Лучшая дорога моей жизни

Нам бывало трудно много раз,
Но теперь спокойно оглянись:
Стройка обошлась бы и без нас,
Нам же без нее не обойтись…

В. Гузий

     Слова, вынесенные в заголовок статьи, принадлежат рано оставившему нас поэту-бамовцу, Владимиру Гузию. Человеку-романтику, мечтателю, чистой и светлой личности, какие могли явиться миру лишь в обществе свободном от духа алчности, корысти, тщеславия и зависти. Он был одним из тех, всегда первых, что жили в палатках, пели под гитары у костров, с упоением  вгрызались бензопилами в тайгу, оставляя за собой новые дороги, города, электростанции, трассы газопроводов и линий электропередач. Павка Корчагин семидесятых - годов, уже тронутой цинизмом, фальшью, ханжеством пустых слов и расплывчатых, ни к чему не обязывающих призывов – повысить, улучшить, сплотиться, устремиться к новым победам, к трудовым подвигам и историческим свершениям. Таких как он были миллионы – прекрасных, открытых, честных людей, находивших в труде смысл и цель бытия, отдававших себя без остатка людям, не торговавшимся из-за премиальных, не выпрашивающих поблажек, не ищущих теплых мест и необременительных занятий. И если бы меня попросили раскрыть секрет успешности советского общества, я бы не стал вникать в динамику мировых цен на нефть или углубляться в анализ статистических данных по промышленности, а ответил бы сразу, без подготовки. Насколько свободен труд, насколько свободен каждый в выборе места приложения своих способностей, настолько успешным является и общество. И наоборот. Чем больше внешних ненужных, надуманных препятствий для самореализации человека, тем хуже в стране будут обстоять дела, тем удушливее становиться общественная атмосфера, тем враждебнее будут отношения между людьми.   

      А препятствий в советском обществе с годами не становилось меньше. Глухое раздражение вызывала плакатная неискренность, двусмысленность, как камуфляжной сеткой прикрывавшая от посторонних глаз нечто, что видеть непосвященным  не полагалось. Нечто, вызывающее неосознанный внутренний протест, вселяющее сомнение и неуверенность. Лишь спустя многие годы я понял, какие непримиримые, принципиальные противоречия были прикрыты фиговым листком казённого оптимизма в суетной попытке совмещения несовместимого – продукта с товаром, свободного труда с деньгами, полета мысли с зарплатой, задушевность песни с гонораром, правды с ложью.       

     Как известно, труд создает стоимость, но сам стоимости не имеет, как не имеет и никакой иной, отличной от времени единицы измерения. Неважно, насколько сложен, ответственен, индивидуален труд в системе общественного разделения труда, ничем более подходящим чем «человеко-час» измерить его количество не удастся. Тем не менее, «изобретатели» законов социализма, руководствуясь девизом – для партии ничего невозможного нет, были настолько неоригинальны, что «открыли» «меру» труда в виде презренного злата. Провозгласили «законом» социализма принцип – «от каждого по способностям, каждому по труду», без зазрения совести, ссылаясь даже на выдернутые из исторического контекста ленинские слова:

    «Предпочтение в ударности есть предпочтение и в потреблении. Без этого ударность — мечтание, облачко, а мы все-таки материалисты. И рабочие — материалисты; если говоришь ударность, тогда дай и хлеба, и одежды, и мяса».

    А про личные «Жигули», «брюлики», чёрную икорку и депозитные счета в банке Ильич ничего не написал? Нет ли у вождя мирового пролетариата подходящей к случаю цитаты про благотворность корыстного расчета, алчности, сребролюбия, как человеческих вожделений, стимулирующих вдохновенный труд строителей светлого коммунистического будущего?

    Ленин имел в виду рабочих, занятых тяжелым физическим трудом и нуждающихся в дополнительном пайке для элементарного поддержания калорийного баланса. В 1920 году страна лежала в руинах и форсированное восстановление промышленности являлось первоочередной задачей. «Предпочтение в потреблении», в данном случае, есть приближение к вынужденному военно-коммунистическому распределению «по физической потребности», в отличие от социалистического дележа продуктов «поровну». Больше потратил калорий на ударной работе – больше получи и питания. Непомерно большую зарплату приходилось платить и «буржуазным специалистам», без которых молодое советское государство пока ещё не могло обходиться, что, разумеется, не могло служить аргументом в пользу неравенства зарплаты при социализме. В отличие от коммунизма, при котором распределение производится по потребностям, при социализме действует принцип равенства труда и равенства платы, т. е. при равном по продолжительности рабочем дне – за вычетом общественных расходов, равная доля потребительских благ каждому, не взирая на должности, статусы, заслуги и амбиции.

