2. ashore

рекомендуют здесь все мне
всё вокруг воспринимать адекватно
2H Company


думать нехуй
Kunteynir

протягиваю руки к реке, как те мертвецы из сна - в сознание живущих. ассоциативным рядом встают полустёртые уже картинки - завещание неизвестного на парапете, собственная подростково-суицидальная медитация в темноте октябрьской ночи на ступеньке, то и дело скрывающейся под водой, пьяный смех и "эй, русалочка!" - возвращение к убогим реалиям берега. попытка побега заканчивается в хвосте очереди на ступенях ломбарда. чужие нервные клетки в безвыходности ожидания стекают потом по спине. завтрак у тиффани или naked lunch - и того, и другого было предостаточно, и то, и другое в конце концов неизбежно оборачивается скукой однообразия. отсюда, из хрен знает какого квартала выхино, с заплёванных ступеней твоего будущего, пытаясь скоротать время, я сочиняю письмо, которое ты не прочтёшь никогда, которое ничего не изменит в твоей жизни. это я написал то завещание на парапете, которое ты сейчас прокручиваешь в голове, возвращаясь домой с плавящейся под июльским солнцем набережной. но зелёным волнам, которые ты всё ещё считаешь спасением, всегда недоставало размаха, чтобы захлестнуть с головой. они смиренно лижут пальцы ног, равнодушные и отстранённо-бесчувственные волны городской реки. хроники ещё одного июля, потерянного где-то в районе речного вокзала.
- а может, это и есть настоящая жизнь?
отчаянно белым врезаются в память силуэты домов. холодное море пальцами фьордов скребётся в неприснившиеся сны. кто ты, эй? будешь ли ты любить меня после того, как будут спеты все песни, и всё, что останется - смятая душа в складках вычеркнутого (за профнепригодность) из всех прейскурантов и некрологов тела? выжимаются слёзы из глаз, отрываются пальцами кусочки обоев. трёхслойность пространства, в общем-то, разрешается для разглашения. как-то так. двинулся феназепамом (столь бережно хранимая на случай ****еца заветная ампула) - толку-то - пару минут неопределённости и снова - зубами вцепившись в наволочку ждать чуда из пространства оконных рам. секунды и септы детсадовской сюиты в ре-миноре - "никто меня не любит" и, может, всякое там "мир тебя ненавидит", да вариаций на тему ещё листов пять - а смысл, если никто не услышит, и это - первая правда, которую ты можешь усвоить на отсутствии собственного опыта или как угодно ещё. небо пасмурное, как тогда, и единственный человек, который ещё способен видеть сквозь, ускользает за пределы досягаемости всех этих фимбрий - душевных и не очень. фимбрии своими окончаниями липнут к стенам, а ты залипаешь в чётких границах временного покоя. оранжевые розы на стенах и оголённые провода по ту сторону шкафа - не надо ничего, просто побудь со мной рядом.
у слепленной из глины девушки - лицо Берроуза и сиськи 2го размера. у неё нет рук - руки будут потом, отдельным (и ненужным, в общем-то) дополнением. она сидит в шкафу, прикрывая небольшой склад медицинского инструментария, временно пылящегося без дела. снятся танцующие ампутанты и биороботы из будущего в пластиковых инкубаторах.
- это, а у меня гепатит, кстати, - говорит он в процессе. на моих руках - а то и внутри них - его кровь.
- оу, - говорю я. - оу, правда? а ты минутой раньше мне этого не мог сказать?
- ну, я думал, ты в курсе.
щёлк. бывают моменты, когда даже переживать уже бесполезно. щёлк. тумблер, переключающий эмоции, вдруг оказывается бесполезной, поломанной игрушкой.
в коридоре встречаю Л. делюсь внезапно свалившейся на меня радостью.
- а у него ещё и вич, кстати, - говорит Л. ёб твою мать, какая своевременная информация. - да ладно, забей. ты же не спала с ним.
нет. не спала. только теперь это уже почти что без разницы, по ходу.
- надо кровь выдавить, - с умным видом говорит В. ну-ну. все 5 литров, отчего бы и нет.
внезапно думается: что ж, не мытьём, так катаньем. или как там. если вокзал и всё прочее так легко сошло мне с рук в своё время, то сейчас... и по такой глупости, боже.
