Август

    *Использован текст песни Башни Rowan "Август. Больная птица".*


       Август, божественный месяц, созрели земные плоды, виноград, баклажаны,
       Август, небесные клёны наглядно сияют на плоской небесной эмали...
      
       Август, божественный месяц, солнечные дни, сарафаны в горошек, мороженое на тонких деревянных палочках, на которых остаётся шоколад; шоколад на её щеках - достать салфетку, рассмеяться, осторожно взять её за подбородок... она смущается, салфетка не помогает, шоколад размазан по лицу ещё больше, но она уже об этом не помнит.
       Август, электрички, маленький дачный посёлок. Босиком по траве, от последнего дождя на дороге осталась одна, но большая лужа, по которой хочется пробежаться, подняв тучу брызг. Ей тоже хочется, но она боится показаться ребёнком - все в её возрасте такого боятся, поэтому даже в этом мне приходится подавать ей пример. Лужа оказывается глубокой, я стою по щиколотку в воде, она - чуть в стороне, держа за ремешки лаковые сандалии; наконец, ставит их на землю и - не бегом, конечно, а маленькими шажками - подходит ко мне и, прижавшись, утыкается мне в плечо. Потом легко - будто рыбка барахтается на мелководье - шлёпает ногой по воде, и брызги разлетаются в стороны. Я вздрагиваю - вода прохладная; она съёживается и смотрит извиняющимся взглядом, я одной рукой обхватываю её за талию, другой быстро провожу по волосам.
       Август, яблочный год, одна из веток яблони ночью не выдержала и сломалась. Мы собираем яблоки в большую корзину, как для грибов, она смотрит на них горящими глазами, а потом - сначала украдкой, правда, но почти сразу видит, что я заметила, - кладёт одно в карман, потом другое. Не выдерживает, начинает грызть сочную мякоть, слегка морщится. Я следую её примеру и фыркаю уже в открытую - кисло, вяжет рот, смотри, много не ешь, а то ещё живот заболит. Она смеётся и бросает яблоко в траву. Больше не пробует. Говорит, что вечером всё равно будут варить варенье. Её мать - крепкая, чуть полноватая женщина с удивительно мелодичным голосом - благодарит меня за помощь, я благодарю в ответ за приглашение. Говорю, что у нас, когда я была маленькой, дачи не было, начинаю болтать что-то про детство. Она умиляется и уходит в дом, оставляя нас одних.
      
       Лето исходит последней жарою, вступаясь за грозы, скрываясь в туманы,
       Душные полдни, ознобные ночи, больная птица на скомканном одеяле...
      
       "Амэ, - я почти зову её по имени, - Амэ!"
       Днём - взвизгнуть, замахать руками, испугавшись пролетевшей мимо осы, убегать от тявкающей дворняги, которая норовит поймать за юбку; ночью приходит страх. Тени от веток не сливаются в силуэты чудовищ, цветы на окне не кажутся причудливыми тропическими насекомыми - просто становится страшно. До стука пульса в висках, до желания вскочить с постели, метнуться в угол, рвануть кружево на ночной рубашке, как будто оно мешает дышать.
       Она поворачивается на другой бок, что-то мурлыкнув во сне, и я уже не вижу её лица. Спускаю ноги с кровати, встаю - тихо, стараясь не разбудить. Старые половицы поскрипывают, она натягивает одеяло по шею и крепко сжимает его уголок, и я вздрагиваю, испугавшись, что она всё-таки проснулась. Но она спит, и я, осторожно пройдя по комнате, выхожу на террасу и прикрываю за собой дверь.
       Бросаюсь к окну, распахиваю створки, вдыхаю прохладный ночной воздух. Становится ещё холоднее; в груди образуется леденящая пустота, я быстро накидываю на плечи висящую на стуле кофту - неважно, чья это - и закутываюсь в неё. Теплее не становится. Распахиваю дверь и, сбежав по ступеням крыльца, выхожу в сад.
       Небо оглушает, небо бездонно, небо не дышит - только морозит ледяным сиянием. Небо напоминает о Звёздной леди.
       Хватит, продолжаю твердить я. Хватит. Не ей, конечно. Себе.
      
