Возвращение

То августовское утро не сулило никаких неожиданностей. Все семейство разъехалось кто куда, и квартира была в моем полном распоряжении. Сначала я запланировала уборку, а потом приятное ничегонеделание. Такая перспектива придавала сил. И к полудню мой трудовой подвиг был почти завершен.
Вот тут-то все и началось, как говорится. Проходя по коридору, я услышала странный шум из-за двери туалета. Распахнув ее, я так и ахнула: с потолка по стенам, облицованным плиткой, стекала вода. Прямо на глазах ручейки становились все шире, и через пару минут лило уже в прихожей. Я бросилась за тряпками, надеясь, что сейчас соседи сверху перекроют все-таки воду. Но не тут-то было. Когда я пристроила таз под особенно крупную капель, стучавшую с притолоки двери, в квартиру позвонили. На пороге стоял явно только что проснувшийся сосед со второго этажа. «Значит, третий уже пролило и добралось до него» - машинально отметила я. Его грозный вид не предвещал ничего хорошего и я, не дожидаясь, пока он выплеснет на меня свое раздражение, объяснила, в чем дело. Услышав, кто виновник происшествия, он побежал вверх по лестнице, но я уже не сомневалась, что квартира на пятом пуста. Стоя по щиколотку в воде, я продолжала отжимать тряпки, не давая воде распространяться дальше в коридор, и напевала «Хари-Кришна». А что тут еще поделаешь?
Скоро  приехала аварийная бригада, а еще через четверть часа прибежала хозяйка злополучной квартиры. Воду у них перекрыли, мою квартиру осмотрели, дали подписать акт и оставили в покое.
В ожидании пока перестанет меланхолично капать с люстры на кухне, я налила себе чаю и открыла «Хоббита». Несмотря на случившееся, настроение у меня не испортилось. Я пила горячий чай, зачерпывала ложечкой яблочное повидло и чувствовала себя вполне уютно. В общем, так же как и Бильбо, затворив дверь за Гендальфом, я была уверена, что на сегодняшний день неожиданности закончились, и теперь все пойдет как обычно.
Но как вы понимаете, если бы так и было, не стоило начинать этот рассказ. Не успела я прочитать и десяти страниц, как из-за входной двери раздался странный звук. В подъезде кто-то стонал или скулил. Больше всего это походило на кошку, но что-то подсказывало мне, что это не так.
Вообще-то это не в моих правилах, и я сама не знаю, зачем встала и вышла в коридор. Сначала все было тихо, но только я повернулась обратно к кухне, как опять прозвучал печальный стон. Я щелкнула замком и открыла дверь. Увиденное было настолько необычным, что я машинально вышла на лестничную площадку. Впрочем, теперь площадкой это было трудно назвать: это был узкий пролет винтовой лестницы. Нет, в нашем подъезде лестница обычная. Всегда была… Изменилась не только она. Стены были сложены из серых грубо отшлифованных камней, к тому же покрыты грязью и копотью. Вдруг снизу потянуло сквозняком, и дверь у меня за спиной захлопнулась. Я даже подпрыгнула от неожиданности, но не испугалась: замок в двери не закрывался автоматически, так что я повернулась с твердым намерением вернуться домой и там уже спокойно обдумать, что же произошло с нашим подъездом. Не тут-то было. Дверь, правда, не исчезла, но стала совсем другой: деревянной, украшенной по периметру шляпками стальных гвоздей и с тяжелой ручкой-кольцом. А самое главное – она была наглухо заперта. Как я ни долбилась в нее, дверь и не думала поддаваться. Мне захотелось сесть прямо под ней и заплакать, но, во-первых, здравый смысл подсказывал, что это совершенно не поможет, а во-вторых, пол был грязным.
Шмыгнув носом, я стала медленно спускаться по ступенькам, очень надеясь, что на улице ничего не изменилось. Однако прежде чем я туда попала, меня ожидал еще один сюрприз. Винтовая лестница заканчивалась небольшим холлом. Я направилась к двери, но тут из самого темного угла меня окликнули:
- Вы что же, так и пойдете?
Я оглянулась. Небольшой закуток в углу отгораживала конторка, за ней стоял высокий худой старик. На узком сердитом лице седая щетина, одет в старый войлочный халат, на голове засаленный колпак с кисточкой. Он смерил меня внимательным взглядом, остановившись на домашних тапочках, в которых я вышла из квартиры, не собираясь, собственно, уходить далеко. Да уж, в этом году август выдался на редкость холодным, и тапочки для прогулок по улице явно не подходили, как и легкий домашний костюм. Я смущенно пожала плечами, а старик хмыкнул:
- Одежду не желаете купить?
- У меня денег нет.
- За книгу отдам.
Тут я только заметила, что по-прежнему сжимаю под мышкой «Хоббита», с которым встала из-за стола. Раздумывать особо не стоило, я отдала старику книгу, он покопался на полках у себя за спиной и протянул мне длинный зеленый плащ с остроконечным капюшоном и сапожки мягкой кожи. На мой удивленный взгляд старик буркнул:
- Какая книга, такая и одёжа.
Сел на стул прямо за конторкой, открыл «Хоббита» и погрузился в чтение.
Выбирать не приходилось, и я облачилась в странный наряд.
«Может быть, так будет проще вписаться в новую жизнь?» - подумала я, толкнув входную дверь. Нельзя назвать меня пессимистом, но в то, что происходящее сейчас рассеется, как дурной сон, почему-то не верилось.
Снаружи наша пятиэтажка выглядела как обычно, но уж как-то безжизненно и пусто смотрелись окна. Через дорогу, вместо частных домиков, густой рощицей росли деревья. Я простояла на крыльце не меньше пяти минут: за это время не увидев не только ни одного человека, но вообще ни единой живой души. Стало очень не по себе. Захотелось смалодушничать и вернуться в подъезд. Там, по крайней мере, есть старик. Но я одернула себя: новый мир нужно исследовать.
«Если не я, то кто?» - пусть банально, но ободряюще вякнуло сердце. Я медленно зашагала налево, в сторону бабушкиного дома. И словно в подтверждение правильности этого действия, мимо пробежала кошка. Мир начинал реагировать на меня. Может, стоило начать задавать вопросы?
- Почему все так изменилось? – прошептала я.
