Жизнь и смерть Николая Кулибина

На просторах России бушевала гражданская война. Одну из группировок белого движения возглавил бывший командующий Кавказским фронтом генерал Юденич, а начальником военно-морского отдела, на правах министра так называемого «Северо-западного» правительства, у него был бывший командир бригады крейсеров Балтийского флота конт-адмирал Пилкин. Владимир Константинович Пилкин – выдающийся моряк, по своему специальному уровню и политическим воззрениям был близок к Колчаку, пользовался его доверием и уважением. Несмотря на заболевание туберкулезом, периодически протекавшее в острой форме, Пилкин принимал активное, руководящее участие в гражданской войне, объективно и трезво оценивая плюсы и минусы враждующих сторон, он оставался до конца убежденным сторонником «белой» идеи. В сложной, напряженной и порой смертельно опасной обстановке Владимир Константинович, оставаясь аскетом по жизни и педантом по воспитанию, неуклонно следовал выработанному рабочему стилю, в любой обстановке и в любом состоянии и успевал свои размышления и действия фиксировать в рабочих дневниках. Благодаря его дневниковым записям, безусловно, не предназначавшихся их автором к публикации, а посему реально воспроизводящих обстановку, мы сейчас имеем возможность, с достаточной степенью объективности, оценить события, развернувшиеся в северо-западном районе России в 1918-1920 годах.
Между прочим, по его дневниковым записям от 11 апреля 1919 года, генерал Юденич поведал Владимиру Константиновичу о том, что по данным контрразведки, за ним «присматривает» некая мадам Кулибина. Она едва ли не горничная в коридоре центральной гостиницы Гельсингфорса, где Юденич проживал, неоднократно входила в номер без явной надобности и без всякого предупреждения, чем обратила на себя внимание генерала. Так как администрация гостиницы не отреагировала на претензии генерала, то пришлось обратится по линии контрразведки к генералу Маннергейму, с просьбой избавить Юденича от подобной «повышенной» заботы и получить заверения в том, что подобные недоразумения? более не повторятся. Адмирал Пилкин, поначалу не понял, почему Юденич ставит его в известность об инциденте с совершенно не известной ему дамой. Наведя же справки у офицеров из своего ближайшего окружения, он узнал, что мадам Кулибина – жена лейтенанта, в дни февральского переворота тяжело раненного в спину, с повреждением позвоночника. Что команда его очень ценила, по-доброму к нему относилась, а жена его бросила и выехала в Финляндию, служила у некоего Ратмана? Особа чрезмерно инициативная, обладающая яркой внешностью, похожа она была то ли на румынку, то ли на цыганку, а более всего,- на еврейку. Всем жаловалась на свою горькую судьбу, выпрашивая и выплакивая себе деньги и всяческие пособия. Одно время Кулибина усиленно обхаживала старика-генерала Горбатовского, который проявил некоторую слабость перед ее «очарованием» У контрразведчиков имелись достаточно серьезные основания подозревать мадам Кулибину в связях с «Fanica» а затем – с «Societe». Активно пытаясь наладить контакты с самыми влиятельными русскими дамами в Гельсингфорсе, Кулибина разжалобила мадам Рейтерн, которая за нее очень хлопотала. Она же очень убедительно уверяла мадам Юденич в том, что адмирал Пилкин был лучшим другом ее «несчастного страдальца мужа». И это при том, что Пилкин старшего лейтенанта Кулибина никогда в глаза не видывал. Именно после этого заявления Юденич и посчитал логичным поставить в известность адмирала Пилкина о претензиях и просьбах жены его «лучшего друга»? И вот такой, несомненно, подозрительной особе, не сказать бы грубее, комитет по оказанию помощи семьям морских офицеров планировал выдать пособие в 1500 финских марок. Тогда как, к примеру, мадам Якимовой, умирающей в тот момент от испанки, сочли целесообразным выделить всего 200 марок. Одновременно с этим, комитет хлопотал и о том, чтобы оставить мадам Кулибину в Гельсингфорсе, в то время, как семьи многих достойных офицеров принудительно выдворялись местными властями из Финляндии, вплоть до передачи их властям РСФСР.
С женой старшего лейтенанта Кулибина, на данном историческом этапе ситуацию мы отследили. Кстати, о том, что с 10 августа 1918 года она уже не жена, а только вдова, она и не удосужилась узнать, до того ли было?
Теперь вернемся к личности покойного Кулибина Николая Владимировича, заслуженного морского офицера, капитана 2 ранга. Николай Владимирович являлся прямым наследником, – правнуком, известного нижегородского изобретателя-самоучки Кулибина, поэтому, прежде всего, его судьба представляет для нас особый интерес.
Николай Владимирович родился 22 марта 1882 года в семье горного инженера Владимира Александровича Кулибина. Владимир Александрович был четвертым ребенком в семье А.И. Кулибина. Матерью Николая Владимировича была дочь начальника Алтайских горных заводов Анна Александровна Фрезе. Об отце Николая Владимировича известно, что на 1871 год он имел звание статского советника и был награжден всеми положенными по данному чину орденами, в том числе Святой Анны 2 класса и Святого Владимира 4 класса, что подтверждало его права и привилегии потомственного дворянина. Основной биограф семьи Кулибиных,- профессор Ю.Г. Галай не обнаружил достоверных данных о дате кончины В.А. Кулибина. В справочнике «Весь Петроград» за 1911 год фигурирует его жена Анна Александровна, уже названная вдовой. Следовательно, Владимир Александрович умер до этого года. По результатам исследований писателя Н.И. Кочина, у Владимира Александровича было две дочери и четверо сыновей, которые по его сведениям были водными инженерами. Что касается братьев нашего героя, Николая Владимировича, – то один из них,- Константин Владимирович, умер 4 января 1901 года и похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, второй,- Петр Владимирович,- выпускник Горного института 1908 года был жив и успешно продолжал работать как минимум до 1936 года. Специальность третьего брата, – Александра Владимировича, кстати, как и первого, выяснить не удалось, так что по имеемым сведениям, из четырех братьев только Николай Владимирович, если и не был водным инженером, то имел прямое и непосредственное отношение к водной стихии, став офицером военно-морского флота. Что касается сестер Николая Владимировича, то о них толком ничего не известно. Можно лишь предположить, что Надежда Владимировна Кулибина, упомянутая в справочнике «Весь Петроград» за 1911 и 1915 годы, как дочь действительного тайного советника, является его сестрой. Сомнение вызывает довольно высокий чин отца, указанный в справочнике. По всей видимости, в справочнике опечатка и следует считать ее дочерью «действительного статского советника». Дядя Николая Владимировича, – Николай Александрович, горный инженер, тот уж определенно, действительный тайный советник, кроме исполнения обязанностей по своей основной должности преподавал в Технологическом и Лесном институтах, в Морской академии, обучал химии великого князя Сергея Александровича, будущего московского генерал-губернатора. Именно в год рождения племянника, – Николая, – Владимир Александрович становится директором Горного департамента. Не исключено, что преподавание дядюшки, кроме всего прочего, в Морской академии, в последствии послужило предпосылкой в выборе племянником карьеры морского офицера.