    * * *
      
       Глаза у птицы заволокло, серые с золотом глаза у птицы,
       Птица дышит хрипло и тяжело, черные перья её разметались...
      
       - Мне нужно уехать, Амэ. Ты уж меня прости...
       Тиан произносит эти слова - и сама уже торопливо собирает вещи: небрежно складывает в рюкзак ночную рубашку, зубную щётку, полотенце, распутывает на ходу наушники от плеера и кладёт его в карман. Садится на край дивана, оглядывается по сторонам, вскакивает с места, подходит к зеркалу и начинает расчёсывать непослушные волосы.
       - Тиан... - страшно сказать, страшно искать её взгляд, - ты... я тебя чем-то обидела? Прости...
       - Да ты что, - она отвечает как-то слишком быстро, но ласково. - Если я на тебя обижусь, кто у меня вообще останется? Не в тебе дело ведь...
       То ли шутит, то ли всерьёз; недосказанность-недоигранность - тонкая струнка всё равно дрожит в её голосе, как бы весело она ни смеялась. Удержать её руку хоть на несколько секунд дольше, проводить - до калитки, нет, лучше до электрички. Только бы уже начался перерыв - тогда можно будет погулять у станции, выкрасть ещё целый час, целых шестьдесят минут, может быть, она всё-таки расскажет...
       - Через пятнадцать минут, Амэ, - упавшим голосом произносит она, пробежав взглядом книжечку с расписанием. - Не успеем... или... сколько мы шли? А если побежать, Амэ? Я ведь на время не смотрела...
       "Тиан! - закричать, остановить, вцепиться в её рукав хочется больше всего на свете. - Тиан, ну не уезжай! Ну хоть немного подожди ещё! Ну хоть до полудня, там ведь потом куча этих электричек! Тиан, ну... прости!"
       Она кладёт во второй карман мобильный и оборачивается на меня.
       "Нет, не добежим! Не могу я бежать, Тиан, у меня нога болит... и... всё равно не успеем..."
       Тогда будет страшнее. Тогда она скажет - дойду одна. Или... она так волнуется, что соврать сейчас - будет предательством.
       - Успеем... наверное. Я за десять минут как-то добежала...
       Спотыкаться о гравий на дороге, поднимать пыль, не замечать, как волосы падают на лицо, как длинные пряди щекочут нос - как было бы здорово, Тиан, если бы мы сейчас могли бежать наперегонки, ты бы всё равно догнала меня, посмеялась над тройкой по физкультуре - сначала над моей, потом над своей; если бы ты не спешила, Тиан, если бы ты сказала, что я делаю не так, почему ты убегаешь от меня...
       Я падаю, пытаюсь подняться, и слёзы всё-таки бегут по щекам; она наклоняется ко мне, извиняется, ругает себя за то, что торопила, смахивает слёы с моих щёк - и от этого становится ещё страшнее, потому что я понимаю, что теперь мы и правда можем не успеть.
       - Тиан! - я боюсь, Тиан, знала бы ты, как я боюсь! - Пошли... ещё время есть...
       Она машет рукой, говорит, что чёрт бы его побрал, это время и эту электричку. Я почти тащу её за собой и боюсь смотреть ей в лицо, потому что плачу, как ребёнок. Вдруг она сейчас отвернётся и скажет - ребёнок, ребёнок, дурочка... она, конечно, говорит, но не страшно говорит, тепло, а сейчас может - страшно...
       Всё расплывается перед глазами, мы снова бежим - и в последнюю минуту оказываемся на платформе, и электричка с шумом останавливается. Она даже не успевает купить билет - сразу запрыгивает на ступеньку и оказывается в тамбуре. И, наконец, останавливается, тяжело дышит после долгого бега, наклоняется и кашляет; так же резко выпрямляется, поправляет спутавшиеся волосы - и машет мне рукой, а потом за ней закрываются двери.
      
       Птица заглядывает в меня за миг перед тем, как начать мне сниться,
       И, засыпая, берёт мою руку незнакомыми призрачными перстами.
      