Никакой реакции. Между тем, я вышла на детскую площадку между тремя многоэтажками. И вдруг опять услышала тот звук, на который вышла из квартиры. Только теперь было понятно, что это не стон, а скулеж. Я побежала, и за деревянным домиком, где обычно играют дети, на скамейке увидела девочку лет восьми. Она была одета в платьице и теплую розовую кофточку, на голове – два банта. Опустив голову, она время от времени судорожно всхлипывала и тихо поскуливала, видно плакать уже не было сил. Меня девчушка не замечала до тех пор, пока я не присела на корточки прямо перед ней, заглянув в лицо. Подняв голову, она хлопнула мокрыми ресницами и поджала губы, приняв независимый вид. Но в уголках рта таилось желание пожаловаться, чтобы утешили.
- Ты чего? – выполнила я молчаливую просьбу.
 Девочка обрадовано всхлипнула и прошептала:
- Я домой хочу, - по щеке пробежала слезинка.
- Ты заблудилась?
Она мотнула головой.
- Я не могу.
- Почему? – девочка молчала. – Ключ потеряла? Или нахулиганила и боишься идти? А может, ты далеко живешь?
- Нет. За станцией.
Железная дорога делит наш городок на две части. Значит, она с той стороны.
- Пойдем, - сказала я, вставая и протягивая руку. – Я тебя провожу.
- Она опять помотала головой:
- Не могу.
- Да почему?
- Меня она не пускает, - испуганно прошептала девочка, покосившись направо.
- Кто? – я тоже оглянулась, но в том направлении, кроме бабушкиной многоквартирки, которая выглядела так же пустынно, как и моя, ничего не заметила.
- Библиотекарша. Я не знала, что она ведьма.
«Я тоже» - пронеслось у меня в голове.
- Что за глупости ты говоришь, - одернула я ее. – Ну-ка, подвинься и расскажи все толком.
Девочка уступила мне место и затараторила:
- Я сегодня пошла в библиотеку книжки менять. У меня были «Дети синего фламинго» и про морских рыбок. А Ольга Петровна – библиотекарь – мне и говорит: «А где же «Весна и лето»? Ты ее уже долго держишь».
Я говорю: «Нет у меня такой книжки». Я ее не брала, даже не видела. А она как нахмурится и говорит: «Иди домой за книжкой, иначе новых не получишь». Я говорю: «Да нет ее у меня дома!» А она ухмыльнулась: «Ну, коли так, то домой не вернешься, пока книгу не найдешь».
Я испугалась и убежала. Пошла быстрей домой, подхожу к вокзалу, а там поезд едет. Я к мосту, а там, на ступеньках, большая черная собака. Увидела меня, вскочила и как загавкает. Ну, я отбежала в сторону, думаю: сейчас подожду, пока поезд пройдет, и по рельсам перейду. А он все едет и едет, - опять всхлипнула она, - вагоны тянутся и никак не заканчиваются. Я там долго стояла: и собака не уходит, и из взрослых никого. Вообще никого. Я тогда решила вернуться в библиотеку и попросить, чтобы Ольга Петровна меня домой отпустила. А когда мама придет, мы тогда за эту пропавшую книжку заплатим. А она говорит: «Мне деньги не нужны, мне нужна книжка. Иди и ищи». А где ее искать?
И девочка опять заплакала.
Вот тут, признаться, мне самой стало не по себе. И вовсе не от того, что оказывается в библиотеке нашего старого Дома культуры, куда я ходила всего два раза, работает ведьма. А потому что книжку «Весна и лето» - тонкую книжку с картинками про лесные растения в библиотеке взяла я. Лет пятнадцать назад. Взяла и потеряла. Я тогда обыскала весь дом – не нашла. Мне было очень стыдно, к книгам я всегда относилась бережно, и в главной городской библиотеке была на хорошем счету. Смелости пойти и во всем сознаться не хватило. А через пару месяцев я узнала, что библиотека в клубе закрылась. Вздохнув с облегчением, я и думать забыла о пропаже. Мне даже в голову не приходило, что это может имеет такие последствия.
Я решительно встала:
- Пошли.
- Куда? – подняла глаза девочка.
- Я отведу тебя домой.
- Нет, - она понуро покачала головой и опять всхлипнула. – Я устала. Не могу идти. И потом… Все равно ничего не получится. Это же колдовство.
Глядя, как она сгорбилась, тяжело вздохнув, я сказала:
- Значит так, ты сиди тут. Никуда не уходи, - последнее, впрочем, было излишним. – Я схожу в библиотеку, поговорю с этой ведьмой.
- А вы не боитесь? – восхищенно прошептала девчушка.
- Это она пусть боится! – гордо ответила я и зашагала к клубу.
Однако уже по дороге решимости поубавилось. Знакомые улицы были пустынны и… вовсе не так уж знакомы. Не то, чтобы окружающий пейзаж изменился кардинально. При беглом взгляде вообще ничего не заметно. Но потом я, то здесь, то там, натыкалась на явные нестыковки, когда на месте поворота, например,  появлялся дом, а вместо забора росли кусты.
Здание клуба стояло на своем месте и выглядело по-прежнему, только, пожалуй, поновее. Потянув на себя тяжелую входную дверь, я почувствовала, как потянуло холодом и сыростью, словно это был спуск в подвал. Большой холл был пустым и темным. На полу лежал слой пыли, пахло старой бумагой и нежилым помещением. Не то чтобы мне стало не по себе, но захотелось поскорее переговорить с библиотекаршей и уйти отсюда. И все же по лестнице я поднималась, не спеша, держась за потертые деревянные перила, и внимательно вслушивалась. Все было тихо. А вот у дверей библиотеки меня ждал сюрприз – большой доберман. Увидев меня, собака встала и угрожающе зарычала.
«Ого!» - подумала я. – «У нее что, целая стая в услужении?»
Выглядела собака весьма внушительно, но тут память услужливо выдернула откуда-то из недр детских воспоминаний яркую картинку. Летний теплый день, я иду по узкой дорожке на шаг впереди папы. Вдруг из-под забора выныривает небольшая лохматая собачонка и принимается истошно гавкать на меня. Я испуганно замираю на месте, а папа говорит: «Не бойся, иди спокойно. Собака всегда чувствует страх и может броситься. Ты ее дразнишь своим страхом».
С выражением - «А я что? А я ничего. Я за книгами» - на лице, я спокойно двинулась к дверям, словно не замечая собаки. Доберман тут же смолк и опять лег на пол.
«Вот так-то!» - отметила я эту первую победу и вошла в комнату, чувствуя себя, как казак у стен Парижа.
Я уже, по-моему, отмечала, что была здесь всего два раза, к тому же много лет назад. Так что представляла себе Ольгу Петровну весьма смутно. То есть до такой степени, что в принципе готова была увидеть кого угодно. И все же удивилась.
