силах соединить в одно целое эти две теоретические модели, которым более всего доверял.


В любом случае, смысловая компонента космологического поля, будь она обнаружена, представила бы прямо жгучую загадку.

Поэтому лабораторный ТСВ месяцами уже, не переставая, тихонько шелестел охладителем, производя модельный подбор эффекторных «мандал» для гипноизлучателя, чтобы настроенный соответствующим образом, он мог бы порождать в накопительных стёклах отпечатки, подобные тем, что оставляло в них космологическое поле. И тогда можно было бы попытаться фиксировать и просканировать этот диапазон резонансной подсветкой, на порядки повышающей чувствительность детектирующих стёкол.

Если бы, конечно, близкие к астральным конфигурации поля были найдены, либо воспроизведены искусственно.

Параллельно можно было попытаться получить хоть какую-то информацию о смысловых контекстах астрального поля у медиумов. Но с ними крайне трудно было работать. Они не любили ментоскопироваться, и не подходили в качестве психооператоров. Отчеты же их часто были непонятны, притом, что комментировать их они тоже как правило, отказывались.

Поэтому приходилось самостоятельно их обрабатывать в поисках подходящих интерпретаций.

В принципе, методом контент-анализа, равно как и иными общепринятыми способами выявления архетипического содержания коллективного бессознательного, в этих отчетах, как и иных источниках, действительно выявлялись следы структур, для которых астральная интерпретация была возможна и непротиворечива. Но, увы, не единственна.

А лабораторный ТСВ только тихо шуршал и шуршал в своём углу вентиляторами, не находя ни в каком из обшариваемых им конфигуративных пространств ничего, что хотя бы отдалённо напоминало предмет поиска.


Очередной новостью в личной жизни Хэма был его разрыв с культом Одинокого Мальчика.

Он относился ко всему там слишком серьёзно и доверчиво, и этим заметно отличался и несколько даже раздражал тамошних адептов, до тех пор, пока сам не осознал, что ведёт себя неадекватно своему окружению.

И ему после этого осталось только уйти.

Притом, что он, в общем-то, начинал уже чувствовать, что это всё же для него «не то».

А что было «то» он так пока и не понял.

В результате, говоря словами классика, «им овладело беспокойство», в душе был постоянный сумбур и беспорядок, и жизнь его снова приходила в расстройство.

С Малышом, впрочем, он продолжал встречаться, приходил к нему, хотя уже и гораздо реже. И без какого-либо «секса»*.

Некоторое успокоение приносила только работа воображения, на обычные для него «научные» темы.

---------
* - Ну, положим, всё же не совсем.



 
36. В ЦАРСТВЕ ТЕНИ


Иногда Хэму даже снились, то полеты на некоем ракетном аппарате к Тени, то, как он, вооруженный особым защитным снаряжением, наподобие тяжёлого водолазного скафандра, ходит по её поверхности. Среди её равнин и удивительных кольцевых гор, в абсолютной тишине вакуума, слушая лишь собственное дыхание в замкнутом пространстве скафандра. Ходит, как плавает, совершая замедленные движения, совсем как под водой, но гораздо легче, без сопротивления плотной среды, передвигаясь не столько шагами, сколько прыжками, из-за малой гравитации Тени, длинными и медленными, более похожими на полёты.

Большой досадой было, что не удавалось никак вычислить ни точное расстояние до Тени, ни её собственные размеры. О конкретных значениях коэффициентов, описывающих оптическую схему и некоторые иные параметры Космосферы, в настоящий момент можно было только гадать. А без них такие оценки были невозможны либо слишком приблизительны.


Более того, для Тени вообще сложилась парадоксальная ситуация с расстоянием.

Поскольку теперь считалось, что Тень представляет собой всего лишь некий каменный шар, кружащий замысловатыми путями в Космосфере вокруг Центра Мира, то появилось и обоснование для проведения эксперимента по измерению этого расстояние методом сверхдальней радиолокации.

Подобные эксперименты проводились некоторое время спустя после полёта фоторазведчика, но они не дали тогда никакого результата. Точнее говоря, было лишь подтверждено, что сама Космосфера является непрозрачным «глухим» поглотителем радиоволн. Во всяком случае, не позволяющим получить отражённый сигнал от противоположной части поверхности Саракша.

Отсутствие же радарного отклика от Мирового Света и Тени объяснялось тем, что были неизвестны их точные координаты на момент времени, когда проводился эксперимент, и они, вероятно, просто не попадали в радарный луч.


Теперь же, когда выяснилось, что от Тени отраженный сигнал должен был быть непременно, можно было организовать более систематический и длительный его поиск. Правда, это всё равно была постановка эксперимента в неблагоприятных условиях, время было упущено, в принципе это надо было делать одновременно с полётами Корсаров, тогда можно было точно навести радар на цель. Но радары у саракшан теперь были уже достаточно мощными, чтобы рассчитывать, что при длительном поиске широким углом излучения результат всё же может быть получен и без этого.


И относительно быстро он был получен.

Но он был ужасен, просто чудовищен, он не лез ни в какие ворота.

Получалось так, что Тень (или, может быть, Мировой Свет – радаром их различить было, естественно, невозможно) находилась дальше от той точки Поверхности Саракша, где был радар, чем даже его противоположная сторона, причём намного дальше, «на порядок» примерно, или даже более того.

Тень по измерениям радара не помещалась в Сфере Пустоты, она была дальше, гораздо дальше!! Понятно, что такого рода результат не мог быть воспринят некритически. Что-то было «не то» в теоретических моделях, но что – космофизики пока только отмалчивались*.

---------
* - В действительности легко объяснялось впоследствии уменьшением скорости распространения электромагнитных колебаний в области Космосферы.