    Благословенная «свобода» продавать себя на рынке труда была встречена с восторгом не только профессиональным ворьем, которому, вкладывая новый смысл в слова «Манифеста», кроме решеток и цепей терять было нечего, но и не вызвала решительного протеста со стороны советских трудящихся масс, доведенных до состояния ступора разрушением потребительского рынка, дезориентированных оголтелой пропагандой «новых ценностей» эгоизма, алчности и корыстного расчёта. Ведь наемный труд, если чем и отличался в стране «реального социализма» от труда работников в развитых капиталистических государствах, то лишь уровнем заработной платы, причём далеко не в лучшую сторону.

    Человек посвящает работе значительную часть своей жизни. И насколько его дело отвечает призванию, наклонностям, способностям, во многом зависит и степень его удовлетворенности своим положением, своим местом в обществе. Счастлив человек, для которого работа - не восемь часов подёнщины, а увлекательнейшее дело, захватывающий целиком процесс творчества, созидания, в котором перерыв на обед и окончание рабочего дня воспринимаются как досадные необходимости. Человек по своей природе – творец; для того, чтобы убедиться в этом, достаточно заставить себя хотя бы несколько часов ничего не делать, не напрягать ни голову, ни мышцы. Отсутствие работы, праздность угнетает нормальную психику, вызывает чувство обеспокоенности и неуверенности, вызывает укоры совести, ощущение уходящего впустую драгоценного времени.

    Да как труд может быть неинтересен? Даже самый тяжелый, о котором писал Маяковский:  «Но блузы прилипли к потненьким. Под блузой коммунисты грузят дрова. На трудовом субботнике». Как может быть скучно, когда рядом с тобой – твои товарищи, друзья. Когда стихийно возникает дух соревновательности, азарта, игры. Именно такой труд имел в виду В. И Ленин: «Коммунистический труд в более узком и строгом смысле слова есть бесплатный труд на пользу общества, труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд, как потребность здорового организма».

     Были ли ростки подобного коммунистического труда в советском обществе? Да, несомненно, были. Но, как и всякое культурное растение, эта молодая, нежная поросль нуждалась в охране, защите от вредоносных сорняков, от агрессивной и невежественной обывательской «философии» потребительства, эгоизма и равнодушия. И уж конечно, носителям подобных «ценностей» должны быть наглухо закрыты все двери во власть, к любым должностям, связанным с управлением людьми и распоряжением материальными ценностями. И не о них речь. Не о том, как общество должно поступать с паразитами, вредителями, тунеядцами и не по разуму активными глупцами. Неизмеримо больший интерес представляет исследование обстоятельств, порождающих новое отношение к труду, освобождающих человека от подневольности, создающих условия для превращения заурядной работы в желанность, в средство раскрытия своих способностей, самоутверждения как личности в общем деле служения обществу.   

     Очевидно и без ленинских слов, что в действительно плановой экономике невозможны никакие денежные расчеты, никакое «материальное» стимулирование, «зарплаты» и премии, поскольку, какой же это план, если работник может сделать что-то больше или меньше, лучше или хуже, «уйти в загул» или поработать сверхурочно? Нелепо, наряду с физическими показателями, учитывать и их отражение в некой финансовой плоскости, в категориях «прибыли», «себестоимости», «рентабельности» и т. п. К чему это приведёт? К деформированию целевых установок, к извращению нравственных устоев личности, к возникновению локальных, частных интересов, противодействующих достижению общей, глобальной цели. Здесь, или план – или рынок, как верещали перестроечные оракулы, иного не дано.

