Осыпаются груши

Осыпаются груши. Их так много на этом дереве.
Ветви больно гнутся под их сочной тяжестью,
хотя груша совсем еще подросток.
Трется об ноги тощая кошка с котенком –
он почти с нее ростом,
но по-прежнему тыкается мордочкой, чтобы найти сосок.
Она стоит, сладко расставив лапы,
а он с наслаждением сосет, уткнувшись в мягкий живот.
Она беременна опять. Тощая и плодовитая, как та груша.
Еще совсем недавно она купалась в пыли,
раскинувшись перед соседским котом.
Он, настороженно оглядываясь по сторонам,
направлялся к ней навстречу, но тут же трусливо ретировался,
если замечал что-то подозрительное.
Она бежала следом и снова укладывалась перед его носом,
слегка задирая хвост. Я люблю жесткие груши.
Мне не нравится, когда они становятся мягкими от переспелости,
и сок течет по рукам, стоит только откусить кусочек.
«Мама, меня одолевают пошлые мысли…
Я их гоню, а они опять лезут в голову.
Это из-за переходного возраста и потом пройдет?»
«Это никогда не пройдет. Не нужно бороться.
Пусть лезут. Только не думай, что они пошлые.
Они обычные. Живые…»
Так славно разрослись тыквы в саду.
Укутали землю огромными листьями.
Глядишь – нет-нет да и выглянет желтеющий цветок.
А за ним крохотный плодик,
который на глазах наливается силой и соком,
превращаясь в сказочные тыквы.
Остается только кликнуть мышей,
да одеть бальное платье – и хоть сейчас во дворец…
Сладко пахнет книгами, стоит только перевернуть страницу.
Мне всегда так нравился этот сладковатый запах –
смесь пыли, бумаги и типографской краски.
Так славно валяться с книжкой
среди зарослей под вишневым деревом в саду.
Хочется чего-то. Чего?
Теплого хлеба и кринки с парным молоком.
Но хлеба нет. Зато есть сухари в холщевом мешочке.
У них золотистая корочка
и запах солнечного морозного утра...
Когда печь только разгоралась
и поленья трещали от затаившейся влаги,
бабушка убирала их в мешочек.
Руки у нее были как те золотистые сухари –
загорелые, с запахом парного молока и хлеба.
А когда опускались сумерки,
стихал жар в печи, и в доме становилось тепло,
она снова выкладывала их на печку...
Бабушки давно нет, но моя одинокая тетка, Лида,
которая так на нее похожа, сушит сухари,
как это когда-то делала бабушка.
На самом деле она не Лида. Лида – имя ее умершей сестры.
Она родилась с другим именем.
Ей странно, что мои дети почти не едят хлеба.
У нее всегда замирает сердце при виде обгорелого сухарика...
В 33-ем, когда было очень голодно, на семью выдали карточки,
в том числе на обеих девочек.
Но высохшая от недоедания младшая Лида вскоре умерла.
Отдать ее карточки не смогли - хлеба итак было совсем мало.
Бабушка рассказывала, как однажды по дороге домой,
получив по карточкам хлеб,
решила отломить кусочек и не заметила, как съела весь.
Прокляла себя, когда пришла домой,
и зареклась, что больше не будет пробовать хлеба.
Дети смотрели в упор и,
казалось, обо всем догадывались.
Слава Богу, удалось достать отрубей,
из которых можно состряпать лепешки…
Потом было лето, и голод отступил,
получать карточки на Лиду стало опасно.
А тут старшая девочка приболела.
Бабушка пошла с ней в больницу,
а через несколько дней пришла снова
и заявила, что ребенок умер…
Врач удивилась, но справку выдала.
Так моя тетка ушла в мир иной.
А ее умершая сестренка продолжает жить…
17 августа 2009