А Тень притягивала Хэма главным образом тем, что если бы на ней удалось создать научную станцию, то космологическое пси-поле можно было бы надёжно зафиксировать самыми точными методами. Даже самая короткая возможная экспозиция, которая фактически была обеспечена в полетах Корсаров, на скромном автоматическом приборе и без участия корректирующего оператора всё же принесла вполне определённый результат. Поэтому  более мощная аппаратура вместе с оператором, размещённые на Тени, притом без каких бы то ни было ограничений по длительности экспозиции, заведомо позволили бы досконально изучить структуры астрального поля и выявить все его переменные и скульптурные слои! Если они только есть, конечно…

Правда теперь, по последним гипотезам, для этой лаборатории добавлялась «проблема HFN», возможное её население, которое могло в принципе оказаться далеко не дружественным. Но Хэм как-то не верил, что там действительно хоть кто-то живёт или может жить, без специальных и сложных защитных технических приспособлений. Во всех его фантазиях Тень представала абсолютно безжизненной и пустой. Тем более было ему невозможно представить миниатюрный собственный «Мировой Свет» внутри пустотелой Тени, без которого жизнь на её внутренней поверхности тоже была невозможна.

Не верил до тех пор, пока Патриций не выложил перед ним три снимка с первого ещё ракетного фоторазведчика, те самые номера, которые отсутствовали во всех, даже самых секретных отчётах.

Запечатлённое на них заставило бы ахнуть кого угодно…

…


Другим направлением работы мысли Хэма в области космического полёта была идея свободно летящей заатмосферной станции.

Дело в том, что в области Мирового Центра, как известно, Мировой Свет и Тень находились постоянно, совершая, видимо, некое сложное кружение вокруг него и совсем не проявляя склонности к падению ни в Чёрную Дыру Центра, ни на Поверхность Саракша. Аналогичным образом, и самый свет в Космосфере распространялся по замкнутым кругам, проходящим через Мировой Центр, а не вдоль прямых линий, как вблизи Поверхности. Так что, такая особенность движения могла быть связана скорее с физикой Космосферы, чем быть свойством тел, которые в ней находятся. Тем более что если природа Мирового Света оставалась пока совсем неясной, то Тень-то была просто каменным шаром, отчасти даже напоминающим плотный Шар Саракша в теории Бисферы, только существенно меньшего размера.


Тогда возникала мысль о той границе, которая невидимо разделяет эти две области мирового пространства. Ту, на которой господствует «приповерхностная» физика, с примерно прямолинейным инерциальным движением и распространением света, от той, где доминировала физика Космосферная, вынуждающая свет и материальные тела следовать кругообразным траекториям.

И если она, эта граница проходит достаточно близко от Поверхности, то любое материальное тело, которому только удалось придать соответствующую начальную скорость осталось бы в Космосфере навсегда, навечно, описывая некие круговые трассы вокруг далёкого Мирового Центра. И превратилось бы в то, что Хэм назвал «свободно летящим телом», в промежуточное явление природы, между подброшенным камнем, который по примерно параболической траектории всегда возвращается на Поверхность, и околоцентральными космическими телами, то есть Мировым Светом и Тенью.


Одной из фундаментальных гипотез, которыми обогатила науку теория Бисферы, было предположение, что гравитация, то есть сила тяжести, прижимающая все тела пропорционально их массе к Поверхности, и тяготение, сиречь притяжение любых масс вещества независимо от его состава, обратно пропорциональное расстоянию между ними, суть одно и то же фундаментальное взаимодействие.

Препятствовал утверждению этой гипотезы известный парадокс, состоящий в том, что внутри пустотелого шара независимо от толщины его стенки сила тяготения должна быть полностью скомпенсированной и равной нулю. То есть, никакой гравитации не должно было бы наблюдаться вообще.

Но с другой стороны, используя массаракш-приближение для приповерхностных расчётов, исходя из некоторых вполне естественных представлений о распределении плотности вещества в теле Шара Саракша, получали для силы его тяготения величину, принципиально близкую наблюдаемой величине силы тяжести. А тогда, в той же модели можно было элементарно рассчитать и условия и параметры такого вечного движения материальной точки «вокруг» уже не Мирового Центра, а Сферы Материальности, то есть, фактически, так или иначе, всё равно вдоль обитаемой Поверхности Саракша.

Подобные оценки были возможны и не только в выдуманном абстрактном мире Массаракш. Они также были близки к прикидкам кругового движения в Сфере Пустоты на основе известных феноменологических коэффициентов, при простом учёте тангенциальных вектору скорости вихревых компонент силы тяжести, которые давно были введены при описании динамики ракетного полёта.


Конечно, свести эти две теории в одну, бесспорно правильную и всеобъемлющую, было трудной задачей. Для этого, в частности, очень нужны были данные точных траекторных измерений в новых, высотных ракетных полётах. Без этого невозможно было даже предвидеть, будет ли кругообразное движение «парящего тела» в действительности круговым или всё же скручивающейся или раскручивающейся спиралью. Отсутствовал в этом вопросе действительный экспериментально-теоретический анализ ситуации, дело пока ограничивалось лишь смелыми до сумасшествия чисто абстрактными и схоластическими «мысленными моделями», либо же техническими приближениями, пригодными для решения только узких конкретных задач.

В любом случае, подобные проекты упирались в ограниченную энергетику современных ракет, которые пока никак не могли ни забросить даже самый малый автоматический аппарат к далёкой Тени, ни придать ему скорость, достаточную для превращения его в «летящее тело», даже приблизиться к этой скорости сколь либо значительно.