     Отношение к труду вторично, производно от материальной основы бытия, от господствующих общественных отношений. Невозможно привить человеку уважение к труду в среде воров и спекулянтов, бездельников и обывателей при доминировании «ценностей» личного «успеха», праздности, погони за удовольствиями и наслаждениями. В этих условиях, добросовестно работающий человек чувствует себя обманутым, обделенным, ничего не достигшим в жизни неудачником, «лузером». Работа начинает вызывать раздражение, становиться неизбежным злом в деле добычи средств к существованию. К тому же, иррациональные запросы социальных паразитов порождают потребность в таких «рабочих местах», которые никак не могут пробудить в человеке его лучшие качества. Какое может быть отношение к «труду» у работника казино, ночного клуба, лакея, проститутки, наркоторговца? Да и труженики традиционных, рабочих профессий, работая на дармоедов, строя им поместья, собирая роскошные лимузины, яхты, уж точно, коммунистическую радость труда не почувствуют…

     Шустры на выдумки были политбюровские «теоретики». Не без учета общественного звучания слов «труд», «материальный» выводили свои «основные законы» социализма. Действительно, кто возразит на то, что добросовестный труд, ударный, качественный, должен оплачиваться лучше халтурной, спустя рукава, работы? Разве можно уравнять передовика, ударника и лодыря, бракодела, прогульщика? Да и слово «материальный», прилагаемое к мотивации труда, звучало солидно, основательно, вроде как антоним идеалистичного, ассоциируясь с Марксом, Лениным, материалистической философией, но не со шкурным, корыстным, эгоистическим интересом работника.

     Партийных идеологов не смущало то обстоятельство, что как товарно-денежные отношения, так и наёмный труд с социализмом не совместимы принципиально. Распространение действия экономических законов капиталистических отношений на новое общество оправдывалось ими тем, что марксистской наукой раскрыт механизм их действия, а, следовательно, этими законами можно управлять, их можно использовать в интересах развития народного хозяйства. При этом, под «управлением» законом стоимости, по всей видимости, понималась возможность произвольного манипулирования с цифрами на ценниках в магазинах и контроль за уровнем заработной платы советских трудящихся. После отмены НЭПа, который Ленин характеризовал отнюдь не как магистральный путь движения к коммунизму, а как поражение, как тяжелое вынужденное отступление, никаких объективных препятствий для последовательного сужения сферы товарно-денежных отношений, к нивелированию социальных различий и переходу к бесклассовому обществу  не существовало. Однако, к тому времени вполне оформились противодействующие интересы партийной бюрократии – номенклатуры, совершенно не заинтересованной в понижении своего статуса до уровня рядового рабочего или колхозника.

      Отражением противоречивости в общественном сознании сложившихся экономических отношений, сочетавших в себе государственную собственность на средства производства, планирование с фактически наёмным трудом и денежными расчетами явилось болезненное раздвоение этических ориентиров личности, нравственная аберрация, порождавшая фантомы мнимых желаний и потребностей, конфликт частного и общего. Общество мутировало, расщеплялось по «интересам», атомизировалось, превращалось в рыхлую обывательскую массу, лишенную единой цели. «Материальное» поощрение, дифференциация в оплате подавляли интерес к труду, к общему делу, сдвигали присущую человеку соревновательность, тягу к самовыражению и самоутверждению в область потребительства, статусного и имущественного соперничества.

     Всё выше поднимал голову обыватель. Дай! Мне! Больше! Ещё больше! Обыватель не был голоден, раздет и разут. Он жил в добротной квартире, часто имел машину, ездил по бесплатным путёвкам на лучшие курорты, бесплатно лечился, не задумывался о плате за образование своих детей, о неизбежной старости, но этого ему было мало. Хочу! Ещё! Сейчас! Как в таких случаях предлагала поступать партийная «теория»? Конечно, пойти навстречу «трудящимся» и дать больше, «по труду» и «заслугам». Равенство? Коммунизм? Подождут…

     Все более очевидные признаки стагнации и застоя в экономике «развитого социализма» заставляло партийных иерархов с отчанием взирать на «цивилизованные» страны, на азиатских «тигров» в надежде найти спасительные лекарства от всеобщего «пофигизма», разбудить в людях уснувший интерес и инициативу, в силу своего скудоумия, чаще скользя глазом по формам явлений, но не выявляя закономерностей, не проникаясь мыслью в суть вещей. Невозможно, не прибегая ко лжи говорить о справедливости в условиях неравенства. Невозможно, словесно развешивая картинки «светлого будущего» для всех, «светлое настоящее» предоставлять избранным. И самое подлое в той мерзости было то, что партийные кликуши обильно окропляли  марксистско-ленинской лексикой порожденный гибрид плана и рынка, вымирающих деревень и жирующих спекулянтов, тружеников и номенклатурных бонз. Каждый шажок к Предательству партийные дегенераты подстраховывали подходящей ленинской цитатой, освящали ссылками на классиков, не только предавая свой народ, не только обманывая людей, но и извращая, искажая, дискредитируя саму суть марксистско-ленинского учения как строгой и последовательной науки.

