Глава 17. Танго

«Три ночи напролет я пил абсент,
и  мне казалось, что у меня
исключительно ясный разум.
Пришел официант и стал сбрызгивать
водой опилки на полу. Тут же появились
и быстро выросли чудесные цветы — тюльпаны,
лилии, розы, истинный сад.
— Неужели Вы их не видите? — спросил я.
— Нет, месье, здесь ничего нет…»
Оскар Уайльд

POV Author


Блестки снежной пыли, подхваченные ветром, переливались бриллиантовым мерцанием в свете уличных фонарей. Небо черное, беззвездное, казалось пустым и бездонным.

Неподалеку  за массивными дубовыми дверями дорогого и модного лондонского клуба шумно веселилась уже изрядно набравшаяся компания - гости даже не заметили, что виновник торжества давно ушел...

Пройдя по улице немного вперед, Том опустился на кованую лавочку, совершенно не ощущая её холода, и закурил. Горьковатый дым не приносил ни тепла, ни облегчения. Ничего... Том вдыхал его машинально, не чувствуя вкуса, просто по инерции, невольно наблюдая за окнами небольшого ресторанчика напротив. Там, в теплом приглушенном свете зала у окна сидела немолодая пара, они были полностью поглощены друг другом, словно находились в каком-то собственном мире. Чуть поодаль –  собралась веселая компания друзей, молодые люди смеялись и активно жестикулировали, - очевидно, наперебой рассказывая какие-то истории.

Том невесело усмехнулся и неосознанно полез в карман пальто, доставая мобильник, который еще час назад поставил на бесшумный режим, так и не дождавшись звонка от Билла.  Разговаривать ни с кем не хотелось, на душе было паршиво…

И на этот раз среди списка пропущенных вызовов и сообщений от Каулитца не было ничего. Том едва сдержал порыв со всей силы запустить аппаратом прямо в ту самую парочку, мирно воркующую у окна. Чтобы разбить эту их чертову идиллию, а заодно и свою надежду. Раздраженно,  он включил звук, решив не отвечать ни на какие звонки и сунул мобильник в карман. Сделав последнюю затяжку, выкинул сигарету и поднялся.

Мимо проезжали машины, секли по уставшим глазам яркими вспышками фар. Том бесцельно брел по улице … и ненавидел день своего рождения, который в детстве отмечался всегда одинаково. Собственный шаг укачивал, будто перенося туда, где не было ни пространства, ни времени, лишь  воспоминания…

После скупых поздравлений и неизменного за все годы подарка – щедрого чека, Виктор с Отто отправлялись на кладбище к  Елене. Тома с собой на могилу матери никогда не брали. По возвращении отец запирался в кабинете и не выходил до следующего дня. Ежегодно, 4 декабря, в доме появлялись сотни белых роз, с вплетенными  в них тонкими черными лентами. Аромат цветов наполнял все комнаты, от него негде было укрыться…   Казалось, этот запах впитался в память навсегда. Вот и сейчас почудилось, будто нежный флер роз витает в морозном Лондонском воздухе. Все это всколыхнуло в душе давно забытое, и вместе с тем такое неотступное в детстве, чувство вины.

Стало совсем горько. И невольно вспомнился четырнадцатый день рождения. Тогда Том с раннего утра заперся в музыкальном зале, не желая ни получать очередного бездушного подарка, ни видеть упрек в глазах отца. Он играл так громко, как только мог, любимый ноктюрн матери, который, порой, в записи слушал Виктор. Играл, не переставая, до боли в пальцах, не обращая внимания, как сводит кисти. Он и сам не знал, зачем это делает, просто не мог остановиться. Когда дверь вскрыли, отец в первый и единственный раз ударил его. Наотмашь, так что парень мальчик упал с пуфа. Том до сих пор помнил  горящую в глазах Виктора ненависть, смешанную с болью. Отец ничего не сказал, просто уехал в этот день из дома. Том же рыдал как никогда в жизни, свернувшись в жалкий комок на дорогом паркете огромного зала.

Он больше никогда не оставался дома в свой день рождения, стараясь хотя бы за день до события уехать куда угодно – к друзьям, в отель,  только бы не чувствовать себя единственным живым в этом роскошном «мавзолее».
Том не держал обиды на отца теперь. Он понимал, как слаб был Виктор в своем болезненном чувстве к жене, не в силах принять реальность, обвиняя в её смерти   собственного сына. Но тогда Тому было больно и безумно одиноко.
Так же, как и сейчас.

Он привык не ждать ничего хорошего от людей. Но сейчас так жаждал внимания человека, который так неожиданно стал значимым для него, подарил робкую надежду, и опять жестоко обманулся, как тогда, когда старался заслужить любовь отца и брата. Том будто снова вернулся в свое детство и опять чувствовал себя ненужным.

Постаравшись отогнать болезненные воспоминания и мысли, Том завернул в первый попавший небольшой  бар. Хотелось напиться, чтобы поскорее стереть и этот двадцать первый день рождения из памяти.

Стараясь все же себя хоть как то успокоить, Том пытался рассуждать здраво - у  Билла могли возникнуть неотложные дела, он мог попросту закрутиться в суматохе событий и выпустить из головы, что у Тома сегодня день рождения… Но ведь он получил приглашение… Обида и разочарование рвались в сердце с новой силой.