У окна, спиной ко мне, стояла среднего роста худощавая женщина, закутавшись в вязаную белую шаль. Пушистые каштановые волосы свободно спадали на плечи. Когда дверь за мной хлопнула, она повернулась, и я увидела, что библиотекарша курит трубку. Да-да, аккуратную маленькую трубку с длинным мундштуком. Она пристально посмотрела на меня, не говоря ни слова, и казак уступил место маленькой девочке, потерявшей библиотечную книгу.
Правда, длилось это всего минуту, потом я одернула себя и даже вежливо улыбнулась:
- Здравствуйте, Ольга Петровна.
- Здравствуй, Маша.
Ну, надо же! Она меня помнит. И честно вам скажу, меня это не порадовало.
- Дело в том, что я пришла к вам по поводу…
И только тут я поняла, что так и не спросила у девочки имени. Эх, какая досада!
-… одной девочки. Она была здесь сегодня утром. И вы велели ей принести книгу «Весна и лето». Но вы ошиблись, я точно знаю, что книгу девочка не брала.
Библиотекарша молчала, и я, собравшись с духом, закончила:
- Я взяла почитать эту книгу и… потеряла. Пятнадцать лет назад.
Последние слова я умышленно выделила голосом, но на Ольгу Петровну это не произвело никакого эффекта. Пожав плечами, она выпустила вверх струйку дыма и ответила:
- Тогда найди эту книгу ты.
«Ага! Это где же?» - чуть не ляпнула я, а вслух сказала:
- Но это ведь невозможно. Прошло столько лет. Тогда обыскала весь дом и не нашла, а что я могу сделать сейчас (уж не говоря о том, что и домой-то попасть не получается). Скажите, сколько она стоит, я заплачу.
А вот это уже был чистый блеф, в кармане не было ни копейки, но они и не понадобились.
- Значит, плохо искала, - усмехнувшись, ответила ведьма. – А по поводу «заплачу», я уже сегодня говорила: мне нужны не деньги, а книга.
«Ах ты, коза!» - извиняюсь, но воспроизвожу все, как было.
Я сказала настолько холодно, насколько могла:
- Хорошо, я буду искать. Только отпустите девочку домой.
- Вот когда книга будет на месте, тогда и пойдет домой.
- Да как вы смеете! – не выдержала я.
Ведьма засмеялась, не спуская с меня холодных глаз, и вынув трубку изо рта, облокотилась на стол, заваленный книгами, приблизив лицо ко мне.
- А я ее и не держу, - она картинно развела руками. – По рукам-ногам не связывала.
Еще секунду мы, молча, смотрели в глаза друг другу, а потом я развернулась и ушла. Говорить собственно, больше не о чем. В том, что она ведьма, я уже не сомневалась, а значит взывать к ее совести так же глупо, как пытаться выяснить у ее добермана, где мне искать книгу.
 На крыльце я остановилась, и на минутку закрыла глаза, наслаждаясь свежим воздухом и лаской пусть даже то и дело скрывавшегося в тучках солнца. Но глаза все же пришлось открыть, потому что поиски книги в таком состоянии могут увенчаться успехом только в том случае, если место ее нахождения возможно вспомнить, стоит лишь поднапрячься. У меня дело обстояло хуже. Никаких догадок по поводу злосчастной пропажи в моей голове не наблюдалось. Либо они были запрятаны так глубоко, что докопаться до них можно было лишь с помощью гипноза. Но сама себя вводить в такое состояние я не умею, так что этот вариант пришлось отбросить.
И тут, то ли испугавшись угрозы проникновения в подсознание, то ли просто решив меня порадовать – что ей удалось, надо признаться – память разродилась смутным воспоминанием о том, когда я последний раз видела эту книгу. А точнее, где. У бабушки! Я чуть со ступенек не скатилась, от радости. Хоть какая-то зацепка. По дороге, я старательно работала над улучшением резкости и яркости воспоминания. Но ничего полезного больше не выудила. Помню, что читала, сидя за столом у бабушки в комнате. Дальше – провал. Ну да ничего, для начала и этого хватит. Бабушкин дом – вот он, совсем рядом. Я торопливо поднялась по скрипучим деревянным ступеням, ведущим от старой раздолбанной двери на первый этаж… и притормозила.
У окна на площадке между этажами устроилась компания мальчишек. Самому старшему, пожалуй, лет одиннадцать-двенадцать, остальным и того меньше. Но были они из породы тех самых «бесов», которых я с детства старалась обходить стороной. Потенциальных жертв, над которыми можно поиздеваться всласть, они чувствуют за версту. Словно на лице у тебя написано, что постоять за себя ты не можешь. Да и взрослому человеку - если только он не являет всем своим видом плачевность возможных попыток над ним подшутить - с ними сладить трудно. Сердце у меня неприятно сжалось, а где-то в глубине организма (никогда не могла определить местонахождения этого сакрального  места «под ложечкой») засосало, но я изобразила на лице серьезность и спокойствие и стала не спеша, но и не медленно, подниматься по ступенькам.
Мальчишки тут же оборвали разговор и стали внимательно смотреть, как я приближаюсь. Двое пошли навстречу, спускаясь вдоль стены друг за другом, а один, напротив, поднялся на несколько ступенек от площадки.
«Окружают» - тоскливо отметило то, что принято называть внутренним голосом.
Кошка обычно подпускает мышь как можно ближе, не показывая никак свою заинтересованность, делая вид, что дремлет, чтобы потом вдоволь наиграться с длиннохвостой жертвой. Мне дали подняться на площадку и сделать пару шагов, после чего оказавшиеся в тылу мальчишки, подбежали сзади и резко дернули за края плаща, так что я едва не упала, а сами тут же отскочили. Вся компания залилась радостным смехом: игра началась. Я резко повернулась, надеясь схватить обидчиков, но те были куда проворнее. Старший «бес», не давая мне опомниться, с криком «Где такое барахлишко брала?» подпрыгнул и надел мне капюшон на голову, и это был весьма удачный ход, потому что сшитый явно не по фигуре, он на несколько мгновений лишил меня возможности видеть. Этого оказалось достаточно, чтобы кто-то из банды юркнул мимо меня, весьма больно наступив на ногу.
- Смотри, куда прешься. Ослепла?
- Да она пьяная наверно. Видишь, как шатается.
- Здесь проход платный – гони деньги…
- … или вали отсюда, курица дохлая, - сыпалось на меня со всех сторон.
Откинув капюшон, я попыталась достать кого-нибудь из обидчиков, но одни  бросались врассыпную, в то время как другие нападали сзади, толкая и дергая за плащ.
- Придурки! – сказала я как можно презрительнее, остановившись и оглядываясь, чтобы никто не подкрался. Ничего более остроумного в голову не пришло.