      Почему же «материальный интерес», на который уповало несколько поколений советских «реформаторов», не сработал при социализме? Ведь, вроде бы именно материальным интересом, частной инициативой объясняется экономическое процветание развитых капиталистических государств? Увы, нет. И в «благословенных» буржуйских краях этот «интерес» не менее разрушителен и вреден, чем в плановой экономике. Для творчества, для созидания Разуму необходима свобода. Нужны современные лаборатории,  оборудование, производительные компьютеры, доступ к информации, к последним результатам исследований в данной области знаний. Разум не должен отвлекаться на «мирские» дела – как устроить ребенка в детский садик, у кого занять до получки, как получить квартиру и где купить лекарство для больной матери. Эти проблемы ограничивают свободу творчества, вынуждают человека загружать голову посторонними делами, вносят нервозность и обеспокоенность в дело, требующее предельной концентрации мысли и определенной отрешенности от суетного. Свобода Разума есть реализация первой части принципа социализма – от каждого по способностям. Каждый человек должен иметь ничем не ограниченную возможность занять место, максимально полно отвечающее его призванию и таланту. Такую возможность предоставляет только равенство. Полное лишение любой должности каких-либо материальных преимуществ, предпочтений или, говоря словами Ленина, - отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного».

     Понятно, что для творческого, вдохновенного труда не требуется никакого вознаграждения. Такой труд – сам по себе награда. Но как равенство будет стимулировать работу менее творческую, рутинную, физически тяжелую? Ведь социализм это не только равенство платы, это еще и равенство труда? Именно это соображение и легло в обоснование химеры оплаты «по труду», а фактически привело к краху наше общество. «Теоретики», уличенные в отходе от принципа равенства, возражали примерно так. Ленин говорил не только о равенстве платы, но и равенстве труда. А если труд не равный? Приводя, к примеру, в качестве довода труд шахтера и молоденькой секретарши. 

      Вопрос «равенства в труде» никак не связан с равенством платы! Это дело специалистов по научной организации труда позаботиться о том, чтобы каждое рабочее место полноценно использовалось. Человеческое время самый ценный ресурс и непозволительной роскошью будет плодить должности всяких секретарей, сторожей и вахтеров. Если в плановой экономике предусмотрена должность бульдозериста, то, естественно, обеспечен и фронт работ для этого бульдозериста. Как, впрочем, и на любом другом месте. Поэтому, аргумент о «неравном» трудовом вкладе, с вытекающем из него выводом о необходимости оплаты «по труду» есть и признание неготовности работать наравне со всеми, и демонстрация желания взять от общества больше других. Как в своё время было откровенно провозглашено известными апологетами расового превосходства - Jedem das Seine - каждому своё.

     В чём видел Ленин возможность разрешение противоречия между умственным и физическим трудом в условиях коммунизма? Чем обосновывал Ленин свою известную формулу «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»? По мысли вождя, всеобщая электрификация позволит отказаться от тяжелой физической работы, механизировать и автоматизировать подавляющее большинство рабочих мест, поставить людей управлять техникой, а не сжигать калории в изнурительном физическом труде. Тем самым, позволит обеспечить равное трудовое участие в независимости от естественных индивидуальных различий и физических данных. Позволит стереть грань между умственным и физическим трудом, добиться социального равенства людей, перейти к бесклассовому, коммунистическому обществу. Уже при социализме должен был быть обеспечен принцип равенства трудового участия и равенства платы.

     Но как быть со скучными, малоинтересными, утомительными видами деятельности? Если в отсутствии материальных стимулов все вдруг возжелают труда творческого, неординарного? Кто станет ремонтировать сантехнику, класть асфальт, спускаться в шахту, выходить в море на рыболовецком сейнере? Нет ли тут принципиально неразрешимого противоречия?