Тем не менее, третий ряд образов и идей, заполнявших голову Хэма, был связан с попыткой вообразить аппарат, пилотируемый аналог Чёрного Корсара, который позволил бы подняться в космическое пространство пилотам и наблюдателям-ученым, если бы соответствующая ракета, например, атомная, была когда-нибудь построена.


Другим путём в космос было создание аэрокосмического летательного аппарата, который имел бы на своем борту экономные по массорасходу топлива воздушно-реактивные двигатели, бравшие окислитель из окружающего воздуха, вместе с собственно ракетными, для заатмосферного полета. К этому располагала вся предыстория саракшского ракетостроения. Самые мощные и дальнобойные «континентальные» ракеты использовали дополнительно к стартово-маршевым жидкостно-реактивным ракетным двигателям воздушно-реактивные ускорители, более эффективные в плане расхода топлива.

Всё же, от Второго Ракетного проекта, породившего эти ракеты, мало что осталось.

Но если разработанные тогда широкодиапазонные «прямоточники» ещё можно было в принципе воспроизвести, то мощности их всё же не хватало для задачи создания «искусственного свободно летящего тела», в кабине которого мог бы размещаться пилот. То есть, надо было бы возобновлять длительную и дорогостоящую программу разработки особо мощных жидкостных и воздушно-реактивных двигателей.


Сильным препятствием тут была также турбулентная высотная атмосфера Саракша.

Даже ракеты с большой тяговооруженностью иногда терпели аварии и не достигали целей из-за попадания в особо мощные вихри, что уж говорить о самолетах или предполагаемом аэрокосмическом аппарате.

Тем не менее, и это направление не было совсем уж безнадёжным. Уже почти два десятилетия существовали в Стране Островов и других сверхдержавах Саракша испытательские программы высотной реактивной авиации. Бравые и отважные пилоты-испытатели направляли свои мощные, тяговооруженные, особо прочные и потому тяжёлые стальные машины прямо в зону турбулентности, учась видеть её радарами насквозь, со всеми её каверзами и опасностями. Стараясь находить и обходить особо мощные вихри и безопасно и надёжно летать в ней по любым маршрутам, по возможности независимо от её состояния и настроения.


Зато, как только ракета или аэрокосмический аппарат выходили за пределы атмосферы, они сразу оказывались в мире света, безмолвия и пустоты. Эта пустота требовала герметичных кабин для пилотов-космических путешественников, а потоки радиации, пронизывающие насквозь всю Космосферу – толстых защитный стенок у этих кабин.

Таким образом, аппарат, предназначенный для космических полётов человека, выходил в воображении Хэма чем-то похожим на подводные батискафы и потому был назван им Космоскафом. Он должен был отделяться от ракеты или аэрокосмического носителя для перехода в режим автономного полёта и иметь на борту собственные небольшие ракетные двигатели для управления полетом с соответствующим запасом топлива.

Кроме этого, он ещё должен был обеспечивать возвращение космических путешественников на Поверхность, вероятнее всего, как и Корсар, опускаясь на неё на парашюте…

…

А пока же Хэм готовил Найдёныша для эксперимента по медиумированию астральных смыслов, который должен был стать завершающим эпизодом при излечении его травматической психики.


Отвозя Найденыша в клинику, он представлял себе некие картины из жизни на Тени, воображая там себя в доме-дворце, вознесённом над её скалами, с герметичными толстыми и надёжными стенами и окнами, в привычном своём одиночестве, окружённым только роботами-куклами, всегда нагими и послушными, отзывчивыми на любое его желание…

…

«…И он воздвиг свой чертог в Царстве Тени, воссев на престоле Императора Мира в царственной и соблазнительной наготе, чтобы править так, никогда не снимая только короны, которая навеки скрыла от всякого глаза вместе с его смертоностными для тел и душ маленькими рогами подлинную его суть…»

…

Неожиданно электробус остановился, не доехав до очередной остановки. Путь ему преградила какая-то небольшая толпа возбужденных людей, которые что-то кричали, размахивая руками.

Хэм был потрясён увиденным. Упорядоченная жизнь Островов не знала ничего подобного со времени войн и революций, и он просто не мог поверить собственым глазам и совершенно не понимал и не воспринимал происходящего.

Толпа, однако, двинула куда-то дальше, обтекая электробус и стуча в его стены и окна кулаками, прошла мимо, и электробус снова взвыл мотором и продолжил прерванный рейс.



 
37. НАЙДЁНЫШ


Из медиумов почему-то получались плохие психооператоры. Точнее не получались никакие. Они почему-то не совмещались ни с какими техническими психотронными устройствами. Попытки усилить медиума какой-либо такой аппаратурой приводили его, в крайнем случае, к нервному срыву, но никогда не способствовали вскрытию какого бы то ни было нового содержания или получению хотя бы только новой информации.

Поэтому идея была в том, чтобы подобрать кого-то, у кого можно было бы одновременно развивать и медиумические способности, а значит, задатки должны были быть изначально, и тренировать как психооператора, работой на аппаратуре, пока ещё данный имярек не реализовался как медиум.

А чтобы как можно дольше избегать возникновения соответствующих коллизий, данный субъект должен был быть ещё и шизоидом, или даже настоящим шизофреником.


Шизофрения в секретной медицине Саракша давно трактуется как патология развития медиума в условиях его психологического подавления Коллективным Трансцедентальным Субъектом. Другим привлекательным моментом было то, что после излечения этой болезни на некоторый срок открывалась возможность психолого-психотронного эксперимента по моделированию чужой психики в лоне такого субъекта.