А в нескольких кварталах от маленького бара, в котором Том пил одну за другой, полным ходом шла вечеринка, где действительно никто не вспомнил об имениннике и не мог сказать опоздавшему Каулитцу, куда тот делся.

С каждой новой выпитой порцией, Том чувствовал, как все больше и больше его раздражают счастливые улыбки людей вокруг, их дружные компании и смех. Их общность.

Матч между сборными Англии и  Германии, транслировался в прямом эфире на  большом экране и подходил к концу.  Ликование по поводу удачно забитых голов все возрастало. Тому же было совершенно все равно, какая команда выиграет, он никогда не был страстным поклонником футбола, да и  думал сейчас совершенно о другом.  Но с каждой минутой ему все труднее становилось бороться с назойливым желанием испортить им всем этот вечер, разбить к чертовой матери плазменную панель, запустив увесистой бутылкой недопитого виски. Ярость душила и искала выход, болезненно сдавливая сердце. И когда сборная Германии забила гол, вызвавший шквал нелестных возгласов, Том принялся довольно активно болеть за свою команду, не стесняясь в выражениях относительно англичан.

***

Билл спешил, как мог, и когда такси плавно затормозило перед небольшим баром, он почувствовал неладное, увидев в окне потасовку.

Заметив вошедшего Каулитца, Том на мгновение отвлекся, и в этот же момент ощутил, как голову прошила резкая боль. Пошатнувшись, он развернулся и последнее, что увидел – перепуганное лицо светловолосого парня, держащего в руке увесистую пивную кружку. И темнота…

Кто-то назойливо бил по щекам, но воспринималось это отстраненно, казалось, веки налиты свинцом. Том застонал и с трудом приоткрыл глаза – все поплыло. Помогли подняться и куда-то повели. Ноги не слушались, но постепенно сознание возвращалось и сквозь звон в ушах слышалось:

- Том. Том, не теряй сознания… Слышишь, Том?!
- Билл? -  не верилось, что он действительно слышит голос Каулитца, - Я в порядке. - превозмогая слабость и головокружение, пытался уверить Том. Он часто моргал, силясь  прояснить картинку перед глазами, в то время как Билл крепко держал его, пошатывающегося, за талию, не давая упасть. -  Спасибо,  я сам. Все. - Том попытался выпутаться из надежных рук, и это ему удалось...
- Том, ты невозможен, - с укором заметил Билл и буквально на минуту отпустил его, - к чему это упря… - договорить он не успел, метнувшись к падающему Келлеру, потерявшему сознание.
-  Короче, хочешь ты или нет,  я отвезу тебя в больницу, - решительно заявил Билл, укладывая безмолвного Тома  на диван в служебном помещении бара, под  причитания  перепуганного бармена и сбивчивый рассказ о произошедших событиях.
- У вас есть нашатырь? – перебил он  растерянного парня, суетливо ходящего по комнате.
-Да…да. Сейчас… наверное, будет… я сразу же вызвал скорую и полицию и сообщил хозяину.
- И куда только смотрит ваша охрана?!
- Сэр, Саймон заболел, а других охранников у нас нет, сами видите, бар у нас небольшой совсем, и к тому же это ваш друг стал настаивать и это из-за него… - невнятно лепетал юноша.
- Дай лучше нашатырь, наконец,  и найди такси!- перебил Каулитц, он решил действовать, посчитав, что  разборки с полицией могут затянуться  и Тома не выпустят из страны на Рождество.
- Но, но… а как же полиция?!
- Так, как тебя звать? – Билл пристально посмотрел на конопатого худенького паренька со смешно торчащими в разные стороны пегими волосами.
- Джефри, но… при чем тут…
- Слушай Джефри, - Билл снова оборвал его на полуслове, - кто был зачинщиком драки, Том?
- Нет, не он первый ударил…но я же говорю… он начал … - запинался парень, нервничая еще больше под жестким взглядом Каулитца.
- Так, а кто пострадал?
- …
- Вот именно, так что сейчас мы уезжаем, и ты все забываешь, о’кей?
- Но что я скажу полиции, а хозяину, а убытки?!... это же вычтут из моей зарплаты! – с истерическими нотками в голосе запричитал бармен.
- Значит так, Джефри, возьми себя в руки. Полиции скажешь, что все разбежались, и хозяину тоже. Ты ведь не мог удержать разгоряченную толпу, так? – с нажимом, скорее утверждая, спросил Билл, продолжая смотреть в бледно-голубые глаза парня.

Джефри мотал головой то утвердительно, то отрицательно, до конца не понимая от шока, что хочет от него этот иностранец и к чему клонит.

- Так, а чтобы ты забыл об этом инциденте,  я надеюсь, пятисот фунтов хватит?
- Но,  как же…, - Джефри в недоумении развел руками, - но…

Тут к нему на ладонь легли хрустящие купюры:

- Думаю, мы поняли друг друга? – Видя, что парень уже согласился, Билл настойчиво попросил, - Джефри, найди нам такси и принеси нашатырь.
- Да, да, да,  сейчас, - юноша вылетел из подсобки, через секунду вернувшись с необходимым пузырьком, и  вновь исчез, а в скорее влетел, запыхавшись, сообщая, что машина ждет у черного входа, так как полиция вот-вот приедет.

