Накануне

Сквозь белый  веер облаков утро  пробивается бесконечным огнем.

 В канун трёхдневного Праздника Луандро возвращается из борделя  в свой  загородный дом.
 
Лучи преломляются туманом. Гитарные рифы аудиосистемы рвут тишину салона и наползают на пустое, как сердце шоссе. Унылый бор по обеим сторонам дороги исчезает, словно смысл рождённой поэтической строфы. Невидимое пребывает в движении и воплощается в архитектурную сложность поселкового ландшафта.

Вот и дом. Королевский орех у кованных ворот. Серость утра хрустит гравием под колесами.
 Выйдя из гаража, Луандро всё еще переживает похмельное наступление окружающего бытия на свою хрупкую уверенность в очевидном, вынуждающее его к  пешему путешествию за напитком, поскольку ближайший к дому бар еще закрыт.
 
Физическое подключение тела к реальности срабатывает слабо, как и духовное, и белые лучи неба разогревают щемящую потребность в допинге.
 Нужно всего лишь, дойти до конца улицы, пройти через парк, спуститься к реке, перейти мост, пересечь шоссе, зайти в круглосуточный  маркет, купить банку пива и вернуться. Вернуться, наконец, к тому настроению, от которого все время хочется избавиться.
 
По пути Луандро заглянул в одну из нескольких, паривших над землёю зеркально-гладких луж,  которая огромна, как озерцо и олицетворяет его жажду. В отражении  тускнет свет, усугубляется старость его лица и облик дрожит от ветра плавно и изящно. В профиль линия высокого выпуклого лба и скошенного подбородка придавали ему вид униженного человека. Но фас его характерен  глубоко посаженными, красивыми серо-синими глазами с пушистыми ресницами и двумя глубокими бороздами морщин на впалых щеках.
 
В древнем лесистом парке, среди кустарников черемухи, в тени густой листвы ветвистых вязов и ив, маячат неподвижные силуэты людей. Дорожка изгибом выводила к ним и обойти их стороной, чтобы избежать встречи, как захотелось поначалу Луандро, невозможно. Казалось бы, колдыри могли совершить соответствующий ритуал причащения, а Луандро в ответ мог бы, найти эквивалентный алгоритм значения и понимания.  Неловкость встречи могла бы раствориться, едва возникнув, но удовольствие от общения с ними настолько продолжительно по времени, что ставило под вопрос все попытки выйти из депрессии сегодня, накануне Праздника. Они прекрасно знали друг друга – их связывал тот минимум отношений, который скорее ограничен прошлым, чем меланхоличным настоящим, и той волшебной страной, которую они все покинули одновременно, но возвращаются туда  изредка, лишь во снах.

Не меняя позы, Голдер  молча кивнул Луандро в знак приветствия и вернул свой взор в ту линию горизонта, которая привлекала его неосознанной лирикой грядущего. Он возвышается над всеми, сидя на изогнутом стволе плакучей ивы,  на сучке висит его кожаная сумка. Оден пожал руку. Он расположился на скамье, своей спиной упираясь на спину Флор, которая поздоровалась, не оборачиваясь. Посередине, возвышались на расстеленном пластиковом пакете  еда и напитки: штоф  с зелёной жидкостью внутри, опустошенный наполовину,  просоленный хек с серебристой чешуёй, грубо поломанный каравай пшеничного хлеба с зернами кунжута и заляпанный стеклянный фужер с золотым ободком.

Голдер невозмутимо  продолжил  прерванный разговор:
- ….он проходит испытание созерцанием. Чувства и разум дают  свое представление о пространстве и времени. На этой шкале измерения мир для него заканчивается.
Оден протянул Луандро фужер с серо-малахитовой жидкостью, руки его дрожали и создавали в сосуде колебания.
- Он опять за свое! – воскликнула Флор.
- Вчера, после долгого спора ты согласился с тем постулатом, который отстаивали мы с Флор. Познание бесконечно, как бесконечен человек, его разум - как космос, - упрекнул Оден.

