Баня для казаха это...

               
(из дневника геолога)

Наш маршрут лежал от озера Балхаш до крупного города Караганда, так назывался этот город в 80_е  годы. Геофизическая партия, состоящая из - бурового отряда,  который разбуривал скважины для заложения взрывчатки; сейсмический отряд, в состав которого входили два “Захара” – бортовой, под сейсмокосы и; сама сейсмостанция; один фургон для перевозки людей, и водовозка. Еще было два отряда-призрака – взрывники и топографический отряд. Мы шли по их следам и находили вешки, скважины с торчащими проводами от детонаторов, вокруг скважины валялись обрывки цветных проводов и иногда, вместо вешек, пустые бутылки из под горячительных напитков: топографы временами размягчали свою однообразную жизнь таким способом.
Но самое главное – мы  таскали с собой по полям настоящую русскую баню, но на колёсах, оборудованную на тележке из под прицепа. Это была наша гордость и единственная радость в полевой жизни.
       Временную базу мы разбили чуть в стороне, километрах в 100 от шахтёрского города Алатау. В Казахстане расстояния имеют иной масштаб: сто километров здесь - как километр в России, они преодолевались быстро и намного легче. Чингиз-Хана просто заносило в Россию, как разбежится по степи, видимо остановиться уже не мог, так и – выносило воинствующих кочевников к мирно существовавшим славянам, которые и не полагали, что восток  богат живым материалом. От саранчи спасает только терпение и время.
       Это была самая неудобная стоянка: кругом степь да степь с небольшими морфологическими волнами – движущийся пешеход  долго виделся, временами исчезая в нижних перегибах рельефа, и некоторое время нельзя было понять направление его движения и скорость. И уже потом, когда  надоедало отслеживать его фигуру, странник неожиданно возникал прямо перед нами. Оказывается пришел один - из отряда топографов за провизией.
       Свой лагерь мы разбили рядом с отарой. Юрта чабана была видна издалека. Мы знали, что там  найдём свежую воду, мясо, айран охлаждённый, до ломоты зубов, хранящийся в курдюках в глубокой скважине. И ещё мы знали, что расположение рядом с овцами было хоть и не приятно, но это обезопасивало жизнь , так как овчинный запах отпугивал многих, а особенно ядовитых насекомых, например как  каракурту, которые для овец были деликатесом, а по рассказам казахов укус каракурта валит верблюда. Не проверял, но верил, и радовался, что я защищен, от этого малозаметного насекомого, безмозглой овцой и, с тех пор стал терпимо относиться к её упрямству и запаху овчины, который по прошествии лишь ностальгически вызывал в памяти затерявшиеся кошары в пространстве и маленьких курчавых охотников за смертью. Со временем стала  проявляться жалость к ним – чабан легко, как очистить лук, мог перерезать глотку этому безобидному животному, словно он перерезал верёвку, в честь приезда гостей, которые регулярно наведывались к источнику живого мяса. В огромном казане готовился бишбармак – национальное блюдо казахов, запах от которого разносился по степи, зажигая глаза у гостей, а овцы от пережитого сбивались в плотную кучу. Но на следующий день, пожиратели гадов, паслись как ни в чём не бывало, или память у них была слабой, или они привыкли мириться и, принимали это за часть своей жизни, и потому ни о чем не умели жалеть. Ну почти как и люди.
       Неудобство расположения базы заключалось в следующем – это открытая местность, а внутри людей укрепился инстинкт самосохранения, который формировался в течение многих веков, от жизни в постоянной опасности. Но  нам  нападение кочевников не угрожало, может, быть сегодня так - от свободного преступного мира, порождённого современной философией жизни, оснащённых мощными джипами, у которых одно из удовольствий в жизни – это пожрать на халяву свежего мяса в романтичных условиях степи.
Но для нас, тогда, основным недостатком в открытой местности было – это отсутствие возможности воспользоваться туалетом. И в первое время приходилось использовать перегибы местности: утомишься, пока доберёшься до места, если успеешь. Но вскоре нам надоело это и, был установлен щит, метрах в ста от базы, за которым выкопали туалетную яму. А что бы случайно не оказаться свидетелем интима, на пути к туалету был установлен плакат с надписями: “Иди и; Стой”, каждый проходящий переворачивал табличку на соответствующую сторону. В начале все добросовестно и даже с удовольствием выполняли  процедуру смены надписи, но со временем стали забывать, и все чаще происходили казусы. По началу веселило, но вскоре к этому тоже привыкли. Если задумавшийся посетитель слышал шаги, то он уже истошно в испуге не кричал –
- Стой! - а просто,
- Куда прёшь скотина, места на двоих на хватит!
- Что ты Василий? Для женщины мог бы и уступить.
Были в нашей партии две женщины. Но об этом отдельный рассказ.

