Вторая сторона медали

Мужчина, меняющий подруг, «как перчатки», редко подвергается серьезному осуждению, особенно если он не состоит в законном браке и не обзавелся потомством. Со стороны жизнь его представляется легкой и безмятежной, состоящей из одних удовольствий. Но у каждой медали две стороны...
В нашей безалаберной и беззаботной студенческой компании Володя всегда был «белой вороной», резко отличался от всех остальных. Прежде всего, прекрасным воспитанием. Открыть перед дамой дверь, подать пальто, пододвинуть стул — у него это получалось как-то само собой, без видимых усилий. Любого другого со свету бы сжили насмешками типа «буржуй недорезанный» или «аристократ хренов», над Володей же не смеялся никто и никогда, потому что, помимо всего прочего, он мог одним-единственным словом буквально уничтожить оппонента.
А еще его отличала от остальных удивительная внутренняя независимость. Володя никогда не поступал, «как все».
В довершение ко всему он пользовался успехом у женщин. Девчонок-однокурсниц можно было даже не считать, поскольку в глазах Володи они и женщинами-то не были. А вот дамы постарше вполне могли заслужить его благосклонное внимание. Но не все подряд. Дама должна была быть, во-первых, эффектной, во-вторых, свободной от предрассудков типа сохранения супру¬жеской верности, и, в-третьих, обладать чем-то необычным. Например, бога¬той библиотекой. Или коллекцией картин. Или уникальными драгоценностя¬ми.
 Если же даме было далеко за пятьдесят и она была одинока, Володины ухаживания за ней приобретали характер почтительного поклонения без ма¬лейшего намека на легкомысленность. Таких дам он никогда не забывал по¬здравить с именинами и Новым годом, преподнести к случаю букетик цветов или коробочку конфет. Часами выслушивал их рассказы о прошлом великоле¬пии. И очень редко уходил с пустыми руками: благодарные за внимание дамы дарили «сувениры» — редкое старинное издание книги, портсигар с моно¬граммой, массивное мужское кольцо с полустертым гербом...
За спиной Володи мы исподтишка хихикали над его страстью к старому барахлу, но когда одна из дам оставила Володе по завещанию колоссальную коллекцию старинного серебра и фарфора, прикусили языки. Коллекцию Во¬лодя продал, купил себе по тем временам шикарную однокомнатную коопе¬ративную квартиру и с нескрываемым облегчением переехал в нее от матери.
Так уж получилось, что из всей нашей компании одна я осталась равнодуш¬ной к Володиным чарам. Точнее, у меня хватило благоразумия не заводить с ним лирических отношений, а сохранить приятельские. Возможно, потому, что я случайно оказалась замешанной в один из Володиных романчиков — с моей тогдашней ближайшей подругой. Увиденного и услышанного оказалось вполне достаточно, чтобы я на всю жизнь зареклась видеть в Володе мужчи¬ну, возлюбленного, любовника. Проще и дешевле было бы пойти в зоопарк и навестить тигра в его клетке. Во всяком случае, безопаснее.
О, с моей подругой Володя не церемонился! Как, впрочем, и с молодыми женщинами вообще. Роман длился ровно месяц, а потом Ирку по «скорой» увезли в больницу и насилу откачали. При этом она не собиралась травиться снотворным или вскрывать себе вены. Просто приняла те таблетки, которые ей дал Володя, чтобы прервать беременность и избежать аборта. Беремен¬ность действительно прервалась, но при этом Ирка чуть-чуть не отправилась на тот свет.
При первой же встрече с Володей я спросила его, как он прикажет пони¬мать эти эксперименты с таблетками.
— Я хотел, чтобы все были довольны, — невозмутимо объяснил он мне. — Жениться я не собираюсь, дети мне ни к чему. А твоя подруга почему-то реши¬ла, что ее беременность должна повлиять на мои планы. И аборт делать не пожелала. Одна моя знакомая врачиха посоветовала эти таблетки, сказала, что все как рукой снимет.
Он был абсолютно спокоен, благовоспитан и корректен.
— Если не хочешь детей, почему не принимаешь меры? — обозлилась я. Как-никак, Ирка была моей лучшей подругой и познакомилась с Володей в моем доме. И злилась я из-за смутного чувства вины перед ней.
Володя посмотрел на меня так, как если бы я предложила ему оскопиться во имя мира на земле.
— Господи, а я-то тут при чем? Предупреждал ведь, что не женюсь.
Постепенно вся наша институтская компания благополучно развалилась. Половина девчонок не смогла смириться с мимолетностью Володиных увлече¬ний, вторая половина чувствовала себя смертельно оскорбленной тем, что Во¬лодя не обратил на них своего благосклонного внимания. Наши же с ним отно¬шения продолжались еще и по чисто географическим соображениям: переехав к мужу, я оказалась в двух шагах от Володиной квартиры. Он же, по-видимому, ценил во мне благодарную и неболтливую слушательницу. Так или иначе, но пару раз в год мы общались.