     Во-первых, так ли уж все стремятся стать профессорами, учеными, музыкантами, художниками, певцами? Ведь не говоря о том, что эти профессии требуют наличия природных способностей, это ещё и тяжелый, изнурительный труд. При наличии равной платы и равного социального статуса не каждый и согласится променять свою работу строителя, водителя, механизатора на подобное самоотречение. Очень многих устроит нормальная рядовая работа от восьми до пяти, дом, семья, дети, любимый телесериал и прочие радости жизни, не отягощенные комплексом «неполноценности» или чувством неудовлетворенности. Материальное равенство исключает основания для зависти, тщеславия, неуверенности в будущем, делает существование комфортным и по-настоящему человеческим.

     Во-вторых, непривлекательные работы могут быть переведены в разряд общественной повинности, выполняемой всеми поочередно. Не в буквальном смысле, конечно, когда профессор отвлекается каждый день на 15 минут для работ на овощной базе, а как дополнение к срочной службе в армии. Например, призывник один год служит в армии и один год отрабатывает в самых напряженных местах общественной потребности.

     В-третьих, можно законом обязать молодых людей перед поступлением в институт отработать, предположим, год по профилю будущей специальности. Юноше, желающему стать врачом, небесполезно будет познать выбранную профессию с самых низов, поработать в морге, санитаром в больнице по уходу за тяжелобольными. Будущему горному инженеру не помешает освоить профессию шахтера и т. д.

     В-четвёртых, в обществе следует создать культ человека труда. Работать должно быть почетно, престижно; чем труднее работа, тем больше уважения и признания должна она находить в обществе. Отношение к сталевару – как к космонавту. На таёжные стройки -  запись комсомольцев по конкурсу.

    Разные методы мотивации трудовой деятельности могут быть при социализме, за исключением скотских, в виде «кнута и пряника», страха, алчности, корысти, под фиговым листочком «материального интереса».      

     Тем не менее, несмотря на господство «материальной» заинтересованности, официально-плакатный язык общения власти с народом, теряя в искренности, в основном оставался прежним, звавшим к свершениям и трудовым победам, к самоотверженному труду, к строительству светлого будущего. Не приветствовалась открытая демонстрация роскоши и социального превосходства. Да и особой возможности «разруливать финансовые потоки», превращать безналичные, формальные деньги в хрустящие банкноты, в недвижимость, в бриллиантовые безделицы для любимых жен и дочек всё же не было. Поэтому в общественном сознании непостижимо уживались самоотверженность и корысть, энтузиазм и меркантильность, искреннее служение делу и карьеризм, большая правда коммунизма и мелкая, своекорыстная ложь «коммунистических» ренегатов. Это непримиримое противостояние нравственных ценностей существовало не только в обществе, оно проявлялось в каждом из нас, создавало внутренний дискомфорт, раздваивало сознание, обязывало делать непростой выбор как жить, - к своей личной выгоде или по совести.

      Живущих «по совести» в советском обществе было много, очень много. Это и придавало жизни наших людей тот восхитительный дух единства, братства, бескорыстия, который немыслим в буржуазном мире страха, тщеславия, зависти. В условиях социального равенства создаются условия для раскрытия лучших сторон человеческого общения – солидарности, взаимовыручки, коллективизма. 

     Преступность нынешнего «либерального» режима заключается не столько в нанесении колоссального материального ущерба народу, в разрушении государства, в уничтожении промышленности, науки, культуры, образования, сколько в расчеловечивании человека, в лишении его радости труда, чувства причастности к общему делу, в расщеплении общества на суетящихся особей, «индивидуальностей», рабов, озабоченных лишь ценой, за которую они могли бы себя продать. Которым не дано даже понять, чего они лишены, как грубо их «кинула» партийная номенклатурщина, прибравшая к рукам народную собственность, власть, страну. Которые уже не выгрузят из вертолета на таёжной полянке палатки, инструмент, провизию, не выкатят бочки с горючим, не разведут первый костер у холодного ручья, не споют комсомольскую песню, и не назовут свою дорогу лучшей. Весь мир которых сведен к потреблению, работе на «собственника», на номенклатурного вора, чтобы заработать себе на маленький пай продажных жизненных радостей. Им остается только завидовать тем счастливым строителям Магнитки, Братска, БАМа, первоцелинникам, первопроходцам, работавшим на себя, на свой народ, не считавшим зарплаты, премии и награды. Потому как не будет им другой Ангары. Украдено-с…

1 марта 2010 г.