На действительной воинской службе Николай Кулибин числится с 1899 года,- года начала обучения на специальных курсах Морского корпуса. Весьма характерно, что первой наградой Николая Владимировича была серебряная медаль «За спасение погибающих», полученная им в 1898 году,- т.е. еще при обучении на младших курсах корпуса, когда Володе было всего 16 лет.
Морской кадетский корпус Николай Кулибин окончил в 1902 году. На долю его ровесников выпала сложная и порой драматическая судьба,- в молодые годы участие в русско-японской войне, в более зрелом возрасте – участие в морских сражениях первой мировой войны, с последующей круговертью февраля-марта 1917 и октябрьского переворота, переросшего в ураган гражданской войны. По своему специальному профилю морского офицера Кулибин постоянно оказывался на самом гребне переживаемых Россией испытаний. По совокупности испытаний и трагедий его судьба, должно быть, самая драматичная из числа выпускников Морского корпуса 1902 года.
Мой очерк посвящен Николаю Кулибину, но на добрую историческую помять потомков в равной с ним степени имеют право и его однокашники, наши земляки,- Гильдебрант, Аверкиев, Геркен, Городысский… Более того, его однокашники и друзья, Поливанов Михаила Митрофанович и Гильдебрандт практически одновременно с ним разделили и трагическую судьбу. Стоит добрым словом вспомнить тех его однокашников, о судьбе которых мне удалось собрать хоть какие-то сведения, тем более, чтоличность каждого из них достойна отдельного исследования. Это:
Аверкиев Борис Юрьевич;
Аквилонов Михаил Михайлович,
Арбенев Николай Александрович,
Альтфатер Василий Михайлович;
Бабицын 1-й Михаил Андреевич,
Бескровный Борис Сергеевич;
Геркен Федор Федорович;
Городысский Анатолий Вячеславович;
Гудим Николай Александрович,
Додоров Борис Петрович;
Заев Алексей Николаевич;
Егорьев Всеволод Евгеньевич;
Кукель-1-й Сергей Андреевич;
Лахматов Павел Яковлевич,
Николаев 1-й Борис Семенович,
Новопашенный Петр Алексеевич;
Пилкин-2-й Алексей Константинович;
Поливанов Сергей Матвеевич;
Четверухин Борис Михайлович;
кн. Шаховской Михаил Владимирович.
фон Шварц Виктор Александрович.
Те, кто хоть немного знаком с историей Военно-морского флота России, знают, что практически все перечисленные офицеры оставили заметный след в военной истории России. Нижегородцам должны быть далеко не безразличны фамилии: Аверкиева, Городысского, Заева (его родной брат – выпускник Нижегородского кадетского корпуса, погиб в боях на полях Манджурии в1904 году); Поливанова, Шаховского… Не слишком ли много наших земляков для одного выпуска привилегированного Морского корпуса? Наверное – судьба? Та судьба, которая сначала была к ним благосклонна, собрав их вместе и породнив великим морским братством, затем крайне коварна и жестока – поставив по разные стороны баррикад, разделив их на «красных»,- Альтфатер, Егорьев, Кукель, Четверухин и «белых»,- Бабицын, Бескровный, Городысский, Додоров, Заев, Новопашенный, Пилкин, Поливанов Сергей, Шаховской, Шварц. Геркена, оставшегося в России, и не примкнувшего ни к тем и не к другим, чекисты расстреляли в Вологде в 1928году, капитаны 2 ранга Арбенев, Лахматов, Николаев-й бесследно исчезли в круговерти гражданской войны.
Определившись в нашем отношении ко всему выпуску Морского корпуса 1902 года, вернемся к военной судьбе Николая Кулибина. В 1903 году мичман Кулибин находился в заграничном плавании на судах эскадры Тихого океана. С началом обороны Порт-Артура, Николай Владимирович находился в числе защитников крепости, сначала, командую батареей 75-мм орудий, а затем ротой десанта на береговом фронте обороны крепости. За участие в боевых действиях награжден Орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», и орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. После падения Порт-Артура, в соответствии с условиями сдачи крепости японцам, дав формальную подписку «о неучастии в боевых действиях против Японии», убыл на родину. В кампанию 1905 года Николай Кулибин продолжил службу на крейсере 2 ранга «Вестник», входивший в отряд судов Морского корпуса. Командиром «Вестника» был капитан 2 ранга Ипполит Владимирович Студницкий, хороший моряк и душевный человек. Старшим офицером – капитан 2 ранга Гаврилов, георгиевский кавалер с «Корейца», артиллеристом – лейтенант Василий Владимирович Бойсман, сын командира броненосца «Пересвет» в Порт-Артуре, георгиевский кавалер. Штурманом – снова лейтенант В.К. Чернышев, он же старший корпусный офицер. Николай Кулибин был назначен на корабль вахтенным начальником. На таких же должностях на корабле служили мичман Штейн и лейтенант князь Мещерский (из Корпуса). С учетом больших потерь в корабельном составе, такое назначение можно было считать исключительной удачей. Трехлетняя служба на кораблях Сибирской флотилии, участие в боях в ходе обороны Порт-Артура, полученные награды – все это служило серьезным основанием для продолжения службы в Морском корпусе, либо на одном из балтийских кораблей. Война с Японией подходила к концу, встал вопрос о возвращении на Родину кораблей, интернированных в нейтральных портах; их экипажи нужно было усилить опытными офицерами знакомыми с Тихоокеанским морским театром. Из-за кратковременного пребывания в должности и по халатности штабных чиновников, период службы на «Вестнике» не был отражен в послужном списке Николая Кулибина. В ноябре 1905 году Николай Кулибин был назначен младшим минным офицером на крейсер «Диана», находившийся в это время, после интернирования, в Сайгоне. В составе экипажа крейсера в 1905- 1906 годах находился в заграничном плавании при переходе корабля на Балтику.
Возвратившись на Балтику, после кругосветного перехода на крейсере «Диана», теперь уже, лейтенант Николай Кулибин продолжает службу в качестве минного офицера на крейсере и старшего минного офицера эскадренного миноносца. По завершению работы Правительственной комиссии, анализировавшей итоги Русско-японской войны, Кулибин, как участник обороны Порт-Артура , 19 марта 1907 года награжден орденом Святой Анны 3 степени с мечами и бантом. В 1909 – 1910 годах Кулибин проходит полный курс обучения в Минном офицерском классе, получив квалификацию «минный офицер 1 разряда», направляется для службы на Дальний Восток. В 1910 году награжден Золотым знаком за окончание Морского корпуса.
На начало 1914 года старший лейтенант Кулибин – флагманский минер Сибирской флотилии, со штабом во Владивостоке. Флотилией командовал контр-адмирал Шульц Михаил Федорович. В состав флотилии входили: крейсера 1 ранга «Аскольд» и «Жемчуг»; Минная бригада, состоящая из 2-х дивизионов, в каждом из которых по 10 миноносцев; отряд Заградителей из 4-х кораблей 2-го ранга; отряда старых подводных лодок, постройки 1904-1905 годов, в количестве 7 единиц.
Я перечислил только корабельный состав Сибирской флотилии, чтобы читатель мог себе представить, насколько значимой и ответственной была должность офицера штаба и ведущего флагманского специалиста, старшего лейтенанта Николая Кулибина.