       Ночью можно ни на кого не оглядываться - и плакать, плакать, плакать, вцепившись в подушку; где ты, Тиан, скажи мне, где ты сейчас, злишься ли на меня? Мне вчера снилось, что не ты лежишь рядом со мной, а призрак, полупрозрачный, светящийся жутким холодным светом - таким, как звёзды зимой. Мне снилось, что ты туман, ты таешь, ты можешь исчезнуть в любую секунду, а я не могу удержать тебя, потому что ладонь твоя бесплотна. Как сегодня - не удержала, это сон сбылся, да, Тиан? Мне ведь не раз снилось такое - завораживающее и страшное, что ты стоишь - и кто-то за твоей спиной притаился, и берёт тебя за руку, а ты сжимаешь кулаки и оборачиваешься к нему, и идёшь за ним по заснеженной тропе.
       Почему летом мне снится снег, Тиан? Почему мне так холодно? Почему ты отключила телефон?
       Раз за разом - от механического голоса бросает в дрожь; я не знаю уже, сплю я или нет, но мне страшно от того, что в этом голосе, записанном на плёнку, я слышу чужое, непривычное, незнакомое, словно это неизвестный берёт трубку вместо тебя и так насмехается надо мной, как будто он уже мне снился не раз, а может быть, это она, я не знаю, а ты, Тиан, знаешь, и не расскажешь.
       Я прижимаюсь к подушке, на которой ты спала, - она уже тоже совсем холодная.
      
    * * *
      
       Осень-арахна плетёт кружева, все одно -- получаются липкие сети,
       Северный ветер рвёт черепицу с моей и так-то нетвёрдой крыши...
      
       Сети, ловушки, пересекающиеся линии. Выключить телефон, откинуться на спинку сиденья электрички и почти задремать под музыку в наушниках - а всё равно не спится, всё равно хочется рвануться, убежать, скрыться, всё равно нервы напряжены. Она везде, она следует за мной - теперь даже туда, к ней, к Амэ, а значит, в её дом тоже нельзя возвращаться. В свой - можно, но страшно. Там обязательно будет письмо, которое - что себя обманываешь-то? - всё равно будет прочитано. А пока - выключенный мобильный, денег нет на счету, Сеть - где-то совсем далеко, какая уж тут Сеть...
       Зарядник, к слову, таки остался у Амэ. На даче. В её, Амэ, доме. А ведь думала, что ничего не забыла. С одной стороны - трусливая отговорка: можно не звонить, не читать sms, потому что села батарейка, с другой - нельзя оставлять вещей, это след, это зацепка для нового витка паутины ужаса. Голубовато-белого, снежного, обжигающего. Такого, к какому не привыкнешь.
       Август, божественный месяц, сохрани; август, жара, а всё равно - озноб по коже.
       Домой идти всё-таки нет сил. Значит, снова - бесцельно бродить по городу, выпить дрянного кофе в какой-нибудь не менее дрянной забегаловке, пытаться унять дрожь рук, говоря себе, что это всё от того же кофе, который пить нельзя, потому как давление, а не от страха. Ведь днём страх не может приходить. Не может, и всё тут.
       Чёрт возьми. Чёрт. Чёрт.
       - ...Все дороги ведут к Рио. Опять дома не сидится? - она открывает дверь и проводит меня в гостиную. - Небось и на ночь тут собралась оставаться? А мелкую свою что ж не привела?
       - Не сидится. Собралась, - Рио привыкла, Рио можно ничего не объяснять, у Рио всегда толпа народа и бессонные ночи - а значит, не будет страха. - Это во-первых. А во-вторых. Не "мелкую", а Амэ.
       - Ясно, - Рио фыркает и включает электрический чайник. - Сейчас ко мне ещё толпа завалится. Ты их знаешь.
       Амэ - от одного звука её имени хочется постыдно разреветься. Ведь она сейчас звонит. Слышит в ответ всеми ненавистное и поруганное каждым уважающим себя автором любовных историй "абонент недоступен". Амэ...
       - Рио, - окликнуть её - небрежно, чтобы не догадалась ни о чём, повертеть в руках телефон, - у тебя не завалялось зарядника для древней модели? А то я, похоже, свой посеяла, а нужен бы.
       Не завалялось, конечно, какое там. У Рио - сто лет как цветной экран, и вообще обзаводись новым, а то сколько уже можно. Можно, конечно, поменяться симками, если позарез. Нет, Рио, не позарез. Значит, просто так надо.
       Значит - ночь без Звёздной леди. И - без Амэ.
      
