Расплата. погребальные игры

Остаток ночи провела в размышлении. Неужели богиня меня простила и потому вняла моей мольбе? Откуда у неё такая мощь? Знать, стихии послушны божеству. Поток огня превратил в прах даже землю под срубом, улетучился сам пепел, осталась оплавленная яма. Вожди, жрецы, гадатель не обменялись словом, каждый был виновен пред богиней, у каждого содрогнулась душа, подавленная космической грозой.

До полудня  предводители не  показывали носа из своих шатров, город продолжал гореть, и слуги становили им походные жилища. Воины устроились в шалашах покрытых кожей. Нас поместили в шатре с Махаоном и Подалиром. (Подали ром – выдал синоним компьютер. Неплохо бы в такой колотун). Эшмун утром проведал Одиссея, вернувшись, сказал, что цари заказали мастерам статуэтки Афродиты и приносят ей в дар жареных баранов. Лишь Диомеду некогда было задабривать богиню. Его время проходило в хлопотах по подготовке к играм. Он отбирал из награбленных сокровищ дорогие вещи для призов. За неимением настоящих судей, Диомеду придётся заменить их и быть одновремённо и управляющим играми. Распорядители, участвовавшие в погребальных играх в честь Патрокла и знавшие правила, размечали дистанции, подбирали спортивный инвентарь.

Наконец раскачалась, вылезла из шкурника. Пол в лазарете покрыт войлоком, так что босиком даже чудесно. Ахейские лекари на обходе раненных. Вместе с троянами колотых и рубленных больше чем здоровых. Не всех успели эвакуировать из горящего города. Зачем подожгли? По возвращению с Гаргара, здесь сразу сказали, что пожар учинили херсонесцы. Ясно, как день, что таможню разорили, теперь Херсонес будет давать «добро» и собирать золотые дебены. Планировалось оставить тяжелораненных в Трое до весны. В Херсонесе будут зимовать, решил Диомед. Он приказал отловить Полиместора и велел ему готовить херсонесский флот для перевоза искалеченных людей.

Накинув тёплый хлем, вышла из шатра и удивилась безлюдью в лагере. Все ходячие, даже хромые переместились к храму Аполлона, где элленодики1 облюбовали место для ристалища.  Можно было догадаться, что ими стали старец Нестор и Одиссей. Я тоже хотела ощутить азарт и на время забыть сцену казни юношей и дочерей Приама Кассандры и Поликсены, жены Энея Креусы.

Женщин казнили на мраморном жертвеннике в храме Зевса. Первой к закланию предстала Поликсена. Она оттолкнула руки, державшие её, и разорвала столу на груди. Хладнокровный Неоптолем, выполнявший роль палача, задрожал.

– Смелее, – поощрила его дева,– я иду вслед за любимым.
Неоптолем вонзил меч под левую грудь. Яркая струя обагрила белый жертвенник. Из святая святых храма хлынул едкий дым. Цари, присутствовавшие при акции, закашлялись.
– Кончайте этих сук! – Крикнул Менелай, выбегая из храма.
Мирмидонцы закололи Кассандру и Креусу копьями.

Стадион разметили перед храмом Аполлона, и зрители уже окружили его со всех сторон. В пурпуровой царской мантии Диомед восседал на троне, перед которым лежали пять кучек золотых и серебряных предметов, предназначенных в дар победителям. По числу кучек догадалась, что проводится пентатла2. Вот-вот начнётся заезд боевых колесниц, самое славное и любимое публикой зрелище. Будто бы никто не торопился покинуть это многократно политое кровью поле, будто не ждали воинов за морем жёны и дети. Ах, эта доля мужская воевать в чужой земле по прихоти царей и привезти за десять лет трудов железный лемех и медный котёл, да ненужный в хозяйстве кожаный панцирь трояна с медными наклёпами.