но я надеюсь, конечно. в принципе, есть шансы, что всё обойдётся и сейчас. снова 2 года жить в неизвестности и бояться посмотреть на очередной бланк анализов.
- ну, сдохнешь значит, тоже ничего плохого в этом не вижу, - шляемся по дворам каким-то, наконец-то совпали в пространстве и времени. дорога из города дешёвых баров и навесных мостов заняла у тебя где-то ночь, к утру полетел интернет, а к вечеру на противоположной от дома окраине возник я с такими вот новостями и предложением поделиться дензнаками.
офисный мальчик, стоящий передо мной, покупает стеклянный аналог solutio_Naftizini. на улице М. толкает меня плечом: "не завидуй". в голове - каша, на периферии сознания еле слышно играет love_cats кьюра - не в тему. жизнь строится по странной логике, и никто не верит в правду. я не похож на того, кем являюсь, я делаю не то, что мне предписано ролью, а результат этой деятельности, в свою очередь, не укладывается в табличные значения из приложения в конце учебника. полотна бессонницы рвутся короткометражками ночных кошмаров, и кажется, что лучше уж было терпеливо переждать ту медленную муку, чем вот так вот лететь в омут собственных страхов вниз головой. кто-то трясёт меня за плечо: "эй, проснись, что с тобой? проснись!", и я просыпаюсь в слезах, вцепившись ногтями в подушку дивана и содрогаясь всем телом. следующей ночью мне снился снег - белый шум по ту сторону телеэкрана. я не спал и старался думать о том, что всё будет ништяк. но снова и снова вставала в памяти та высохшая древняя планета с огромным притяжением и вяленые рыбы, бессмысленно по этой планете блуждающие - обречённые вяленые рыбы из того видения во время приступа кататонии.
в те дни, когда мы с тобой гуляли по воображаемым крышам моего сознания или сидели, влюблённые, у реки, убившись тогда ещё безрецептным трамадолом, это было так похоже на то, что называют счастьем, да, я думаю, это оно и было. когда мы впервые шли по всё ещё февральскому, должно быть, снегу, засыпавшему узкие улочки моего района, и было поздно, и я потом долго врал на кухне, а ты писал цифры телефонного номера на оторванном от двери объявлении, и мы целовались - впервые - и, конечно же, не могли остановиться. потом, спустя несколько лет, в другой день, число которого также совпадало с номером месяца, мы снова увидели друг друга впервые, и снова это было похоже на волшебство.
впрочем, я думаю, что метаморфозы этого волшебства коренились ещё там, в тех засыпанных снегом днях наших первых свиданий, в моем идиотском вранье на тему собственного прошлого, в желании - одном-единственном на всю жизнь, но так долго и тщательно скрываемом для упрощения процессов манипуляции. и всё это на самом деле почти не имеет отношения к нам - я действительно любил и люблю тебя, но есть аспекты жизни, повлиять на которые любовь, даже единственная и настоящая, как ни крути, не в состоянии вовсе. так, ложь помогала мне несколько лет - даже усилий предпринимать не нужно было - ты сам делал то, что мне было нужно. и потом, когда карты были раскрыты, менять ситуацию было уже слишком поздно - так, должно быть, казалось тебе. правда, впрочем, ещё проще - поздно было изначально. но это уже совершенно не имеет значения.
но волшебство... волшебство осталось. и пропасть, которая лежала между нами была в определённом смысле компенсирована этим волшебством и аксиомой, которую ты усвоил на опыте своих друзей и которая давала тебе это пессимистическое смирение. твоя аксиома была проста - с опиатов не слезают. сам ты укреплялся в неприязни презрении к медленной теме, но ирония судьбы была в том, что два самых близких тебе человека были по ту сторону барьера. поэтому, в общем-то, со временем вся эта атмосфера стала тебе вполне привычной и понятной. и всё же, мы жили на разных берегах, хоть и любили друг друга как раньше.