Володя практически не менялся: все тот же благовоспитанный человек, все тот же занимательный собеседник, все тот же убежденный холостяк. И, если глядеть со стороны, неисправимый юбочник. Мало кто знал, с каким прене¬брежением он относился к женщинам вообще и к своим мимолетным подру¬гам, в частности. К пренебрежению прибавлялась еще и придирчивость, что¬бы не сказать — переборчивость.
Вызвать Володину благосклонность могла только красивая, эффектная, хорошо воспитанная женщина. Мало того, она должна была уметь вести светскую беседу, не курить, не увлекаться спирт¬ным, считаться с распорядком дня Володи. Последнее было труднее всего, поскольку мой приятель любил укладываться спать чуть ли не с курами, а вста¬вать на рассвете. Но если на него находил стих общения, мог сутками напро¬лет сидеть за столом, танцевать или смотреть телевизор. И, главное, доста¬точно было женщине подхватить обыкновенный насморк, как роман тут же за¬канчивался, и даме предлагалось убраться восвояси.
— Женился бы ты, — не выдержала я как-то. — Тебе уже за сорок, а ты до сих пор не знаешь, где загс находится. Несолидно. И опять же, будет кому стакан воды подать в трудную минуту.
— Успею, — хмыкнул Володя в ответ. — Дурацкое дело нехитрое. И потом я же пытаюсь найти себе хорошую жену. Каждый раз — осечка. Как только начинаем жить вместе, через неделю у меня депрессия. Кастрюли плохо вы¬мыты, в ванной куча каких-то флаконов, на работе сосредоточиться невоз¬можно. Просто кошмар!
Надо сказать, что работа у Володи была сугубо надомной. Вообще-то он блестяще знал английский язык и в молодости изрядно поездил переводчи¬ком с разными делегациями. Но с возрастом обленился, отяжелел и пристро¬ился в каком-то издательстве. Переводил статьи и книги по медицине. Плати¬ли ему очень хорошо, но он и вкалывал по двенадцать—четырнадцать часов в сутки. Сначала за пишущей машинкой, потом за компьютером. И во время работы не терпел никаких посторонних звуков.
— Чем тогда была плоха Раиса? — удивилась я. — Стюардесса на международных линиях, сутки дома — неделю отсутствует. И ведь полгода с тобой прожила...
— Ничем она не была плоха. Но мне надоело, что ее нет дома именно тог¬да, когда она нужна. Ну и потом, она то и дело намекала, что надоело ей бол¬таться по всему свету. Хочет-де выйти замуж, родить ребенка, работать, как все люди. А это — без меня.
Тут мой приятель слегка покривил душой. Уже много позже я стороной уз¬нала, что Раиса через месяц после их расставания вышла замуж, а еще через полгода родила ребенка. Насколько я разбираюсь в медицине, без Володи тут все-таки не обошлось. Обошлось без скандала.
На очередной Новый год Володя пришел с новой дамой. Звали ее Мари¬ной, и от многочисленных предшественниц ее отличало какое-то невероятное обаяние. Ко всему прочему, она не относилась к разряду молодых красоток и выглядела никак не моложе сорока лет. Все это вселяло надежду на то, что в отношении моего приятеля к женщинам и семейной жизни произошли какие-то подвижки.
В дальнейшем это подтвердилось. Володин день рождения мы отмечали не у него дома, а у Марины на даче. Дача была вылизана и ухожена, как иг¬рушка, грядки и клумбы — в идеальном порядке, на столе — изысканно сер¬вированное изобилие. Марина выглядела счастливой, Володя — умиротворенным.
Несколько месяцев мы с Володей не общались: закрутились, заработались. Ничего невероятного в такой ситуации не было. Но когда я позвонила (уж и не помню, что мне понадобилось) и в ходе разговора спросила, как поживает Марина, то в ответ услышала, увы, привычное:
—Наверное, хорошо, мы с ней давно не виделись.
Надо полагать, мое недоуменное молчание было достаточно красноречи¬вым, поскольку Володя снизошел до объяснений:
— Она все прихварывала, но мы считали — ничего серьезного. А потом один раз так скрутило, что пришлось отправить в больницу. Какие-то непо¬ладки по дамской части. Операция. Детей у нее никогда не будет. Ну, мы и расстались.
— Ты в своем уме? — опешила я. — Кто мне всю жизнь твердил, что дети — это обуза и что их заводят только неполноценные идеалисты?
— Я и до сих пор так считаю, — невозмутимо заметил Володя. — Но ведь впоследствии могу и передумать. И вообще, больная жена — это... скучно. А неполноценная женщина — не мой стиль.
Очередную даму, с которой Володя меня познакомил, звали Ольгой. Воз¬раст тот же, что и у Марины, — около сорока: по-видимому, эпоха молодых красоток действительно прошла. Не столько красивая, сколько стильная и эффектная. И очень самоуверенная — почти как мой приятель.
А дальше начались сюрпризы. Как очень быстро выяснилось из разгово¬ров, Ольга терпеть не могла домашнее хозяйство вообще и готовку, в час¬тности. Была замужем, овдовела и теперь свободна и счастлива. Единствен¬ная дочь, слава Богу, успешно вышла замуж за американца, уехала с ним то ли в Сан-Франциско, то ли в Лос-Анджелес и тем самым освободила Ольгу полностью. На досуге она любила заниматься теннисом и верховой ездой, причем зарабатывала вполне достаточно, чтобы это себе позволить. И вооб¬ще обожала независимость.