       Если бы только узнать, как можно распахнуть её клетку, вернуть ей воздух,
       Если бы только успеть отыскать для неё у аптекаря целебные зёрна...
      
       Рио не знает о Звёздной леди. Все они - беззаботные, уставшие, пьяные, смеющиеся - не могут представить даже того, что такие бывают. Сюда не принести холод. Здесь, чёрт возьми, вечный август, вечная музыка на полную катушку, вечный хохот, безумие, чужие голоса, живые голоса.
       Как странно думать, что она, создание иного мира, воплотилась здесь. Точно так же, как все мы, она может включить компьютер, зайти в Сеть, проверить электронную почту. Нажимать на клавиши и на кнопки мобильного телефона. В конце концов, она даже может выпить бокал вина, хотя и кажется, что она такая морозная, что растает от него, как Снегурочка, которая сдуру прыгнула через костёр. Но нет, она не маленькая Снегурочка, она - Звёздная леди и знает, что делает.
       - Чего такая смурная-то? - конечно, Рио - заботливая хозяйка и не любит, когда гости скучают. - Спать уже хочешь, что ли?
       Нет, Рио, совсем не хочу. Странно - сегодня не помогает даже здешнее всеобщее веселье. Может быть, Звёздная леди уже нашла способ вернуть меня и играет, как с добычей. А может, поняла, что этого ей не удастся никогда - и сейчас стоит, замерев, сжав бледные губы, и не плачет, потому что она не плачет никогда. Не знаю, что хуже.
       Я подхожу к окну - и почти вижу, как она тянет ко мне руки. И сама не знаю, что удерживает меня от того, чтобы рвануться назад, прикоснуться губами к её ледяным пальцам, упасть на колени - как тогда, пусть накажет, пусть что угодно...
       Закрываю глаза - и вижу ледяные стены, прозрачные, как стекло, и сквозь них светят белым пламенем звёзды. Она стоит напротив, она похожа на Снежную королеву, но я знаю, что она - Звёздная леди; она пришла оттуда, где она умерла, но она живая, живая, она живее их, идущих по улицам, беззаботных, уставших, пьяных, смеющихся. Я встаю перед ней на колени, хотя этим ничего не изменить, она сжимает мои плечи и тут же отталкивает меня; она поднимает метель, ветер бьёт по лицу, по рукам, по спине, а она улыбается - страшно улыбается, отчаянно, она не забудет меня, она не отпустит меня, она не скажет мне ни слова - а мне её не спасти...
       "Тиан!"
       От звонкого голоса ледяное стекло бьётся.
      
    * * *
      
       Успеть, потому что золотые глаза уже тускнеют. Пока не поздно,
       Вернуть её в небо, не умирать и бить крылами в чертогах горних...
      
