МАРШ

Евгений шёл на митинг.
Пёструю толпу засасывало в воронку метрополитена, периодически отрыгивая потоки масс наружу.  Город бурлил своей жизнью, поглощая  энергию. Она концентрировалась, билась тахикардией в пробках, остатки мерно впитывались, подхватывались ветром.
Поезд в метро выл, пробивая воздух в туннеле. Пассажиры с отстранённым интересом наблюдали друг за другом. Девушка, сидящая у дверей, медитативно ушла в прослушивание музыки, прикрыв глаза. Вагонная перестрелка взглядами её не интересовала.
На Маяковской он вышел. Из станций московского метрополитена эта станция нравилась ему больше всех. Блестящие стальные арки. Лаконичный мраморный пол. Изящный потолок с куполами, подсвеченными люстрами. Удачная станция, как удачное стихотворение, без вычурных слов, но выхватывающее суть. В ней чувствовалось серьёзность намерений.
На всей платформе стояла милиция. Концентрированные группы дерматиновых курток и повыцветшей серой ткани. Служивые собаки на поводках лениво осматривались. Дядька в пятнистом хаки серых тонов тщательно сканировал глазами направляющихся к выходу.
Евгений выбрался наверх. Солнце прыгало по шпилям высоток, разбрасывая блики в окна на Садовом кольце. Играла музыка. Десяток машин внутренних войск и ОМОНА окантовали Триумфальную площадь по периметру. На Тверской длинной гусеницей выстроились «Уралы».
Пройдя через пристальные взгляды фуражек, Евгений примкнул к весело балагурившей группе репортёров. Он достал свой фотоаппарат, чтобы не выделяться.
Происходящее напоминало цирк, - через дорогу накаченный парень прыгал на BMX. Старичок с улыбкой, выражавшей неопределённый оттенок шизофренического восторга наворачивал круг за кругом, давя на педали из полу лежачего положения.
«Внутренние войны» вставшие по периметру были как один – малого роста и недокормленного вида. Их форма была больше нужного на один – два размера, что усугубляло впечатление. Нет, печать вырождения не проступала на их лицах. Сознание просто отрицало происходящее вокруг. Они были далеко, может быть, за тарелкой плова или суточных щей.
Омоновцы и оперативники в штатском были напротив, высоки и крепки. Лица были тверже, чем каменный уголь.  Но в глазах – размеренная пустота. Главный из них ходил с распечаткой портретов, постоянно сверяясь с бумажкой.
Происходящее навело Евгения на мысль о ложности утверждения о неэффективности властей. Что может быть эффективнее, чем вырождение политического действа в такое ленивое почёсывание. Все ждали лишь одного - представления. Когда кто-нибудь начёт что-то выкрикивать, или давать интервью, чтобы тотчас же быть облепленным крепкими ребятами. Затем будет показательная экстрадиция в автозак.  Тогда камеры начнут щелкать. Ожившие репортёры в суете бегать, толкая друг друга, пытаясь поймать кадр.
«В прошлый раз журналистов было меньше», - отметил Евгений. 
Активисты оппозиционных партий опаздывали. Некоторые зеваки, устав ждать, медленно стали брести в свои норы.
Солнце начало закатываться за дом, а праздника всё не было. Евгений не торопясь стал обходить площадь. «Странно, неужели так ничего и не произойдёт?» - удивительно спрашивал он себя. «Неужели всех перехватили, а это что-то новенькое».
Но не тут, то было... Внезапно началось смятение. Машины по Тверской перестали ходить. Серая армия начала хаотически перемещаться. Офицеры ругались по рации. ГБ в штатском нервно вызванивало по телефону начальство. 
Сквозь шуршание Садового, стало слышно какое-то пение. Смазанное звучание становилось более отчётливым, стало похоже на пение церковного хора.
Менты начали вставать в строй. Заработали «Уралы», преграждая улицу.
Протолкнувшись ближе к дороге, Евгений разглядел чернеющую вдалеке массу. В руках они несли какие-то знамёна, и портреты. Все удивлённо переговаривались, судя по густоте, толпа была необычайно многочисленна. 
Между тем масса приближалась. Стало видно, что вместо знамён несут хоругви и иконы, а гигантский портрет в центре был изображением Николая второго в парадном мундире и с наградами.   
Процессию возглавлял священник в серой рясе и смоляной бородой.
Как были одеты люди! Какие-то коричневые сюртуки, ермолки. Несмотря на тёплый вечер многие были в куртках и даже в пальто.
Толпа начала медленно замедлятся пока не остановилась в тридцати шагах от пикета. Милицейский начальник вышел вперёд и выразительно жестикулировал.
«Что это нахрен такое?»
«Петицию царю батюшке несём!»
Толпа, подчиняясь невидимому сигналу, начала двигаться дальше.
«Идиоты!»
Омоновцы не понимали что делать, начать дубасить всех подряд или не вмешиваться. Силы были не в их сторону. К тому же это было похоже на религиозное шествие. Они решили наблюдать.
Толпа беспрепятственно стала просачиваться сквозь дырки между машинами.  Менты пожимали плечами.
Евгений хотел присоединиться к массе, но его оттеснили. А люди всё шли и шли.
Грянул хор из тысячи глоток. «Боже царя храни». Только вместо царя пели «боже храни Гапона, сильный, державный, царствуй на славу нам».
Зрелище было страшно заразительным, что многие прохожие вливались в толпу. Даже многие милиционеры, зачем то, сняв фуражки, пошли вслед.
Это был зов души, отказаться от своего надоевшего эго, слиться в одном целом, в одном порыве. Почувствовать свободу от себя и ощутить настоящую силу.
Что было дальше - Евгений не видел.
Очнулся он, привязанный к кровати в тускло освещённом  казённом помещение. Выгнув голову, он увидел человека, сидящего в засаленном спортивном костюме.
Не в силах долго удерживать голову он откинулся обратно. На потолке ржавым руслом ручейка вилась трещина.
Когда за окном стало совсем темно, к нему подошёл бородатый человек в мятом халате. Он молча присел на краешек кровати и отстранённо посмотрел на Евгения.
- Развяжи руки…
- Нервный срыв был у вас, да вы не волнуйтесь, с кем не бывает.
Врач ушёл. Некрасивая мясистая медсестра подошла к нему. Механическим отточенным движением она сделала укол. Мягкая пелена начала заволакивать свет.

