ИМЯ ТВОЁ4

ИМЯ ТВОЁ, 4
Евгений Вахромеев
                «Уста праведника изрекают мудрость,
                И язык его произносит правду».
                /36-й пс.Давида/




Приятные воспоминания Варфоломея настолько увлекли его, что он и не заметил, как во всё горло пел свои песни, не обращая внимания на своих соседей, которые остановились на последний привал.

Сограждане откровенно смеялись и хлопали ему в ладоши… Ведь веселье на их привале было делом обычным.  Да и Иерусалим с его праздником был не за горами, в буквальном смысле. И, как бы в поддержку Варфоломею, были слышны весёлые песни под звуки бубнов и цимбал. По-своему сказалось, после изнурительного перехода, утоление жажды прохладной водой.

Отдельные группы уже подкреплялись, разложив на своих ковриках разнообразную снедь. Одна из групп, как бы в благодарность за красивые песни, угостила Варфоломея финиками и орехами.

И только сейчас он заметил, что ему не хватает его спутника Нафанаила. Как же он его потерял…
Но старец находился совсем рядом, он уже успел обрести себе новых друзей, по виду похожих на волхвов.  По всей видимости, он аккуратно вёл там свою мудрую беседу.
Подойдя ближе, юноша понял, что не ошибся.  Старик с ними делил свой скромный ужин. Заметив подошедшего Варфоломея, старик предложил ему присоединиться к ним.
- Подходи добрый юноша к нам, и познакомься с этими мудрейшими странниками.  Они многое могут тебе поведать, чем ты страсть свою можешь наполнить… Ту весть, что несут эти маги, кого хочешь удивит и обрадует…

Варфоломей уже успел заметить трёх человек, сидящих со старцем на полосатых подстилках, точно таких же обветшалых, как и одежда на них. Которые испытали немало странствий, прошедших сквозь зной и ненастье.
Один из них, высокий и седовласый старик в полосатом одеянии и с уродливым посохом. Видимо, тот посох, как и сама жизнь, которую пришлось испытать его владельцу, разделившего с ним не простую учесть. Глаза того были небольшие серые, словно из начищенного до блеска, железа. Они глубоко были посажены, и как бы оттуда, из глубины прожитых лет старца, излучали свою назидательную мудрость.

Другой странник, смуглый, с мелкими черными кудрями, был похож на ливийца. Небольшого роста, но с ильными могучими руками, которые держали замысловатые четки. Четки крутились в его сильных руках в такт его вращающимся черным глазам. А сами глаза, пытались уловить суть происходящего. Этот, на вид странный человек, был одет в полосатую одежду, увешанную разноцветными тряпками такой же обветшалости, как и сама одежда.

Третий их спутник был ещё молод, не на много старше Варфоломея.  Был он обладателем большой копны рыжих волос, спутанных, словно гнездо вороны. Его синие глаза выражали неподдельный восторг, скорее всего от этой чести, сидеть рядом с такими мудрецами. По всей видимости, он и учился от них мудрости той самой жизни, которую приходилось ему созерцать в ранних странствиях.  И судя по его неброской одежде и смиренному взгляду, он, скорее всего, относил себя к тем мидийским астрологам, к которым причислялись его спутники.

Конечно, их можно было принять и за восточных магов, которых местные жители величали волхвами.
И синие глаза юного странника, из-за причастности к вечной мудрости, того, чего никто не мог знать из простых смертных, искрились гордостью, перемешанной с радостью за надежду свершения их тайн…
- Присаживайся, Фома, - бросил самый старший из странных путников. И как он мог узнать обо мне, неужели, Нафанаил? – да ты садись, и раздели с нами вечернюю трапезу.  Ибо добрая пища наполняет силой, и только её отсутствие – мудростью.  А твоя мудрость, Фома, ныне нуждается в силе немалой, в великой силе…

Варфоломей высыпал на циновку все финики и орехи, которыми угостили его весёлые спутники, и присел на свободный камень, не вынимая своей подстилки.
Он сотворил недолгую молитву и отломил кусок лепёшки, запивая её прохладной родниковой водой.
Где-то, невдалеке потрескивал костёр, который был словно предвестник прохладной ночи… А огонь костра всегда привлекал к себе путников. Сидящие возле него, устремлено взирали на блеклые языки пламени, молча пережевывая свою скудную пищу.
         