1 Олимпийские судьи. 2 Пятиборие

Зная, где дёшево можно скупить трофеи, по лагерю шныряли греческие, критские, кипрские купцы и меняли утварь, сосуды, инвентарь, на твёрдые дебены, легко помещавшиеся в кожаной калите, хранившейся на шнурке под рубахой. На ахейскую забаву прибыли жители замиренных районов и островов с надеждой не только поразвлечься, но обменять вино и зимнюю обувь на серебро. Мирмидонцы пристально следили за чужеземцами, и не оставляли их без присмотра. Каждой местной общине, полису и купеческой гильдии определили место и заставили обнести его тыном. Торги велись в этих станах, чужеземцы не смели выходить за изгородь. К азиатам относились подозрительно. Греки чувствовали, откуда к ним придут завоеватели. До того времени, когда греки станут клясться не Гераклом, а Геркулесом, ещё более тысячи лет. Все иностранцы сидели по одну сторону стадиона, и мирмидонцы окружили их иглистой цепью.

На старте упряжки Менесфея, Тевкра, Идоменея, Менелая и Неоптолема. Они сами будут управлять лошадьми, их возничие превратились в зрителей и поставили на кон по дебену. Чей  царь первым пересечёт финишную черту, его возница заберёт золото.
Из-за туч выглянул Гелиос, бог тоже желал праздновать игры, посвящённые самым могучим и славным героям Древней Мировой. Да, это праздник, праздник Победы, но восторг, искра души, что-то не захватывали меня. Предчувствие какой-то катастрофы лежало на дне души. Киприда! Она сидела в тёмном облаке на холме Мирины1, где похоронены мемнеиды, птицы с металлическими когтями. Я воздела руки и поприветствовала богиню.

– Вот она! – услышала чей-то возглас и подумала, что кто-то тоже догадался о небесной зрительнице на холме.
Но возглас касался меня. Я должна была стать в жреческий хор, готовившийся исполнить гимн Афродите. Эшмун бежал навстречу.
– Цари совсем оробели, трясутся в лихорадке перед Кипридою. Теперь нас не отпустят, пока не достигнем Эллады.

Я стала среди жриц и воздела руки.
– Оглянитесь на Ватию. Священосадовая нас посетила. Слава вечно юной царице любви!
Зрители, разгадав в туче пенорождённую, припали лбами к земле. В тот же момент я затянула:

Радужно-престольная Киприда…

По окончанию гимна, который пел весь стадион, Диомед махнул рукой, и наблюдатель на старте ударил булавой в медное блюдо, упряжки рванулись к мете, которую следовало обогнуть. На мете, глыбе мрамора, сидел  полевой судья, смотревший за тем, чтобы никто из жокеев не срезал угол.

Если бы коням доставались призы, то бежали бы они не от того, как больно им колит в круп острой палкой жокей, а от жажды обладания наградой. Первую четверть пути ни один ездок не вырвался сколько-нибудь значительно, но многое мета решит. Кто с дальнего края камень объезжает, тому положена фора: следующую мету огибать по кругу малому. И вот упряжка с правой стороны на левую перестроилась, и Неоптолем остался сзади. Впереди трое. «Так что же мне четвёртый дар принять, треножник закоптелый в Спарту привезти? Пусть даже сам Геракл к нему цеплял таган, перед гостями сраму не обберусь. О, вершинная богиня гор, Афродита всеблагая, снизойди до грешника, я юношей троянских отпущу». Вдруг передняя упряжка распряглась – лопнул постромок у правой кобылицы, Идоменей беспомощный сошёл с дистанции. Теперь он третий! У меты срезал угол, взял положенную фору, и выскочил вторым за Менесфеем. У третьей меты ему по кругу большему брать поворот. Не выдайте, ретивые, вам маслом гривы умащал, кормил пшеницей сладкой, поил из чистых вас ручьёв, вычёсывал репьи, купал в озёрах пресных. Так кто же первый витязь, Менесфей или Менелай?

Спартанцы криками подбадривали царя: – Менелай! Менелай!
Одиссей дёргал Нестора за руку, так как стоящий видел дальше.
– Кто, кто впереди?
– Менесфей. Последний поворот решит судьбу минойского ритона.1
Диомед привстал, рывок Менелая его не радовал. Лишняя слава спартанца – аргосцу полынь. И что он видит: на повороте колесницы сцепились, у менелаевой летят спицы, и он уже не соперник Менесфею.