Весной его стали выводить в маленький больничный дворик, окружённый по краям плотным забором. Почерневший снег ещё лежал в тёмных местах грязевыми сгустками. Но около люков теплосети сквозь подсохшую прошлогоднюю траву повскакивали жёлтые пятна мать и мачехи.
Евгений сидел на белой деревянной скамейке. Взглядом, устремляясь на тонкую рванину облаков на густой синеве.
Незаметно к нему подошёл больной Петров.
- А я был там!
- Где там?
- На Манежной, вместе с Гапоном. Я всё слышал, что ты говорил в бреду.
- И что же?
- А как ты думаешь?
- Врач говорит, что все болезни у нас от мыслей. Я больше не думаю и меня к майским праздникам обещали отпустить домой.
- Ты знаешь, за что ты здесь на самом деле?
- За что?
- За либерализм.
- Вот как.
- Потому что ты не присоединился ни к одной из сторон. Всё же было понятно, одни шли, другие стреляли, а ты…
- А ты сам к кому присоединился.
- Я тоже сам по себе, вот и сидим, врач мне так и сказал – анахронизмы мы.
- Эй, Петров, поди, сюда! – крикнул здоровый санитар с пухлыми кулаками.

Летом Евгения выписали. Москва сильно изменилась. Затопленные тополиным пухом улицы были пустынны. Было пасмурно и прохладно. Изредка проезжали машины, в основном это были скорые. Они лениво колесили по широкому проспекту. Было заметно, что многие машины были раньше маршрутками. Даже обрывки реклам оставались на их жёлтых боках. Кистью с боку и спереди были вручную намалёваны красные кресты.
По пути к метро Евгения остановил санитарный патруль. Трое бугаев в халатах и с духовыми винтовками, похоже, заряженными дротиками со снотворным или успокоительным.
- Справка о санитарном состоянии есть!
Евгений показал выписку.
- Выписался, так не больно тут расхаживайся, а то опять впишешься.
У метро люди в красных повязках требовали  какой-то «учёт».
- Степана Скворцова, ах ты гад, в Москву умудрился приехать, а на временный учёт не соизволил в стать! – орали на какого-то студента в изношенном пальто.
- Ты тут мне димедролом не откупишься, а ну кантуй в Серпы, пусть там послушает лекции о дисциплине.
  В метро громко играла музыка, похожая на экспериментальную электронику тридцатых годов. Припев звучал:
«Белый халат,
Белый халат,
Никогда не спит!»
Подойдя к кассе Евгений вспомнил, что у него совершенно нет денег.
- Нет денег, тогда вот  тебе белый билет!
- Это что, бесплатно?
- Идиот!
С бывших рекламных щитов гипнотическим взглядом смотрел Гапон. На платформе редкие пассажиры ждали поезда.
Часы над туннелем почему-то работали как таймер. Время убывало, когда через пятнадцать минут табло обнулилось, брызнул свет фар из туннеля.
Подъехал один белый вагон с матовыми стёклами. Двери открылись. Евгений нерешительно переступил порожик вагона. Между сидениями стоял накрытый белой скатертью стол с разными яствами и  водкой. Сидело много народу. Во главе стола в белоснежном одеянии сидел Гапон.
  Он жестом подманил Евгения.
- Садись, будешь двенадцатым!
Двери закрылись.