 Старый Нафанаил любил такую молчаливую трапезу. Что давало ему надежду, как некое преимущество, занять увлечённых едой путников, какой-нибудь незаурядной историей. Он сам замечал в себе эту неудержимую слабость, поделиться мудростью.  Но каждый раз, ему обязательно что-то мешало, удержать эту страсть высказаться.  Возможно «виной» сему были его знания, которыми он, просто обязан был поделиться.  Он не без гордости замечал, что его речи были не случайны, ибо у его собеседников всегда возгорался интерес к его рассказам.

- Хочу, Фома, чтоб ты знал, с кем пищу скромную делишь.
Эти странники, не простые странники, - Фома с удивлением поднял глаза на старика, - да, Фома, они и есть те самые настоящие волхвы…
А вот этот, самый старший, и есть, Мельхиор. Он может поведать тебе то, о чем ты больше нигде не услышишь, даже в самом, священном Иерусалиме.

Видимо Богом не случайно ведётся твой путь через эти караванные места… И не смотри так, Фома, что этот путь длинный и тяжкий. Это вначале так кажется. Да ты и сам всё понимаешь… Твоя радость, как и правда твоя, глазами выдаётся.
Этот путь, Фома, священный! Запомни, здесь каждый камень, каждый холмик, каждый бедный кустик, навеки запомнят оного Пророка иудеев.
Да сколько ещё следов своих предстоит здесь оставить мужам праведным. Ибо каждый из них, проходя путь этот, будет жизнью уповать, чтобы встретить Того, кого давно ждут на земле Израилевной. Кем обещано свободу принести народу несчастному…
А дорога эта, пусть и трудна, но она есть истинная жизнь праведника. Хочешь жить на земле – не бойся дорог, что трудные! Они и есть праведные… Только такие дороги, Фома, ведут к счастью! Иди по ним смело, Фома!

- Всё, что Бог ни делает, Фома, - не удержался от своих наставлений старший маг,  его голос звучал ровно и твёрдо, словно команда римского воина. Но глаза его выдавали доброту, чего подчеркивала откровенная улыбка. И акцент его речи выдавал его за человека, принадлежащего к другому народу. – За мученичество и терпение, Бог воздаст благодатью, как за дела праведные.
Ведь только за грехи наши, Он болезнями, да смертями наказывает… Как это и произошло с одним влиятельным, но невежественным, пренебрегшим Господним вниманием…
Да, это один из Иродов. Именно он принял смерть мученическую. Он самый, распух от сжигания внутреннего огня, и от невыносимых язв, мучительных…

- Да и от ненависти люда своего, даже тех, кто был рядом с ним, - добавил Нафанаил.

- Именно так! Но ты огня внутри не бойся, Фома. Конечно он горяч, и жжет нестерпимо. Но тот, кто его стерпит, тот в людской помощи поддержку возымеет, тот только окрепнет и закалится от огня внутреннего… Огонь этот Божий, и он может стать щадящим,
Для тех кто чист и мудр с людьми.

А для тех, кто зол и беспощаден, того огонь сей внутренний, сожжет до самого тления…
Нет, Фома, не избежит грешник гнева Божьего!
Только праведник найдёт благодать Его в Свершении скором…
Варфоломей, широко раскрыв глаза, откровенно восхищался этими мудрецами, с кем свела его паломническая дорога…
И он, вновь под эти сладостные речи, погружался в свои юношеские мечты, о грядущем царствие Божьем…

                *

Его мечты заходили так далеко, что он на каждом камне этих троп, видел начертанные законы Моисеева. Где в каждом доме чтут справедливость Соломонову. Которая с детства запечатлелась в каждой кровиночке, его пылкой юношеской души.
Его память вновь уносила его в далёкое детство… Где ему, вместе с его сверстниками, приходилось постигать единственную науку и философию, что почиталась всем народом иудейским, как заповеданное Богом.
Варфоломей великолепно владел этими знаниями, даже для взрослых приводя наизусть выдержки из псалмов Давида.