       Её телефон не отвечает уже третий день; я держу в руках зарядник - её, её, она забыла, Тиан забыла - и пытаюсь убедить себя, что виновата одна лишь севшая батарейка, в конце концов, она могла потерять телефон, но почему она тогда не звонит на домашний - почему, Тиан, тебе не нужно это, Тиан? Если бы знать, если бы понять, чем оттолкнула тебя, как, когда, если бы хоть раз увидеть снова, как ты поворачиваешься ко мне, кладёшь руки на плечи - украдкой, чтобы никто больше не видел, это - только наше, наше... или не наше уже?
       В который раз я боюсь потерять тебя. В который раз я жду того момента, когда, наконец, дозвонюсь, достучусь, услышу твой голос - такой ласковый, спрашивающий: "Что с тобой?", как будто ничего не было, не было бесконечных часов липкого беспокойства. И боюсь, что на этот раз не дождусь, и всё выйдет иначе.
       Мне снова снился страшный сон, Тиан. Мне снится, как снежные стены вырастают вокруг тебя, как я кричу, и от моего голоса вздрагивают глыбы льда, потом трескаются, крошатся, рассыпаются на тонкие иглы - а я только потом понимаю, что сейчас сойдёт лавина, что я должна оттолкнуть тебя с её пути, а ты не видишь меня, не смотришь в мою сторону, во взгляде твоём отражаются эти страшные звёзды, которые следят за нами каждую ночь. Я вижу кровь на твоих руках, кровь на твоей груди - а потом она становится прозрачной, как вода, и я хочу взять тебя за руку, а ты таешь, таешь, таешь...
       Я открываю глаза - и мне кажется, что я снова вижу тебя рядом с собой, хоть на первые несколько мгновений. Белая простынь, белое одеяло, белая кружевная наволочка - всё такое же, как снежная крепость, отделявшая тебя от меня, а ты обхватила руками колени и смотришь мимо меня. Я хочу броситься к тебе, Тиан, я хочу быть рядом, согреть тебя, потому что мне страшно, что ты совсем замёрзнешь, ведь ты вся дрожишь, но и прикасаться - страшно, вдруг оттолкнёшь, вдруг не я нужна тебе, вдруг только хуже...
       А потом я просыпаюсь - и больше тебя не вижу.
      
    * * *
      
       Август, божественный месяц, потоки метеоритов, летучие мыши тоже,
       "Август" -- само это слово застряло в горле, как пакостной крови сгусток...
      
       Август - это почти февраль, август - безумие, август - Амэ. Из февраля, усмехаясь, зовёт Звёздная леди, не умеющая плакать, видевшая, как мои слёзы превращаются в неправильной формы льдинки и замерзают на щеках. Звёздная леди, к которой - броситься в объятия, за которую хочется умереть, чтобы по капле уходил жар, остывала боль, приходил покой, а она улыбалась и смотрела уже не с укором, а с тихой грустью.
       Я бы умерла за тебя, Звёздная леди, не сомневайся. Даже сейчас. Чтобы заглушить твою боль. Чтобы ты простила. Не для меня - для тебя же. Я бы умерла, Звёздная леди, но я не имею на это права. Больше - не имею.
       Сама ума не приложу, когда это началось. Может быть, с первого дня, когда появилась Амэ - кроха такая, наивная, как детёныш, впервые высунувший нос из норы; я-то думала, таких и не бывает уже, ведь выглядят-то малявками, а копнёшь глубже - и вспомнишь старенькое "Дочка, пора поговорить о половой жизни, - да, папочка, что ты хотел узнать?" А тут - ангел, иначе не скажешь. Что-то везёт мне на неземных созданий.
       И потянулось; ночи - Звёздная леди, чёрная тушь на её ресницах, голубоватые вены заметны на её руках, она распускает длинные прямые волосы, светлые, почти седые, она хватает за запястье, от её ногтей на руках остаются следы. Она могла прижать к стене, схватить за волосы, ударить по щеке; я смеялась - как будто меня можно напугать таким - и смотрела ей в глаза. Тогда она отвечала: "Сумасшедшая", и это было лучшим, что можно было от неё услышать.
       Днём была Амэ. Шугалась, смущалась, переживала из-за того, что у меня круги под глазами, с ещё большим ужасом смотрела на синяки на руках, но ничего не спрашивала. Может, и лучше было бы, если бы спросила; ей хотелось рассказать всё, хотелось ей открыться, посвятить её в тайну - а я не могла. Потому что мерзко было даже от напоминания самой себе, что "девушки любят за страдания", а страдалицу во мне увидеть она вполне могла, да ещё приукрасить - хоть мне и казалось, что приукрасить такое не может даже она. А ещё - потому что страшно. За неё. Как будто призывать призрака умершей зимы в её дом.
       И всё равно - хотелось. "Ты сорвала мне крышу, милая", склонить голову, взять её руку, потереться щекой о мягкую ладонь. Мелодрама. И так-то без неё не обойтись. А она - святая. Всегда впустит. Всегда простит. Она - всегда.
       Был июнь, тополиный пух, похожий на тёплый снег, похожий на Амэ - лёгкий, пушистый, светлый. Был июль - странно-дождливый, холодный, как будто уже наступила осень - раньше срока на полтора месяца, грозы, молнии, напоминающие о тебе, Звёздная леди, пожары, пожары, пожары, где бы я ни побывала, как будто огонь мог вытравить звёздный холод.
       И всё же - август...
       В августе перестало быть страшно, в августе не хотелось исчезать и запираться в комнате одной на целые сутки. Август, яркие краски, гадания на картах, посмотри-ка, Амэ, две дамы легли рядом, это ты, а это я, август, цветы, любит - не любит; она никогда не сознается, что гадает сама, но ведь знаю же - гадает, или гадала раньше, пока я не брала трубку, и тогда стопка карт падала на пол и разлеталась, как охапка сухих листьев, в разные стороны.
       Август - и всё равно я стою, замерев, у окна, на лестничном пролёте между третьим и четвёртым этажом её дома.
       Я пришла порвать сети. Навсегда. Насовсем. Слышишь? Я не твоя, я не принадлежу тебе. Думаешь, я не могла найти в себе силы уйти? Нет. Я не могла бросить тебя. Не могла поверить, что не смогу согреть, понятия не имея, что тебе нравится быть холодной.
       Я делаю вдох - и как будто глотаю ледяные иглы одну за одной. И - сбегаю по лестнице вниз, обратно, к летнему теплу; раскрываю дверь - от внезапной серебристой вспышки рябит в глазах.
      