Запылённый царь Афин соскочил с колесницы и бросился к бычьей голове из стеатита2 с золотыми рогами. Это была невозможно дорогая реликвия из Кносского дворца на Крите. Я опередила элленодиков: – Это тебе, царь, от Киприды за милость твою к пленным. Живи долго!

Авторитет Менесфея был высок, и мне простили дерзость. Царь Афин тем временем бежал по стадиону, держа над головой богатый приз.
Огорчённый Менелай пытался оспорить решение судей. Он скипетр у вестового принял и, потрясая, молчать аргивянам приказывал, требуя реванша у Менесфея.

– Намеренно приблизился ко мне афинянин. Его дорожка правей лежала. Я требую забег устроить новый, или царь пусть клятву даст перед Олимпийцем, что не нарушил правил.

Тут Одиссей на высоту ума взобрался, он был речист, прямолинеен: – От того ты, царь, требуешь пересмотра решения Совета, что реликвия в Афины уплывает. А ещё ты ссору затеваешь, потому что мнишь высоко о себе, вторым после Агамемнона себя ты хочешь видеть. Ты слышал, что сказала Астарта, дочь из царского рода Иттобалов? Если бы не она, не похоронить тебе брата по традиции предков. Не мы – Киприда так решила, её решение неотменимо.

Пристыженный, Менелай ушёл смыть пыль с лица.
Вторым признали Тевкра, ему не меньший дар вручили, тоже ритон, но серебряный, в виде крылатого коня с уздечкой и вместительным хвостом, стоящим дыбом, из коего возлить довольно много можно. Счастливый сводный брат Теламонида вслед за Менесфеем побежал.
Я упустила, следует сказать, что во время пошлой казни Елены, Тевкр не присутствовал на площади, он Сарпедона преследовал.

Третий приз, умывальник блестящий достался Неоптолему. И коня, как довесок, от себя ему щедрый подвёл Менесфей, и смиренно призёр его принял.

Кулачный бой жестокий следовал за скачками. Призом победителю скакун неукрощённый, побеждённому треножник, что был выставлен четвёртому призёру в забеге. Из толпы вышел скульптор Эпеос, коня троянского из дерева скрепивший шкантами. Коня за гриву взяв, он обратился к аргивянам: – Кому треножник нужен, выходи!
Немы ахейцы минуту стояли, пока Диомед обматывал воловьими ремнями сыромятными кулаки страшенные бойца, умевшего не только долото держать, но и удар.

– Не бойтесь, я вполсилы отправлю отходить на дружеских руках владельца второго приза. Может быть, сама пифия на нём сидела в расселине скалы и предрекла Гераклу, что Лаомедонт его кинет, коней волшебных не отдаст за спасенье Гесионы.

Возможно, от 22-мерной треноги многие не отказались, да кулаки подобные копыту тяжеловесного коня, останавливали смельчаков.
Раззадорить бойцов и влить им мужества взялся бывалый Нестор. Над сонмом аргивян возвысившись, в пышной мантии царей пилосских рёк: – Двенадцать волов сей стоит треножник, ещё от себя шесть волов добавляю. И если б не старость, померяться силой с Эпеосом вышел бы первым. Не убоялся бы самого Антея, сына нашей матери Геи, которого Геракл задушил. Эти кулаки,– воздев и потрясая сухими кулачками, зажигал сердца смельчаков царь Пилоса,– аркадского героя, уложили, без стонов дух он испустил. По скулам Клитомеда и Анкея отходили, остывших, унесли товарищи их с поля. Кто перед вами? Рубанком он может махать и зубилом, смелее, иль треножник я выкуплю, если не нужен.

Толпа зашевелилась, поднялся на скульптора Эвриал, один из предводителей аргосцев, и руки спеленал ему Нестор, запон застегнул и опробовал плечи.

– В средний бой не вступай, держись подальше или в ближний сходись. Помоги тебе  копьеносная Афина.