       Огромная юрта чабана напоминала маленькое государство за невысокой изгородью вокруг жилья, где происходило постоянное живое движение как в городе: женщины постоянно что-то колотили, рубили, стирали и таскали из юрты на улицу и обратно; вокруг – больше десятка - дети, повзрослее помогали по хозяйству, а малые сновали, кувыркались, галдели, иногда кто-то из малых начинал реветь, буравя грязными кулачками глаза, от чего лицо теряло маску пыли, которая вначале принималась за загар. Женщины не теряя темпа работы, путем переклика, напоминающего галочий базар, быстро устанавливали причину рёва дидятки, находили виноватого, наказывали его определённой повинностью, от чего дитё удовлетворялось и, постепенно  вливался в карусель детской жизни. Поначалу жизнь казаха-чабана мне напоминала цыганскую жизнь, но потом оценил, что это далеко не так: цыгане кроме шума и суеты ничего не добавляют в жизнь общества, в котором они живут, скорее как паразиты; а казахи-кочевники кормят город. К этому народу я относился уважительно. Они не умели лукавить как цыгане.
Однажды я сфотографировал всю семью чабана в различных комбинациях: с детьми и отдельно, разряженную жену в национальную одежду, старшего сына, только что вернувшегося из армии, то на лошади или рядом с животными. За своё усердие я стал их почетным гостем, и на все время соседства получил право бесплатно пользоваться содержимым курдюка в любое время, научив меня, как его доставать из скважины. И даже дали покататься на низкорослой казахской лошади, сидя на которой возникал страх за лошадку – как бы она не сломалась пополам, она было провалена посередине.
Однажды был приглашён на семейную трапезу. Внутри юрты оказалось уютно, чисто и прохладно. Взрослое семейство сидело кругом на красивом ковре. Мне подали большую пиалу с кумысом – сероватый напиток в котором плавали черные пятна, которые не вызывали аппетита, но как мне пояснили, что это жир. После нескольких глотков я почувствовал головокружение, как после принятия спиртного – оказывается, настоящий кумыс, с градусами. И от хмельного напитка я перестал комплексовать. Казахи негромко разговаривали на своем языке, иногда смеялись, хитро посматривая в мою сторону.
       - Женат ли я? Есть ли дети?
Я посмотрел на  добрые, мелькнувшие взглядом любопытного зверька, глаза старшей дочери, которая ухаживала за “застольем”, брызнувшие хитринкой при заданном вопросе, и представил свою жизнь в степях во множественном окружении детей. С такой симпатичной зверушкой только на это я бы и был способен, и даже бы не заметил, как это произошло. Романтичная любовь в степи незаметно переходит в процесс жизненного рабства. Я пытался отличить причину сладкого головокружения – толи от кумыса, или от фантазии о перспективах приобрести огромную, просторную любовь, как сама степь. Вот это и есть свободная любовь, не обременённая страхом – как прокормиться. А современная “свободная любовь” в городах – так это б-во натуральное, элементарное баловство своими приборами. Детородный аппарат в аноническом состоянии.
       - Да, женат, - перебил я своим ответом сладостную перспективу, порождённую игривой фантазией.

       Вскоре наступил банный день. Примерно в полдень. После того, как было преодолёно последствие сытного обеда, и воля жизни победило её слабости, соседствующая “община”  приостановила свою бурную деятельность  и, с опаской наблюдали как,  над избушкой на колесах, из трубы, в изогнутое небо степи, устремился чёрный столб дыма. Даже овцы перестали искать вредное насекомое и с любопытством, переминаясь с ноги на ноги, решали – бежать ли, или принять конец света не сходя с места. После долгого застоя баня всегда вела себя так: отсыревшая топка, задремавшие камни сначала выбрасывали сажу прошлую, но постепенно топка раскалялась и шлак сгорал в истоке, не успевая дойти до трубы. Аборигены успокаивались и, суета жизни возвращалась шумом,  пылью. Лошади  тряхнули гривой, фыркнули и опустили головы в поисках съедобного. Только хозяина степей притянуло любопытство к нашему крематорию.
От полученного ответа его глаза покрылись маслянистой плёнкой, затем прищурились до узеньких щёлочек, что спичка не пролезет, на  лице нарисовалась улыбка блаженного, морщины разгладились и возраст потерялся.
       - Баня?! – мечтательно произнёс он, словно свою главную мечту.
Вскоре мы узнали от начальника партии, что первым идёт в баню чабан со своим семейством.
Дети чабана мылись недолго. Они, как семена с зажаренного кукурузного початка, один за одним высыпались из бани, и скакали по степи от избушки до юрты, окутанные в халаты и полотенца, напоминающие теннисные мячики  скидываемые поочерёдно со склона.
Вскоре наступила томящая тишина.
Лучший способ убить избыточное время – это забить козла. Но козёл кончился.
На фоне затухающего неба над исчезающей степью возвышался сиротливый, но гордый силуэт бани, напоминающей взлетевший паровоз в момент скончания топки. Внутри банного агрегата тоже было тихо.
       - Може они тама угорели?
       - Да с какого ляда? - Печка давно потухла.
       - И чего они там делают? Ни звука, ни шевеления.
       - Я понял – он любуется. Взгляд не может оторвать, в первый раз в жизни увидал свою мадам голой.
       - Так там же темно, чего он увидит?
       - Так он её отмыл и теперь она светиться, - находился рабочий по кличке Мультфильм.
       - Нет, непонятно - почему тихо?
       - А он за много лет в тесных условиях жизни научился работать  втихую.
       - Слушайте, может ему свет подать, а то потерял свою мадам, не найдёт. Ищет наверное.
       - А не ушёл ли он? Пока мы козла убивали.
Один из рабочих подошёл к балку и, занёс руку, что бы постучать, как - дверь резко распахнулись. Кучка рабочих напоминала делегацию, ожидающая явления, не хватало только свечек в руках – на пороге стояли два белых ангелочка.
       - С легким паром вас! – выдохнула толпа вместо молитвы.
       - С возвращением обновлёнными в наш мир, - пошутил Мультфильм.
       - Ай хороша баня ваша!
       - Приходите ещё.

      Для себя  истопить баню решили  завтра. Из боязни, потерять её повторно, мужики забивали козла прямо у входа в баню, имея при себе полотенце пушистое, да мыло душистое.