Этот эксперимент должен был быть похож на исполнение театральной роли. Испытуемый (или испытатель?) должен был просто вживаться постепенно в определённый образ, в соответствии с ориентирующими подсказками исследователя, почувствовать как самый талантливый актёр своё тождество с неким героем, образ которого должен был быть художественно реконструирован из совокупности неких специально подобранных менто- и психограмм.

Тогда в нём, гипотетически,  должно в какой-то момент, как переход количества в качество, возникнуть частично-целостное инициативное сознание, личностно адекватное тому аспекту Трансцедентального Субъекта, Коллективного или даже Мирового, который хотел анализировать исследователь.


Найдёныш был не только явным шизом, но в его сознание ещё в лагере был вмонтирован стандартный кондиционирующий ролевой модуль, который отвечал за новый его социальный статус раба Страны Островов. Вероятно этот модуль как-то наложился на собственное, исходное расщепление его психики, образовав новые дефекты в ней и в его поведении, которые препятствовали его нормальной самореализации в предоставленной ему социальной роли.

Но именно из-за этих дефектов и можно было рассчитывать, что он будет вполне подходящим исходным материалом для выполнения им, после его декодирования и демонтажа патологических компонентов его психики, задачи реконструктивного моделирования некоего иного сознания.

Иными словами, вылечив Найдёныша и освободив его от кода, и переводя тем самым, заодно, в более высокий ранг свободного (плебея) или даже гражданина Страны Островов, мы хотим, чтобы он за это стал всего лишь на некоторое непродолжительное время полноправным участником нашего опыта с аккумулированием психики некоего обобщенно-модельного Чужого из архетипического содержимого местного этнического Коллективного Трансцедентального Субъекта. Полагая, в качестве обоснования этого опыта, что в силу общей связи подчинения последнего Мировому Трансцедентальному Субъекту, он обладает необходимым для этого материалом. И не так уж важно, какими конкретными физическими механизмами накоплен в нём этот материал, в силу ли существования астральной пси-полевой связи между Мирами, или как-то иначе.

Так, во всяком случае, думал Хэм, готовя этот эксперимент.


Он по-прежнему чувствовал себя слегка виноватым перед Найдёнышем, и за обстоятельства их знакомства, и за предстоящий весьма рискованный опыт с ним, или над ним, точнее говоря, чего уж там.

Да и вообще за обращение с ним Страны Островов, если уж на то пошло.

Конечно, это совсем не его дело, и Хэм не собирался формулировать или тем более иметь какое-то своё собственное отдельное «мнение» по вопросам политики такого рода, но вот в личном и конкретном плане чьей-то отдельной судьбы он оказывался эмоционально не вполне уравновешенным…

Притом, что вдобавок считал, что Найдёныш никак не был причиной его разрыва с Малышом. Скорее наоборот, это Малыш таким образом отрывался от Хэма, малой кровью, так сказать, а Найдёныш был таким же средством при этом, каким он будет в его собственном эксперименте по проникновению в глубины сознания Коллективного Трансцедентального Субъекта.

Так что теперь Хэм был автором идеи, достойной Особой Лаборатории в начальный период её истории, а Патриций в это время усердствовал в проекте организации каналов обратной связи с Трансцедентальным Субъектом и полностью, так сказать, пересел на технику. То есть, получилось, что и они тоже не только разошлись по разным темам, но ещё и как бы обменялись ролями.

И теперь почти не взаимодействовали, даже встречались редко.


Зато Хэм втащил давнего своего приятеля Сценариста в их секретный проект, мотивировав это тем, что, по его мнению, талантливые ментодоноры сами могли быть разновидностью скрытых медиумов, коль скоро в продукции их коллективного творчества методами архетипического анализа выявлялись смысловые структуры, характерные для Коллективного Трансцедентального Субъекта. То есть, они сами представляют собой тот естественный канал взаимодействия между индивидуальным и коллективным сознанием, который существовал ещё до всяких хэмовых стёклышек и хитрых ящичков.

Но для Хэма была более всего интересна не сама эта тема, а реакция Сценариста на всё то, что они натворили за это время с Патрицием в психотронике. И он не прогадал. Циник Сценарист был шокирован и даже элементарно напуган возможными перспективами. Не настолько, правда, чтобы отказаться от соучастия, но пить он стал во время совместной работы заметно больше, чем до неё.

…И ещё, разменяв четвёртый уже свой десяток, Хэм опять дрочил как подросток, не имея ни подруги, ни даже приятеля, и больше ему вообще ничего иного уже, кажется, личного и не осталось, так как и с общинами Мальчика он тоже порвал, со всеми, в которые раньше входил.


Вообще-то, сам эксперимент должен был выглядить в некотором подобии театральной постановки или написания романа автором, разыгрывающим внутри себя своего героя, представляющего себе его, навязывающего себе, моделирующего в себе его личность, его привычки, его реакции на события и так далее, и тому подобное.

При этом предполагалось вводить Найдёныша в состояние гипнотического транса, чтобы отключать критическую сферу, мешающую этому процессу моделирования. Здесь могли быть разные варианты, от простого подобия спиритического сеанса, до длительного вживания в образ в условиях даже реальной жизни в некоторых соответствующих декорациях, которые придавали бы правдоподобие этой игре.

Аппаратная поддержка заключалась в двунаправленном подключении Найдёныша к ментоскопическому комплексу, специально дооснащенному системой автоподстройки, позаимствованной с ДСВ*.

Данный комплекс должен был отыскивать в его психике образы, резонансные с ранее выявленными предполагаемыми астральными следами того мира, гостя из которого мы хотим поймать в наши сети, и избирательно усиливать их через контур обратной связи.

---------
* - Психоскоп.


