Глава 22. Среда обитания

Первую в своей жизни трубу я нашёл чуть больше года назад. До этого год скитался по различным шабашкам, а ещё раньше, в прошлой жизни был инженером.
Инженерно-техническая работа кончилась в январе 1992 года.  Доллар скакнул с пяти рублей по чёрнорыночному курсу до ста шестидесяти  по официальному, а зарплата упала до шестисот рублей. Цены же со второго января выросли в кратные разы.
Я уволился из конторы и поступил на курсы операторов котельной. На курсах платили стипендию в 1200 рублей. По окончании курса  поступил учеником оператора  котельной установки.
В работе кочегара меня привлекала, прежде всего, возможность не каждый день ходить на работу. К тому же я, по наивности полагал, что в котельных работают сплошь одни поэты и художники. Как говорил Аксёнов: «Котельная – пристанище новых христиан».
После рафинированной технической интеллигенции на котельной все люди казались необычными. Особенно поражали масштабы бытового пьянства. Пили всё подряд, не помня себя,  до эпилептических припадков, до галлюцинаций.
Я тоже оказался подвержен этому делу. Пьянству на рабочем месте в значительной мере способствовал девиз: «Кто не пьет,  тот стукач». Впрочем, я всем своим существом опрокидывал этот принцип. Я пил и потихоньку постукивал, искусно сталкивая работяг лбами. Впрочем,  пролетарии платили мне той же монетой.  Пьянство они умудрялись сочетать с удивительной расчётливостью. Они собачились из-за мизерной переработки и готовы были  горло друг другу перегрызть за копейку. Я не был таким уж идеалистом, воспитанным за шкафом,  и искренне считал, что порядочный человек это тот, кто делает гадости ближнему своему без особого удовольствия, и, чтобы выпасть из моей  горизонтали, человеку нужно  было выкинуть какую- то уж очень заковыристую подлянку.
В сущности люди не меняются в зависимости от места, меняются только декорации и масштабы запросов. Кто- то мечтает о пяти миллиардах, а кто- то о пяти рублях на опохмел.
Облезлых умников не любят не те и не другие.  В первый же день работы, я взяв тетрадный лист принялся рисовать схему котельной, но не ту, которая висела на стенке и давно не соответствовала действительности, а реальную. Я прошёл по трубам, полагая, что коллегам  понравится такая любознательность. Но тут вдруг к удивлению своему заметил откровенную недоброжелательность, а порой и  неприязнь со стороны коллег.
Я действительно не понимал в чём дело, но потом пришёл какой-то начальник и спросил, что за схему я рисую. Узнав, что это всего лишь схема котельной для собственного пользования, начальник успокоился, но посоветовал не раздражать народ.
Потом уже я понял, что человек с ручкой и блокнотом на биологическом уровне вызывает народную ненависть, а начальники воспринимают его как конкурента, претендующего на их кусок, любая врезка может стать источником дохода, то есть всё по Оэрэлу: "Незнание-сила", что в переводе на отечественный означает: "Кто много знает, тому не дадут долго жить". После этого случая я, по мере возможности, старался слиться с окружающей действительностью. Одевался небрежно, подолгу не мылся, перестал пользоваться лосьоном после бритья,  а потом и вовсе отпустил бороду. Пьянство на время примиряло меня со средой обитания, притупляя чувство стыда, на время усыпляя совесть. Но коллеги во мне всё равно нюхом чувствовали чуждый элемент. Классовое чутьё у современных "шариковых" ещё никто не отменял.
Однажды я вышел в ночную смену, чуть пораньше и обнаружил на вахте всю, вплоть до исподнего,  одежду сменного мастера. На котельной была небольшая сауна, и я  решил, что мастер слишком расслабился в сауне. Тут появился сам хозяин одежды.
- Слушай, ты моих шмоток не видел? - спросил он.
Я указал на одежду.
-   Да вчера, понимаешь в сауну   сходили.  Понятное дело выпили, перебрал маленько, отключился. Как домой дошёл не помню. Очнулся дома, лежу голый, на полу, в коридоре. Жена говорит, вчера вечером пришёл в чём мать родила. Надо бы тормознуться с пьянкой. Давай, что ли поправимся, - предложил он,  доставая наполовину початую литровую бутылку спирта "Рояль".
