Адмиральская рыбалка

Довелось мне два года во время учебы в Севастополе послужить в нештатной роте почетного караула Черноморского флота. «Нештатная» - это не значит, что она была ненастоящая, нам приходилось помимо того, что мы учились, несли вахты, дежурства и караулы, и всё прочее, что нам полагалось делать – из нас еще и почётный караул сделали. Со стороны посмотреть, когда караул стоит как вкопанный или марширует – красота! А, вот, как она достается эта самая «красота» - понял я только тогда, когда нам была доверена эта высокая честь – быть лицом и гордостью Черноморского флота.
 Трудно сказать, почему выбор выпал на нас, может быть потому, что курсанты у нас в роте были уже практически все, послужившие на кораблях, (не салаги), да и форма уже была с якорями на погонах («красота», так сказать) и не разгильдяи, ответственный народец. То, что такое строевая подготовка – мы все знали, потому что проходили курс молодого бойца перед присягой, но то, что с нами стали вытворять - было просто почётной каторгой (которой мы ещё и годиться должны были).  Отобрали из нашей роты девяносто человек (восемьдесят – основная «коробка» и десяток для резерва), подходящих по росту и обличию, и стали над нами измываться.
 Сначала нас загнали в «станок». Это несколько веревок, натянутых на разной высоте, по которым надо было выравнивать всё и вся. Ну, если перечислить сверху вниз, то это – верх бескозырок, дульный срез автоматов, подбородки, правая рука на автомате, носки ботинок, наконец. И вот, загоняли нас в это невинное садистское приспособление и стояли мы в нем по сорок минут неподвижно, изображая при этом лицами и глазами рвение к службе, защите социалистического Отечества и флотскую лихость. Лихость изображалась одеванием бескозырки так, чтобы её околыш был выше правой брови на один командирский палец, а выше левой брови – на два, тех же командирских пальца. (Думаете, что донские казаки, все как один, носили свою фуражку, заломленную на бок, и при этом из-под неё выбивался чуб – просто так? Этим они показывали, что им - сам чёрт не брат.)
 Так вот. Через пару недель по команде: «Становись-равняйсь-смирно!», мы все автоматически становились похожи друг на друга как Черномор и тридцать три богатыря (уже без всяких веревочек). Ну, а затем – началась шагистика под барабан (я и сейчас могу ритм  отстучать). Да, забыл – была еще веревочка (самая ненавистная) – на высоте сорок сантиметров от земли, которой надо было касаться по очереди носком ботинка. Попробуйте – постойте, ну минут пять, хотя бы (для интереса) – поймёте всю нашу «радость» от стояния в позе цапли. По истечении двух месяцев мы стали более-менее нормальной ротой почетного караула. «Более-менее» - потому, что через два года увидев тех, кого стали готовить нам на замену, мы поняли, как смешно и нелепо мы выглядели в начале нашего становления. Нам было смешно смотреть на эти нелепые позы, напряженные лица и, вообще, на всю эту «клоунаду». За два года наши тела научились  автоматически выполнять всю эту «красоту» без участия того, что находится под бескозыркой.
 Ну, да ладно. Неинтересно всё это для гражданского человека, который до того умён, что даже строем в баню не ходит. Кстати, довелось мне с полгода быть старшиной роты у первокурсников и вот, через много лет, приехав в Севастополь по делам, встретил я однокашников, разговорились, вспомнили былое. И мне сказали, что до сих пор ту роту, где я был старшиной, называют «беременные тараканы». А пошло это после одного случая. Веду однажды роту в баню, а они все сонные, с ноги сбиваются – смотреть противно. Остановил я это безобразие и говорю, что вы не рота курсантов, а стадо беременных тараканов, бредущих на водопой. Так и приклеилось. Даже через пятнадцать лет из поколения в поколение передалось. (Мифология!).
А веду я это неспешное повествование лишь для того, чтобы рассказать об одном случае. Однажды осенью собралось всё командование ВМФ в Севастополь на грандиозное совещание. Слетелись адмиралы-генералы из Москвы и со всех флотов, мы их всех почетно встречали (двое суток подряд ко всем самолетам выстраивались). Потом они дня три-четыре совещались, как лучше супостатов в мировом океане «прищучивать» и решили отдохнуть от ратных дел.