А вот мальчишки за словом в карман не лезли, и я узнала о себе много любопытного, но решила, что бороться с ними бесполезно, и лучше, плюнув на попытки схватить за шкирку хоть одного, идти дальше. Да не тут-то было. Трое бесенят опередили меня и не давали подняться, а стоило повернуться спиной к остальным, как те продолжили нападки. Можно было конечно собрать силы, и с боем прорваться к бабушкиной квартире. Но потом ведь придется возвращаться, и меня будут ждать. Я почувствовала, что сейчас заплачу, но это было бы окончательным поражением. Так порадовать обидчиков я не могла. Поэтому развернулась на каблуках – мальчишки прыснули в стороны – подошла к окну,  села на широкий удобный выступ и, скрестив руки, обвела глазами замолчавшую компанию.
- Ну и? – спросила я спокойно, даже миролюбиво.
Они чуть опешили, но ненадолго.
- Что «и»? – грубо бросил старший.
- Долго собираетесь так развлекаться?
- А пока не надоест, - усмехнулся он, а остальные громко рассмеялись.
- Мне уже надоело.
- А нам нет! – крикнул белобрысый мальчишка в джинсовой потертой куртке. – С тобой весело, курица!
И снова одобрительный смех.
- Да уж, остается только посочувствовать вам, раз ничего более веселого придумать не можете. Я бы тут с тоски сдохла. Впрочем, «курица» все же вас умнее, и нашла бы место поинтереснее.
- Это где же? – спросил веснушчатый паренек, щуплый и, похоже, самый маленький, чем заслужил щелчок в лоб от старшего, но это было уже не важно: я поняла, что выиграла, хотя идея, как их обхитрить, пришла в голову совершенно неожиданно.
- Ну, например, клуб.
- И чем же там интереснее? – ехидно спросил старший мальчишка. – Там библиотекарша – гадина строгая. Да еще и с собакой.
- Вот-вот, - кивнула я. – Местечек хороших и укромных в клубе много, тут уж полное раздолье для фантазии. А если придется партизанить под носом таких сторожей, так это в сто раз прикольнее.
Все! Ага, наживку заглотнули. Вон как глаза загорелись. Неужели самим в голову ни разу не приходила такая идея? Но «главарь» смотрел подозрительно.
- А ведь и правда! Айда смотаемся – посмотрим! - крикнул кто-то из мальчишек, но старший осадил его.
- Не рыпайтесь! Что, не поняли: она просто хочет нас сплавить. Или скажешь, ты такая добрая, что обо всех заботишься?
Умен, ничего не попишешь.
- Да нет, я не Мать Тереза. Что мне о вас заботиться? Оно, конечно, хорошо было бы, чтобы вы отсюда ушли, это дураку ясно. Но я, честно говоря, могу и здесь посидеть. Это только Красная Шапочка к бабушке торопилась, за что и поплатилась. Просто есть у меня серьезные основания считать, что библиотекарша эта – ведьма (все-таки не предупредить их было бы нечестно). Вот и подумала: слабо вам такую провести или нет.
Хоть и «бесы», а дети – на «слабо» повелись.
- Да *** я хотел на эту ведьму! – сплюнул старший. – А ну пошли, посмотрим, что за птица.
С топотом и гамом вся ватага скатилась по лестнице, и голоса их затихли на улице. Я почувствовала невероятное облегчение: это было победа. Оставалась, конечно, вероятность, что мальчишки могут вернуться, но я предпочитала об этом не думать. Просто нужно постараться поскорее уйти от бабушки. Вот только что я, собственно, буду там делать, было непонятно. Глупо же, в самом деле, считать, что как только я войду в квартиру, потерянная книга волшебным образом окажется на том самом месте, где я ее читала много лет назад. Ну да ладно, будем смотреть по обстановке. Кстати: а бабушка дома?
Эта мысль пришла мне в голову, когда я взялась за ручку входной двери. Пришла – и напугала. А, в самом деле: где гарантия, что попасть в бабушкину квартиру окажется легче, чем в свою, если уж все так изменилось?
С замирающим сердцем я нажала на ручку и толкнула дверь. Слава богу, она открылась! Я вошла в темную прихожую и закрылась на замок: почему-то так мне было спокойнее. В квартире было тихо, но бабушка глуховата и может просто не услышать меня. Щелкнув выключателем, я остолбенела. Свободным оставался небольшой пятачок прихожей, там, где я стояла. Все остальное пространство от пола до потолка, включая двери на кухню и в комнату, были затянуты густой паутиной.
Хорошо, что я уже не маленькая! В прежние времена такая картина могла бы напугать меня до потери сознания. Ведь эти тоненькие бело-серые нити, расходящиеся лучами и скручивающиеся в кольца, могли означать только одно – ПАУКИ!. Где-то здесь притаились эти отвратительные ядовитые твари. Восьмиглазые, восьминогие. И судя по размеру раскинутых сетей, это не обычные маленькие насекомые, что заводятся в темных пыльных углах квартир. Тут же вспомнились, заставлявшие меня содрогаться от ужаса в детстве, увиденные на картинках библиотечных книг огромные, размером с тарелку, птицееды. Я успокоилась тогда, лишь прочитав, что в нашем климате они, слава богу, не водятся. Но сейчас в зоомагазине можно купить кого угодно. Может гигант от соседей перебежал?
И все-таки нужно что-то предпринять. Бабушки дома нет – это понятно. И не удивительно. Новый мир, очевидно, желал, чтобы со всеми проблемами я разбиралась исключительно самостоятельно. Но в комнату я должна попасть обязательно. Почему? «Мне сердце вещует!» Кхе, кхе. Ну, примерно так.
Я сделала неуверенный шаг и коснулась паутины. Она заколыхалась, и вдруг из углов и щелей хлынули пауки. Размером они, правда, были не с тарелку, а всего лишь с грецкий орех (что тоже, признаться, многовато). Но было их очень много. Мелко перебирая лапками, они шустро двигались по нитям паутины, и, хоть глаз я, конечно, не видела, но чувствовала, что бесчисленные взгляды устремлены на меня. Зеркало в прихожей отразило такую смесь гадливости и ужаса на моем лице, что нарочно захочешь, не состроишь такую гримасу. А тут еще одна особенно нахальная особь съехала с потолка на паутинке и повисла в паре сантиметров от моего лица. Взвизгнув, я отшатнулась и, готова поклясться, - услышала тоненький противный смех.