 По мере поглощения содержимого  стакана,  за спиной Луандро прорастал гигантский хвощ, чья верхушка над головой подрагивала  от ветерка. Это заметили все присутствующие, но не сказали об этом Луандро, а тихо порадовались за него.

- Да, бесконечен, - сказал Голдер, - заметьте, что я спорил вчера о другом, но согласился с вашей концепцией, оставаясь при своем мнении.  Познание начинается с опыта и им же заканчивается, поскольку все взаимосвязи, источники не из опыта, а априори. Посмотрите, он - ограничен.

Луандро посмотрел, куда небрежно указал Голдер и обнаружил, что еда лежит  на  кубе правильной формы с равносторонними плоскостями и гранями. Внутри куба происходило действо света - слабое, но достаточное, чтобы различить периодическое блуждание и исчезновение  теней. Луандро примерился к нему взглядом и сказал, поразмыслив:
- Голдер прав, если взглянуть на предмет с одной стороны, мне доступны в зрительном восприятии, лишь две грани и часть третьей.
Затем он сделал шаг в сторону и пригнулся, внимательно рассматривая куб.
- Если посмотреть с другого ракурса,  грань, которую я видел раньше, мне недоступна для восприятия, зато другая, ранее мне невидимая вполне обозрима. Но  мне по-прежнему недоступны остальные грани, находящиеся вне зрения. То есть, в любом случае предмет для меня будет ограничен. Но я знаю, как выглядят другие невидимые мне грани из собственного опыта, то есть теоретически я допускаю, что они выглядят точно так же, как и видимые, только с другой стороны.
 
- Что ты чувствуешь в обоих случаях? – спросила Флор, не оборачиваясь. Луандро хотел, чтобы она обернулась, и он увидел бы ее  лицо. Их объединял многолетний секрет, но с тех пор многое изменилось. Зачем же он хочет возвратить время назад?
- Я только хотел про восприятие сказать: в гробу я все это видел! К тому же, я не вижу жизнь молекул, атомов и прочей ***ни внутри предмета,  это не обязательно, но было бы интересно. Что может чувствовать человек, когда он осознает априори, что этот предмет предстает перед нами таким, каким мы можем его видеть?  Предмет служит людям, и мы привыкли к этому, он средство для нашего существования. Это утешает, это удобно, не смотря на страх, который наступает, когда догадываешься, что  мир не таков, каким мы его видим. Неутешительно, когда понимаешь, что ты лишь щепка в океане.

Оден допил свою долю прямо из бутылки, слушая Луандро. Лицо его стало румяным, морщины разгладились сквозь медный загар. Пустую бутылку он закупорил пробкой и поставил на землю. Несколько зерен кунжута упали в траву с его рубашки. Видно, они попали на рубашку, когда  он ел хлеб.
- Оставьте,  - сказал Голдер, - вы смотрите на него, как на арт-объект и гуманитарно эксплуатируете свою фобию. В ваших словах  ваше отношение к  природе. Теперь ждите от неё ответа.  Микроявления и поведение частиц начисто опровергают ваши фундаментальные законы. В любом случае язык арта будет говорить с человеческим мышлением зрительными образами. Пора давно осознать, что предмет существует, пока существуешь ты. Человек взимодополнителен  предмету.

Он стал рыться в кожаной сумке. Послышался пронзительный свист и веселое шевеление в сумке. Все молчали, никто не обращал на него внимания, только Луандро подумал, что в сумке Голдера завелось животное. Голдер, наконец достал из сумки то, зачем залез – бутылку и протянул ее Одену.

- Праздник завтра, - напомнил Луандро, давая понять, что все еще впереди, - может не стоит торопить события?
- День похож на день… – печально возразил Голдер. Он явно пользовался своим авторитетом.
- …А тень на тень, – поддержала Флор. Она так и не обернулась и по-прежнему смотрела в ту сторону, где над лесом парили разноцветные воздушные шары. День обещал быть замечательным, но свежесть воздуха была тяжела для Флор. Луандро в задумчивости смотрел на куб, который отливал глянцем полированных граней. Наклонившись, он увидел свое отражение, похожее на то, что видел в луже, когда шел сюда – тусклое, бесцветное, но оно теперь  искажалось внутреннем его состоянием. Собутыльники в кубе не отражались.