Выстрел в далеком Сараево в австро-венгерского эрцгерцога Ф. Фердинанда грозным эхом долетел до самых отдаленных уголков мира. С началом боевых действий возникла необходимость противодействия союзников германским крейсерам на Тихом океане.
В Циндао базировалась эскадра под командованием адмирала Шпее в составе броненосных крейсеров «Шарнгорст» и «Гнейзенау», легких крейсеров «Эмден», «Нюрнберг», «Лейпциг». Кроме них в Атлантическом и Индийском океане находились легкие крейсера «Карлсруэ», «Дрезден», «Кенигсберг». Эти силы, а также переоборудованные из торговых судов вспомогательные крейсера представляли серьезную угрозу океанским коммуникациям союзников. Огромные пространства требовали значительного количества крейсеров для их охраны. Союзники обратились за помощью к русскому правительству.
28 июня 1914 года командующий Сибирской флотилией адмирал Шульц телеграфировал в Главный морской штаб в ответ на запрос о состоянии крейсеров, что механизмы у «Аскольда» и «Жемчуга» вполне исправны, ход первого 18-19, второго 19 узлов. «Совместные действия с подчинением английскому адмиралу считаю очень желательными» – заключил он.
Морской министр адмирал И.К. Григорович, хорошо представляя состояние этих судов и объективно оценивая международную остановку, категорически возражал против этого, но командующий Сибирской флотилии контр-адмирал М.Ф. фон Шульц получил личное разрешение императора на присоединение крейсеров «Аскольд» и «Жемчуг» к эскадре вице-адмирала Т.-М. Джеррама.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, крейсера «Жемчуг» и «Аскольд» необходимо было в экстренном порядке приготовить к боевой деятельности в составе Тихоокеанской эскадры союзников. Для того чтобы представить себе техническое состояние наших крейсеров на момент описываемых событий, имеет смысл познакомиться с воспоминаниями корабельного врача В.С. Кравченко, в составе первого экипажа принимавшего от промышленности в 1904 году, крейсер «Изумруд» аналогичный «Жемчугу». Крейсер вышел в тот знаменательный и трагический поход Второй Тихоокеанской эскадры с массой заводских дефектов и недоделок, грозящими поломками и авариями, с большими сложностями совершил кругосветный переход, участвовал в Цусимском сражении. Естественно, что последующие 10 лет эксплуатации в условиях Дальнего Востока, крейсера этого класса при отсутствии основательной ремонтной базы, боевой устойчивости и живучести не прибавили. Техническая комиссия, под председательством начальника штаба Сибирской флотилии капитана 1 ранга Лукина Виктора Захаровича, обследовавшая крейсер, отметила явную потребность капитального ремонта, который был заменен очередным «текущим» ремонтом силами ремонтных мастерских порта и личного состава…
Не лучше обстояли дела с формированием экипажа. Перед выходом в море было сменено 60% офицеров, в их числе командир и старший офицер крейсера. До сего момента командиром крейсера являлся капитан 2 ранга Иванов-13-й Константин Петрович. Это был боевой офицер, прошедший суровые испытания на броненосном крейсере «Рюрик», в ходе боевых действий Владивостокского отряда крейсеров с японским флотом. В ходе, героического боя крейсера с японскими крейсерами, являясь старшим артиллеристом, в порядке заместительства он был последним командиром крейсера перед его гибелью. За этот бой старший лейтенант Иванов 13-й был награжден орденом Святого Георгия 4 степени. В последствии он служил артиллерийским офицером на канонерской лодке «Донец», старшим офицером учебного судна «Хабаровск». Пройдя обучение на курсах подводного плавания, был в 1908-1910 годах заведующим отрядом подводных лодок Владивостокского порта. С 1910 по 1912 год был начальником дивизиона подводных лодок флота Тихого океана. Константин Петрович, по воспоминаниям его сослуживцев, особыми заслугами и талантами не выделялся, считая, что основная помеха его карьере кроется в злополучной приставке к фамилии «13-й». По-этому, «заведуя» в течение 4-х лет подводными лодками Тихоокеанского флота, Иванов крайне редко выходил на них в море. С 1912 по 1914 год капитан 2 ранга Иванов 13-й, вполне успешно, командовал легким крейсером «Жемчуг». По мысли же мудрого руководства флотилии, в связи с предстоящей боевой и международной миссией крейсера, мужиковатый, грубоватый и злоупотребляющий спиртным командир не годился для столь ответственной задачи. С учетом требований и пожеланий из Петербурга, на должность командира «Жемчуга» был назначен бывший командир минного заградителя «Шилка» капитан 2 ранга барон Черкасов. При этом назначении закрыли глаза на то, что, несмотря на солидный возраст, Черкасов не имел опыта боевого командования кораблем, не приняли во внимание и то, на старом месте службы у барона не сложились отношения с офицерами экипажа.
Буквально, накануне выхода корабля в море, по требованию барона Черкасова на крейсере произошла замена старшего офицера. На эту должность 30 июня 1914 года был назначен «высочайшим приказом» старший лейтенант Николай Кулибин. Этим же приказом, старший лейтенант Кулибин сдал дела и обязанности по должности флагманского минера флотилии старшему лейтенанту Воробьеву 2-му Борису Николаевичу. Кулибин и Воробьев хорошо знали друг друга по службе на кораблях Сибирской флотилии и по совместной учебе на Минных офицерских классах. После учебы на «классах» лейтенант Воробьев в течение года служил старшим офицером на эскадренном миноносце «Охотник», но уже с 1911 года продолжил службу в качестве минного офицера на крейсере «Громобой», крейсере «Рюрик» и крейсере «Богатырь». После перевода на Тихий океан, служил минером на минных заградителях «Уссури» и «Монгутай». В течение 1913-1914 гг. служил минером на легком крейсере «Аскольд». С этой должности Воробьев пришел на смену Кулибину в должности флагманского минера флотилии.
Я так подробно останавливаюсь на эпизоде смены командира и старшего офицера на крейсере «Жемчуг», чтобы читатель смог уяснить насколько предвзято и нелогичны были эти назначения и связанные с ними перемещения офицеров по службе. По всем объективным признакам, ни Иванов 13-й, ни, тем более барон Черкасов, были совсем не те фигуры, какие требовались для командования крейсером в столь непростой боевой обстановке. Назначение старшего офицера также было сделано без серьезного анализа кандидатур. Даже, если принять во внимание, что лейтенант Воробьев и «не задержался» в должности старшего офицера эскадренного миноносца, и то, по анализу его послужного списка, он был более подходящей кандидатурой к назначению на должность старшего офицера крейсера «Жемчуг». Но, к сожалению, свершилось то, что свершилось,- на уходящий в боевой океанский поход крейсер, в предпоходовой горячке, были назначены командир и старший офицер, не отвечающие требованиям текущего момента… Со старшим лейтенантом Воробьевым Кулибину еще раз придется встретиться, но об этом несколько позже…
Кстати, по трудно объяснимой традиции, перед выходом в море, и на «Аскольде» тоже был заменен командир. Только в отличие от «Жемчуга», на котором не ко двору пришелся капитан 1 ранга Иванов 13-й, на «Аскольд» вместо опытного и заслуженного командира, капитана 1 ранга Д.А. Свешникова назначили капитана 1 ранга С.А. Иванова-12-го. Такая чехарда с «Ивановыми» могла бы быть хорошим поводом для острых флотских шуток, если бы корабли не готовились к боевому походу и, возможно, к смертельному бою.