Бойцы сошлись, на плечи руки положили и отступили для атаки. С крепко сжатыми челюстями до побеления скул, любитель скакунов один, другой ценитель седых вещей, столкнулись мощными телами, завертев руками, как ветряки степные под напором ветра, и по лицам ударом обменялись, вызвав одобрение ахейцев. Ещё раз зацепил  Эпеос длиннорукий Эвриала в лоб, но опрокинулся – под бороду влепил ему ответ противник. Если бы ниже грянул удар, не встать бы мастеру фигур древесных. Но вскочил боец и позу принял и серию пудовых кулаков обрушил гневный на обидчика. Рейд обманный сделав, Эвриал достал бахвала крюком. Подмастерья мастера с круга утащили, по пыли волочащего ноги. Эшмун к пострадавшему шест свой понёс убедиться в сознании ль оный.

Эвриал взял треножник, поклонился Совету немому. И снова я слово сказала: – Боец, в знаменитый удар тебе вложила силы Киприда за то, что подлого коня смастерил Эпеос. Почитай ты отныне богиню.

– Не много ль жена говорит за царей! – Взбеленился Одиссей ревнивый.– Пропела гимн и хватит ей меж нами голос подавать, сочувствовать врагу, смущать народ.
– Где видишь ты врагов? – Вступился Менесфей. – Опасно для всех нас врагом считать Киприду. Не ровня никому из смертных дочь Урана. Или забыл белый столб огня, на гроб упавший эллинов первейших. Так замолчи, богини недостойный, она тебя спасла увечьем малым, ел бы ты сейчас прах земной. Ведь жадностью своей известен ты среди царей ахейских, позарился бы на скакуна.

– Уважайте мир, достойные цари,– вмешался Диомед.– Говорить перестаньте в народе злые, обидные речи. Спокойствие и выдержка более прилична вождям.

Сказал и новые награды выставил предводитель. Троянку молодую, рукодельницу искусную, дрожащую он вывел пред очи ахеян, и ткацкий станок при ней. В десять быков оценили судьи спортивный трофей. Вторым призом был олова круг, в восемь быков оценённый.
Порыв охватил Неоптолема, рукомойником недовольным. Он сразу разделся догола, красуясь скульптурой  оживлённой. Каково же было удивление ахейцев, сам Неоптолем прикрыл руками срам, и Диомед навстречу вышел, когда на кошму ступила Аталанта1, участница Калидонской охоты2, ранившая свирепого вепря в загривок  Противнику она годилась в бабушки.

– Стой, стрелок достойный, нам правила не допускают свести жену и мужа на ковре. Будь благоразумна. Следующее состязание на луках. Как раз тебе участие в стрельбе прилично.
Аталанта весом вдвое превосходила сына Ахиллеса, пришлось бы ему попотеть. Она не стала настаивать на равном с мужчинами праве и отошла в зрительский ряд.
– Вот смеху было бы, если бы старуха через бедро героя мотнула,– не удержался Тевкр.

Помериться силами с Неоптолемом вызвался Идоменей, который в брюхе коня вместе с ним проник в Трою. Опоясав ремнями торсы, участники схватились за бока. Идоменей успел просунуть руки под локти соперника и тем плотнее сдавил стройного Неоптолема, оторвал от матов и бросил наземь, придавив лопатками к кошме. Неоптолем извивался как гидра, но Киприда сердита была на героя и вырваться с цепких объятий царя Кноса не позволила. Вторично недовольный соискатель первого приза вынужден был довольствоваться оловом.

– Теперь стрелки пожалуйте на поле. Кто голубя уметит стрелою, тот десять двуострых секир из железа унесёт на корабль быстролётный.

Встрепенулся Тевкр, знаменитый лучник, желал и Филоктет, но его пристыдили, пристойно ли с волшебным луком на поприще выходить. Встали Полипет, вождь фессалийских полков, и Мерион, сподвижник Тевкра. Диомед же всех  их отстранил, оставил Тевкра и пригласил Аталанту, говоря: – Мы ей обещали.