Для этого, а также для того, чтобы смоделировать правдоподобную обстановку, окружающую жителя иного Мира, надо было заранее накопить хоть какое-то представление о нём, как и иметь начальные представления о тех, чью психику мы собираемся реконструировать. Здесь в основу были взяты собственные наработки Хэма по медиумам и архетипам и опыт его ранних юношеских «психократических» состояний периода завершения учёбы в Высшей школе.

Но об этом уж Хэм, конечно, никому не говорил.

Из всего отобранного материала наиболее выделялась относительно устойчиво повторяющаяся тема «Мира Голубого Неба». Иногда в литературных произведениях, в контексте или вторым планом, в галлюцинаторных образах, в снах и в отчётах медиумов проскакивали картины жизни в этом Мире, причем они часто были достаточно логичны, связны, не противоречили друг другу и во многом не представлялись существенно фантастическими, то есть, не содержали того, чего заведомо не могло быть, что явно противоречило бы известным законам природы.


Итак, вместе со Сценаристом они разработали некую такую стратегию постепенного погружения Найденыша в атмосферу жизни в Мире Голубого Неба, последовательно, в состоянии гипноза вводя ему в подсознание те отрывочные сведения об этом Мире, которые, как им казалось, они смогли добыть описанным выше способом.

При этом они также внушали ему, что он является неким обычным жителем в этом Мире. Жителем, по своему статусу в нём не слишком отличающимся от современного статуса самого Найдёныша, рядового смышлёного несколько задавленного подростка, почти уже юноши, переживающего переход к состоянию социальной ответственности, но ещё не закончившего эту стадию своего развития и находящегося в некоторой психологической изоляции в связи с этим.

Так было выбрано для того, чтобы, если некий информационный канал действительно откроется, мозг Найденыша не был бы перегружен значительными несоответствиями его собственного состояния и психического статуса его контрагента. Это несоответствие вызвало бы силовое навязывание чужеродных интерпретаций, что могло бы деформировать его психику и привести эксперимент к катастрофическому финалу.

И после длительной такой загрузки его подсознания в тот момент, когда по некоторым признакам можно было предположить, что синтез некой психической целостности в мозгу Найдёныша близок к завершению, в состоянии глубокого контролируемого транса они позволили бы прорваться наружу его результатам, спровоцировав её проявление навязанным ей диалогом.


Лечение шизофрении в Стране Островов проводилось методом, который вполне справедливо относили к психохирургии и также и называли, хотя никаких вскрытий полостей или иного подобного грубого физического вмешательства в организм больного вовсе при этом не применялось.

Просто этот метод крайне жесток по отношению к пациенту.

После длительного психолого-психиатрического обследования выявлялись конкретные эмоционально-рациональные системокомплексы, как связанные с заболеванием, так и просто наиболее характерные, образующие самую психологическую сущность личности пациента, его, как говорят профессионалы, мотивационное ядро.

Далее разрабатывался в основных направлениях ориентировочный сценарий процедуры воздействия, длящегося, как правило, несколько десятков дней. Само воздействие заключается в тотальной психологической дискредитации пациента и состоит в создании для него физически и психологически безвыходной ситуации, когда он подвергается непрерывным точно ориентированным оскорбительным унижениям, сопровождающимся невыносимыми болевыми воздействиями, подчинёнными задаче создания системы тормозных обратных связей, подавляющих патологические системокомплексы. То есть, это всё то, что на Земле называется модификацией поведения*.

---------
* - Оруэлл, 1984.


Первоначально для дискредитации и подавления выбиралась какая-нибудь несущественная, но вызывающая живой эмоциональный отклик нейтральная особенность поведения больного, которой легко можно было бы пожертвовать. Например, его страсть к коллекционированию чего-нибудь, привычка к курению или что-то в этом роде.

Предварительная работа с этой психологической особенностью является чем-то вроде биопсии, когда хирург вырезает кусочек ткани из больного органа для анализа с целью установления точного диагноза.

После определения норм реакции пациента на подобное воздействие, проводится собственно демонтаж вторичной компоненты его личности. При этом словесный контакт уже не имеет значения, так как больное альтерэго шизофреника абсолютно глухо к любым увещеваниям. Так что проводится просто тонкая адресная наработка болевых рефлексов, ассоциируемых с рассеянными образно-эмоциональными системокомплексами, в которых оно закреплено.

Этот этап представляется наиболее страшным для больного.


Ему кажется, что его ужасно, болезненно и несправедливо наказывают за что-то, чего он никогда не совершал, и даже не говорят, за что. Причём, по мере прогресса воздействия, он как бы начинает постепенно догадываться, что действительно «есть за что», но это «что» является предметом глубокой привязанности и любви больного, и притом, вроде бы, не является чем-то преступным или хотя бы уродливым. И лишь накануне полной катастрофы личности, вдруг приходит избавление в виде прекращения насилия и издевательств над ним, притом, что окончательная деструкция альтерэго сопровождается резким понижением статуса тревожности и напряжённости пациента.

В целом всё это выглядит совершенно ужасно, как какая-нибудь глубокая кровавая полостная операция, но эффект достигается стопроцентно, за крайне редким исключением отягощений какой-нибудь заранее не выявленной дополнительной патологией.

Изгнание дьявола.

Экзорцизм в кресле стоматолога.

Иногда, правда, бывают отдалённые рецидивы, но только в случаях, когда больные уклоняются от систематических контрольных обследований, а среда сохраняет свой прежний травмирующий характер.

Психохирург, которому Хэм сдал Надёныша, выйдя из кабинета на лестницу покурить и поговорить доверительно с Хэмом, как-то криво усмехнулся и сказал, что до сих пор не находит оправдания этим действиям и своему участию в них.

 - Это не лечение, это просто пытка, а отнимаем мы у них целый мир, - сказал он.