Те, кто знаком со спецификой корабельной службы, легко представляет себе сложности, с которыми с первого же дня столкнулся старший офицер крейсера Кулибин, назначенный на должность за месяц до выхода корабля в океан для выполнения боевых задач, для людей же непосвященных, кое-что прояснится по ходу событий…
Крейсера стояли на швартовных бочках в бухте Золотой Рог, шла усиленная подготовка к боевому походу. С кораблей свозилось и сдавалось в порт имущество, положенное к сдаче по схеме мобилизации. Грузили уголь, продовольствие, запасы машинных материалов, принимали воду. В городе и в порту ходили разные слухи, но о точном назначении крейсеров команда могла только предполагать.
К 7 августа в результате переговоров между Англией, Францией и Японией был выработан общий план использования союзных морских сил. Действия против Циндао и защиту океанских сообщений союзников к северу от Шанхая должен был обеспечивать японский флот. Английские и французские крейсера прикрывали район от Шанхая до Гонконга. «Жемчуг» и «Аскольд» должны были войти в состав союзной эскадры под командованием английского вице-адмирала Джерома, состоящую из броненосного крейсера «Минотавр», легкого крейсера «Ярмут», японского броненосного крейсера «Ибуки» и крейсера «Тикума». Основной задачей эскадры был поиск и уничтожение германских крейсеров.
11 августа на борту наших крейсеров побывал командующий Сибирской флотилией и поздравил экипажи с предстоящим боевым походом.
На следующий день в 6 часов утра «Аскольд» снялся с бочки и направился к выходу в океан. За ним в кильватер следовали «Жемчуг» и пароход Добровольного флота «Полтава» с запасом угля.
После прохода траверса острова Аскольд, капитан 1 ранга Иванов, как старший на переходе, вскрыл секретный пакет и объявил командам крейсеров о целях и задачах похода. Перед заходом солнца на «Аскольде» была сыграна боевая тревога, и команда посменно находилась на боевых постах по боевому расписанию до полного рассвета. Это положение на «Аскольде» выполнялось неукоснительно и соответствовало положениям Боевого устава. К сожалению, нарушение именно этих статей устава, в скором времени явится причиной катастрофы с собратом по плаванию,- крейсером «Жемчуг».
Утром 16 августа корабли подошли к острову Формоза, а утром следующего дня пришли в Гонконг. Пройдя все необходимые дипломатические формальности и пополнив запасы, крейсера были готовы выполнять боевые задачи. На оба крейсера прибыли к качестве офицеров связи офицеры морской пехоты с сигнальщиками хорошо владевшими русским языком.
19 августа оба крейсера вышли в море на поиск действовавшего в Индийском океане германского рейдера «Emden» и снабжавших его угольщиков. Через три дня, 22 августа, «Жемчуг» направился в самостоятельное крейсерство. Последний раз он встретился с «Аскольдом» 30 августа в Гонконге, где «Жемчуг» находился до 14 сентября, ожидая прибытия транспорта «Amiral Orli», везшего из Таньдзиня французскую пехоту и резервистов из Китая, а затем повел его в Хайфон. Там транспорт принял на борт войска, и «Жемчуг» отконвоировал его в Сайгон, а затем – в Сингапур, прибыв туда 25 сентября. 30 сентября командир «Жемчуга» капитан 2 ранга барон И.А. Черкасов получил у вице-адмирала Джеррама новые инструкции: выйти с конвоем четырех транспортов в Пенанг, там передать их английскому крейсеру «Yarmouth», а самому направиться в крейсерство к Никобарским и Андаманским островам.
 «Жемчугу» достался серьезный противник. Крейсер «Эмден», входил в состав эскадры вице-адмирала графа М. фон Шпее, базировавшейся в начале войны на Циндао (бывший китайский Киао-Чао), отделился от нее и направился для самостоятельных действий сначала к Цусимскому проливу, где первой жертвой «Эмдена» стал русский пассажирский пароход «Рязань», приведенный в Циндао и переоборудованный во вспомогательный крейсер «Корморан». Из Циндао «Эмден» направился в Индийский океан, где захватил и потопил 16 английских транспортов, четыре английских транспорта захватил и отпустил, один греческий и один английский пароход использовал как угольщики. Между делом, «Эмден» успешно обстрелял нефтяные цистерны в порту Мадрас.
Если сравнивать командира «Жемчуга», барона Черкасова с командиром «Эмдена» фригаттен-капитаном К. фон Мюллером, если вообще таковое сравнение уместно, то командир русского крейсера по многим параметрам уступал немцу. Мюллер прекрасно ориентировался в сложной обстановке военного времени, анализировал радиопереговоры противника, показания личного состава захваченных кораблей и судов. Кроме того, командир «Эмдена» успешно использовал средства маскировки, изменяя силуэт корабля устройством фальшивой четвертой трубы (английские и японские крейсеры, действовавшие в Индийском океане, были четырехтрубными) пользовался окраской, похожей на окраску английских крейсеров. Анализируя информацию, полученную от капитанов, остановленных судов союзников, пользуясь агентурной информацией, получаемой при сеансах радиосвязи со своим командованием, командир «Эмдена» грамотно планировал свою боевую деятельность. Узнав на одном из остановленных пароходов, что военные корабли противника активно используют для стоянок практически не защищенную гавань Пенанг и очень плохо обеспечивают свою охрану и оборону, фон Мюллер 13 октября направил туда свой крейсер. По нашей версии, Мюллер был хорошо информирован о наличии судов и боевых кораблей союзников в гавани Пенанга, иначе он не пошел бы на такой отчаянный риск.
 «Жемчуг» только что закончил осмотр Никобарских и Андаманских островов в поисках «Эмдена». Без большой натяжки, можно утверждать, что на данном этапе боевого состязания именно «Жемчуг» представляя основную опасность для «Эмдена», и К. фон Мюллер имел все основания целенаправленно охотиться за ним. Роль дичи и охотника внезапно поменялись местами.
Командир «Жемчуга», по просьбе механика, неоднократно напоминал командиру эскадры о крайней необходимости в чистке и щелочении котлов корабля, настаивая на проведении ремонтных работ в Сингапуре, где была отличная ремонтная база, обеспеченная всеми видами обороны, но адмирал Джеррам приказал вести корабль в незащищенный и малоприспособленный для ремонта порт Пенанг, что и было исполнено бароном Черкасовым 13 октября. По прибытии в порт, команда «Жемчуга» немедленно приступила к ремонтным работам. Все котлы, кроме одного были выведены из действия, при этом пренебрегли тем фактом, что дежурный котел не мог полноценно обеспечить нормальное энергообеспечение и требуемую степень боеготовности корабля, в частности, – работы снарядных элеваторов и водоотливных средств. В последствии, именно этот факт, с полным на то законным основанием, был поставлен в вину старшему офицеру корабля Кулибину.