Стрелкам пометили стрелы разной краской и подбросили голубя. Соискатели секир натянули луки.
– Рано,– остановил их Диомед. И спустя, когда голубь набрал высоту, скомандовал.

Стрелы сорвались, и обе пронзили птицу. Диомед приз разделил.
Пентатлу завершал поединок на копьях. Здесь не совсем пятиборье. Пентатлой игры назвала  по их количеству. Диомед снимает мантию, надевает броню с помощью оруженосца, шлем косматый, щит берёт с устрашающей гидрой Медузой на круге и на поле устремляется. Остановившись в отдалении, он к народу обратился.

– Ахейцы бранные, и вы, прославленные полководцы! На поприще в честь Патрокла мой вызов принял Теламонид и со мной сразился. Но вы не дали пролиться крови, нас остановили. Ножом среброгвоздным тогда наградил  Ахиллес благородный сверх приза меня. Сегодня дар дороже, нет другого такого во всей Ойкумене, получит сподвиж-ник, пустивший кровь мою. Доспехи Ахиллеса!

Гул по стадиону прокатился, будто полк колесниц проскакал. Вожди вскочили с мест и закричали, а паче Одиссей. С лицом залитым гневом, он орал, что было в мочи нём: – Бесстыжий пёс, мне суд корысти присудил.

– Неправый суд я отменяю. Клянусь Кипридою, что будет так.– Диомед повернулся в сторону Ватии и преклонил колено.
Но тёмного облака над холмом уже не было. Оно висело над храмом Аполлона, но Диомед этого не замечал, так как храм у него за спиной.

– Царь Неоптолем, доставь сюда отца доспехи. Если надо, силой их возьми.

– Что же застыли истуканами? – вопросил Одиссей вождей.– Обкрадывает меня он ныне, а завтра вас. Остановите мародёра. Мы их бросаем со стены. Неоптолем! Вернись и сядь среди равных.

– У тебя мало кораблей, чтобы равным стать,– суровую правду обнажил сын Ахилла и к судам Одиссея помчался с десятком колесниц.

И это истина. Всего двенадцать смог снарядить одноярусных с гребцами монер царь островного царства. Он сам-то не желал искать за морем славу, безумным притворился. Ведь среди женихов Елены не крутился, ручку дочери Тиндарея не лобзал. Формально – да, он сватать деву известил, чтоб при дворе спартанском повертеться, познакомиться с царями, чьи флоты мощней во много раз. Он знал, что за царька Итаки Тиндарей Елену не отдаст. Не за ум, любовь, пережитые страдания и верность очагу выдают принцесс отцы, а за количество рабов, земли, сокровища и корабли. И дальновидный Одиссей довольствовался скромной Пенелопой, племянницей Тиндарея. Но маху дал советом мудрым. Надоумил Тиндарея связать клятвой женихов выступить за честь общей невесты. И сам на ней попался. Когда за ним явился Паламед, как за рекрутом, сметливый Одиссей решил вербовщика одурачить, стал пахать каменистое поле, мол, какой с дурака прок, он тучную ниву от скудной отличить не может. Но Паламед был учённым своего времени, он взял спеленатого сына Одиссея и положил в борозду. Отец остановил волов. Ах так, понимаешь что к чему? Гони суда в Авлиду1.

За прозорливый ум учённый поплатился жизнью. Коварный Одиссей жестоко отомстил своему разоблачителю. Он приказал закопать золото в шатре Паламеда, сочинил письмо, якобы от Приама, которое сам и обнаружил у пленного трояна. В письме подложном царь Трои выражал согласие заплатить Паламеду за предательство. Вот и доказательство, указал клеветник на золото. И этого культурного героя, приведшего флот к Трое по звёздам, изобретателя шашек и игры в кости, скрасившим воинам лагерную жизнь, устроителя трёхступенчатого войска; человека, давшего грекам счёт, меру и вес, ахейцы побили камнями. Они попались в сеть, как глупые караси. Даже бы разгадали хитрость, всё равно Одиссей вышел бы сухим из воды. Без него не взять твердыню, сказал бы Калхас.