Он был так откровенен, потому что давно знал Хэма, ещё с того времени, когда тот сам лежал в клинике, в период своих срывов в Высшей школе. Он не был сам его врачом, но иногда помогал в параллельном отделении, где находился Хэм. И они как-то сошлись характерами и иногда прогуливались и курили вместе. А потом он ещё и просвещал и консультировал Хэма насчёт психиатрии, его состояния и некоторых иных тем. И после клиники Хэм иногда звонил, а то и встречался с ним, поговорить, а иногда и проконсультироваться, как с человеком и специалистом, которому доверял.

А теперь он ещё привлёк его к участию в эксперименте, дав возможность не только прилично заработать вознаграждением, но и познакомиться с соответствующими разработками, в порядке продолжения их обменов, по медицине, науке и жизни вообще. Взяв, конечно, с него соответствующую подписку о неразглашении.


Шизофреники, особенно склонные к генерации систематического бреда, действительно становятся какими-то обеднёнными после лечения.

Если до него они жили своими бредом и галлюцинациями, то после им очень трудно было оказаться в опустевшем для них мире совершенно голыми, без какой-либо «идеи», подобной той, что фальсифицировала для них раньше действительные жизненные ориентиры, но заставляла гореть неким, хотя и чадным, но настоящим огнём.

И ещё психохирург сообщил Хэму, что лет пять назад установились новые правила в этом отношении, по которым в наиболее лёгких случаях теперь отказывали в подобном лечении, купируя таких больных только фармакологически.

Изменились, видимо, представления у надзирающих и принимающих решения инстанций.

Найдёныш, хотя и имел явную патологию в психическом статусе, но относился именно к таким лёгким случаям. Так что применение к нему психохирургических методов было бы не показано, если бы не экспериментальная работа Хэма, о которой психохирург теперь был осведомлен в какой-то степени, хотя и без ненужных подробностей, без тех, без которых можно было обойтись.

…


Сразу же после процедуры, длившейся двадцать один день, умотанного ей измождённого Найдёныша привезли в Лабораторию, безлюдную по случаю нерабочего дня …

В чуть освещённой небольшой комнате, до непроходимости загромождённой оборудованием, Найдёныш полулежал в откинутом кресле с закрытыми глазами, весь опутанной проводами. Слабое ритмическое сверкание гипномаятника, стук метронома и лёгкое жужжание волнового генератора служили фоном тихого и странного диалога, который вел с ним Хэм.

Вернее, с тем, что пробудилось в нём.

Непривычно серьёзный и трезвый Сценарист служил единственным свидетелем и соучастником этого действия. В перерывах, которые делались каждые полчаса, вызывался Психохирург, который контролировал состояние Найдёныша.

Почти голый, покрытый пОтом Найдёныш часто неровно и шумно дышал, совсем по собачьи, вздрагивая иногда. Хэм под метроном тихо задавал очередной вопрос. Найдёныш напряжённым чужим голосом с невероятным акцентом снова невнятно отвечал, путаясь в трудных терминах. Ментоскоп негромко шуршал своими лентами и вентиляторами, отправляя Найдёнышевы откровения и фантасмагории в бездны своей памяти…

…

…Потом его снова отвезли в клинику и снова несколько дней пытали электроболевым воздействием. Пока, наконец, почти бесчувственного и совсем ошалевшего, не отправили в санаторное отделение на откорм и реабилитацию.

Хэм не рискнул навещать его там, ему было ужасно неудобно за всё учинённое с ним. Он только провожал Малыша с букетиком и фруктами до входа.

…

 - Что-то ты такое спрашивал у него под самым концом? - осведомился через несколько дней Сценарист, когда Хэм как обещал, угощал его очередной выпивкой, успокаивая разыгравшиеся нервы.

 - А ты разве что-то слышал? - ответил вопросом на вопрос Хэм, чуть помедлив…



 
38. ЧЁРНАЯ МЕССА


…И теперь уже, словно бы отдавая какой-то долг, Хэм прямо выступил в поддержку возобновления ракетного проекта. Он лично, привлекая очень немногих сотрудников отделов и лабораторий, с которыми был связан, для консультаций, подготовил особую официальную Записку, «в Высшие Сферы», по поводу продолжения ракетных исследований.

Большую часть этой записки составляли идеи Хэма относительно космоскафа, научной Базы на поверхности Тени и свободно летящей заатмосферной Станции. Но не они составляли её суть. Эта суть была выражена где-то в самой середине многостраничной Записки и занимала всего треть одного её листа, кроме принципиального чертежа, выполненного на отдельном листе приложения.

Это было изложение и короткое математическое обоснование идеи многоступенчатой ракеты, которая, согласно формулам, могла уже сейчас, на основе одних только существующих технологий обеспечить реализацию перечисленных в записке проектов и достижение соответствующих научных целей.


Как известно, одновременное излучение близких по интенсивности, но различных по модуляции пси-полей приводит к их в целом непредсказуемому взаимодействию, разрушающему все смысловое содержание их вторичных модуляций.

Тем не менее, суггестивных каналов в общегосударственной системе трансляций имеется несколько, а не один-единственный, как могло бы показаться. Это связано с тем, что люди достаточно чётко делятся на антропологические типы, в частности и в отношении к пси-полю. Точнее, разные антропологические типы имеют чёткую собственную, отличную от других привязку по чувствительности к тому или иному диапазону пси-полевого воздействия.

В земных антропологических терминах можно примерно описать ситуацию так, что «соматик» воспринимает пси-поле «животом», «психик» – «сердцем», а «пневматик» – «головой».