Волхв, заметив радостное размышление юноши, как бы прочитав его мысли, заметил:
- Сказывают, Фома, ты Писание знаешь…
- Да, знаю! И псалмы все говорю по памяти…
- Во, во, есть в тебе эта гордость Фома… Гордость за святыни. Сумей, Фома, так же свято хранить их и для людей нуждающихся.
А гордость, она, что соль, которая сохранить достоинство и честь способна. Главное, мой юный мудрец, чтоб не пересолить…

Иначе горечь познать можно великую…
А хочу я поведать тебе, Фома, историю хорошую, без прикрас, прекрасную…
Не раз я ходил по землям Палестинским с пастухами, овец пасти. И однажды нам знамение с неба приказалось. И узнали мы в нём событие грядущее, великое. А событие такое – то рождение Того, кого народ с упованием ждёт.

Как-то мы пасли отару на сочных лугах, Галилейских. И решили передохнуть холодное ненастье в одном из хапов Вифлеемских, который стоял на самой вершине, близ города.

(Хапом в те времена в Палестине, называли каравансарайские гостиницы. Это были низкие здания из грубого нетесаного камня. Внутри он имел огороженный двор для скота.
Сам хап представляет собой помещение из нескольких комнат без лицевой стены. Выстланный циновками пол (ливан) чуть выше уровня земли двора, служащий, как местом приёма пищи, так и кроватью для путников. Обувь, как принято во всей Палестине, оставляли за дверью помещения дома.)

И вот, решили мы испытать это знамение на себе. И пошли мы проверить, что же свершилось?
В ту холодную пору, многие путники находили приют в хапе.  Там остановились и мы. Но узнаём, что одна семейная пара не смогла найти себе приюта, так как все ливаны были уже заняты. И тогда они, усталые от трудного перехода, с Младенцем на руках, поселились в прилегающую к хапу, небольшую пещеру, которая служила в качестве стойла для скота. Где уже было заготовлено сено и солома в подстилку и в корм скоту. Шли они из небольшого селения, что под Назаретом, в Вифлеем, для записи имён своих.

О, Фома, если бы ты знал, что были за имена эти…
И в этом, лишенном тепла и света, без всяких удобств, в скотском помещении, они провели свою тревожную студёную ночь…
Своего Младенца, они уложили в яслях с соломой.
Пещера хотя и тесная была, но мы смогли все в неё войти. В пещере от нашего присутствия, чувствовалась горная прохлада. И какими мы разными не были, но мы чувствовали эту родственную близость меж собой, которую можно ощутить в этой тесной пещере.

Не понятно почему, но мы все, словно малые дети держались за руки. Мы познали эту радость, от соприкосновения с великой тайной детского любопытства, когда им доверяют возложить на свои хрупкие плечи, ответственность за бдение самого сокровенного… И нас это переполняло любовью и надеждой за счастливое будущее.