Следует отметить, что в течение всей кампании обстановка на «Жемчуге» была весьма нервозной, не способствовавшей нормальному несению боевой службы. Источником этой нервозности был, по показаниям офицеров крейсера, командир корабля, капитан 2 ранга И. Черкасов, отличавшейся нетерпимостью к чужому мнению и трудно объяснимым нежеланием поддерживать на должном уровне боеготовность корабля. Некоторым оправданием командиру могло служить его самочувствие. Во время Русско-японской войны Черкасов был тяжело ранен,- сильные боли в ноге сопровождали его все эти годы. Единственным лекарством в подобной ситуации был, как известно,- морфий. Этим, должно быть, объясняются и некоторые «нестандартные» для боевой обстановки приказания и заведенные на корабле порядки. Весьма характерными являлись эпизоды, когда командир запрещал объявлять боевую тревогу при обнаружении в море неизвестного судна (хотя это было стандартным уставным требованием); радиопереговоры с «Аскольдом» велись открытым текстом, при этом неоднократно сообщались координаты корабля. На недоуменные вопросы старшего офицера командир отвечал, что «русского языка все равно никто не знает». Во время стоянки в незащищенном порту Блэр, на Андаманских островах, барон Черкасов съехал на берег, запретив выставлять вахту у орудий «чтобы не нервировать уставшую команду». Пройдет несколько дней и совокупность всех этих отступлений от требований боевого устава приведет к катастрофе…
14 октября в Пенанг на коммерческом пароходе прибыла жена барона Черкасова, вызванная его телеграммой. Сославшись на очередной болевой приступ, командир крейсера, в «лучших флотских традициях», в окружении пятерых офицеров корабля, съехал на берег в ресторан, приказав убрать боезапас в погреба, так как снаряды чрезмерно нагревались из-за высокой температуры наружного воздуха. Старший офицер крейсера Н. Кулибин добился разрешения оставить около двух дежурных орудий по пять снарядов в кранцах первых выстрелов и зарядить эти орудия.
Обстановка в порту не располагала к войне. Несмотря на то, что уже заканчивался третий месяц войны, все маяки, входные и створные огни Пенанга светились, как в мирное время.
В 4 часа 50 минут 15 октября «Эмден», скрыв все огни, с фальшивой трубой, которая делала его похожим на английский крейсер «Ярмут», вошел в гавань Пенанга; дозорный корабль – французский эсминец «Mousquet» беспрепятственно пропустил его и не поднял тревоги. Разглядев на фоне редких огней силуэт боевого судна с высокой мачтой между второй и третьей дымовыми трубами, фон Мюллер принял решение на атаку. Как писал впоследствии старший офицер «Эмдена» лейтенант фон Мюкке, на «Жемчуге» царили мир и тишина. Ни вахтенного начальника, ни сигнальщиков, призванных наблюдать за обстановкой, не было видно.
На «Жемчуге» все же увидели «Эмден»: вахтенный офицер мичман А.К. Сипайло послал рассыльного к старшему офицеру сообщить о появлении на рейде нового боевого корабля. По показаниям членов экипажа, на «Эмден» был послан по международному своду семафор с запросом и получен ответ: «Ярмут», прибыл для постановки на якорь».
В 5 часов 18 минут «Эмден» с расстояния около 1 кабельтова (183 метра!) выпустил торпеду, попавшую в борт «Жемчуга» в корме, в районе румпельного отделения, и открыл артиллерийский огонь по носовой части корабля. От взрыва торпеды крейсер получил тяжелые повреждения: были затоплены кормовые котельное и машинное отделения, кормовые патронные погреба, разрушены лазарет и каюта командира, выведены из строя два орудия. На «Жемчуге» началась паника, часть команды из числа ночевавших на верхней палубе бросилась за борт. Н. Кулибин и артиллерийский офицер Ю. Рыбалтовский сумели восстановить относительный порядок, но матросы, занявшие места у орудий, не обнаружили снарядов, – элеваторы подачи боезапаса не действовали. Рыбалтовский сам открыл огонь из кормового орудия, произведя несколько выстрелов; по его показаниям, два снаряда попали в «Эмден». Немецкие данные этих попаданий не подтвердили. Мичман А. Сипайло открыл огонь из носового орудия и, по показаниям членов экипажа, первым же выстрелом добился попадания, вызвавшего пожар на «Эмдене». Второй выстрел орудия Сипайло совпал с прямым попаданием германского снаряда, уничтожившего орудие и всех находившихся возне него людей.
По свидетельству фон-Мюкке: «На «Жемчуге» собрались с силами и открыли по нам огонь. Орудия на нем стояли крупнее наших и русские снаряды могли причинить нам большой вред…». Поэтому «Эмден» развернулся другим бортом и с расстояния 2 кабельтова (396 метров) выпустил вторую торпеду, которая попала в крейсер под передним мостиком и вызвала взрыв носового снарядного погреба – гигантский столб дыма и пара поднялся на высоту почти 150 метров, а через минуту из воды торчал только обломок мачты: «Жемчуг» затонул на глубине 30 метров.
 Находившиеся на рейде французские корабли – канонерская лодка «DIberville», миноносцы «Pistolet», «Fronde» – по некоторым данным, открыли огонь по германскому крейсеру, но их снаряды давали перелеты и разрывались среди торговых судов; по другим данным, чтобы не привлечь к себе внимание рейдера, они вообще не стреляли. Находившейся в охране рейда «Mousquet», услышав стрельбу, вступил с «Эмден» в неравный бой, имея на вооружении лишь одно 65 мм. орудие и шесть 47-мм. орудий; французскому кораблю удалось даже выпустить торпеду, не достигшую цели. Ответным огнем с «Эмдена» миноносец был потоплен в течение пяти минут.
Я так подробно остановился на описании постигшей «Жемчуг» трагедии, не только для того, чтобы правильно оценить степень ответственности за случившееся старшего офицера крейсера старшего лейтенанта Николая Кулибина, но еще и потому, что большинство материалов, опубликованных по данному трагическому сюжету, дают крайне противоречивую, информацию.
Услышав пальбу и взрывы в порту, барон Черкасов, почуяв неладное, выбежал из гостиницы, вскочил в проезжающий мимо автомобиль и прибыл на пристань, успев, по его словам, «энергично организовать спасение оказавшихся в воде членов экипажа вверенного мне крейсера».
В результате трагического происшествия, из 335 членов экипажа погибли один офицер и 80 матросов и унтер-офицеров, семеро умерли от ран и ожогов впоследствии, девять офицеров и 113 матросов и унтер-офицеров были ранены.
По факту гибели крейсера была создана правительственная комиссия, которая всю вину за случившееся возложила на капитана 2 ранга И. Черкасова и старшего лейтенанта Н. Кулибина.
Выводы правительственной комиссии, учитывали специфику военного времени,- были жестки, но справедливы. Анализ событий, предшествовавших катастрофе, выявил вопиющие нарушения Морского устава, Боевого устава флота, требований многих повседневных расписаний и боевых инструкций.