Это было уж чересчур! Чтобы надо мной, венцом, можно сказать, творения, насмехалось жалкое, пусть даже страшное, насекомое, которое я могу раздавить как перезревшую ягоду? Не бывать этому! Я примерилась и молниеносно схватила дерзкого паука. И хоть от прикосновения к волосатому черному тельцу я содрогнулась с головы до ног, пальцы все же не разжала. Пленник бешено забил лапками, пытаясь вырваться, а другие пауки заметались по огромной паутине, однако на помощь товарищу не спешили. А он вдруг замер. Поджав все восемь ног, паучок старательно изображал труп, но меня такими фокусами не проведешь. Сжимая пальцы по-прежнему крепко, я с  отвращением, и в то же время любопытством стала рассматривать пугавшее меня в детстве чудовище. А оно жутко боялось меня. Наверное, все восемь глаз зажмурил, бедолага.
И мне стало его жалко. То есть, вот до того жалко, что я наклонилась и аккуратно положила его на пол. Паук полежал неподвижно пару секунд, потом расправил лапки и ушмыгнул. Я подняла глаза и увидела, что и остальных след простыл. Разбежались кто куда, чтобы в руки мне не попасть.
Я потянула за краешек паутины, подергала, так что она вся заколыхалась. Но тщетно. Ткачи упорно не желали реагировать.
- Что же добро свое оставили? – спросила я в никуда. – Уберу ведь все.
Ни ответа, ни привета. Ну и ладно. Нашарив в ванной веник, я принялась за уборку. Паутина падала красивыми хлопьями, словно серый снег, но, едва касаясь пола, превращалась в густую пыль. Мои опасения оказались напрасны: пауки оккупировали не всю квартиру, а только прихожую. В комнате все было чисто. Все в порядке, все на своих местах. И на столе, конечно же, никакой книги.
Я вдруг почувствовала невероятную усталость и присев на диван, решила, что мне просто необходимо немного поспать. К тому же я понятия не имела, куда теперь идти.
- Утро вечера мудренее, - прошептала я сама себе, коснулась головой подушки, как вдруг…
 Что ж за слово такое!..
Вдруг заметила под столом бумажку. Сон как рукой сняло. Вскочив, я схватила эту неожиданную подсказку и увидела на обратной стороне глянцевой бумаги надпись бабушкиной рукой «для Маши». Я перевернула бумажку: это был билет в цирк.
Цирк я не любила никогда. Во время школьной поездки, классе этак в шестом, я, глядя на веселящихся сокашников, поедающих сладкую вату и покупающих красные носы на резинке и большие розовые уши, упорно не могла понять, что же им в этом цирке так нравится. Впрочем, как и объяснить мою к нему неприязнь. Это было тайной, даже для меня. Одно время я предполагала, что это чувство - сродни пренебрежению аристократов к балаганным актерам, но голубых кровей в своей родословной обнаружить не удалось, высокомерием я никогда не страдала, так что это объяснение пришлось отвергнуть. Другого не нашлось, да и не искалось. Я приняла эту беспочвенную нелюбовь, как данность.
Вот почему меня, понятное дело, не радовала перспектива посещения этого развлечения. Однако, любая подсказка лучше, чем ничего, а в подсказке я крайне нуждалась. Что ж, отдых откладывался. Положив билет в карман, я вышла из квартиры, даже не потрудившись ее запереть. В новом мире это было ни к чему. Пока спускалась, подумала, что мальчишки могли вернуться, но на лестнице никого не было, как и возле дома. Вероятно, мой совет пришелся им очень кстати.
В наш город уже приезжал однажды бродячий цирк, и останавливался тогда на месте бывшего стадиона, где раскинулся широкий луг. Туда-то я и направилась. На улицах было по-прежнему пустынно: тем более резким показался мне контраст с шумным пестрым табором на лугу, где вагончики с намалеванными зверями, клоунами и фокусниками уже стояли полукругом. Рядом натягивали ярко-алый полог большого шатра. Работами руководил невысокий худощавый мужчина в черном фраке с искрой. На плече у него сидела маленькая обезьянка, точнее, крутилась, не переставая, порой спрыгивая на землю, но тонкий поводок, привязанный к запястью хозяина, не давал ей убежать. Впрочем, все это я отметила так, между делом, потому что, едва подошла поближе, увидела такое, что заставило меня даже забыть о жуткой какофонии звуков – звериных криков и людских голосов. Под мышкой человек во фраке сжимал книгу. Ту самую! «Весна и лето» - я не могла ошибиться, ведь за последние часы я только о ней и думала. Чуть не вприпрыжку я подбежала к нему. Мужчина повернулся, и я увидела, что у него маленькие голубые глаза и черные усы, торчащие будто пики.
- Барышня, вы куда?! Кто разрешил? – неожиданно грозно воскликнул он, вытаращив глаза.
Я так растерялась, что лишь пролепетала что-то невразумительное, и зачем-то достала из кармана билет, тут же, впрочем, сообразив, как это глупо, и от смущения вовсе онемела. Но на мужчину во фраке билет произвел прямо-таки волшебное действие. Он улыбнулся и, изящно поклонившись, сказал совсем другим тоном:
- Позвольте представиться: Максимилиан Лавров – директор цирка «Караду». Рады будем видеть вас на нашем представлении. Вот только придется немного подождать: в дороге задержались, теперь наверстываем, - развел он руками, словно извиняясь.
Нужно было ловить момент. Я тоже улыбнулась, как можно приветливее:
- Да, я, собственно говоря, не на представление. Дело в том, что… Это немного странно звучит, но вы меня, пожалуйста, поймите. Если бы не было так важно… В общем, не могли бы вы уступить… Мне очень нужна эта книга, - я кивнула на «Весну и лето».
Лицо директора сразу поскучнело, он приосанился и взглянул на меня свысока, при том, что роста мы были одного.
- Да уж, действительно странная просьба. А почему вы решили, что я вам ее отдам? Между прочим, это любимая книга Кики – только под нее она вечером и успокаивается.
Максимилиан погладил обезьянку, а та вдруг, словно сообразив, о чем идет речь, скорчила злобную гримасу и пронзительно крикнула мне прямо в лицо, показав острые зубы.
- Тихо-тихо, малышка, - успокоил ее хозяин, - мы, конечно же, не отдадим твою книгу.
Вот и все… А ведь правда, почему я подумала, что стоит найти книгу, как она тут же будет моей? И что теперь делать?
- Понимаете, я ведь не для себя… Там маленькая девочка…
Я принялась рассказывать все по порядку, мучительно стараясь, чтобы история выглядела реальной и понимая, что со стороны звучит она как полный бред. Однако директор, как ни странно, не назвал меня сумасшедшей, не принял мои слова за розыгрыш, а призадумался.