За это время Биллу кое-как удалось привести Тома в чувства. Следуя указаниям Джефри, молодые люди пробрались по узкому, захламленному коридорчику к черному ходу.
Аккуратно усадив Тома в машину, страхуя, чтобы он  не ударился затылком, Билл сел рядом, чуть подвинув Келлера.

- Знатно повеселились, - хмыкнул таксист, развернувшись и немного перегнувшись через спинку кресла, - ваш друг, я вижу, в хлам набрался?
- Да, с каждым бывает, - выдавил улыбку Билл.
-  Полиция, - таксист проводил взглядом проехавшую машину с сиренами. - А что там случилось?
- Не знаю, - пожал плечами Каулитц.
Парень был не настроен на милую беседу и велел отвезти их с Томом в больницу.

- Билл,  я в порядке, - утверждал по пути Келлер и просил отвезти домой.
- Нет, Том, пока я это не услышу от профессионала, никуда ты от меня не денешься. А  если у тебя сотрясение, а если трещина? Все, не спорь.

Том лишь вздохнул - совершенно не было сил пререкаться, жутко тошнило, и дико болела голова.
По счастью у Тома с собой были документы и его без лишних вопросов осмотрели в неотложке. Поставив диагноз – легкое сотрясение мозга, ему рекомендовали остаться в больнице хотя бы на сутки. Он согласился лишь с тем, чтобы отправить Билла домой. Том совершенно не хотел обременять Каулитца. Сам же Келлер решил, что как только тот уйдет он вызовет такси и отправится в свою квартиру.
Но все оказалось не так просто, без сопровождения в таком состоянии его никуда не отпустили, ссылаясь  на необходимые бюрократические  процедуры и ответственность, которая лежит на враче, позволившем выписку.  Пришлось остаться. После уколов с успокоительным и обезболивающим Том забылся глубоким сном, проспав до пяти часов вечера следующего дня, когда и пришел Билл.

- Ну что, футболист, как голова? - Билл, улыбаясь, протянул руку для пожатия.
- Нормально, что ей сделается, - бодро заявил Том, отвечая на приветственный жест. Голова была «тяжелой», хоть и не болела.
- Понятия не имел, что ты такой ярый футбольный фанат. И что ты им такое сказал?
- Ничего особенного. Наши выиграли, этого мне и не простили, - хмыкнул Келлер, щурясь от неприятного света больничных ламп, стремясь встретиться с Биллом глазами. Тот сел на край кровати, избавив от этой пытки, и хитро улыбнулся.
- Чего ты вообще пошел в бар у тебя же в шикарном клубе была грандиозная тусовка?

«А что сказать? Что мне осточертели эти все искусственные улыбки людишек, которым от меня только и нужны связи, выгодные контракты, деньги и не пришел единственный человек, с которым вообще хотелось провести этот день?»

- Хм, откуда такая осведомленность, что тусовка грандиозная,  тебя же не было? – Том проигнорировал вопрос.
- Меня поставили на замену в клубе, я не мог отказаться. И позвонить не мог – мобильник забыл,  но как только освободился, поехал к тебе, а там –  вечеринка полным ходом и никто не знает где виновник торжества. Нашел твою Джейн, или как там зовут твоего секретаря,  дозвонился до тебя и приехал в бар.
- Джил, - просияв, поправил Том.
«Он не забыл!!» билась единственная мысль в голове. Сам Келлер совершенно не помнил, ни того, что ему  звонил Билл, ни того, что сообщил ему, где находится.
- Держи, это тебе, - Билл протянул черную бархатную коробочку, элегантно перевязанную тонкой серебристо-матовой лентой.
- Надо же, и подарок не забыл, - улыбнулся Том, устраиваясь выше на подушках.
- Обижаешь, - Билл притворно нахмурился, - по моему эскизу.

Внутри, чуть утопленная в бархат, лежала изящная ручка из черного оникса, по которой вился тонкой работы изящный серебряный дракон, как бы обнимая предмет по спирали. Сняв колпачок, Том увидел перо, на котором было аккуратно выгравировано несколько иероглифов.

- Потрясающе! Билл, спасибо! Это так изыскано. А на каком это языке и что обозначает? – Странное и удивительное чувство посетило Тома, словно этот предмет всегда принадлежал ему. И Билл, отыскав потерянное, вернул.
- Рад, что понравилось. Это китайские иероглифы – обозначают счастье, успех и процветание, а дракон символизирует силу и мудрость. Надеюсь, она принесет тебе удачу в делах, - кивнул Билл на ручку, в  душе радуясь как ребенок, что угодил с  подарком  другу и что, несмотря на спешку, успел заказать подарок загодя.
- У тебя превосходный вкус, Билл, - Том невольно озвучил свою мысль, рассматривая подарок тщательнее.
- Угу, - улыбнулся Каулитц, - ему всегда было тяжело находить ответные слова на похвалу, - Кстати, тебя отпустили под мою ответственность, так что сейчас поедем домой, если ты, конечно, не хочешь остаться в обществе симпатичных медсестер? – вопросительно изогнул бровь Билл и, не сдержавшись, хмыкнул.
-  Ну уж нет, - рассмеялся Том, провожая взглядом полноватую женщину средних лет, принесшую его одежду. - А вообще, мы так и не отметили мой день рождения, поэтому предлагаю куда-нибудь выбраться и отпраздновать. Ты как?
- Замечательная идея, но давай оставим это до лучших времен, когда шишки сойдут, - изрек  Билл, оглядывая голову Тома с немного растрепанными от произошедших событий косичками.
-  Ну это скоро, - выдохнул Том, и слишком резко поднялся, от чего немилосердно закружилась голова.