Постараемся объективно взглянуть на трагическую гибель крейсера. С самого начала автономного плавания барон Черкасов установил для команды «курортный» режим службы. Строго не контролировалось несение боевых вахт, отсутствовало повахтенное расписание отдыха команды. Допускалось снижение уровня боевой готовности. Так, при появлении на видимости неопознанных судов на корабле не игралась боевая тревога,- личный состав не занимал места согласно боевого расписания, оружие не приводилось в боевое состояние. Прислуга ночью не находилась на боевых постах, согласно утвержденных степеней боевой готовности, соответственно, не определялись дежурные боевые средства, орудия и торпедные аппараты, к ним не подавался боезапас. В сентябре, при выполнении боевой задачи при конвоировании транспортов союзников, командир корабля допускал грубейшие нарушения правил радиообмена,- находясь у Филиппинских островов, он отослал на «Аскольд» нешифрованную телеграмму с указанием своего места.
При стоянках в портах не выполнялись соответствующие расписания, призванные обеспечить боевую готовность. Не соблюдалась светомаскировка, как то требовалось расписаниями военного времени,- включались якорные огни, не уливалась сигнальная вахта. Посторонние лица имели возможность посещать крейсер, при этом никто не контролировал их перемещения по кораблю.
В начале октября после выполнения задачи в районе Никобарских и Андаманских островов, «Жемчуг» имел стоянку в незащищенном порту Блер для пополнения запасов угля. При этом, было включено палубное освещение и отсутствовала прислуга у орудий. Сам же Черкасов, прихватив с собой пять офицеров, съехал на берег и пробыл там весь вечер, хотя был предупрежден о том, что «Эмден» трижды появлялся в районе этого порта.
Пренебрежение к соблюдению элементарных мер безопасности рано или поздно должно было привести к трагическим последствиям. Так оно и случилось.
Степень вины командира и старшего офицера определил военно-морской суд. Смысла нет вникать в подробности обвинительного заключения, оглашенного на закрытом заседании 11 сентября 1915 года. Командиру вменялось в вину халатное отношение к службе; кроме того, он допустил, что его сопровождала жена, передвигаясь на частных пароходах из порта в порт, к месту очередной стоянки крейсера. Причем, Черкасов сообщал жене в телеграммах и письмах места очередных стоянок.
Старший лейтенант Николай Кулибин, оставшись за командира, не принял надлежащих мер к обеспечению боеготовности корабля. Суд приговорил обоих, с учетом беспорочной службы и наград за Русско-японскую войну, лишить чинов, орденов, других знаков отличия, исключить из военно-морской службы, лишить дворянства, всех прав и преимуществ и отдать в исправительно-арестантское отделение гражданского ведомства (Черкасова на 3,5 года, Кулибина на 1,5 года), или при отсутствии мест – в тюрьму гражданского ведомства на самые тяжелые работы.
Со дня трагической гибели крейсера до завершения следствия и последовавшего суда прошли долгие десять месяцев. Весь этот период, подследственные, капитан 2 ранга Черкасов и старший лейтенант Кулибин находились под домашним арестом во Владивостоке, куда они были доставлены 3 декабря вместе с оставшимися в живых членами экипажа на борту вспомогательного крейсера «Орел». Уже 27 декабря «Орел», приняв на борт 152-мм снаряды и другие припасы для обеспечения боевой деятельности крейсера «Аскольд», вышел в Сингапур. На борту его находились прикомандированные офицеры «Жемчуга» – лейтенант Рыбалтовский и мичман Осипов. После передачи грузов для «Аскольда» вспомогательный крейсер направился в Пенанг. По прибытии в порт установили на кладбище чугунный крест на братской могиле моряков «Жемчуга» и приступили к работам на затонувшем корабле. К 23 января удалось поднять одно 120 мм. орудие, которое стояло на юте, пулемет, шесть оптических труб с прицелов, кормовой прожектор. Работам сильно мешало течение, большое количество ила, загроможденность палубы обломками корабельных конструкций, большой крен на правый борт. В ходе обеспечения водолазных работ погиб старший минер вспомогательного крейсера «Орел» лейтенант Черепков. В начале февраля работы по указанию российского консула были свернуты и «Орел», забрав из местного госпиталя 14 остававшихся на излечении членов экипажа «Жемчуга», убыл в Сингапур, где принял участие в подавлении восстания полка сипаев. Во Владивосток вернулись только в марте 1915 года. С командиром «Орла» российский консул из Сингапура передал председателю правительственной комиссии документы по обследованию корпуса «Жемчуга», а также – материалы консульского расследования по шпионскому следу, как одной из возможных предпосылок гибели крейсера. Но на ход следствия, судя по заключению суда, это едва ли повлияло. У барона Черкасова с Николаем Кулибиным были сложные отношения. У Кулибина были все основания, признавая свою долю ответственности за гибель корабля, винить Черкасова в трагедии. На фоне скандалов и судебных процессов в связи с неудачами на германском фронте, Черкасову и Кулибину грозило жесточайшее наказание.
Все эти месяцы любвеобильная супруга барона Черкасова, задействовав свои немалые связи, приложила максимум усилий, чтобы смягчить приговор мужу. Результат нам известен. При конфирмации приговора император наложил резолюцию: «разжаловать в матросы и отправить на фронт». Черкасов попал на Кавказский фронт, а Кулибин направлен в морскую бригаду под Ригу.…
В это время наш скромный и многострадальный герой, бывший старший лейтенант, бывший кавалер трех боевых орденов, бывший потомственный дворянин, а ныне – штрафованный матрос 2-й статьи Николай Кулибин был направлен для прохождения дальнейшей службы в «ударный батальон» особой морской бригады, воевавшей на Двинском участке Северо-Западного фронта. Своей отвагой он заметно выделялся даже среди тех сорвиголов, из которых был сформирован батальон. В ходе боев, руководя подвижным пулеметным расчетом, Кулибин неоднократно отличился, – получил звание унтер-офицера и был награжден солдатскими Георгиевскими крестами 4 и 3 класса. По представлению командования бригады, и по ходатайству командующего Балтийским флотом перед Императором 01.09.1916 года младший унтер-офицер Николай Кулибин был восстановлен в прежнем воинском звании, ему вернули ордена, право на пенсию и прочие привилегии. Судьбе на этот раз было так угодно распорядиться, что рядом с батальоном, в котором воевал штрафованный матрос Кулибин, были позиции батальона, в котором командиром 1 роты, а затем 9-й батареи был старший лейтенант Борис Воробьев. С Воробьевым мы распрощались в июне 1914 года, когда он принял дела флагманского минера Сибирской флотилии у Кулибина. Воробьев. Прежде чем очутиться в ударном морском батальоне Северо-Западного фронта, старший лейтенант Воробьев послужил минером на номерном № 128 миноносце, прошел курс обучения в Офицерском классе подводного плавания, прослужил старшим офицером на новых подводных лодках «Барс» и «Волк». Извилистой и сложной была боевая биография этого офицера. Вернувшись в марте 1917 года на подводные лодки, и приняв командование «Львицей» старший лейтенант Борис Воробьев погибнет в боевом походе со своим экипажем в июне 1917 года…
Восстановленный во всех своих прежних правах, старший лейтенант Кулибин был направлен для прохождения дальнейшей службы в бригаду траления Балтийского флота. Он был назначен командиром тральщика (бывшего миноносца) «Подвижный». За выполнение ряда ответственных боевых задач, был представлен к награждению орденом Святого Владимира 4-й степени и к присвоению очередного воинского звания капитан 2 ранга.