    * * *
      
       Но если я вправду увижу, как эти глаза застилает серая плёнка,
       Легче мне будет, если моя голова разобьётся о серый камень.
      
       Я набираю номер за номером, спрашиваю о тебе и в который раз слышу чужие смешки в трубке, но это уже неважно, неважно для меня, потому что я должна найти тебя. Я выхожу на улицу и продолжаю звонить, перебираю имена в телефонной книге, и мне кажется, что происходит что-то страшное; я как будто замечаю твоё лицо среди лиц прохожих, но потом теряю тебя снова и снова.
       Улицы заполняет туман. Сначала он стелется у самой земли, потом - поднимается, клубится, приобретает причудливые очертания, и мне страшно от того, что видится мне в них. Помнишь, Тиан, мы пробовали с тобой гадать? Не на картах, а на воске - когда плавишь свечу и льёшь его в воду, а потом рассматриваешь получившиеся фигуры. Я тогда увидела крону дерева, и она была ещё похожа на облако - но всё-таки не облако, и птицу в ветвях, птицу, раскинувшую крылья, и мне показалось, что она не может взлететь. А ты не сказала тогда, что увиделось тебе. Почему не сказала, Тиан? Там ведь что-то жуткое было, я видела, как оно отражается в твоих глазах, но не успела разобрать - ты быстро-быстро отвернулась, а потом вскочила и ударила по воде ладонью.
       А я всё равно увидела эти силуэты - в зябком белом тумане.
       И потом - тебя за ними.
       Я бегу к тебе, снова, как во сне, и теперь ты видишь меня; я зову тебя по имени - и ты шевелишь губами, и я читаю по ним: "Амэ", но не слышу твоего голоса, никак не слышу, и нет мне никакой радости от того, что ты отозвалась.
       Ты выставляешь ладонь вперёд, и я тоже; мы стоим, замерев и соприкоснувшись руками, но я не чувствую тебя, потому что мы словно разделены зеркалом. Туман превращается в облака, и они плывут к тебе, гонимые неведомым ветром, который незаметен мне, но они пытаются скрыть тебя от меня.
       В твоих глазах - серо-голубая муть; ты улыбаешься, и мне страшно, ты машешь мне рукой - и по твоим губам я читаю: "Отойди". Меня словно отбрасывает назад, и больше всего на свете хочется исчезнуть навсегда.
       А потом ты бьёшь кулаком по прозрачной стене, и осколки рассыпаются, как снег падает с ветки дерева.
      
       Я целую ей полупрозрачные руки и заклинаю: "Дыши..."