После выписки Тома из больницы Билл остался с ним на ночь. И Келлеру было очень приятно это его беспокойство.
Вообще, после этой истории Том чувствовал, что Билл начал относится к нему как к хорошему другу. Холодный, даже официальный Каулитц стал, наконец, близким человеком, с которым было легко. А еще он ощущал, будто в самом  Билле что-то изменилось. Зажегся тот самый огонек, который и привлек тогда Тома, впервые заглянувшего в эти искристые миндалевидные глаза, на гамбургском перекрестке. Как же давно это было…

Сейчас  Тому казалось, что более внимательного человека он не встречал в жизни. Билл приезжал после работы, не смотря на усталость, делал необходимые покупки в магазине. Том специально только из-за этого отправил экономку в отпуск. Каулитц привозил интересные фильмы и новые музыкальные альбомы. Даже показывал свои работы – он прекрасно рисовал в свободное время. Том каждый вечер ждал его, чтобы вместе поужинать, посмотреть фильм или просто поболтать. Ради этого он готов был болеть как можно дольше. Но понимал, что ничего вечного не бывает. Том запирал в себе эти мысли, не давая им хода, как запирал и свои настоящие эмоции, которые вызывали такие моменты близости с Биллом.

Все это время Келлер работал из дома в удаленном доступе, проводя селекторные совещания и переговоры.  Через неделю он появился в офисе, да и  у Билла за эти вечера «выходных»  изрядно накопилось дел, и разгребать завалы в учебе тоже было пора, учитывая, что до отъезда  в Германию оставалось меньше двух недель. Но Том так уже привык к присутствию Билла в своей жизни, что теперь, когда каждый из них был занят, одинокие вечера в своей огромной пустой квартире коротать стало крайне неуютно. Отчаянно не хватало Билла. Они периодически созванивались, разговаривая ни о чем. Но времени на встречи не было совершенно.

И вот, наконец, за несколько дней до вылета в  Гамбург, когда позади остались сдачи всех экзаменов и курсовых, почти доделаны все неотложные проекты, они все же выбрались в город отметить и день рождения Тома, как тот хотел, да и просто, наконец, пообщаться.

***

Какой-то закрытый клуб, где Биллу быстро наскучило. Коктейли, легкий флирт с прилипчивыми девицами -  ничего интересного. Разве что общение с Томом, но клубная музыка, долбя по ушам, не давала поговорить, и оказалось, что им обоим хотелось совсем иного – уютного и размеренного. Они ушли и просто бродили по красиво заснеженному городу, переливающемуся миллионами гирляндовых самоцветов.

За разговором не заметили, как забрели в район, который был им совсем незнаком. Свернув на небольшую живописную улочку, Билл потащил Тома в маленький неприметный ресторанчик, увидев в окне танцующую девушку. Заведение располагало небольшим уютным залом, столиков на пять. И было стилизовано под старинную испанскую таверну, впрочем, создавалось впечатление, что этому месту действительно несколько веков, и оно переходит от отца к сыну.

Миниатюрная сцена, как раз у окна, в центре - девушка, играющая кастаньетами в такт собственным движениям и зажигательным переборам гитарных струн. Фламенко, неизменно красно-черное платье с множеством воланов. Было что-то такое в этой горделивой осанке, четком легком ритме каблучков, что приковывало взгляд.  Казалось, она танцевала для себя и совсем не для публики, а закончив, подошла к барной стойке и по-испански что-то заказала. Пила воду жадно, не отводя черных глаз от Тома, а взгляды парней синхронно скользил по смуглой, влажной от пота шее. Облизавшись как то хищно, она улыбнулась солнечной и открытой улыбкой, подмигнув Келлеру:

- Хочешь… потанцевать?
- Да, - согласился он, не раздумывая.
Танцовщица лишь хмыкнула.
- Танго? – азарт и вызов в черных глазах.
- Нет, это как-нибудь без меня, детка, - улыбнулся Том в ответ.
- Твой друг тоже вряд ли составит мне пару, - с победной усмешкой бросила она через плечо, собираясь уйти.
- Танго.- Билл поймал её кисть и пристально посмотрел в чуть удивленные глаза.

Шаг. Шаг. Знакомство - кончиками пальцев по щеке, вниз на шею. Объятие легкое. Её порыв, его рывок за тонкое запястье к себе, в плен рук и как по лезвию дорожка шагов.
Девушка миниатюрная, ростом  Биллу по грудь, двигалась безупречно, отдавая танцу всю себя. Это был вызов, поединок, страсть. Казалось, они вжились в эти роли ненасытных ревнивых любовников. Глаза в глаза, и снова оттолкнуть на вытянутой руке, притянуть, заключая на миг в объятия, закружить в каскаде шагов, словно балансируя на грани. И  финальный выпад. Её вздымающаяся грудь в глубоком вырезе платья, пульсирующая жилка на открытой шее, горячая кожа бедра, на границе с ажурным кружевом чулка под пальцами. Губы, яркие, манящие. От кровавого оттенка помады они казались порочными и странно притягательными. Искушение в чистом виде.