— Вовка обижается, что я у него редко ночую, — с детской непосредственностью заявила она мне, — а мне так удобнее. И вообще, ничто так не разде¬ляет любящие сердца, как общий ночной горшок. Вы со мной согласны?
Я с большим интересом посмотрела на Володю: некоторые Ольгины предшественницы, которые отваживались проявить десятую часть такой независимости, исчезали из жизни моего приятеля со скоростью звука. Но тут, похоже, было по-другому. Он явно был в восторге от высказываний своей новой пассии, которая к тому же называет его Вовкой, чего он всю жизнь терпеть не мог. Случай беспрецедентный.
— Правда, она необыкновенная? — спросил как-то меня Володя. — В жизни не видел подобной женщины. Подожди, вы с ней еще подружитесь.
— Это еще зачем? — не слишком вежливо поинтересовалась я. — А когда ты ее бросишь, я буду выслушивать ее жалобы? Спасибо, это мы уже проходили.
— Она не из тех, кто жалуется. И я не собираюсь ее бросать.
Первое было очевидно, во второе же верилось с трудом. Хотя моему приятелю вот-вот должен был стукнуть «полтинник»: не исключено, что это ка¬ким-то образом повлияло на его жизненные принципы.
Через несколько месяцев Володя объявил мне, что переезжает к Ольге: «У нее двухкомнатная квартира, нам обоим так удобнее». А еще через какое-то время мне по его просьбе позвонила какая-то женщина и сказала, что Володя просил меня его навестить. Он на Каширском шоссе, в Онкологическом цен¬тре. Отделение, этаж, палата, приемные часы...
Володю я узнала только по голосу, когда он меня окликнул. Всю жизнь, сколько я его помню, он весил не меньше девяноста килограммов при почти двухметровом росте. Бывали периоды, когда весил больше. А тут передо мной лежал самый настоящий дистрофик — кожа да кости. И страшнее всего было то, что напрочь исчезли знаменитая Володина самоуверенность и невозмути¬мость. Страх, растерянность, боль — вот что было в глазах моего приятеля. Да и в голосе, если честно, тоже.
— Не пугайся, подруга, — с тенью прежней улыбки ответил он на мой невысказанный вопрос, — ничего страшного не произошло. Половину желудка мне оставили, жить можно. Если, конечно, не переутомляться, соблюдать ди¬ету, не пить, не курить, не волноваться, гулять перед сном. Придется привы¬кать. Через пару недель меня выпишут — сделай одолжение, купи чего-ни¬будь на первые день-два.
Я захлопала глазами. В первый раз в жизни Володя просил — просил! — меня об одолжении. И почему меня, а не Ольгу? Или, если уж и там не сложи¬лось, ее преемницу?
— Прости, что напрягаю тебя, но... боюсь, больше некого. Оля меня броси¬ла, как только узнала диагноз. Сказала, что неполноценный муж ей ни к чему.. Правда, официально мы еще женаты не были, до регистрации месяц оставал¬ся. Но заявление подали, и жил я у нее. В больницу она пришла один раз, еще до операции. Передала ключи от моей квартиры и сказала, что все мои пожитки она уже перевезла обратно. Очень культурно попросила прощения за то, что у нас с ней не сложилось. Вот и все. Ты все долбила: женись, женись! Вот, собрался жениться — и сразу угодил на стерву. И как только таких земля носит?
— Хочешь, я позвоню Марине? — предложила я. — Она ведь тебя, кажется, любила. Может, до сих пор любит. Володя покачал головой:
— Она давно вышла замуж. Нашла какого-то вдовца с кучей детей. Ты думаешь, я тебе от хорошей жизни позвонил?
Этого я, разумеется, не думала.
Первое время после выписки из больницы я навещала своего приятеля довольно часто. Потом поняла, что он тяготится моими визитами: приходи¬лось не только бриться, но и бодриться. Да и оправился он настолько, что вполне мог сам о себе позаботиться. А когда в один прекрасный день мой приятель не без доли смущения сказал мне по телефону, что он вообще-то не один и лучше мне прийти в другой раз, я успокоилась. Жизнь продолжалась.
Увы, продолжалась она уже не для Володи. Дама, с которой он неизвестно где познакомился накануне, оказалась обыкновенной аферисткой. Несколько капель банального клофелина в не менее банальную водку — и Володя от¬ключился. Пришел в себя ненадолго — только для того, чтобы вызванная им милиция зафиксировала пропажу из квартиры всего мало-мальски ценно¬го. Несколько запоздавшей «скорой» оставалось только констатировать «смерть от алкогольно-лекарственного отравления». До пятидесяти лет мой приятель не дожил всего пару месяцев.
Ни в одной "Хронике криминальных происшествий» это обычное по нынеш¬ним временам происшествие не было упомянуто. На его очень скромных и малолюдных похоронах я была единственной женщиной.
Но даже я не плакала.