- На взаимности и построено бытие, - продолжал гнуть свою линию Голдер, принимая из рук Одена фужер с пойлом, - оно существует само по себе, а ты сам по себе. В тебе, как и в предмете, есть невидимая субстанция, которую можно обозначить лишь теоретически, поскольку ваши слова и формулы будут условны и неполными для объяснения…

- Не проще ли сказать «душа», Голдер? – перебила Флор голосом, выдающим одиночество.
Голдер посмотрел на Флор взглядом, будто видит Флор впервые в жизни. Потом он усмехнулся:
- Нет, эта формулировка бедна, как впрочем, я не против ее существования помимо. Но тогда нужно говорить о «духовности природы», а это не совсем правильно и неубедительно. Представьте лучше невидимую матрицу, внутреннее свечение  или  свет - оно постоянно и само по себе существует в взаимодополнении с природой или с ним (он показал на куб). Доказательством может служить тот же страх и другие сильные переживания, например любовь. Если я вчера соглашался с бесконечностью познания, то это не значит, что я отказался от  тезиса о бесконечности непостижимости. Если учитывать зеркальность бытия, то человек с природой обоюдно бесконечно непостижимы и будут бесконечны в самобытие.
-  Спасибо, - сказал Оден, - я спорил  вчера только потому, что твоя позиция была не совсем ясной и последовательной. Я на лопатках!

Оден опрокинул в себя жидкость, сморщился от напряжения и замер, прислушиваясь к своему неподвижному состоянию. Затем он продолжил:
-  Теория спорна, но она прозрачна и понятна, как этот пустой стакан. Я бы так сформулировал Голдера: свет человека открывает окружающий мир, который воспринимается человеком не как копия его внутреннего, а как тождественное его субъективному миру, в виде мира особого рода, мира, который неадекватно воспринимаем  человеком.
Затем, прожевывая и смачивая слюной черствый хлеб, он уставился в глубину непроницаемого леса и как-то с усмешкой спросил:
-  Только вопрос: что является источником света: человек   или нечто - что находится вне его?

- Зря я с ними…Спасибо, что похмелили. Почему ничего не меняется? Почему не изменились и они?  - спросил Луандро вслух самого себя, когда был уже далеко от колдырей и добавил «идиоты!»

Он шел по дороге, которая распадалась на множество второстепенных дорожек, но все они вели к заросшему ветвистыми  ивами пологому, а местами обрывистому берегу. С обеих противоположных берегов два мыса сжимали реку и очерчивали подернутый сизой дымкой горизонт с гудящим автомобильным мостом и пригородом большого города. Спокойствие серебристой глади преображалось хаосом ряби. Волны бесшумным накатом мыли песчаный пляж у обрыва.

 Подойдя ближе к берегу, можно увидеть подводную жизнь дна, как лучи солнца в толще прозрачной воды вмешиваются в её игру. Каскад подводных барханов результат синхронности и соотношения лучей и волн.

 Еще вчера Луандро был свидетелем водного буйства, борьбы за свое право на самобытность и наступления флоры на прозрачную однородность речной плоти, ее очередного перерождения. Дно не проглядывалось тогда, а зеленая стихия гидроцветения клубилась, наслаивалась, кружилась, закручивалась в воронки, повинуясь смыслу внутренней геометрии, волны выбрасывали ее на песчаный берег пляжа, где высыхала на солнце и представала в виде бирюзовой порошкообразной массы.
 