Билл медленно отстранился, восстанавливая дыхание, и поклонившись, направился в полумрак зала. Где спустя оторопелое мгновение, раздались аплодисменты. Посетителей было совсем немного в столь поздний час.

Каулитц заказал воды, садясь рядом с ошарашенным Томом.

- Ну ты даешь! - Только и мог вымолвить тот, - ты где так научился?
- О, потанцуй больше трех лет с Линдой, которая обожает латиноамериканские танцы, еще и не такому научишься, - улыбнулся Билл. Ему очень нравилась реакция восхищенного Тома, - надо же,  я еще не забыл, как это делается. Сто лет не танцевал ничего подобного.
- Это было…, - Том никак не мог подобрать слова, - горячо,- никогда бы не подумал, что есть танец эротичнее стриптиза.

Билл лишь понимающе кивнул, с наслаждением поглощая прохладную воду с лимоном.
Они поговорили о танцах еще какое-то время, постепенно переходя к другим темам. Том заказал абсент. Маленький сахарный кубик таял в голубом пламени, капая шипящей карамелькой в изумрудно-мутноватую жидкость. Здесь, в этом маленьком ресторанчике было по-домашнему уютно, и совершенно не хотелось никуда уходить. Казалось, время  льется медленно и неспешно, погружая в атмосферу фильмов тридцатых годов. После выпитого абсента пришла легкость и расслабленность, движения казались замедленными и более плавными, предметы становились менее четкими, открывая какое-то иное измерение.

Чуть позже подошла уже переодетая в простые джинсы и свитер девушка.

- Летисия, - представилась она,  проникновенно смотря в глаза.
- Билл.
Танцовщица перевела взгляд ярко подведенных черных глаз на Келлера.
- Том, - представился он, чувствуя, как затягивают эти омуты, как искрами начинает вспыхивать желание.
- Такси ждет, едем? - Озвучила она скорее утверждение, чем вопрос.

Совершенно не сопротивляясь таким ярким ощущениям, которое она неведомо как разожгла своим хрипловатым голосом со странным акцентом, танцем, они рассчитались и последовали за девушкой. Среди этой туманно-плавящейся реальности под агатовым взглядом, в котором, казалось, танцевали огненные всполохи, теплой волной по телу разливалось возбуждение. Глаза, в которых даже зрачка не различить, манили, завораживали, интриговали, и так хотелось разгадать эту тайну…

Они с трудом втиснулись втроем на заднее сидение крошечного салона такси, но даже мысли не возникло сесть иначе. Летисия устроилась посередине и неторопливо гладила колени парней. Они же, не стесняясь таксиста в порыве общего на двоих импульса, ласкали её грудь, живот, пробравшись в проем расстегнутой куртки, поверх тонкого свитера. Сталкивались пальцами, деля эту «территорию». И от этих случайных касаний все внутри замирало как перед прыжком в пропасть. Адреналин лишь распалял желание сильнее. Откинув голову, она позволяла скользить губами по горящей от прикосновений шее.

Войдя в квартиру, Том лишь ткнул ощупью в пульт, чтобы гардины автоматически разъехались, впуская в кромешную темноту комнаты естественный сероватый отсвет разбушевавшейся за окном метели.

В её темных волосах таяли снежинки, делая пряди влажными и пахнущими свежестью, заставляя их виться упругими кольцами. Словно кружась в странном танце - гладя руками друг друга не разбирая кто кого касается, раздевая, скользя губами по обнаженной, пылающей коже, они поднимались в спальню. В тишине слышалось лишь неровное дыхание, звуки влажных поцелуев, прерывающихся шорохом срываемой одежды. Странное танго втроем…

Билл прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям, он и не заметил, как его обнял Том, принимаясь поглаживать по обнаженной спине, как он придвинулся ближе. Все воспринималось таким естественным, руки девушки, руки Тома. Все смешалось в единый коктейль ярких ощущений. Он распахнул глаза, почувствовав, как два пульсирующих возбуждения соприкоснулись, тесно сжимаемые одной ласкающей рукой. Это было невероятно сильным впечатлением, возбудившим до предела, до дрожи, и когда ощутил влажное прикосновение губ, горячее дыхание, шелковое касание языка, все будто взорвалось внутри и закружилось, стирая грани, подчиняя желаниям и инстинктам.

***

Порой люди поступают необдуманно, импульсивно, поддавшись сиюминутному желанию. И сколько бы потом они не искали объяснений, оправданий, причин и следствий. Ведь как то же нужно... Ведь нужно же понимать, почему и зачем что-то делаешь так, а не иначе.

Человеку вообще свойственно анализировать систематизировать, укладывать все в какие-то рамки, чтобы ощущать уверенность. Ему необходимо осознавать. Но порой остается лишь разводить руками. Человек существо иррационально-рациональное.