- Да я не пью, - пытался вяло возражать я.
- Да ладно, я тоже не пью, а только лечусь, - осклабился мастер, разливая спирт в алюминиевые кружки.  В кружках уже была налита вода на два пальца. Спирт мастер долил в пропорции один к одному и, протянув мне кружку, коротко проинструктировал:
- Пей на выдохе.
Я выпил  тёплый раствор и меня тут же вырвало. Это  уже потом я узнал, что надо лить воду  в спирт, а не наоборот.
- Это ничаво, ничаво, первая колом, - философски заметил мастер и, плеснув себе в кружку чистого спирта выпил, как воду, и сразу же налил опять себе и мне.
На этот раз спирт пролетел соколом и, проскочив в пищевод, покойно прижился в желудке. По телу и телесным перифериям разлилось тепло, появилось ощущение лёгкости, как  в парной, когда плеснёшь на каменку из ковшичка травяного отвара, а после отходишь себя по бокам берёзовым веничком. Мир вокруг заиграл разноцветными красками.
Мастера звали Толян. Поправившись, он впал в благодушие и решил показать мне котельную. Толян был самый толковый из операторов. Он единственный  знал, куда бежать в случае аварии и даже во время длительных запоев, пребывая в тяжёлом, свинцовом опьянении оставался вменяемым. Обычно, грузно осев на колченогом стуле, склонив голову так, что со стороны казалось, что человек просто крепко задумался, но, как только срабатывала аварийная звуковая сигнализация,  Толян мгновенно вскакивал и подобно носорогу, бегущему к  водопою, сметая всё на своём пути, бросал мощное тело к нужной задвижке и мгновенно восстанавливал нарушенный параметр.
Родом он был из затерянной в лесах псковщины деревеньки. После армии подался в прапорщики. Начальник котельной - бывший военный  переманил  Толяна к себе.  С  крестьянскими генами ему передалось природное термодинамическое чутьё, кроме того, он мог изобразить схему котельной и более-менее внятно объяснить,  что откуда течёт.
В то время на котельный работали в основном либо случайные люди,  временно перебивающиеся в ожидании места, или потеряшки,  выброшенные житейской бурей на  периферию  жизни. Некоторые,  не то что схему котельной не могли вспомнить, но и себя- то не всегда помнили.
Схема котельной висела на стенде, перед столом на самом видном месте, но она уже давно устарела. Каждый начальник производил изменения: вваривал врезки, подключал дополнительные ёмкости. Котельная расширялась, мощности увеличивались. Толик провёл меня по схеме и , допив остатки спирта, мы, что называется, завелись.  Сходили за добавкой.
Выпив, Толян впал в меланхолию. До этого, с поправки, он только широко улыбался, демонстрируя крепкие белые зубы и, сверкая припухшими от пьянства, слегка раскосыми, тёмными глазами,   покрывался плотным, здоровым румянцем. Короткая стрижка-бобрик играла на свету, как шкурка у морского котика. А тут, вдруг Толян погрустнев, с печалью в голосе выдал:
- Уйду я отсюда.
- Куда? - не понял я.
- Уйду, совсем уйду в метрострой. Я ведь плотник. До армии плотничал в артели, срубы ставил. Теперь вот кореша обратно в бригаду зовут. Они всей бригадой в метрострой подались. Пойдёшь со мной? Там, знаешь какие бабосы. Штук по двадцать зашибают!
- Да я же ничего не умею, - пробовал возразить я.
- Это ничаво, главное ,здоровье. Для  начала будешь породу откатывать, если на наклонке, так ещё больше бабосов выйдет.
Потом уже я узнал, что всерьёз эти разговоры под спирт воспринимать нельзя. Выпив, почти все на кочегарке говорили, что уйдут, что здесь временно, считая по-видимому эту работу несерьёзной для здоровенных мужиков. Мастер всё больше пьянел. Хмель тяжёлым камнем ложился на старые дрожжи. Неожиданно Толян, вперив в меня стеклянные глаза на выкате, с трудом ворочая языком,  произнёс:
-  Беги отсюда, паря, тебе здесь не место, под тебя роют.