Трагедия гибели «Жемчуга» не сломила Кулибина, он опять в боевом стою, у него определились перспективы в службе. Еще не поздно наверстать упущенное. В это время более успешные его однокашники: капитан 2 ранга Бескровный Борис, военно-морской агент в Дании; капитан 2 ранга Аверкиев- инструктор минного дела на английском ВМФ; капитан 1 ранга Альтфатер – начальник военно-морского управления при командующем войсками армий Северного фронта, будущий адмирал; капитан 2 ранга Борис Бескровный – командир подводной лодки «Судак», отличившийся своим мастерством на Черном море; капитан 2 ранга Николай Гудим, подводник – новатор, еще в декабре 1915 года погиб с боевом походе, командуя экипажем подводной лодки «Акула»; капитан 1 ранга Дудоров- начальник Воздушной дивизии Балтийского моря, будущий адмирал; капитан 1 ранга Егорьев- начальник Главного управления личного состава на базе ГМШ; капитан 1 ранга Кукель – исполняющий дела 2-го помощника морского министра, председатель совещания по судостроению; капитан 2 ранга Павел Лахматов минер 1-го дивизиона подводных лодок Черноморского флота; капитан 1 ранга Новопашенный – помощник начальника службы связи Балтийского моря; капитан 2 ранга Пилкин- командир эсминца «Новик»; капитан 2 ранга Четверухин- начальник 3 отделения 1-й морской партии траления Балтийского моря; капитан 2 ранга Шварц- начальник 2-го дивизиона тральщиков Балтийского моря; капитан 1 ранга Заев – начальник Черноморской воздушной дивизией, будущий адмирал; Поливанов Сергей Матвеевич – капитан 1 ранга; капитан 1 ранга Городысский – флагманский артиллерист штаба ЧФ; капитан 2 ранга Поливанов Михаил Митрофанович – командир эсминца «Уссуриец», капитан 2 ранга Гильдебрант- командир тральщика «Взрыв» 1-го дивизиона траления БФ.
Я не случайно завершил перечень однокашников Кулибина Поливановым и Гильдебрантом. На тот момент – они наиболее близки по своему служебному положению и по месту службы, – командуют кораблями 2-го ранга, они же станут и первыми жертвами бандитско-революционного? произвола 3 марта 1917 года в Гельсингфорсе.
За девяноста послереволюционных лет было опубликовано много свидетельств «красного» и «белого» террора. Много споров по сей день идет о том, кто был инициатором террористического беспредела в ходе гражданской войны, приводятся убедительные факты того, что террор не прекратился и после войны. При этом мало кто пытался всерьез исследовать источники и причины «революционного» произвола февраля- марта 1917 года. А ведь обоюдная ненависть, порожденная событиями февраля- марта на фронте, в базах флота и в столицах явилась детонатором последующих акций террора в ходе гражданской войны. Стихийная ненависть крестьян и рабочих, ставших на время войны матросами и солдатами, к своим извечным угнетателям дворянам и буржуям, в лице офицеров флота и армии, – якобы она была основой этого бессмысленного и беспощадного русского? бунта. Так пытались представить политический террор в период февральского переворота советские и им согласно вторили многие буржуазные историки. Так ли это было на самом деле? Даже непосредственным участникам и свидетелям тех кошмарных событий трудно было разобраться в их истинных побудительных причинах. Тем более, что правдивая информация была крайне нежелательна истинным организаторам террора.
Наше поколение знакомилось с революционными событиями на флоте по фильму-пасквилю Эйзенштейна «Потемкин» и по фильму-мелодрамме «Мичман Панин». В первом,- офицеры броненосца были представлены жестокими «драконами», которые только и жаждали матросской крови, а во втором,- обаятельный молодой мичман, революционный романтик, которого сыграл молодой актер Тихонов, вызывал у непосвященной публики сочувствие и восхищение. Не было никогда в российском Императорском флоте такого офицера, который бы целенаправленно потворствовал явным разрушителям существовавшего строя и более того,- участвовал в революционных акциях. Образ этот слишком нежно «смоделирован» с Федора Раскольникова (Ильина). Но Раскольников не был кадровым морским офицером, – он был мичманом из так называемых «черных» гардемаринов и внедрялся он в офицерскую среду по заданию партии. Если же вспоминать мелодраматическую фигуру Петра Шмидта, то истоки его революционности следует искать в его душевной болезни.
Слишком многие партии, планируя свои акции, делали ставку на военно-морской флот, учитывая его мобильность, значительную пролетарскую прослойку среди матросов. Они рассматривали флот, как эффективный инструмент в ходе будущей борьбы за власть. Особенно преуспели в этом на Балтике,- большевики и эсеры, на Черном море – меньшевики и анархисты. Все они, соревновались в расшатывании и разложении матросской массы. Об этом написана масса книг, приводится много свидетельств. В 1924 году один из заметных большевистских деятелей, бывший присяжный поверенный еврей Шпицберг в приватном разговоре с бывшими морскими офицерами, вспоминая минувшие дни, весьма авторитетно заявил, что убийства морских офицеров были санкционированы ЦК большевиков, эсеров, анархистов и носили плановый характер. К открытому террору прибегли потому, что не оправдались расчеты на то, что из-за тяжелых условий службы, военного режима и требовательности командования, переворот автоматически вызовет резню офицеров. Шпицберг говорил: «Прошло два, три дня с начала переворота, а Балтийский флот, умно руководимый своим командующим адмиралом Непениным, жил спокойной, размеренной жизнью. Тогда пришлось для «углубления революционного процесса», пока не поздно, отделить матросов от офицеров и вырыть между ними непроходимую пропасть ненависти и недоверия. Для этого-то и были убиты адмирал Непенин, Бутаков, и другие офицеры. Образовалась «пропасть», не было больше умного руководителя, офицеры уже смотрели на матросов как на убийц, а матросы боялись мести офицеров в случае реакции….».
Шпицберг был прав, именно мартовский беспредел расколол флот на правых и левых, в последующем, на «белых» и «красных». Но было очевидно и то, что инициатива в этой бандитской резне шла не от матросской массы, а от провокаторов-революционеров, – от вождей революции.
Эти убийства имели целью создание обстановки психологического террора. И эта цель тоже была достигнута. Вся дикость состоит в том, что эти убийства никем не были осуждены. Разве пресловутое общественное мнение требовало их расследования, разве оно их резко порицало?...Впрочем, о чем тут толковать, если сам военно-морской министр нового правительства Гучков санкционировал награждение Георгиевским крестом унтер-офицера запасного батальона Волынского полка Кирпичникова за то, что тот убил своего батальонного командира…Правительство Керенского, не просто объявило амнистию явным убийцам, а те из них, кто в процессе самообороны офицеров был убит, были объявлены героями и жертвами революции и торжественно были захоронены. Целый ряд надмогильных крестов на кладбищах Гельсингфорса и Кронштадта остался живым укором этим господам от революции и требовал отмщения. К чести основной массы балтийских матросов следует отнести то, что на передовой позиции в Моонзунде, в Ревеле, где зимовали бригада крейсеров, дивизия подводных лодок и часть минной дивизии, – много плавающие и часто входившие в соприкосновение с неприятелем и в этой связи менее подверженные революционной пропаганде, жертв среди офицеров практически не было. Кстати, Черноморский флот, руководимый умным, гибким и решительным адмиралом Колчаком в марте избежал подобных жертв, и только в декабре 1917 года, когда Колчак был уже далеко, и в Севастополе пролилась офицерская кровь…
 
Итак, 3 марта 1917 года волна беспорядков и бандитского произвола захлестнула базы Балтийского флота. В своих воспоминаниях об этих событиях написал капитан 2 ранга Г.К. Граф: «На 1-м дивизионе тральщиков команда тоже была в очень приподнятом настроении, но убийства не производились, исключением стала команда тральщика (бывшего миноносца «Ретивый», на котором были убиты командир лейтенант А.Н. Репнинский и мичман Д.Н. Чайковский).