                *

И от радости сей, хочу предостеречь тебя Фома, ибо тебе предстоит соприкоснуться с Тем, Кто с великой радостью отдаст тебе свою силу и мудрость.
Но не опьянися тем, что может переполнить гордое сердце и затуманить ум твой. Ибо то, что ты возымеешь от Него, не твоё, но для народа твоего предназначено.
Но пуще смерти избегай того, что может к гордыне привести. Ибо с именем Его много радостей и разочарований будет связано. Но только радость в труде и борении иметь можно. То, что от Бога даётся, как великий урок, в мудрость облекается. И это памятью твоей станет, Фома!
А память нельзя, как праздник нести, ибо она притупляться будет. Порой за праздники такие, ценой свободы и жизнью платить приходится.  Только истинное счастье нам бесплатно даётся.
А ты, Фома, имеешь немалую способность Писание познавать. И сердцем ты добр. Не утрать всего, дорогой юноша, противу тьмы идущий!
Пусть праздниками тебе станут дороги эти, что не из лёгких. Ведь ты их не ради праздности выбрал.  А ради праздника для народа своего.
И кто знает, Фома,  - волхв закатил свои металлические глаза куда-то к небу, - может быть вот в этой толпе вашей, и идёт Тот, ради Которого праздник сей?
Фома забеспокоился, и стал шарить глазами по толпе…
- Не ищи его сейчас здесь, Он объявится, когда тому время придёт…
Да, великое время, которое никто не в силах изменить. Это такое время, которое веками управлять будет!
Главное не упустить его тем, кто живёт для этого времени, и не отстал бы от него… А уж Бог, никого не оставит!
Варфоломей, привыкший к мудрым наставлениям старика Нафанаила, в постижении грамоты Писания, уже с восьми лет научился быть послушным и внимательным. К этому подвигала его жаждущая и пытливая юношеская натура. Он глубоко погружался в познания тех тайн, которые являл ему тот мир, мир его грёз и мечтаний. Который он с наслаждением рисовал в своём воображении.
Порой у него сами рождались строчки о счастье, звёздах и цветах… Что непременно должно быть в Царстве Божьем…
- Но как звёзды вам могут сообщить то, что ведомо только Богу? Как можно научиться этому, чтоб можно было прочесть то, что веками находится в тайне?
- О, мудрый отрок! Ты хочешь перешагнуть не только свой юный возраст, но, и то время, которое многие тайны закрывает от народа до поры. Только те тайны выдаёт наше время, именно наше время, чтоб познать только ту тайну, которая предначертана не для одного человека, кому эта тайна знаменуется, а для всего народа.
Но только, когда весь народ сможет подойти к такому рубежу, где ворота от тайн со «стражей». Он обязательно должен познать их новый язык, чтобы отомкнуть те ворота…
А познать многие языки не мудрено, Фома. Важно обладать теми знаниями, за которые придётся платить потом и кровью. Да ступнями, разбитыми о камни…
Да ещё, Фома, придётся в жертву принести свои желания многие…
- ???
- Да, да, Фома, и родные твои должны отпустить тебя на сей подвиг. И земли родной порой лишиться придётся. Да и талантом поскупишься…
- ???
- Ведь талант, что мудрость, даётся не для украшения. Но для пользования в делах, где ты его ради народа посвятишь. И чем больше ты освободишься от бремени сего, мудрого, тем больше дано тебе будет.
А звёзды, которые тебя интересуют, они сами тебе обо всём скажут. Вот ты поёшь о звёздах, да и не раз наблюдал за ними. Значит ты и говорил с ними, по-своему. Наверное, есть же твоя заветная звезда?
- Да, когда я смотрю на дом свой, ну туда, где земля моя, мне всегда прямо в глаза светит такая яркая звезда…
- Вот видишь, тебе и начинают открываться твои звёзды. Ибо твоя первая звезда всегда укажет путь на родную землю. Там, где народ твой.
Придёт время ты и другие звёзды познаешь. И они тебе о большем смогут поведать.  Как та звезда востока, которая сказала нам о прибытии Мессии на землю…
Это, Фома, уже особое звёздное знамение! Оно не раз на земле повторяться будет. Только, что-то новое, каждый раз знаменовать будет. Вот такого упускать нельзя.
А появление новой звезды, другое знамение нести будет, как рождение новых мудрых мужей на земле. И человек это будет знать. Почему, Фома, для меня звёздные знамения, важнее любых пророчеств человеческих. Ибо, что Бог творит, Он это делает через своих подданных, а звёзды, Фома, они, что слуги Его. И от них можно полезным премудростям научиться.
Вот, как луна, например. Когда прибавляется лунный день, она возрастает. И мы знаем, что в море будет прилив. Вот она прибавила к себе столько дней, что стала совсем круглой. Такая луна – есть полная луна. И плоть наша, хочет она того, или нет, но она эту луну каждый день на себе будет чувствовать.
Наша кровь это почувствует. Вот так же и со звёздами, Фома. Каждое перемещение их на небе, мы так же будем чувствовать на себе. Пройдут годы, века, но они нам новые знамения слать будут. Те до которых человек доживёт. Которые нам нужны будут.
Да и солнце, так же, как эти звёзды, тоже перемещается по небосводу. И мы это принимаем, как день и ночь…
Варфоломей слушал старика и смотрел на звёзды, усыпавшие бескрайнее тёмное небо, от чего оно казалось таким праздничным и родным…

         
               
                * * *