Но сердце, живот и голова, обозначающие в данном случае различные личностные акцентуации, избирательно чувствительны к разным типам модуляций основной тоновой, порождающей конфигурации поля. Притом, что эти модуляции обладают свойством аддитивности. То есть, одновременные трансляции для разных антропологических типов не мешают друг другу и не смешиваются, даже когда идут в одном «тоне», насаживаются на одну и ту же мандалу гипноизлучения.

Таким образом и получается, что для каждого типа людей существует как бы отдельный собственный канал, независимый от других.

В принципе, существуют и дальнейшие, довольно многочисленные подтипы, для которых можно вводить собственные, как бы «обертоновые» субканалы, не совсем, конечно, независимые от основных, но всё же более или менее адресно направленные на своего получателя. Причём такую специализацию в принципе можно доводить даже до уровня отдельных индивидов, что имеет особое значение в психотронной поддержке функциональности Цепей Преданности.


Подобным образом, при снятии психограмм естественного поля, в строении коллективного Трансцедентального Субъекта выявилось множество отдельных слоёв, которые хотя и связывались некими когерентными взаимодействиями, всё же были преимущественно автономными образованиями, поддерживающими независимое существование в себе собственных замкнутых смысловых миров.

Анализ этих слоёв и был теперь одним из основных видов деятельности Патриция. Он упорно искал и находил всё новые и новые конфигурации резонансной подсветки, выявлявшие всё новые и новые смысловые комплексы в общественном сознании и коллективном бессознательном.

Но что всё более его настораживало, так это та систематичность, с которой сквозь все эти слои пробивалась в отпечатках тема Чёрной Мессы.

Психотронщики конечно не знали, как должны были выглядеть «нормальные» отпечатки, так как записи естественного поля начались только совсем недавно, и опыта в этом отношении не было никакого. Поэтому никакая тревога по этому поводу не могла считаться основательной.

Но Патриций чувствовал, что дело обстоит и на самом деле плохо, так как отмечаемое систематическое доминирование образов третьей пренатальной матрицы, концентрирующихся вокруг сценариев ведьмовского шабаша и чёрной мессы совпало с действительным ростом напряжения в обществе, особенно опасным тем, что были непонятны его подлинные истоки и мотивы.


Основным психологическим признаком революционной ситуации социология Саракша считает волну доминирования «рационального» мышления в общезначимой текстовой продукции данного социума, при самом, конечно, общем понимании «текста» как любого проявленного носителя культурных стереотипов и дискурсов.

Глуховатое к настоящему рационализму сознание обывателя вдруг начинает откликаться на чисто формальные соображения даже самого парадоксального толка и становится одновременно чувствительным к любым признакам несправедливости, даже совершенно фантастическим.

В действительности, «рацио» в многообразии подсистем управления человеческим поведением занимает вполне определённую, сугубо важную, даже определяющую в плане отличия человека от животных, но отнюдь не доминирующую позицию.


Выделяясь из остального животного мира исключительно особой пластичностью поведения, типичный гуманоид способен коллективно к более или менее оперативной в историческом плане наработке новых сложных многозвенных «технологических» цепочек адаптивных действий, матрицы которых консервируются и реплицируются механизмами культурной надстройки.

Рацио же ответственно исключительно за процесс переплавления уже имеющихся стереотипов поведения, обеспечивая эту самую особую пластичность. Но оно ни в какой степени не отвечает за их содержание и возникновение, равно как и за ценностную базу этих стереотипов, обеспечивающую им право на существование.

Иными словами, невозможно, даже в принципе, построить жизнь на чисто рациональной основе, «кое-чего» постоянно будет не хватать при такой попытке.

Но именно эта иллюзия сопровождает всякое революционное действие, когда выход рационального мышления на первый план фактически лишь отражает интенсивное плавление базовых стереотипов, образующих несущую конструкцию общественного механизма.

И тогда, при развитии по сценарию социальной катастрофы, именно вышедшее из своих естественных границ «рацио» и порождает настоящую бурю. Притом, что споры «диссидентов» систематически приводят к утрате смысла даже самых обычных понятий. Слова постепенно превращаются в жёванную бумагу, а формулировки становятся парадоксальными. Так что, начиная с холодно-логичных построений и очевидно достоверных и выдержанных теорий, революционеры при реализации своих интенций быстро скатываются на противоречивые лозунги, от «для того, чтобы объединиться мы должны разъединиться», до «мир – это война», и подобных им.


Третья пренатальная матрица ассоциирует психологические системокомплексы вокруг мощных первичных впечатлений, получаемых младенцем при рождении, которые пожизненно отпечатываются в его бессознательном как инициальные базовые интерпретации.

Именно с рождением, сопровождающимся первичной физической и психической травмой, связаны такие образы, как агрессия, насилие и саморазрушение, а также сексуальная конституция садомазохистского типа. И именно эти образы прочно ассоциированы с глубокими общественными преобразованиями революционного толка.

Религиозно-мифологический аспект третьей пренатальной матрицы состоит в сюжетах колдовства и демонизма, сюда же относятся религиозные оргии, дионисийский экстаз, фаллические культы, ритуалы плодородия, храмовая проституция, карнавалы, противоборство Добра и Зла при сотворении мира, Страшный суд, разрушительные божества, символы смерти и перерождения, ведьмовского шабаша, Вальпургиевой ночи и Чёрной Мессы.

К социальнозначащим образам этой матрицы относится переживание «света в конце тоннеля», но он же является также мощным энергетическим символом революционного действия.

И вот именно в это самое время в обществе Страны Островов поисходили совершенно необычные для него процессы, то, чего не было с самых времён революции. Почему-то, в глазах населения оказались глубоко дискредитированы лозунги Справедливости и Разума, дискредитированы именно тогда, когда плоды развития по этому пути были особенно изобильны.