Вот и Билл, проснувшись совершенно нагим в крепких объятиях Тома, поначалу как-то растерялся, ощущая, его тяжелую руку поперек своей талии, переплетенные ноги, бедро притиснутое к его ягодицам. Там, под одеялом, которым они были укрыты по пояс, было горячо и влажно от пота. И, пожалуй, слишком тесно. В воздухе все еще витал запах смеси незнакомого парфюма, секса и табака. Или ему так только казалось.

Все внутри будто оборвалось. Билл даже не пытался вспомнить, почему оказался здесь. Он помнил. Стоило лишь бросить взгляд на Тома через плечо, как эпизоды прошлой ночи представали с поразительной четкостью и яркостью, вот только не было уже того абсентового драйва, ленной расслабленности, адреналинового азарта, от которого дух захватывало и дрожало что-то внутри. И главное – исчезла, тогда такая совершенно твердая, уверенность в полной нормальности происходящего.

Стало как-то не по себе. Захотелось незаметно уйти, ни в коем случае не разбудив Тома. Отжаться полсотни раз, а лучше до изнеможения, чтобы кровь пульсировала в висках и кроме боли в сводящих от напряжения мышцах, больше ничего не ощущалось и не думалось ни о чем. Затем перекурить, прям на заснеженной террасе, чувствуя, как холодный ветер «кусает» разгоряченную кожу, а теплый горький дым согревает. Принять контрастный душ, смыв следы чужих прикосновений, выпить минералки и прояснить, наконец, голову. Сварить крепкий кофе и встретить Тома, как ни в чем не бывало. Да и в самом деле, ничего такого запредельного не произошло. Просто секс втроем. Захватывающий эксперимент, который, чего таить, весьма понравился.
Осторожно выпутавшись из обнимающих рук, Билл встал с кровати. Судя по абсолютной тишине в квартире, Летисия уже ушла.

Завернувшись в халат, после душа он варил кофе. И никак не мог отделаться от навязчивого беспокойного трепета. Что-то изменилось, он это чувствовал на бессознательном, интуитивном уровне. Ощущал смутной тревогой пополам с восторгом, примерно таким, какой испытываешь, прыгая с тарзанки, летя с огромной скоростью на байке  с закрытыми глазами, идя по карнизу, задрав голову и смотря в алеющее закатом небо. 

Билл невольно вновь погружался в события прошлой ночи: Том, раскинувшийся в шелковом серебре простыни, девушка… и он, притягивающий её ближе, она замирает на миг и впивается Тому в плечи, оставляя следы бардовыми полулуньями ногтей… А сам Билл не может  отвезти взгляда от этих темных, объятых страстью глаз Тома. Реальность уплывает, не давая шанса к ней вернуться, каждым движением, открывая дверь в иной мир.

Он так и завис в этом непонятном оцепенении. Кофе с шипением давно заливало варочную панель, пригорая к раскаленной глянцевой  поверхности электрогрелок, распространяя сизоватый дымок в воздухе.

- У нас что пожар? – вместо доброго утра поинтересовался Том, проходя в кухню и выключая конфорку. – Доброе утро, - улыбнулся он, продолжая промакать полотенцем влажные косички.
- Доброе, - согласился Билл. Но невольно поспешно отвернулся, подходя к шкафчику, доставая чашки. Он привык к этой квартире за неделю вечеров, что провел с Томом, пока тот выздоравливал. И чувствовал  себя здесь как дома.
Но теперь отчего-то стало неловко. Том в одном полотенце на бедрах, с капельками воды на плечах и небрежно вытертой груди с отметинами вчерашних игр.

И снова эти навязчивые яркие слайды - глаза в глаза и будто нет между ними этой девушки. Так жарко, тесно, влажно и каждым движением там, внутри, чувствовать друг друга. Будто это они… вместе. Одни.

Билл зажмурился, отгоняя явно неадекватные мысли и навязчивые образы.
Он не спешил поворачиваться с чашками, нарочно медленно доставая их. Затем  принялся за сахарницу, салфетки и чайные ложечки,  затем…Он почувствовал тепло, и дыхание у шеи. Так спокойно, тихо, будто лежишь и покачиваешься на ласковых волнах. Будто это уже когда-то было… Инстинктивно захотелось откинуться назад, прижаться к манящему теплу …

От странной мысли стало совсем не по себе. «Это одиночество, замкнутая жизнь, от привычек которой я еще не успел избавиться. Долгая изоляция и отсутствие нормальных отношений. А вообще это все абсент и похмельный бред», -  уверил себя парень.

И тут его буквально обожгло простым прикосновением к предплечью. Билл нервно дернулся, но тут же совладал с собой.

- О, извини, мне нож нужен, - улыбнулся Том, уже доставший из холодильника продукты для сэндвичей, - я, наверное, слона сейчас могу съесть.
- Да, конечно, - Билл отошел от выдвижного ящика со столовыми приборами, захватив чашки.

Аромат кофе наполнял комнату. С косичек Тома так же струилась вода, стекая прозрачными каплями по в меру накачанной загорелой груди.
«Он, должно быть, ходит в солярий» - мелькнула мысль у Билла, который старался смотреть куда угодно только не на  Тома. Отчего-то сейчас он чувствовал себя неловко. Странная тревога не отпускала.