Я тогда не принял слова Толяна всерьёз и простодушно переспросил:
- Кто роет- то?  В каком смысле роют?
Но Толян, внезапно протрезвев, разразился громогласным смехом и широким жестом, как бы перечёркивая всё сказанное, указал на почти пустую бутылку и произнёс:
- Забудь. Наливай! 
Взмахом руки Толян опрокинул бутылку со спиртом на стол. Я плеснул себе остатки спирта и, пока Толян прикуривал, незаметно вместо спирта, как бы по ошибке, налил в кружку мастера чистой воды. Толян, крякнув, хватил чистой воды и всей своей гигантской тушей рухнул на пол.  В это время раздался телефонный звонок. Звонили с фабрики " Театральный грим", просили дать атмосфер пять- шесть.
"Театральный грим" был главным потребителем пара. Фабрика изготовляла  грим, различные крема, и даже косметику с Мёртвого моря, но главной продукцией был огуречный лосьон.
Когда я только появился на котельной, меня поразил характерный запах парфюмерии, исходящий от слесарей.  Я ещё подумал: " Надо же, какие чистоплотные, всегда помнят о гигиене". Потом я обнаружил в раздевалке целую коробку с пустыми пузырьками от огуречного лосьона. Это был хит сезона - двести граммов чистого спирта, да ещё с огуречной закуской в одном флаконе. Его пили упаковками. Был ещё лосьон "Медок", но тот не пользовался таким спросом.
Лосьоны брали на фабрике  по оптовой цене, а иногда и вовсе без денег. Услышав, сквозь телефонные помехи, таинственное слово "Грим" я кинулся к коллектору и, вцепившись в штурвал задвижки, рванул его от себя, что было силы, но стрелка манометра,  конвульсивно содрогнувшись,  почти не двинулась с места. Когда я вернулся  вниз, к котлу, давление на котловом манометре упало до четырёх атмосфер. Я попробовал увеличить нагрузку с помощью рабочей задвижки, но и это не получилось. Стрелки фронтовых манометров давления газа стояли как вкопанные. Тогда я побежал к газораспределительной установке, давление газа на вводе катастрофически упало.
Опять позвонили с фабрики. Сердитый голос спросил: «Почему пар не даёте?" Пробурчав что- то нечленораздельное, я повесил трубку. Потом  ещё раз попытался растолкать Толяна, но он был безнадёжен.  Я отключил всех потребителей, надеясь, что весь пар пойдёт на «Грим», но стрелка главного котлового манометра предательски застыла на четырёх атмосферах.
Телефон  надрывался, а я, как загнанный зверь, метался в проходе  кочегарки, между котлом и газораспределительной установкой. Потом  просто сел на ступеньки сварной лестницы и впал в прострацию.
Ночью котельная  смотрится довольно зловеще. Как  будто где- то слышится скрип цепей,  стоны машин и механизмов, вой  ветра в разбитых окнах.  Не случайно в голливудских триллерах частенько кульминационная сцена  происходит в котельной.
Под утро появился начальник и,  отрегулировав давление на вводе газораспределительной установки, стаканом пилота поднял пар. 
С меня удержали часть зарплаты за срыв работы фабрики, а Толяну, на удивление, всё сошло с рук. Он считался неприкасаемым, как ценный специалист.
Больше на кочегарке я не появлялся. Через месяц  зашёл в кадры и забрал трудовую книжку с тридцать третьей статьёй за прогулы. Котельная выталкивала инородные тела, переваривая всё остальное.
Потом я некоторое время чем-то торговал, а как наступили холода, опять потянулся на трубу.
На новой котельной в основном работали весёлые и доверчивые женщины бальзаковского возраста.  Здесь постоянно царила атмосфера всеобщего веселья. В ночные смены, на огонёк слетались местные алкаши. Женщины-операторы накрывали столы. Приходили даже те, кому  не надо было выходить в смену. Муж бригадирши привозил её на садовой тележке. Ходить сама она временно не могла, сломала ногу, поскользнувшись на соплях, размётанных по крутой, железной лестнице.