И достаточно логично и естественно со стороны Патриция было связать эти процессы с некоторыми из образных рядов, которые улавливали его психоскопы и которые очевидно были ассоциированы с третьей пренатальной.


Собственно, ещё в последний год обучения в Высшей Школе, год его «психократического бунта», одним из факторов, спровоцировавших его, тоже было диссидентское движение.

Не то, чтобы Хэм принимал чью-либо сторону при этом, но само наличие этого движения как-то сбивало его с толку.

Один раз он даже сходил на их «демонстрацию», не с тем, чтобы участвовать, конечно, а просто посмотреть. Она его, так сказать, заинтересовала чисто гносеологически. И в этом плане ему было аналитически интересно, как происходит на самом деле то, чего просто не существует с точки зрения явно выраженного общественного сознания, чего не может существовать в его стране, поскольку ни газеты, ни трансляции ни полсловом никогда не обмолвились об этих тихих немногочисленных сходках.

Когда какие-то люди в определённое время просто собирались в некоторых чем-либо примечательных местах в городе, человек по пятьдесят, и молча постояв минут десять-пятнадцать, так же молча расходились, если что и демонстрируя кому-то, так только лишь собственное существование.

Хэм, как личность медиумического склада, всегда был существенно зависим от доминирующего над ним Коллективного Трансцедентального Субъекта, чьё господство было к тому же эффективно подкреплено суггестивными трансляциями. Поэтому он исходно всегда находился в позиции безграничного доверия к тоновым манипуляциям Третьего Канала, и потому просто не мог поверить, что что-то подобное вообще может существовать на свете.

Поэтому же и посетил это сборище.

Чтобы раз и навсегда решить этот вопрос.


Патриций же, в отличие от Хэма принадлежал к высшим сферам Страны Островов и, желал он того или не желал, вынужден был принимать участие в выработке соответствующих решений. Впрочем, в то время, все сходились на том, что движение в целом не опасно за малочисленностью и отсутствием влияния на широкие круги населения.

Но теперь выходило так, что если у кого-то и было влияние на теряющую управляемость массу, то это могли быть только эти старые «диссиденты», почти все уже поставленные властью под собственный контроль.

Нынешняя ситуация выглядела так, что самые широкие слои населения стали вдруг воспринимать любую власть в стране только и исключительно как помеху для себя, как ненужный, непонятный фактор, само существование которого не имеет никакого смысла и оснований, и который только портит всем жизнь.

И по любому поводу, а то и без всякого повода явно демонстрировали это своё отношение к ней.

За этим абсолютно не было никакого организованного «движения», никаких внятных лозунгов или целей, ничего, вообще ничего. Кроме голого отрицания. Но это и было, пожалуй, страшнее всего, то, что было просто массивное и бессмысленное психологическое неприятие любого «начальства» вообще, в принципе, безоговорочное отторжение всего того, что носило на себе хоть самый малый отпечаток государственности и общественной ответственности.


И в этих условиях, образы третьей пренатальной Патриций был склонен трактовать как отпечатки данного кризиса на спиновых стёклах.

Естественно, возникала мысль о возможности «вычислить» этот кризис, опередить его развитие теоретическим прогнозом, чтобы создать возможность для попытки преодолеть его пониманием и правильными предупредительными контрмерами.

Чем он сейчас и занимался самым напряжённым образом.

Впрочем, Патриций ошибся в своих предположениях. У него просто не было никакого опыта в подобных интерпретациях. Он действовал, полагаясь только на наитие, и действовал абсолютно наугад. Реальный же кризис был только косвенно и случайно связан с этими образами.

Поэтому, когда он попытался организовать некое психотронное противодействие распаду общественного сознания, вводя соответствующие коррективы в трансляции суггестивных каналов в попытках его купировать, он не попал в цель. И выстрел был не только произведён мимо, но накрыл собственные позиции.


Между тем Хэмова Записка в Высшие Сферы по поводу продолжения ракетного проекта, получила там ощутимую поддержку и самое благожелательное отношение. Похоже, что начинал развертываться новый очередной ракетный проект Страны Островов, и что Хэм при этом оказался в числе его инициаторов.

Он узнал об этом, вернее стал догадываться, ещё до того, как его снова пригласили на совещание по перспективам применения ракетной техники в космофизических и прикладных исследованиях, состоявшееся в одном из тех ракетных центров, где Хэм уже когда-то бывал, когда запускали Чёрных Корсаров.

Там не упоминались многоступенчатые ракеты, тема была явно засекречена. И вообще обсуждалась преимущественно целевая аппаратура, а не ракеты. Но энтузиазм, с которым рассматривались проекты тяжелых научных космических платформ, показывал, что идея уже была известна специалистам и оценена по достоинству*.

---------
* - Специалистам идея была известна и раньше, но контекст, в котором её рассматривал Хэм, был неожиданным и плодотворным.


Зато обсуждался проект свободно летящей заатмосферной Станции, причём Хэм прямо и во всеуслышание, хотя и лишь в этой, не весьма широкой аудитории объявлялся автором этой идеи.

Станция, правда, рассматривалась лишь как небольшой телеметрический зонд, постоянно кружащий над облаками, о полётах же людей пока ничего не говорили, но дело явно двинулось к тому.

В основном же речь шла о создании количественной теории, которая позволила бы рассчитывать трассы полёта, как для свободно летящей Станции, так и для автоматического Разведчика Тени.

Но это была только одна поездка, а в основном Хэм в это время снова и снова просматривал и просматривал ментограммы Найдёныша, пока его собственная психика не дала сбой и не среагировала неожиданным резонансом…

…

И тут кто-то сказал басовито – придумал Кота, очень удачно…