Бомбила. Бойня

Веселье начинается! Бомбилы, гогоча и задорно переругиваясь, в одну секунду вскрывали металлические двери подъездов. Потоком, рвущимся в прореху дамбы, сносили они всё на своём пути. Ловко орудуя крюками, ломами, а то и просто кусками арматуры, рвали, ломали, калечили тела редких смельчаков, рискнувших встать на их пути. Врываясь в тонущие в сумерках клетушки комнат, расправлялись с их обитателями и, наспех перерыв лохмотья и прочий хлам лачуги, неслись, отчаянно завывая, на следующий этаж. Успеть! Ограбить первым! Забрать всё самое ценное! Не дать остальным! От дома к дому, от квартала к кварталу, как бешенный пенный поток от порога к порогу неслась одуревшая от вседозволенности и крови ватага бомбил. Уже и сумки походные набиты до отказа и карманы и потёртые ватники и фуфайки оттопырились пузырями, набитыми банками со жратвой, а им всё мало! С трудом протискиваясь в узкие дверные проёмы, вновь и вновь они чинили расправу над запуганными до смерти беззащитными существами, тщетно ищущими укрытия в такой ненадёжной тьме полуразрушенных коробок домов.
Вот уже и марево пожара начало подниматься над одуревшим от страха городом, хотя гореть-то чему? Разве что и осталось в домах хлама убогого кучи, разбросанные озверевшими бомбилами по полу, ан нет! Полыхает! Аж смотреть больно.
Он один не принимал участия в разбое. Он и Малой. Отделившись от яростной своей ватаги, они двинули прямиком к дому мальчишки.
-Готов? – посмотрел он на пацана.
-Да, – напряжённо кивнул головой тот.
-Тогда, пошли.
Они молча вышли из машины и, словно какие-то святые в ареале такого непривычного здесь мощного света фар тачки, двинули в подъезд.

Потом Он долго пытался забыть тот вечер. Вечер, наполненный безумием, духотой и страхом. Вечер, сорвавший все маски, Все! Открывший настоящие лица, нет настоящие физиономии Его самого, любого из подонков-бомбил, этих жалких святых и примеривший маску бомбилы на Малого.
Не то Его мучило, что в ту ночь жертвами бомбилы стали несколько сотен Святых. Не то, что калеки эти едва ли не сами на Его крюк бросались, не в силах больше ждать развязки. Не то, что ватник уже на третьем этаже потяжелел, пропитавшись дурно пахнущей липкой жидкостью! Нет, не то! Совсем не то! Потом Его ещё долго преследовал взгляд этот сына приёмного. Бешеный! Безжалостный и какой-то ликующий. Взгляд Малого – пацана восьмилетнего, наравне с Ним орудующим куском арматуры. Без тени сомнений и жалости. Жестко, безжалостно и точно вспарывавшего плоть уже и не пытавшихся защищаться существ.
Его вырвало. Потом. Внизу. У машины. С ненавистью схаркнув тяжёлый ком, колом вставший в горле, Он выругался, проклиная все на свете, и снова скрючился, застигнутый врасплох новым рвотным спазмом. Чуть очухавшись, Он, бешено шаря взглядом и сам не зная зачем, схватил с пола несколько бутылок с зажигательной смесью. Выкрикивая какие-то бешенные ругательства и, не помня себя от ненависти и страха, Он начал швырять их в развороченную пасть металлической двери. Потом уже, сообразив, что фитили не зажженные, Он, стоя на коленях, чертыхаясь и проклиная всё на свете, трясущимися руками ломал одну за другой спички. Наконец, фитиль загорелся. Трясущимися руками, швырнул Он запаленную бутылку в темноту подъезда. Туда, где в ту же самую секунды вспыхнуло яростное пламя. Прикрывая лицо от нестерпимого жара, бомбила попятился назад. Потом глядя на бушующую стихию вдруг нервно заржал: твою мать! А прикурить-то и забыл!
С ревом набросившись на стены пламя, принялось жадно лизать вспузырившуюся краску и враз съёжившиеся наросты, словно воспалившиеся чирьи, торчащие из стен. Затем, неожиданно перебросившись на заваленный хламом лестничный пролет, упрямо поползло наверх, с треском пожирая всё, что только попадалось ему на пути. Всего несколько минут и вот, пламенем объято всё: стены, потолки, лестничные марши, полы. Всё! Казалось, сам бетон полыхает, выжимая из себя страх, ненависть, безнадёгу живших здесь существ.
Глядя на разбушевавшуюся стихию, Он начал неуверенно пятиться, пока не уперся спиной в тупую морду своего автомобиля. Не сразу и сообразив, что это такое, Он словно пытался поглубже вжаться, слиться с металлом тачки. Потом, догнав-таки, что происходит, судорожно сорвал с себя потемневший от крови ватник и, подбежав к дому, насколько только подпустил Его бушующий пожар, швырнул фуфайку в стонущее пламя.
-Жри! На тебе! Подавись!
Пламя с воем набросилось на пропитанный кровью тюфяк.
-Подавись! – с ненавистью глядя на вспыхнувший ватник, прошептал Он.
Затем, враз ослабев, Он, пошатываясь, двинулся назад, к машине. Словно во сне, ломая спички, долго раскуривал сигарету. Словно во сне нащупал замок зажигания, и завёл тачку. Словно во сне ворочая баранкой, потащился назад, к дому. Словно во сне посмотрел на сидевшего рядом Малого. Словно во сне отвернулся, не выдержав этого взгляда; холодного, страшного и, как показалось Ему, полного презрения.