Когда все были в сборе, начинались песни, пляски, массовые братания. Вообщем,  не работа, а сплошной непрекращающийся праздник.  Разумеется,  все официальные праздники и дни рождения проводили на кочегарке. Зайдёшь на такую кочегарку, а там столы ломятся от пирогов, солений в варений собственного приготовления ! Все меж собой дружат и обнимаются. Начальником банно-прачечного комбината, которому  подчинялась котельная,  был бывший военный и неисправимый мечтатель Козлёнков.
Как только он появился на комбинате,  сразу решил навести порядок, а затем всё перестроить и даже возвести на крыше вертолётную площадку. Прежде всего, он взялся за дисциплину, приняв на работу  нового бригадира, тоже из военных.
Женщины в первый же день напоили бригадира и потребовали убрать его. Самого начальника тётки пригласили в сауну, а потом пустили слух о злоупотреблении служебным положением и разврате. Во избежание скандала новый начальник уволился, и заговорщики вновь праздновали победу.  Но всему хорошему рано или поздно приходит конец.
Однажды, в один из праздничков работнички подорвали котёл. С вечера котёл отключили, а с утра решили запустить, но, по всей видимости, травила контрольная задвижка и топка за ночь загазовалась. Как только женщина-оператор внесла в топку газовый запальник, послышался хлопок, потом произошёл взрыв. Боковую обмуровку  снесло взрывной волной всю, до последнего кирпича, а фронтовая кладка, выполненная в четыре кирпича, осталось нетронутой, это и спасло жизнь женщине.
Пришел утром  на смену - кругом руины, разруха, острый запах мяты. У котла сидит бригадирша с перекошенным набок ртом. Напарница спрашивает: «У тебя валидола нет? Тут Галке плохо». «Нет», - отвечаю, а сам, глядя на неё,  подумал: «Не валидол ей нужен, а сто грамм».
Так праздники и кончились, а вместе с ними и дружба - отношения в коллективе охладели.
Дружба в котельной - до первой аварии. Как только что-нибудь случается, каждая смена превращается в маленькую стаю и начинает тянуть на другую, а то и друг на друга.
К несчастью на этот раз взорванный котёл запускал я по распоряжению начальника. Котёл был неисправен. Бригадирша попросила меня задним числом записать все недоделки и представить начальству в виде докладной . Я уже начал было писать, но, подумав, отказался. "А ты оказывается какашка !", - сказала бригадирша. "Да, я - какашка, вы все утонете, а я всплыву", - дерзко ответил я, и на всякий случай приготовил заявление по собственному желанию.
Обычно я уходил со смены чуть пораньше, оставляя напарника. Однако, если до аварии это сходило с рук, то после взрыва взялись за дисциплину. Главный инженер стал частенько, а иногда даже и по ночам наведываться с проверками. В одну из проверок он не застал меня на рабочем месте, и я подал заявление.
Знакомый моряк Трофим устроил меня в рыбный порт. В  рыбном порту меня привлекали две вещи: рыба и море, наверное, где- то в роду рыбак затесался. На здешней кочегарке работали бывшие моряки. И хотя многие обошли весь земной шарик, но  вспоминать о море не любили. Воспоминания ограничивались анекдотами о замполите и шопшендере.
Рыболовецкий труд в морях тяжёл и изнурителен. Вахта на пронизывающем, ледяном ветру, мороз такой, что руки примерзают к металлу, вода из опреснительной установки. Сухопутной профессии у большинства не было, но почти каждый рассуждал о  том, что хорошо бы нормально устроиться на суше, и потому кочегарка считалась временным пристанищем. В моря ходить никто не хотел, а здесь, по крайней мере, в тепле. Кто  ждал подходящей должности, кто просто перебивался в поисках работы где-нибудь на продуктовом терминале или, на худой конец, на холодильнике. Одним словом поближе к еде.
Ходили слухи, что котельную скоро закроют, окна заколотят, двери заварят. Арендаторы подключались к небольшим, модульным котлам. Однако, несмотря на слухи, котельная продолжала своими трубами коптить небо и оставалась лакомым куском для списания средств. Никто точно не мог, да и не хотел считать, сколько денег сгорает в её топках и вылетает в трубу.