 Это сейчас мы все пикники с шашлыками устраиваем в уик-энд, а тогда такие мероприятия назывались выездным совещанием руководящего состава в полевых условиях. «Поле» нашлось неподалёку от Бахчисарая, в живописном месте на территории какого-то колхоза-совхоза, который помимо всего прочего еще и рыбу разводил в прудах.  Вот, на берегу одного из таких прудов и состоялось это самое «выездное совещание». Нас привезли туда рано утром, оцепили мы прилегающую местность своими телами (чтобы никто не подслушал и не подсмотрел «государственные тайны»). Расставили нашу роту редкой цепью, каждому выделили сектор, за который он отвечает, проинструктировали-пригрозили. Через час приблизительно приехала вся эта кавалькада с адмиралами-генералами и обслугой. (Где они только на флоте столько  черных лимузинов набрали?).
 А мне достался пост метрах в двадцати от мостика, с которого кормят карпов, живших в этом пруду. Видел я однажды, как эта кормёжка происходит. Привозят на машине корм, потом на тачках («тачка» - это не такси или автомобиль, как сейчас молодежь подумала, а одноколёсная тележка с двумя рукоятками, как у каторжан на рудниках) развозят по мосткам и высыпают его в воду. Карпы уже до того приучены к такому, что у них слюноотделение начинается, когда автомобиль остановится на берегу, а уж когда человек на мостик заходит, то они по пояс из воды высовываются и передними плавниками приветственно ему машут.
Так вот, ближе к теме. Смотрю, идет к мостку, который возле меня, старый-престарый адмирал (наверно еще в Цусимском сражении участвовал) с удочкой, а за ним адъютант тащит прочие снасти (ведро, подсачник, стульчик и прочее).  Ставит адъютант стульчик, насаживает червя на крючок, отдает удочку адмиралу и, пожелав тому: «Ни пуха, ни пера, Иван Иванович!», уходит. Адмирал забрасывает снасть в воду (предвкушал, наивный – посидеть в тишине, глядя на поплавок) и, тут же леска натягивается струной – удочка сгибается в крутую дугу! Бедный рыбачёк чуть в воду не рухнул от рывка голодной рыбины. Стою, смотрю – интересно ведь: что же будет дальше? А флотоводец ухватился двумя руками за удилище, матерится всяческими военно-морскими терминами (типа: «Якорь тебе в душу, маяк еще куда-нибудь») и, всё - процесс вываживания застопорился. Не может он справиться с карпом, которому не очень хочется родную стихию покидать, отрываться от своего дружного коллектива. Помыкались-помыкались они оба (адмирал и карп), потом старичок увидел меня и кричит (дребезжащим от старости и пересохшим от волнения голосом): «Сынок, иди сюда!». Я ему отвечаю, что не могу мол, пост оставить, не приказано. Он много всякого наговорил и про меня, и про мой пост, и про моих командиров и родителей.
 Уговорил, пошёл я к нему. Хоть и подгонял он меня (словестно-матерно-жалостливо) – я не торопился. Не солидно, ведь - старшине второй статьи, курсанту второкурснику в парадной форме, да еще и с автоматом на плече – бегать. Для соблюдения воинских приличий, (и - удовольствия  ради) подошёл к адмиралу, чеканя шаг по мостику и доложил по всей форме: «Товарищ адмирал! Курсант-старшина второй статьи такой-то, по вашему приказанию - прибыл!» Эх, надо было его видеть и слышать! Короче, следуя руковояще-матерным-пыхтящим указаниям флотоводца, подвёл я подсачник под этого несговорчивого карпика и вытащил его на сушу. Снял с крючка, положил в ведро (а рыбка была всего килограмма на три – не больше), и, подняв автомат, который до этого положил по совсем неуставной команде: «Брось эту железяку на…», - собрался возвращаться на свой осиротевший пост. Ведь брешь появилась в оцеплении! Только сделал два шага, сзади: «Сынок, помоги червя на крючок насадить, а то он мне, зараза земляная – пальцы выкручивает!». Ну, короче говоря – через десять минут в ведро четвёртый карп уже не помещался…
P.S. За то, что я отлучился с поста, ничего мне не было, только пришлось - (в лицах и красках) раз десять рассказать всё, что говорил и делал адмирал.