Плавные движения, единый пульс …
Поцелуи, невероятные касания губ. Никто не целовал так раньше. Так страстно, властно, уверенно, жадно, нежно. А потом он сам целовал, отдавая ласку этим губам. Билл взглянул на Тома, и по спине пробежал холодок:  «Губы… пирсинг. Это были его губы…».

***

Билл спешил на какую-то встречу, впрочем, Тому показалось, что он просто хотел уйти. Единственного мгновения, когда Каулитц отшатнулся от случайного прикосновения, Тому хватило, чтобы понять – события прошлой ночи не растворились в абсентовом хмеле. Билл помнил, чувствовал, но Том никак не мог понять, что именно. Что заставило Каулитца отводит взгляд и поспешно уйти? Отвращение? Смущение? Возможно, просто растерянность от непривычных впечатлений. Но сомнения не отпускали. Вдруг эта ночь стала фатальной ошибкой, и теперь Билл замкнется, отстранится. Что если он помнил, как Том его целовал, как прижимал теснее, гладил разгоряченную кожу, напряженные ягодицы, не обращая внимания на девушку, разметавшуюся на груди? Помнил ли он этот бездонный взгляд, утягивающий воронкой желаний и страстей, которым смотрел на Тома, лишая воли, подчиняя и захватывая. Почему он так смотрел? Скорее всего, это влияние желание, застившего все перед глазами или алкоголь, ударивший в голову, а что если он смотрел именно на него, на  Тома, осознавая… Келлер сам оборвал ненужные мысли, понимая, что пытается выдать желаемое за действительное.

Сам он помнил все четко. Морок изумрудного напитка спал, стоило лишь почувствовать Билла… так тесно, так близко, ловить волны его желания и возбуждения, чувствовать запах. Стоило только смежить веки и…снова Том поверх плеча девушки, вжавшейся в него, замершей в ожидании, неотрывно следил за движениями Билла. Гладкая кожа отливала бронзой в теплой игре приглушенного света, взгляд скользнул по стройному телу – упругий живот, выпирающие косточки, татуировка, и в жар бросило – какой он красивый во власти желания, стройные ноги и взгляд… завораживающий, манящий. Билл смотрел прямо в глаза. Плавное уверенное движение, тонкие мышцы напряглись под идеально гладкой кожей, и от такой невероятной близости все замирало в груди, плавилось, и будто не было больше тела, остался лишь пульс – один на двоих, и наслаждение ритмичными волнами. Так хотелось целовать его губы… Билл откинул голову, открывая изящную шею. Единый миг яркой вспышки, и за высоким женским вскриком только ярче разлился его сдержанный стон … низкий утробный, такой не похожий на привычный, знакомый голос… и слабость…

Они так и лежали в этом причудливом клубке страсти не в силах пошевелиться, и лишь спустя пару мгновений, расплелись на широченной кровати, которая и не знала подобных игр. Билл дышал неглубоко и часто, к влажному лбу и шее прилипли черные прядки. Веки подрагивали, приоткрытый рот с росинками испарины над верхней губой...  вот он такой близкий – бери. Том четко помнил свое ощущение – будто падаешь в неизвестность, но это неизбежно, неотвратимо, желанно и совершенно не думаешь, какая последует расплата. Губы горячие, влажные, солоноватые пустили, приветливо распахнувшись, отдаваясь его прикосновениям, вначале робким и нерешительным, потом жадным - будто отберут этот миг и нужно запомнить, насладиться, урвать, пока он еще длится. Том, наверное, никогда не забудет то мгновение, когда  Билл, слабо простонав сквозь поцелуй, открыл глаза, подернутые отзвуками эйфории пережитого оргазма, и пристально посмотрев, положил руку на затылок, притянув ближе, и принялся целовать уверенно, властно. И губы горели, словно их перцем намазали, а Билл не отпускал, спустя мгновение, продолжив ласкать, едва касаясь, даря сладкую нежность. Воздуха не хватало, сердце, казалось, своим безумным пульсом спугнет эту ленную негу, «разбудит», вернет в реальность, которой точно было не место тогда, впрочем… Том многое дал бы, чтобы сбежать от реальности и сухого: «Пока! Увидимся» уже сегодня.

Он вздохнул и поднялся в спальню, где в полумраке задернутых штор снова проступили воспоминания. Билл… его лицо, обнаженное желанием, тело под ладонями – касания бережные, едва заметные, не будящие, уснувшую плоть, но изучающие. Том пил его тепло, такого мирно уснувшего и расслабленного, открытого в своей красоте, которая сейчас казалась эфемерно-хрупкой.
И совершенно не помнил, как его пыталась дозваться Летисия. Отмахиваясь от нее, как одержимый, он лепил свою «скульптуру» плавными, ласкающими движениями, словно мастер, нежащий податливую глину. Девушка сама нашла душ и, не добившись ничего вразумительно от странного хозяина, молча ушла, почувствовав себя лишней.
Том же в радостном возбуждении не мог уснуть, не унять было эту переполняющую энергию счастья. Пьянящую, словно шампанское. Хотелось глупо хихикать и впитывать обретенное тепло. Он притянул уснувшего Билла к себе, обняв рукой, поглаживая по горячему, мерно вздымающемуся в такт дыханию, животу и зарывшись носом в темные встрепанные пряди, вдохнул полной грудью такой теперь знакомый аромат смеси тонких древесных ноток, запаха кофе и легкого оттенка цитруса.
Прижавшись плотнее к Биллу, под утро Том все же уснул.