- Давайте, я куплю ее у вас, - фальшиво предложила я уже второй раз за день невозможную для меня сделку.
- Нет, - отмахнулся он, - продавать не стану, но могу уступить вам книгу, если только вы…
Он окинул меня внимательным взглядом:
- … подмените сегодня заболевшего артиста. За одно представление я отдам вам книгу.
- Но я не смогу!
- Да нет, вы не подумайте, будто я предлагаю вам стать на один вечер акробатом или дрессировщиком. Просто выбыл из строя напарник нашего клоуна, а ему в одиночку будет трудно расшевелить зрителей. Это очень важный момент: от настроения людей, пришедших на представление, зависит половина успеха! Вам и делать-то ничего не придется – только подыграйте. Ну, так что, согласны?
Ну вот! Я так и знала, что самое неприятное окажется впереди. В цирке больше всех я не любила клоунов, и меня очень раздражало, когда во время представления они вытаскивали на арену кого-нибудь из зрителей, выставляя того на смех. А теперь объектом всех издевок и шуток должна стать я. Перед целым зрительным залом. Задайте себе вопрос: часто ли вы хотите выглядеть посмешищем? То-то же!
Но тут мне вспомнилась заплаканная девочка. Это ведь я виновата, значит надо исправлять.
- Хорошо, договорились. Но вы мне сразу книгу отдадите?
- Сразу же после представления, - заверил меня директор, прижав руку к сердцу.- Пойдемте, я дам вам расписку.
И он решительно зашагал куда-то в сторону, огибая уже готовый шатер. Ничего не оставалось, как следовать за ним. Открыв дверь одного из фургончиков, Лавров пропустил меня в душный полумрак своего жилища. Свет проникал сквозь узкие щели жалюзи на единственном окне, но Максимилиану этого было вполне достаточно. Он уверенно и легко двигался в тесном пространстве. Закрыв дверь, отстегнул поводок от ошейника обезьяны, и она тут же исчезла где-то в углу. А директор цирка подошел к зеркалу в массивной прямоугольной раме, висевшему возле окна, щелкнул рычажком, и зеркало опустилось, образовав своей тыльной стороной довольно широкую столешницу. Выдвинув сбоку ящичек, Лавров достал лист бумаги и ручку, и принялся писать.
- Как вас зовут? – поднял он голову.
- Мария.
Кивнув, продолжил, и через минуту протянул мне результат. На листе размашистым почерком было написано:
«Расписка.
Обязуюсь выдать Марии книгу «Весна и лето» после ее участия в  сегодняшнем представлении.
М. Лавров»
Дата, подпись… Никогда еще я не видела более бредового документа, но Директор смотрел вполне серьезно, и я молча положила листок в карман.
- Вот и хорошо,- довольно улыбнулся он. – Представление скоро начнется – как только все приготовим. Вы пока подождите где-нибудь на видном месте, а я Леше скажу, он вас найдет и обо всем расскажет.
- Леше?
- Алексей Рубцов – это наш клоун. Сценический псевдоним – Клюква.
Я поморщилась, но директор ничего не заметил.
После полумрака фургона, пасмурный день ослепил меня. Вокруг все бегали и суетились, так что быть «где-нибудь на видном месте» и в то же время не путаться под ногами, оказалось очень сложным. В итоге, я пристроилась на одном из гипсовых белых изображений рыб, которые зачем-то установили перед входом в шатер.
Я очень устала, неприятным осадком в душе першило предстоящее шоу, передо мной мелькали разноцветные пятна – рабочие и актеры. Я закрыла глаза и словно провалилась в глухую темноту – без сновидений. Вдруг, над самым ухом раздался звонкий детский голос:
- Мама, смотри! А это живое или кукла?
Я открыла глаза: указывая на меня пальцем, рядом стояла девочка лет семи, держа в другой руке палочку со сладкой ватой. Следом подошла высокая грузная тетка. Но очевидно взгляд у меня спросонок был неласковый, потому что девочка испуганно попятилась, и мамаша увела ее за руку, сердито пробурчав что-то.
- Так, быстро-быстро. Скоро начинаем. Вот и Мария. Познакомьтесь, введи ее в курс дела.
Я обернулась, успев заметить черную спину удаляющегося Лаврова, и оказалась нос к носу с клоуном в малиновом парике. «Клюква» - вспомнилось имя. Выглядел он хмуро, и под нарисованной на пол-лица улыбкой уголки рта были опущены.
«Ложь и фиглярство. И я должна в этом участвовать! Ну, ничего-ничего, это всего лишь на пару часов» - успокоила я себя.
- Алексей, - буркнул «партнер». – Пошли.
И не глядя, иду ли я следом, вошел в шатер. Мне пришлось нагонять бегом.
- Послушайте, а… Вы ведь мне расскажете о программе. В смысле… что мне нужно будет говорить и делать.
И арена, и места для зрителей – все уже было готово, но Клюква вел меня мимо, в темный узкий проход, откуда, очевидно, будут появляться артисты. Толкнув меня в какой-то крохотный закуток, клоун произнес:
- Жди здесь. Что делать – сама сообразишь.
И исчез… Я так и села (приступочек рядом был удобный) от такой наглости! Я, можно сказать, выручаю этого малиново-клюквенного нахала, а он не соизволит и слово доброго сказать! Захотелось плюнуть на все и уйти. Сейчас же, забыв даже о книге – пусть сами выкручиваются. Но, к сожалению, перед наглостью я теряюсь. Она парализует мою способность сопротивляться. Да и отступать было крайне неудобно – мне в такой ситуации проще идти до конца. К тому же, со стороны арены начал нарастать радостный гул – зрителей пустили в шатер.
И вдруг подул липкий сквознячок, и холодной дрожью по спине поднялся страх! Не страх сцены, с этим мы благополучно разобрались еще во время школьных спектаклей, а именно безотчетный страх оказаться на замкнутом пространстве арены под сужающимся куполом. Словно зашевелились какие-то неясные неуловимые воспоминания не виденных снов.  По проходу мимо меня заторопились причудливые костюмами фигуры – артисты готовились к выходу. Мелькнул черный фрак, очевидно, директор сам объявляет номера. Я вжалась в свой закуток, закрыв даже глаза и уши. Я вдруг почти поверила в то, что если сидеть тихо-тихо, обо мне забудут. Но клюквенное чудовище за руку вытащило меня из убежища.
- Идем скорее, наш выход, - сердито прошептал он.
- Но я не… - вырвался у меня сдавленный возглас, да было уже поздно.
Откуда-то звучала музыка, каруселью мелькнули блестчато-яркие циркачи, распахнулся плюшевый узкий занавес, и я оказалась на арене под светом рамп.