Слабое течение воздуха коснулось лица Луандро. Позади шептали липы, их богатые кроны возвышались над белым бетонным забором, огораживающим территорию храма. Луандро побрел по берегу вниз по течению и оказался с подветренной стороны в затоне, где река делала плавный изгиб с заливами и лиманами. Ветер в этом месте дул сильный, волны казались грубее и четче очертаниями, больше и выше размерами.  Их плеск обусловлен тишиной, сотворенной безмолвием танца илистых песчинок и камешек, который вследствие амплитуды приливно-отливных колебаний был нескончаем по времени, но ограниченным в водном пространстве. Тишина творилась блеском чешуи выпрыгивающей из недр водоема рыбы; низким полетом чаек, их внезапным зависанием и падением в  воду за добычей; продуманными движениями рук и жестами рыбака, что склонился над водой. Тишина наливается, сгущается, приносится ветром и кажется, что-то таится в глубинах мироздания и ждёт, ждёт своего часа явления или хотя бы намёка или обозначения. Луандро ждёт этого обозначения так же,  как проявления неизвестного, опираясь на перила пахнувшего смолой деревянного мостика, который вдавался в реку, подобно пристани для лодок и катеров.

Воркующие голуби, воробьи, труженики-муравьи и одинокая муха-дрозофила, переживая волнительный час, касаются воды своими членами, затем  исчезают в прибрежной траве. Из норы выползает крадучей поступью паучьих лап темно-бурый членистоногий. Его размеры огромны, а прикосновения к  воде порывисты и ленивы; он остался незамеченным Луандро. Возвращаясь в нору, туда, где мертвая зона обозрения не давала Луандро возможности что-либо увидеть, паук дотронулся лапой к белой, как слоновая кость руке, принадлежавшей некому господину С.  - сводному брату Флор, которого она разыскивала по свету всю свою жизнь. Вчера, поздно вечером этот господин шел на встречу, которая должна была стать трогательно счастливой  после долгой разлуки с сестрой. Они встретились здесь, на прибрежном пустыре, не узнав друг друга, не в следствие темноты безлунной ночи, а в следствие умелого взмаха руки Голдера. Острый клинок наваха взбороздил горло С., оставляя рубиновый след вскипающей плоти. Оден довольствовался малым, но ответственным: в кармане несчастного найдено портмоне и серебряный портсигар. Флор не узнала бы брата и теперь. Его лицо белого мрамора, неподвижно, покрыто листиками ряски, черными песчинками, осколками ракушек  заинтересовало членистоногого.
 
На середине реки бесшумно, на холостом ходу проплывает катер спасателей с яркой полосой на борту, не разрушая мотором идиллию природы, а лишь дополняя пейзаж своей необходимостью. Рыбак на берегу насторожился, его спина неестественно изогнулась дугой. Он замер, как замерло все вокруг в ожидании. Вдруг, волны, рожденные ходом катера, с шумом обрушиваются на берег.  Разрушенная тишина, незначительность события, чудесное разрешение вчерашней истомы, чарующая неизвестность завтра, бегство настоящего от всепоглощающего приступа прошлого и волнующего реального наступают на берег и рыбака, не знающего, но догадывающегося, что стал олицетворением их явления. Прибой умирал медленно и неотступно, натыкаясь на твердость прибрежной земли. Рыбак вышел из оцепенения, как вышел из него Луандро, поняв закономерность цикличности и ритмичности времени. Тишина смыкалась, как вода поглощает брошенный в неё камень.

На следующий день после Праздника, Луандро подал премьеру свое прошение об отставке с поста министра. Спустя годы он превратится в чистый, как слеза кристалл неправильной ассиметричной формы, который будет вращаться в созвездии кристаллов Одена, Голдера и Флор, позднее присоединившихся к нему в космо-плазменной  туманности, предваряющей рождение новой звезды.
 Но сначала, с левой рукой Луандро станет происходить метаморфоза: она покроется тонким слоем коросты, которая со временем слоилось, твердело в виде сухих пористых пластин, образовавшие толстый слой шершавой коры. Рука деревенеет и приобретает форму изгибающегося ствола ясеня с ветвистыми сучьями, на которых по весне набухают побеги. Окружающие люди говорят о проклятии и недоумевают: отчего же поражена недугом именно левая рука, ведь все грехи связаны часто с рукой правой? Во всяком случае, о болезни Луандро перестали задумываться медики, передав эстафету биологам, которые исследуют феномен до сию пору.