Мой Моцарт

                *

             Носитель нормальной немецко-еврейской фамилии, русский неженатый джентльмен Константин Константинович Шмидт, служил настройщиком роялей в областной филармонии города.
             И очень любил свою семидесятидевятилетнюю маму.
             И ее блинчики с крыжовенным вареньем соседки Наташеньки (36 лет).   
             И это не стоило бы внимания, если бы не одно обстоятельство.
             Константин Константинович был мечтатель.
             Как когда-то нежный Котик Летаев, он мечтал, практически, профессионально. До обморока и забвения нотного стана. До неумения пожарить яичницу с помидорами. До нежелания постирать единственную пару носков.
             Да и замызганный (пятилетней давности подарок Наташеньки) галстук фирмы Кристиан Диор, давно пора было сменить на что-нибудь менее беспомощное и отчаянное.
             И заходя в роддом, чтобы изъять из установленного в холле банкомата крохи от ничтожной зарплаты работника областной культуры, Костя грезил о приобретении новых знаний, а не костюма с галстуком.
             Оберегая их с мамой бюджет.
             Вставляя не тем концом карточку в прорезь.   
             И усугубляя (вопреки страстному желанию) отрегулированный хаос мира.

                *

             Сконцентрированные в отдельно взятой голове мечты, опасны и морозоустойчивы.
             И даже отсутствие теплой зимней одежды не мешает их реализации.
             А джентльмен Шмидт грезил, ни много ни мало, о гении Моцарта со всеми сопутствующими атрибутами и вытекающими последствиями.
             Вплоть до возможности быть отравленным черным завистником математиком Сальери (Скворцов-гобой, мерзавец и кляузник).
             Но большего всего Костю волновала Моцарт-терапия.
             Очень хотелось создавать гармонии способные настраивать внутренние органы соответствующим образом. Нормализовать работу печени и сердца, поджелудочной железы и простаты. Положительно влиять на потенцию.
             Сочетание ничтожного количества нот, осененное гением мальчика из Зальцбурга, не давало спокойно спать, своей возможностью лечить и приводить в порядок.
             И заходя в одноименное венское кафе, садясь за мраморный столик у окна, сосредотачиваясь на меняющемся спектре болезней, выстукивая тонкими прозрачными пальцами мелодию выздоровления, Костя…
             Замечтался и проехал свою остановку.
             Особенно вот эти тонкие белые, переходящие в иссиня-вымороченный ужас кипящей стали пальцы, не давали ему покоя.

                *
   
             Мелодия выздоровления, выстуканная на мраморе стола как на пианино, вылетала в открытое окно и подхваченная ветерком направлялась вдоль Дуная к Праге.
             Интересно, долетит ли она до России? 
             Или навсегда поселиться в волшебном городе Праге, осчастливливая тамошних, и без того гармонизированных местной архитектурой, жителей?   
             Размышления на эту и подобные темы, отнимали все свободное, да и не только свободное время нашего настройщика (7 разряд, присвоен в прошлом году).
             Константин Константинович, приходил на работу к девяти часам утра, вяло выкуривал первую утреннею сигарету (около лифта) с артистами кордебалета, и шел трудиться.
             То есть, настраивать.
             Выравнивать клавиатуру по линии подъема.
             Проверять струнную одежду: раскладку струн по хорам и углу прилегания к штегу.
             И правильность навивки на вирбелях.
             И тщательный осмотр вирбельбанка.
             Ах, какая поэзия.
             Один резонансный щит чего стоит.
             Но что эта настройка по сравнению с той, о которой он грезил.
             Металлические струны и деревянные молоточки.
             Стенвей, Беккер, Каваи, Август Фестер, всего этого восторга вы не увидите в областной филармонии.
             Пара Петрофых и одна Ямаха (подарок губернатора) – вот удел провинциального мастера.

                *
      
             Джентльмен Шмидт, вздыхал, доставал рояльный ключ и любовно раскладывал на черной замшевой тряпке съемные головки разных диаметров: 6,5-6,9-7,0-7,9.
             Отдельно хранился ключ гаммерштильный. И машинка для обжима этих самых гаммерштилей.
             Как много немецких слов в музыкальной технике.
             Ах, Вена-Вена. Ах, Священная Римская империя.
             Потом аккуратно устанавливал старый, еще дедовский камертон на 435 Гц, которым он заслуженно гордился, и извлекал звук.
             Синюю ноту «ля» первой октавы, 420 колебаний в секунду при температуре 20 градусов по Цельсию.
             Сколько здесь градусов?
             Оркестр настраивается по роялю, это все знают, и последним человеком Константин Константинович не был.
             А был первым.
             «Ля», это же константа, то есть – постоянный.
             Прекрасно.
             Костя любил свое имя и видел прямую связь с камертоном и лелеемой мечтой о лечебной гармонии извлекаемой из воздуха.
             А двойное усиление с помощью отчества, давало двойную надежду.
             Камертон колебался.
             Костя крутил.

                *

             Иногда, Костя Шмидт догадывался, что хаос организован не менее стройно, чем гармония.
             И это его удручало.
             Впереди было много работы.
             Много трудностей и разочарований.
             Но и побед.
             Он садился ужинать вместе с мамой, ел любимые блины, пил чай, курил сигарету на лестничной площадке (мама не переносила дыма). Ждал когда, выучившая его расписание наизусть, выглянет соседка Наташенька, и они мило поболтают ни о чем.
             Разойдутся по квартирам.
             А потом он, посмотрев по телевизору отечественный сериал «Молодой Моцарт», ляжет с книжкой в свою холостяцкую постель, ни разу не оскверненную. 
             А его мечты, завихряясь в воздухе, взлетят вертикально вверх и достигнут первого пояса следящих ангелов, и те вздохнут и отвернутся – не его уровень.
             Но потом пожалеют и пошлют ему сновидение.
             В котором он, начитанный с детства, будет повторять: «ты – Моцарт, Шмидт, и сам того не знаешь».
             И спокойно засыпать (наконец-то) в объятиях Наташеньки, переполненный той самой счастливой гармонией, рожденной в результате любви.
             Такой простой физической любви, еще именуемой – совокуплением.