В самый последний момент клоун зачем-то накинул мне на голову капюшон, да и за освещенным кругом все тонуло в тени, но даже в первом ряду зрителей я не заметила ни одного знакомого лица. Очень странно! Но раздумывать над этим обстоятельством было некогда: за те три секунды, что я скользнула глазами вокруг, оцепенев от сбывшегося ужаса, Клюква что-то такое нажал, или уж я там не знаю, как он привел в действие этот механизм, но из двух трубочек, прикрепленных к его вискам, струйками брызнули «слезы».
- Что стряслось, Клюква? – бодро подал голос у меня за спиной директор-конферансье.
- Аааа, у меня гор-е-е, - заверещал клоун. – Я пошел встречать дорогого племянника, а встретил дорогую племянницу!
- Дорогую племянницу?
- Очень дорогую! Когда я захотел сдать ее в камеру хранения, с меня запросили денег, как за целого слона! Пришлось ее с собой тащиииить…
Шутка идиотская, но в зале смеялись.
- А может, это все-таки племянник, - осенило его. – Ну-ка, посмотрим.
С этими словами мерзкий клоун сорвал с меня плащ, оставив в домашнем немного растянутом костюме.
- А-ах! – издал он испуганный крик.
В зале засмеялись еще громче.
У меня даже страх прошел, как проходит истерика у человека, получившего пощечину. Меня выставили на посмешище! Жгучие слезы обиды подступили к глазам. Самое неприятное, самое отвратительное, что среди зрителей, пусть я их даже не заметила, должно быть много знакомых. Что они подумают? Как должно быть рады моему унижению… Так стыдно и неловко я себя чувствовала впервые.
И тут наткнулась на взгляд рыжего мальчика в первом ряду. Он смотрел на меня, приоткрыв рот, и в глазах его читалось недоумение. С чуткостью, свойственной детям (за что им часто попадает от взрослых), он понял: веселая шутка перестала быть шуткой.
«А ведь я ему праздник порчу, - некстати тикнуло в голове. – Это мне цирк не в радость, а мальчику нравится. И… остальным. Они ведь порадоваться пришли. И все здесь воспринимают не всерьез. Готовы – к шутке. И я могу их развеселить, а могу…»
И вдруг, не успела я додумать мысль, как случилось нечто невероятное (да-да, я еще не утратила за целый день способности удивляться), чему объяснения я так и не нашла. Длилось это всего ничего – может быть, пару минут. Но за это время я поразительно четко и глубоко поняла, что такое цирк. Я чувствовала его, как отдельный мир, живущий по своим законам, меняющий своих жителей так, что как бы трудно им здесь не было, но вне этого мира – и вовсе худо.
На эти мгновения я знала все: и каким трудом строится этот веселый праздник, и как запутаны интриги, в которых артисты большие мастера, и как вчерашние соперники сегодня выходят в одном номере, где порукой, на высоте под куполом, лишь честное слово твоего недруга, но на это слово, на его руку ты можешь положиться, как на себя.
И пусть только на две минуты, но я знала все о клоуне Клюкве. Все его проблемы, скрываемые под слоем грима: и беспокойная кочевая жизнь, и бессонные ночи в мыслях о неудавшейся жизни и собственной бесталанности, и злость на партнера, умудрившегося заболеть во время гастролей, и тревога за оставшуюся дома дочь, не поправлявшуюся вот уже месяц, и ее грустные глаза, когда он уезжал – все это я поняла.
Две минуты прошло… Ничего, вроде бы не изменилось. Так же смеялись зрители, так же играла музыка, так же расстроено смотрел рыжий мальчик в первом ряду.
Я подмигнула ему и, обхватив голову руками, упала, причитая тоненьким голосом:
- Ой, беда-беда, огорчение! Ехала к тетушке, попала к дядюшке!
Краем глаза я успела заметить, как радостно захлопал в ладоши мальчик. Клюква подхватил диалог, и мы начали перебрасываться шутками, как пестрыми мячиками. Сама не знаю, откуда брались слова, никогда еще  не чувствовала такого вдохновения. Забыв про все свои страхи и комплексы, я вовсю наслаждалась этой игрой.
Мы выходили между номерами других артистов. И вот, когда в очередной раз чуть ли не кубарем, под аплодисменты, выкатились с арены, Клюква сказал, что наша работа на сегодня окончена, и можно отдохнуть. За это время мы успели подружиться, и, угощая меня чаем в своем вагончике, который он делил с жонглером, Алексей усмехнулся, покачав головой:
- Так ты, значит, и не артистка совсем? Ну, дает Лаврик! А мне наврал, что нашел на замену местный талант. То-то я думаю, что ты такая замороженная.
Не обижаясь на «замороженную», я с аппетитом уплетала вкусное печенье и довольно жмурилась. Веселье еще искрилось во мне, но уже приятная усталость разливалась по телу.
- Ой! А мне же еще с вашим Лавриком встретится нужно. Представление скоро закончится?
- Да, уже, - кивнул Клюква.
Мы весело болтали, и когда он выглянул в окошко, то заметил:
- О, вот и  зрители почти разошлись.
- Тогда я пошла, а то уже поздно, и мне еще в одно место успеть нужно.
- Ну, давай, пока. Ты там…
Я так и не узнала, что мне хотел сказать клоун, потому что снаружи раздался хлопок, а потом закричали, зашумели люди. Мы выскочили на улицу и ахнули. От вагончика Лаврова шел дым, а в окошко был виден пляшущий огонь. Пожар!
Я протолкалась как можно ближе, заворожено глядя на пламя. Вокруг суетливо бегали и кричали друг на друга, всяк предлагал свои способы тушения.
- Там Кики! Кики! – схватился за голову директор.
Мне захотелось сделать так же: «Книга!»
Столько всего пройти, столько сделать, чтобы, уже почти держа ее в руках, потерять! Но нет, это слишком. Огонь! Мой самый большой и давний страх. Главный герой ночных кошмаров!
«А как же девочка? Пока огонь не такой сильный…»
Нет, нет! Я даже помотала головой, отступая на шаг, чтобы не слушать этот внутренний голос.
И тут, язык пламени вырвался из окна, от движения воздуха – дверь чуть приоткрылась.
- Дверь! Дверь открыта, - закричал кто-то над ухом.
- Кики, Кики! Иди сюда, - запричитал директор.
Однако ни одни человек не рискнул приблизиться к горящему вагончику, а обезьяна никак не давала себя знать. Зато откликнулась я.