Зачем он так ненасытно изучал его всего, стараясь запомнить, напитаться ощущениями? Только сейчас Том понял, что делал это неосознанно, понимая, что больше Билл никогда не будет в его объятиях такой податливый, горячий и расслабленный, что все это так и останется яркой вспышкой счастливой  ли случайности, или только растравившей душу еще безжалостнее? Стало больно. Обжигающе, словно полоснули тонким лезвием. Это пустота. Опустошенность и тоска по несбыточному вновь упрямо подчиняла себе, давила тяжестью. Это мечта, которой мучительно больно обрывать нежные крылья, на которых парил еще так недавно. Это реальность, которую Том понимал, но так отчаянно не хотел принимать.

Звонок вспорол, казалось, ставшую густой тишину. Том поднял трубку, с удивлением увидев на дисплее «Отто».
- Да?
- Том, я по делу, - знакомая манера разговора, без лишних слов.
- Слушаю.
- Внеплановое заседание совета директоров назначено на десять утра послезавтра, нам нужно твое присутствие и подпись.
- Что случилось? – сердце неприятно сжалось, от брата Том не привык получать хорошие известия.
- Погиб Дирк  Эрнст, сейчас есть прекрасная возможность купить Valkiria’s Diamond по очень привлекательной цене. Его вдова звонила мне вчера, она живет в Испании последние лет семь и к Рождеству хотела бы продать весь бизнес супруга. Я вышлю тебе бумаги. Она обратилась ко мне в первую очередь, как к бывшему владельцу. И если мы не поторопимся, у нее в два счета купят компанию. Основное условие фрау  Эрнст – оформление сделки в течение недели. Сам понимаешь, на всю эту кутерьму с бумагами уйдет прилично времени, нужно спешить.
- Ясно, - Том прикинул даты. Двадцать второго вечером он летит с Биллом в  Гамбург… Летел бы... – Я буду.

Том сбросил вызов. Конечно, решения о таких крупных покупках принимается только общим голосованием совета  директоров. Разумеется, он не может не приехать. И что теперь… Значит вылетать завтра в Берлин, и он не успеет поговорить с  Биллом, понять… Столько усилий и стараний, чтобы лететь вместе с ним. Все зря.

Впрочем, к черту этот совместный полет - каких то полтора часа. Каким важным это казалось тогда, когда с  Биллом ничего не связывало, когда нужно было придумывать и выискивать поводы для встреч. Кажется, что прошло так много времени, а всего-то месяца полтора, за которые они стали друзьями, сблизились. Тому казалось, что в самом Билле что-то изменилось, особенно после поездки в  Гамбург он как будто начал светится изнутри, Том словно ощущал эту мощную энергию жизни. Билл будто избавился от того, что терзало… Дирк, чертов Эрнст! И буквально перед глазами он увидел Билла, внимательно разглядывающего кубики льда в бокале с виски и его вымученную откровенность: «Умер один человек…он сыграл определенную роль в жизни…» и  Каулитц тогда так и не смог больше ничего из себя выдавить. Дирк был и в дневнике, но Том только теперь сопоставил эти факты. Еще бы о такой «роли в жизни» никому не расскажешь. Захотелось обнять Билла, прижать его к себе. Но это было нужно тому  Биллу, сидящему на промерзшей лавочке, а не этому с озорным горящим взглядом, будто проснувшемся от долгого сна. Видимо смерть Эрнста стала избавлением. Как забавно складывается жизнь…

Тома вновь посетило непреодолимое желание прочесть дневник  Билла полностью, дабы понять, что именно произошло у него с Дирком. Но он решил, что теперь это точно будет подлостью, когда Билл итак открыт и сам расскажет то, что посчитает нужным. Да и не к чему ворошить прошлое.

Как бы там ни было, Том был уверен, что до Рождества успеет и подписать договор, и съездить в  Гамбург с бумагами. Ведь приглашение Билла на праздник никто не отменял. А встретить Рождество в настоящей семье Тому очень хотелось.
Зная, что обязательно поговорит с Биллом и поймет его отношение к прошлой ночи. Том счел глупостью беспокоиться раньше времени. В конце концов, чего только не бывает между перебравшими друзьями. А знать, что Том  был трезв, Биллу совсем не обязательно.

Он улыбнулся новому, такому знакомому всем детям чувству,  которое было не ведомо ему раньше - хотелось подгонять время, чтобы скорее наступило Рождество.

Том набрал секретаря, поручая ей покупку билета. А сам за разговором мысленно планировал поход за подарками, которые искренне хотелось покупать - Биллу, Симоне и которые купить было нужно для проформы, как он и привык - Линде и Отто.
Он уже знал, что подарит Биллу на Новый год, на который тот согласился  приехать с  Линдой в шале Тома, но никак не мог определиться с подарком на Рождество.

Помимо воли Том отгонял все мысли о девушке, совершенно не представляя как теперь себя с ней вести. Но решил не делать поспешных выводов и для начала понаблюдать за ней с  Биллом, чтобы понять изменились ли их отношения.

Вопреки всему упрямую надежду было невозможно вытравить из сердца, хоть умом Том понимал всю тщетность и глупость подобных надежд.