И сейчас к гадателю взмолился Одиссей: – Провидец наш, в бараньих кишках покопайся, увидь судьбу его. Я знаю, завтра в его честь,– он указал посохом на Диомеда,– ристалище заполним снова. И что же, так и будем хоронить-оплакивать царей, на море глядя. Кичливый Диомед желает доказать – нет равного ему в Элладе. К ложу Клитеместры тянет руки он, на трон микенский сесть стремится, объединить два царства, и тогда передушить нас, как кур хорёк.

– Никто не выйдет, да, я буду первым, а выйдет – шанс на первенство получит. Смелее Менелай, к лицу тебе доспехи, иначе, что ты в Спарту привезёшь. Где твоя жена? Ты меч не обнажил за честь супруги. «Возьми моё сокровище, Елену», сказал Теламониду ты. За что же десять лет мы проливали кровь? Жену пустить по кругу?

– Ты заблуждаешься, могучий Диомед,– ответил Менелай среди вождей.– Всем нам рассудок помутили боги. Парис не обладал Еленой, а призраком её. А я мочал, на штурм вас посылая. Так предводитель мне велел, великий царь Микен. На то имел резоны. Вот доказательство!- Менелай показал реликт – перстень с монограммой.– Он известен вам, второго в мире нет. Им Елену обручил, а нашла его в Мемфисе Астарта, – царь на меня указал.– Сама Елена ей вручила признак своей подлинности. Его  мне показала Астарта в Гифии, но Киприда запретила им владеть. И только лишь вчера за свободу юношей троянских, она мне отдала.

Перстень пошёл по рукам.
– Я свидетель,– сказал Менесфей.
– И я,– признался Тевкр.
– Носить священные доспехи Ахиллеса я не достоин. Их не достоин Одиссей. Пусть сын наследует богов подарок,– закончил Менелай.
– А как же суд?! – вскричал временный хозяин.
– Я достоин! – раздался возглас издали.

По полю, потрясая копьём, шёл Сарпедон. Видимо, он скрывался в храме. Щит и панцирь, шлем пернатый блестели и без солнца на царе – оружие Мемнона, с одной наковальни Ахиллу и Мемнону досталось.
– Вот это игры, – говорит, подходя, царь Ликии,– рапсоды их запомнят и нас прославят навсегда.
– Как счастлив я, что боги тебя послали мне,– расчувствовался не в шутку Диомед. – Слава Киприде!
– Я от неё,– сказал Сарпедон и указал на тучку.
– Знаю, что тебе одну осталось смерть перенести. Убью тебя я дважды.

Тут Неоптолем с доспехами вернулся. Разложил он шлем блестящий с пышным гребнем, зеркальный восьмёркообразный щит, кинжал. Меч, как мы помним, в поединке с Мемноном раздробился. Но зато кираса золотом покрытая, поножи, наручники железные, что дороже золотых, без царапины во всей красе предстали, и приковали взоры витязей к себе.

– Всё цело,– одобрил Сарпедон.– Имеешь что сказать народу?

Вместо ответа копьё наперевес наладил Диомед и твёрдой поступью с врагом сошёлся. Копьё метнул, вервью за черен креплённое. Закрылся щитом Сарпедон, увязло жало в нём. Ногою быстрою на черен наступает, и хрустнул ясень под сандалией. Неоптолем швыряет меч на поле, и снова Диомед вооружён. Меч не копьё, оружье Сарпедона выискивает место, удобное для укола… И есть – в бедро язвит, но боли враг не чувствует, мечом сшибает шлем пернатый и отпрядает, откинутый щитом и язвит вновь его герой ликийский. На этот раз он поражает противника в глаз и вышибает теменную кость – осиротели аргосцы.

Вожди на поле ринулись, чтоб не позволить реликвию Эллады унести. На них упала туча, и вихрь вскружил земную пыль. Когда же улеглась пороша пыльная, ни Сарпедона, ни доспехов вожди не увидели.

Командование экспедиционными войсками взял Менелай. Он приказал Диомеда бальзамировать и везти на родину.