«Какого черта тебя несет! Там же огонь!» - вопило благоразумие, но я уже распахнула дверь, удивляясь сама себе какой-то частью сознания, продолжавшей хладнокровно оценивать ситуацию.
В лицо дохнуло жаром, глаза заслезились. Нагнувшись и кашляя, я сделала несколько шагов наугад, чудом ни обо что не споткнувшись. Дым потянуло в открытую дверь, и я смогла хоть что-то разглядеть. По стенам ползли языки огня, в дальнем углу, напротив окна, горело сильнее всего. Я рванулась к зеркалу и стала лихорадочно нашаривать крючок или защелку, чтобы опустить столешницу – иначе до ящика, где лежит книга, не добраться. Я быстро нашла маленький замок, но открыть его не удавалось. Роста не хватало, чтобы разглядеть механизм, и я на ощупь пыталась определить, как он работает. Руки вспотели от страха и жара, пальцы скользили по царапающей железке. Пожар разрастался, на улице кричали, но помощи все не было. По лицу тек пот, смешиваясь со слезами отчаяния.
Неожиданно, мохнатая тень скользнула над моей головой. Обезьянка вскочила на зеркало, дернула защелку, и столешница с громким стуком опустилась, подпрыгнув, а Кики мертвой хваткой вцепилась в мое плечо. Рванув ящик, я вытащила книгу и бросилась к выходу. Вся стена уже пылала, дверной проем был похож на горящее кольцо, через которое заставляют прыгать зверей. Но вместо того, чтобы остолбенеть от ужаса, я вдруг успокоилась. Спрятав книгу на груди,  накинула капюшон, запахнула плащ, чтобы не развевался, прижала поплотнее Кики и… нырнула в темный прямоугольник, оскалившийся огнем.
Пожар взвыл за спиной, теряя жертву, клацнул зубами и поймал меня за край плаща. Спрыгивая на землю, я почувствовала, как жар нагоняет меня. Ткань вспыхнула, словно политая бензином. Кики с визгом прыгнула на руки подоспевшему Лаврову. Не успела я толком ничего понять, как подскочил Клюква и, сорвав с меня плащ, принялся топтать его ногами, сбивая пламя. Книга при этом упала, и директор очень шустро подхватил ее. Никто, кроме меня, этого не заметил: артисты бросились меня обнимать и поздравлять со спасением. Силач в красном трико подбросил меня в воздух, а потом посадил на плечо, и совершил круг почета около шатра. Остальные следовали за ним, смеясь и сочиняя на ходу песню, прославляющую мою смелость. Абсурда добавлял пылающий факелом вагончик, о котором все забыли, как и о его хозяине. Я успела заметить, как Лавров с обезьяной спешит скрыться.
- Стойте!
Я быстро слезла со своего «коня» и преградила директору путь.
- Вы должны отдать мне книгу.
- А где расписка? – ехидно спросил он.
Артисты, окружившие нас, возмущенно закричали, а я почувствовала, как слабеют ноги. Ведь расписка лежала в кармане! За все это время я ни разу не вспомнила о ней. Может быть, даже выронила где-то, не говоря уже о том, что плащ-то загорелся. Я подбежала к черной кучке тряпья, теперь лишь напоминающей красивый зеленый плащ. Одна пола пострадала не так сильно. Я нашарила карман, вывернула его и – о, чудо, подлинное чудо, больше даже, чем мое спасение из огня, - на бумаге не было ни пятнышка, даже краешек не обгорел.
Молча, я протянула ему расписку,  Лавров, скрипнув зубами, отдал мне книгу и быстро пошел прочь. Это никого не огорчило: меня целовали, похлопывали по плечу, так что я еле выбралась.
- Спасибо, спасибо! – я улыбалась всем и каждому в отдельности. – Мне нужно бежать.
И действительно, почти побежала в библиотеку, ведь уже должно быть поздно, хотя сумерки как-то странно растянулись, не желая уступать место вечеру.
Ни в холле, ни в коридоре библиотеки я не встретила мальчишек. Собака тоже куда-то пропала. Но все это я отметила так, мимолетом. Сейчас уже ничто не могло бы меня остановить!
Ольга Петровна сидела за столом и заполняла какие-то формуляры. Волосы собраны в пучок на макушке, на носу – очки в роговой оправе, теплая серая кофта застегнута на все пуговицы. Я вдруг поняла, что такой ее всегда и видела, и потому не узнала в «ведьме». С трудом переводя дух,  подошла ближе и положил прямо ей под нос книгу.
- Теперь девочка может идти домой? – спросила я, глядя на нее в упор.
Библиотекарша подняла на меня глаза, внимательно, словно недоумевая, посмотрела и, пожав плечами, бросила:
- Ну, конечно.
Больше говорить нам было не о чем, и я вышла.
На скамейке девочки не оказалось. Не видно было ее и поблизости. Вероятно, мама нашла ее, или сама почувствовала, что можно идти, а меня дожидаться не стала. Не очень-то вежливо, но мне уже было все равно. Я как-то вдруг сразу устала, и тоже отправилась домой, даже не зная, смогу ли войти. Неважно, я готова была лечь на коврике и спать, пока не приедут родители. Сил не было даже на то, чтобы придумать, как объяснить старику в засаленном халате исчезновение плаща. Но ничего объяснять и не потребовалось, потому что старика не было, как и конторки. И вообще, подъезд имел совершенно обычный, будничный вид. Стены – покрашены бледно-зеленой краской и покрыты «наскальными» рисунками. Лестница как лестница – узкие пролеты, ступени не изгибаются спиралью. Но что самое главное – дверь нашей квартиры снова была самой собой. И, нажав на ручку, я легко ее открыла.
В квартире было тихо и сумеречно. Я добрела до кровати и рухнула прямо в одежде.
Заснула я сразу, хотя спала, очевидно, недолго. Когда меня разбудили, вечер за окном только начинался. Пришлось рассказывать про потоп, осматривать место происшествия, еще раз повторяя особо важные детали. Потом был ужин, разговоры о поездке родителей. В общем, только на следующее утро мой мозг, наконец, решил осмыслить все приключившееся со мной вчера. Однако задача оказалась ему явно не по силам. То ли это был длинный сон, что само по себе не удивительно – я очень устала, устраняя последствия мини-катастрофы, то ли… Но рассказать о своих приключениях кому-нибудь, я так и не решилась.
И в принципе, единственное, что мешает мне окончательно уверится в том, что все вышеприведенные события, начиная с того момента, как я встала из-за стола, чтобы послушать, кто там плачет на лестнице, - всего лишь причудливый сон, - это то, что книги «Хоббит», старой книги в коричневом переплете, я так и не смогла найти…