Большинство офицеров этого дивизиона в это время отсутствовало, но как только были получены тревожные сведения, сейчас же все приехали на суда. Один из командиров, старший лейтенант Кулибин, возвращаясь на свой тральщик, встретил по дороге большую группу из матросов, солдат и рабочих. На него тут же набросились, хотели арестовать и, пожалуй, прикончили бы , но за него вступились матросы его дивизиона; благодаря им, он был отпущен.
Добравшись до своего судна, он ничего особенного на нем не заметил. Команда была совершенно спокойна и к нему очень доброжелательна, так как он был ею любим. Поговорив с ними о происходящим, Кулибин спустился к себе в каюту.
Через некоторое время он вдруг услышал, как его кто-то зовет с верхней палубы. Поднявшись на нее, он увидел, что у трапа с револьвером в руке стоит матрос с «Ретивого». Так как вид у него был угрожающий, то Кулибин хотел спуститься в каюту и взять револьвер. Но было уже поздно. Раздалось несколько выстрелов, и он упал, раненый двумя пулями. Матрос же продолжал стрелять, пока одна из пуль, рикошетировав от стальной стенки люка, не попала ему в живот и он упал. Сбежалась команда тральщика, сейчас же обоих снесли в госпиталь, но убийца, промучившись несколько часов, умер.
Кулибин был очень тяжело ранен, так как одна из пуль задела позвоночный столб, и он больше года пролежал почти без движения, имея парализованными ноги и руки. Убийцу же причислили к «жертвам революции» и торжественно похоронили в красном гробу».
В эту же проклятую ночь были убиты однокашники Кулибина по Морскому корпусу, – командир тральщика «Взрыв» – капитан 2 ранга Кирилл Гильдебрант и командир миноносца «Уссуриец» – капитан 2 ранга Михаил Поливанов. Бесчинствующая пьяная толпа из гарнизонных солдат и матросов береговых служб шла от корабля к кораблю, неся смерть.. Именно в это время погибли братья, – капитан 2 ранга Львов Лев Константинович, офицер 1-го дивизиона тральщиков, и старший лейтенант Львов Николай Константинович – командир миноносца «№ 218». Еще 1 марта в Кронштадте был убит капитан 1 ранга Повалишин Николай Иванович, командир линейного корабля «Александр11». Пули его настигли льду, когда он, видя, что ему неизбежно грозит смерть, пытался скрыться от преследователей. Убийцы разгуливали по Петрограду и даже здесь их никто не пытался остановить,- 27 марта, пытаясь преградить путь бесчинствующей толпе, на палубе «Авроры» был убит командир крейсера капитан 1 ранга Никольский Михаил Ильич.
Долгое время считалось, что в эти дни от рук наемных убийц и обезумевшей от крови толпы погибло двадцать пять человек. По сведениям работника Центрального военно- морского музея М. Беспяткина, общее количество жертв среди офицеров только в событиях 1- 4 марта 1917 года на Балтийском флоте достигает 95 человек, в том числе в Гельсингфорсе – 45, Кронштадте – 40, Ревеле – 5, Петрограде – 4. Пропали без вести 11 и покончили с собой 4 офицера. Кроме того, погибло более 20 кондукторов. Список убитых в феврале-марте в Гельсингфорсе и Кронштадте (80) фамилий опубликован А. Чижовым в морском информационном вестнике «Андреевский флаг», №3-4 за 1992 год.

Команда тральщика очень трогательно относилась к Кулибину, матросы часто навещали в госпитале своего бывшего командира, приносили фрукты и цветы. Промучившись практически полтора года, капитан 2 ранга Кулибин (очередное звание было присвоено ему 28.07.1917) ушел из жизни. Исключен из списков как умерший приказом командующего флотом Балтийского моря №504 от 20.08.1918. ( на основании отношения смотрителя Петроградского императора Петра Великого госпиталя от 10.08.1918).
 «Подельник» Кулибина по делу «Об утоплении в порту Пенанг легкого крейсера «Жемчуг»,- бывший барон, бывший капитан 2 ранга и кавалер шести орденов, а ныне штрафованный матрос 2-й статьи Иван Александрович Черкасов был направлен для продолжения службы в Урмийско-Ванской озерной флотилии. Его любящая жена не изменила своим привычкам и последовала с ним на фронт, работая в одном из прифронтовых госпиталей, поддерживала опального мужа морально и физически. Командование флотилии с пониманием отнеслось к бывшему командиру крейсера, ветерану Русско-японской войны и способствовало его реабилитации, тем более, что, несмотря на свои некоторые недостатки, Черкасов был смелым и порядочным человеком, стремящимся отличиться в бою. За участие в боевых действиях по обеспечению высадки десанта в районе порта Ризе, среди награжденных солдатским орденом Святого Георгия 1У степени, было и имя Черкасова. По ходатайству командующего флотилией и командующего фронтом Великого князя Николая Николаевича-Старшего, Император восстановил опального барона во всех утраченных по суду правах. Но в отличие от Николая Кулибина, капитан 2 ранга, барон Черкасов не стал более испытывать судьбу и в марте 1917 года вышел в отставку с присвоением очередного звания «капитан 1 ранга». Во время гражданской Черкасов, вернувшись из отставки, служил на штабных должностях в морском министерстве Вооруженных сил Юга России и был эвакуирован в Константинополь в январе 1920 года. 28 августа 1920 года возвратился в Русскую Армию в Севастополь на корабле «Константин». К лету 1921 года был в Константинополе. В эмиграции во Франции. Умер 11 марта 1942 года в Париже, похоронен на кладбище Сент-Женсьев-де-Буа под Парижем.
По отдельным, не заслуживающим серьезного отношения литературным источникам, группа бывших матросов крейсера «Жемчуг», оказавшихся в эмиграции, поклялась поквитаться за гибель корабля с командиром крейсера «Эмден» Мюллером, и в 1934 году в одном из Мюнхенских кабаков свою клятву представители этой группы довели до логического конца, спровоцировали пьяную драку, в ходе которой отставной капитан 1 ранга и кавалер многих высших наград Германии фон Мюллер скончался от удара в висок фирменной пивной кружкой…
 С жестким металлическим скрипом замкнулось еще одно кольцо из бесконечной спирали хитросплетения сложных военно-морских судеб…
 
 
 
 НИКОЛЬСКИЙ БОРИС ВИТАЛЬЕВИЧ, член Русского Исторического общества